– Скучно получится, – заявил Мик. – Сам представь: целый час – одно и то же…
– Почему одно и то же? – поддержал Джона Пол. – разные мелодии, разные инструменты, как в опере.
– Нет, – вдруг возразил сам себе Джон. – Если кто-то это и сделает, то только не мы. Мы – законченные «Битлз»…
– Давай попробуем, – наседал Пол. – Давай придумаем персонажей и будем писать от их лица…
Присцилла Уайт заперлась с Нилом Аспиноллом в кабинете, но вскоре, раскрасневшаяся, выглянула в гостиную:
– Брайни, тебя к телефону!
Эпштейн вернулся бледный, с дикими глазами. Быстрыми шагами прошел через зал к Джону и рявкнул:
– Как ты посмел?!
– Что посмел? – удивился тот.
– Что ты наговорил про Иисуса Христа?
– Я? Про Иисуса? Ничего не говорил.
– Не лги! Твои высказывания напечатали в «Ирвинг Стандарт»! И теперь твориться черт знает что!
– Да не говорил я ничего! – взвился Джон. Он действительно ничего такого не помнил. – А если бы и говорил, что особенного?
Вскоре и эта газета, и кипа других были доставлены в дом Эпштейна. Фраза, сказанная Джоном журналистке Морин Клив дословно звучала так:
«…Христианство умрет. Оно будет сходить на нет понемногу. Уже сейчас „Битлз“ любят больше, чем Христа. Я не знаю, что исчезнет раньше – рок-н-ролл или христианство. Иисус был „о'кей“, а вот его апостолы – жирные и заурядные типы. Они все извратили, и вот это извращение мы и называем „христианством“…»
– И из-за этой ерунды вы написали в штанишки? – насмешливо посмотрел Джон на Брайана.
– Я – нет, – ответил тот. – А вот ты – написаешь, когда узнаешь, что сейчас творится в Америке! – Брайан потряс у него перед носом пачкой газет и начал, листая их, вычитывать куски текстов:
– «Бирмингем. Диск-жокей Томми Чарлз собрал митинг под лозунгом „Джон Леннон, Иисус умер за тебя!“ Участники митинга бросали пластинки „Битлз“ в пасть огромного лесопильного агрегата, где они превращались в пластмассовую труху…» Так, так… Вот еще, слушай: «Великий Дракон Ку-клус-клана Южной Каролины устроил церемонию сожжения пластинок „Битлз“…» А как тебе нравится это: «„Совет белых граждан“ штата Алабама выступил за запрет рок-н-ролла. „Мы не угрожаем, – заявил председатель совета Генри Хук, – но наши люди всегда отличались высокой гражданской активностью. Боюсь, если „Битлз“ сунутся к нам в штат, живыми они его не покинут…“»
– Психи, – пробормотал Джон.
Брайан бросил газеты на стол и тяжело опустился в кресло:
– И наконец: «Тридцать радиостанций США объявили о бойкоте музыки „Битлз“…» Ну, что ты обо всем этом скажешь?
– Мне нечего сказать! – с напускной бравадой объявил Джон. – Психи. Я всегда знал, что американцы – психи.
– Я бы дал отрубить себе палец за то, чтобы такой скандал заварился вокруг «Роллинг Стоунз», – вставил свое слово Джаггер.
– О! Смотрите-ка! – подал голос Джордж. – Не все против нас. Кое-кто и «за». «В городке Лонговью штата Техас в пятницу тринадцатого по инициативе местной радиостанции состоялось ритуальное сожжение пластинок „Битлз“. На следующий день в передатчик ударила молния, и станция надолго замолчала…»
У Пола по спине пробежали мурашки. Он привык к роли «звезды», и она уже не пугала его так, как раньше. Но вот «Кое-кто» вновь напомнил о их таинственной связи с Ним.
– Что будем делать, парни? – прервал его размышления Ринго. – Мы же в Америку собирались…
– Надо отменять, – высказал свое мнение Пол. – Пристрелят.
– Сумма неустойки перекроет все наши заработки, – устало вздохнул Брайан.
– Нас убьют, – повторил Пол.
Джон поднял голову:
– Я знаю, что делать. Я извинюсь. Принесу публичные извинения. Последнее время я только и делаю, что извиняюсь! – вдруг заорал он, но тут же успокоился. – Но это будут наши последние гастроли.
Вечером Пол позвонил Джорджу.
– Что ты думаешь обо всем этом?
– То же, что и ты. Мир сошел с ума, и нам нужно быть осторожнее со словами.
– Но ведь он и правда не сказал ничего особенного.
– Для них «Битлз» – божество. Они верят в нас, Пол, они поклоняются нам. И они верят в Иисуса. А когда одно божество затевает склоку против другого, происходит большой катаклизм.
– А ты сам веришь, что «Битлз» – божество?
– Каждый человек – божество. А нас – четверо. И мы – едины, что бы там не происходило, как бы это не выглядело внешне…
– Послушай, Джордж, – перебил его Пол, решив задать давно мучивший его вопрос. – Ты сейчас читаешь разные книги… Скажи, это правда, что есть такой закон природы: когда рождается гений, кто-то должен умереть?..
– Кто это тебе сказал?
– Стюарт.
Джордж помолчал. Потом сказал осторожно:
– Не то, чтобы закон. Но такая зависимость замечена. Это может быть не обязательно смерть человека. Это может быть стихийное бедствие. Гений изменяет вселенную, а она борется за себя…
– Подожди, ну а когда родился тот же Иисус?..
– Ты забыл Библию? Избиение младенцев. Когда родился Иисус, было уничтожено целое поколение.
– Пока, – Пол бросил трубку и долго смотрел на нее, как на ядовитую змею.
«Битлз» вылетели в США, и в первый же день в Чикаго состоялась специальная «примирительная» пресс-конференция.
Джон долго юлил и крутил, пытаясь, не унизившись, погасить страсти. Но журналисты с каменными лицами продолжали твердить одно:
«Готовы ли вы принести извинения американским христианам?»
– Если бы я сказал, что, например, телевидение популярнее Христа, на это не обратили бы внимания, – уходил от прямого ответа Джон. – Но, что сказано, то сказано, и я признаю, что был неправ или неправильно понят. И теперь давайте об этом забудем.
– Готовы ли вы принести извинения? – Казалось его могут придушить прямо здесь и сейчас.
– Я не против Бога, не против Христа, не против религии, – с выражением зубной боли отвечал Джон. – Я же не утверждаю, что мы лучше или важнее. Я и сам верю в Бога. Я верю: то, что люди называют Богом, находится внутри нас. Я верю: все что говорили Иисус, Магомет, Будда и все прочие, – это все верно. Просто их слова не всегда правильно переводили. Я же не имел в виду, что «Битлз» лучше Бога или Иисуса. Я упомянул о «Битлз» просто потому, что мне легче говорить именно о «Битлз».
– Вы сожалеете о том, что сказали по поводу Христа? Вы готовы принести извинения?
– Я не говорил того, что мне приписывают. Я сожалею, что сказал так. Правда. Я не думал, что это будет воспринято как грубое антирелигиозное заявление… – Его лицо было покрыто красными пятнами. – Я прошу прощения, если уж вам именно это так хочется услышать. Я до сих пор не понимаю, что же я такого сказал. Я пытаюсь вам все объяснить… Но если вам уж так хочется, то ладно – я прошу прощения…
Никогда еще Джон не чувствовал себя так униженно.
«Совсем не похоже на нашу первую пресс-конференцию в Америке», – заметил Джордж, и остальные невесело усмехнулись.
В этом турне изоляция «Битлз» от окружающих достигла наивысшего пика. Теперь их охраняли не только от чрезмерной любви, но и от откровенной ненависти. По согласованию с правительством США служба безопасности, пропуская зрителей в залы, обыскивала их и изымала оружие… Когда на одном концерте раздался выстрел детской хлопушки, Пол с перепугу кинулся со сцены…
– Итак, мальчики больше не будут выступать, это решено, – скорбно сказал Эпштейн своему другу, американскому юристу Нату Вайсу перед последним гастрольным концертом. – Я больше не заключаю контрактов, и, похоже, я больше не буду им нужен… – Он встряхнулся. – Но всегда найдется что-нибудь, способное меня утешить. Мне позвонил Ди Джиллескай, он тут, в Лос-Анжелесе. Он хочет со мной встретиться.
Нат по-настоящему уважал Эпштейна и был в курсе его личных невзгод:
– Брайан, – попытался он отговорить его, – ты не должен встречаться с этим парнем. Однажды он уже пытался зарезать тебя, что он выкинет на этот раз?
– Отелло не убил бы Дездемону, если бы не любил ее, Нат. Я живу в мире сильных страстей.
Он встретился со своим любовником в домике на Беверли Хиллз и провел с ним идиллическую, по понятиям гомосексуалиста, ночь. Утром Ди исчез. Прихватив атташе-кейс Брайана. В нем было двадцать тысяч долларов, важные документы, а главное – его фотографии в постели с различными молодыми людьми…
Поисками Джилескай занялись частные детективы.
Вернувшись в Лондон, Брайан никуда не выходил из дома, заглушая душевную боль и страх публичного позора спиртным и наркотиками. Однажды Питер Брайан, у которого были ключи от его квартиры, нашел его без сознания и отвез в больницу.
Когда Эпштейна привели в себя, он сказал Питеру:
– Это случайность. Глупая случайность.
Неизвестно, кого он хотел обмануть больше – Питера или себя. Ведь на его столе, на самом видном месте лежала записка:
«Это все для меня чересчур. Я не могу этого больше выносить».
Но он поправился. Возможно, не последнюю роль в этом сыграло послание, найденное им среди принесенных в палату апельсинов:
«Выздоравливайте быстрее. Я вас люблю, вы понимаете, что я имею в виду. Джон».
9
Слова Пола о том, что без Брайана они работать не будут, полностью подтвердились. Во всяком случае, предложение Джорджа устроить «каникулы» было принято с восторгом. Десять лет безостановочной работы – репетиции, концерты, записи… И вот, наконец, долгожданный отдых.
Джон уединился в своем доме в Уэйбридже, целыми сутками он читал, смотрел телевизор и возился с Джулианом. У Синтии появилась надежда, что нормальная семейная жизнь наконец-то наладится.
– Папочка, почитай сказку, – попросил Джулиан, когда Джон укрыл его и подоткнул одеяло. – Про Люси.
– Про какую Люси?
– Вот, – Джулиан, вновь распотрошив одеяло, вытащил из под подушки альбом, раскрыл его и подал отцу. – Вот она.
Джон с удивлением обнаружил, что рисунок сына разительно похож на его собственный. Фигурка девочки, выполненная черным карандашом была неказистой, но трогательной. Черными были и небо, и земля. Только в огромных глазах девочки сверкали искры всех цветов радуги.
– Кто это?
– Я же говорю, Люси О'Донелл. Мы вместе в детский сад ходим. У нее в глазах как будто калейдоскопы.
– Вы с ней дружите?
– Зачем?
Джон вернул альбом сыну.
– Красивая девочка. Но про нее еще книжек не написали.
– Напиши.
– М-м… Это долго. Если я что и напишу, то песню. Давай-ка, лучше я почитаю про Дороти.
– «Волшебник из страны Оз!» – обрадовался Джулиан. – Конечно! Она точно такая же!
Джулиан снова зарылся в постель, и Джон принялся читать. Он произносил слова механически, не вдумываясь в текст. Перед глазами стояла Люси с калейдоскопическими глазами. «В жизни нужно срочно что-то менять! – вдруг решил он. – Семейная идиллия – не для меня»…
– Вот бы никогда не подумала, что ты можешь быть таким, – на пороге детской стояла умиленная Синтия. – Джул уже давно спит.
Джон захлопнул книгу, выключил свет, вышел из комнаты сына, уселся в кресло и уставился в экран телевизора.
– Звонил Джордж, сказал, что они с Патти решили провести медовый месяц в Индии, – рассказывала Синтия.
Джон переключил программу.
– Они так счастливы, я это услышала по его голосу, – она покосилась на мужа, ожидая реакции.
Джон снова переключил программу.
– Да, чуть не забыла. Еще звонила тетя Мими. Просила поцеловать Джулиана. Она говорит, что Тим все никак не может прижиться в новом доме…
Кота по имени Тим когда-то собственноручно притащил с улицы Джон. А новый дом тете Мими он купил год назад.
– …На этот раз, Мим, ты не сможешь отказаться! Ты всегда говорила, что хочешь жить прямо у моря, – объявил Джон, проезжая с ней вдоль Пулского залива на заднем сидении своего размалеванного в разные цвета «Роллс-ройса». – Выбирай, какой из них тебе нравится? – он указал на симпатичные домики, стоящие на побережье.
– Если бы я и стала покупать, то – вон тот белый особнячок. Он просто сказочный… Но мне это ни к чему. Я всю жизнь прожила в Вултоне и такая роскошь не по мне.
– Энтони, – скомандовал Джон шоферу, – слышал? К тому дому.
– Что ты надумал?! – запротестовала Мими. – Там ведь и люди, наверное, живут…
Джон сделал успокаивающий жест и, натянув на голову кепку, вышел из автомобиля.
Открыв дверь, хозяева опешили:
– Неужели Джон Леннон?!
– Он, – ответил Джон. И добавил тоном, не терпящим возражений: – Я хочу купить ваш дом. Мим! Иди сюда, посмотрим.
Они обошли комнаты, вышли на веранду с великолепным видом на море…
– Нравится?
– Дом, конечно, хороший. Но так же не делается… – глядя на испуганные лица хозяев, сказала она вполголоса.
– Делается, – возразил Джон. – Как раз так и делается. Ну? Если не согласишься, я куплю его себе!
Мими была вынуждена сдаться.
Цена, как ни странно, оказалась приемлемой. Хозяева уступили дом Джону всего в два раза дороже его стоимости.
Новое жилище тети Мими украсили старая фотография Джона, сделанная еще в Гамбурге Астрид Кирхгерр, его орден M.B.E. (над комодом) и подаренная им серебряная доска с выгравированной на ней фразой: «Гитара – это хорошо, как хобби, Джон, но с ней ты на жизнь не заработаешь!»
… – Пора спать, – не дождавшись от мужа ни малейших знаков внимания, сказала Синтия и выключила телевизор. Взяв Джона за руку, она повела его в спальню. Джон послушно плелся за ней.
Сидя на кровати, он вдруг сообщил:
– Я завтра еду в Ливерпуль.
– Что?
– Я еду в Ливерпуль! – повторил он, оживляясь.
– Зачем?
– Да, действительно. Зачем? – снова поскучнел Джон, стянул обувь и улегся в постель…
«Я все-таки уехал», – прочла Синтия в записке, которую нашла утром на его столе.
Пит Шоттон в халате и рваных тапочках открыл дверь своей квартиры.
– Да, я – Свинья, – протянув ему руку, представился Джон. – Извини, что давно не заходил.
– Я, вобщем-то и не ждал, – пожал плечами Пит. – Для свиньи ты слишком хорошо одет, а вот на осла ты в этих очках похож. Это что, мода сейчас такая? – Пит указал на круглые старушечьи очки-велосипеды Джона.
– Наоборот, так меня меньше узнают.
– А-а, понимаю, понимаю. Журналисты, поклонницы и все такое прочее… Извините, сударь, но моя квартира, наверное, слишком проста для такой персоны…
– Ты-то хоть не гадь в душу. Я Джон Леннон, понял? И больше ничего.
– Ничего?
– Ничего.
– Тогда заходи.
Они вошли в неубранную кухню. Пит открыл холодильник и, пошарившись для виду по пустым полкам, повернулся:
– Чего ж ты в гости, и без бутылки? У тебя деньжищи-то есть?
За выпивкой они отправились вместе. Булыжная мостовая гулко отдавалась с детства знакомым стуком под их подошвами. Редкие гудки портовых кранов заглушали крики чаек, и Джону невыносимо хотелось остановиться и оглядеться по сторонам. Но то и дело он ловил на себе любопытные взгляды прохожих и, отворачиваясь, прятал лицо.
– Да, тебе не позавидуешь, – заметил Пит, когда они уже подходили к супермаркету. – Хотя, мне-то – тем более. Я ведь безработный. Ни пенса нет в кармане.
– А кем бы ты хотел работать?
– Продавцом. Вот в таком вот шикарном магазине. – По его тону было ясно, что это – предел его мечтаний.
– Продавцом? А как насчет управляющего?
– Ну, ты загнул…
– Сейчас ты станешь управляющим вот этого самого магазина, – Джон потащил его в дверь.
– Да перестань, – стал отбиваться Пит. – Ты сейчас будешь просить за меня, а я буду стоять рядом и краснеть, как рак… Не надо мне таких одолжений.
– Просить?.. Да я со стыда сгорю! Лучше уж, я куплю этот магазин и назначу тебя управляющим.
– Ты что серьезно? Так не бывает…
– С сегодняшнего дня бывает, – заверил Джон. – Кстати, раз ты сейчас станешь управляющим, то и на выпивку можно не тратиться. Здорово я придумал?
– Ты чертовски хитер, Джон, – отдал ему должное Пит. – Ты умеешь экономить!
…С тех пор, как Джон в последний раз был в родительском доме Сатклиффа, тут почти ничего не изменилось. Может, облупилась, когда-то новенькая, краска на полу и обои стали немного темнее. Или так казалось оттого, что время близилось к вечеру.
– Джон! – воскликнула Милли Сатклифф. – Неужели это ты? Как вырос… Давненько же я тебя не видела. Живем в одном городе, а ты совсем не заходишь…
Джон посмотрел на нее изумленно.
– Только не ври, что у тебя не было времени. Всегда можно найти минутку, зайти к старым друзьям… Ну, так чем же ты сейчас занимаешься?
– А вы разве не знаете? – осторожно спросил Джон.
– Откуда? Ты же не заходишь…
– Ну… Мы по-прежнему играем рок-н-ролл, – запинаясь начал Джон.
В глазах миссис Сатклифф мелькнула жалость:
– Разве на это можно жить?..
– Вообще-то, можно. Мы добились кое-каких успехов… Пластинки записали… – Он вдруг почувствовал, что готов заплакать.
– Что-то не так? – забеспокоилась Милли.
– Да нет, все нормально… Все нормально… – он замолчал. Тактично молчала и миссис Сатклифф.
– Я… – начал он. – Я… Простите меня. Простите…
– За что, Джон? – она ласково погладила его волосы.
– Пожалуйста… За Стюарта… Он должен был… – Джон задохнулся, не в силах произнести больше ни слова.
– Я сейчас принесу воды, – засуетилась она, – посиди, посиди…
Милли Сатклифф вышла из комнаты, и Джон тихо застонал, вложив в этот звук все нахлынувшие на него чувства. И тут же, взяв себя в руки, вытер глаза, выпрямился и посмотрел в окно.
И увидел небо. Впервые за тысячу лет. Он уже давно привык смотреть только сверху вниз. А ведь небо намного больше, чем все то, что можно увидеть на земле.
Вскочив на ноги и отряхивая с себя солому, Патти возмутилась:
– Ну, все! Я так больше не могу! Твоя хижина не только плавучая, но и вонючая! Мы живем тут… Нет, мы прозябаем тут уже целую неделю! Надоело! У меня, кажется, началась морская болезнь, меня все время тошнит!
– А, может, ты беременна? – спросил Джордж, садясь в позу лотоса.
– Еще чего! Только не здесь!
– Я тебя и не заставлял ехать в Кашмир. Оставалась бы в Лондоне. С Эриком.
– Неужели ты вообще не умеешь ревновать?
– К Клэптону? Он же тебе нравится.
– И что, если бы я с ним… То ты бы…
– Я же тебя люблю.
– Если бы не это, я бы уже давно вернулась в Лондон.
Патти вздохнула и легла обратно на циновку рядом с Джорджем.
– И все-таки, я не понимаю, Джордж, – сказала она уже более миролюбиво, – зачем тебе сдалась эта Индия? Рави Шанкар, конечно, очень добрый человек, но ведь он смотрит на тебя как на бестолочь. Ты никогда не научишься играть на ситаре. А если и научишься, то зачем?
– Дело не в ситаре. Ты видела, какое здесь чистое небо? Мириады звезд. Нас часто называют звездами. Я нашел место, куда падать. Сейчас, здесь, я к Нему ближе, чем кто-либо.
– Вообще-то мне иногда тут тоже нравится, – сменила гнев на милость Патти. – Но эти ламы не доведут тебя до добра. Они творят с собой ужасные вещи. Просверливают в черепе дырки, рисуют на себе какие-то кружочки и крестики… А главное, они не хотят иметь детей. Это же неправильно.
– Ты слишком много думаешь о плоти, – отметил Джордж.
– А ты, как будто, не думаешь? По десять раз на день…
– Грешен, грешен, – потупился Джордж. – Однако, все в руках Божьих. А? – И он придвинулся к Патти поближе. – Если бы Он этого не хотел, то я бы, наверное, тоже?..
В Ливерпуле Джон получил приглашение от Дика Лестера на участие в съемках фильма «Как я выиграл войну». Роль чудаковатого солдата Грипвида, совсем не желающего воевать, приглянулась ему. А главное, тут он мог показать себя не как «один из „Битлз“», а как некто вполне самостоятельный. И, со съемочной группой, он отправился сначала в Западную Германию, а затем в Испанию, в местечко Алмерия.
Однажды, в разгар съемок, в треллер Джона постучали. Отперев, он увидел до боли знакомую носатую харю.
– Какими судьбами?! – поразился он.
– Да вот, решил тебя навестить, – добродушно улыбался Ринго. – Джордж – в Индии, Пол пишет музыку к какому-то кино, а ты, как я погляжу, стал заправским актером?
– О! И Морин тут, – Джон помахал стоявшей в отдалении, под навесом, жене Ринго, – а где сыночек Зак? В приют сдали?
– В Ливерпуле, – пропустив дурную шутку мимо ушей, ответил Ринго. – У родственников.
Морин подошла к ним, прикрывая глаза от солнца.
– Слышь, женушка, – повернулся к ней Ринго, – надо мне такие же очки, как у Джона, купить. Они сейчас самые модные.
– С каких это пор? – удивился Джон, в тайне гордившийся тем, что имеет смелость носить на лице такую неказистую вещь.
– Да, с тех пор, как ты их надел, – пояснил Ринго.
– Писаки… – процедил Джон. – Ну, а вы-то что здесь делать собираетесь?
– Дурака валять, – вмешалась Морин. – Ему, понимаете ли, приспичило посмотреть корриду. Что ты, быков что ли не видел?! Да у моего деда на ферме их тысяча штук! Коровы и коровы, только кобеля! Я, главное, говорю ему, – затараторила она, обращаясь к Джону, – «поедем в Венецию, там гондолы по городу плавают», а он мне: «что ты, лодок не видела? Их у нас в порту, в Ливерпуле, тысяча штук…» Совсем он с вами глупый стал. Но ничего, я из него человека сделаю…
Ринго с гордостью посмотрел на Джона:
– Понял? Твоя так не сможет.
Места для почетных гостей находились вплотную к арене. Считалось доброй приметой, если на твою одежду попала хоть капля крови поверженного быка.
Пикадоры, матадоры и тореадоры с неизменным успехом заваливали огромных животных, их туши со смертоносными пиками в холках оттаскивались в сторону с помощью лошадей. Испанцы веселились вовсю.
– Тебе еще не надоело? – спросила, позевывая, Морин.
– Вот что значит холодная северная кровь, – неодобрительно глянул на нее Ринго. – Вон, посмотри на этих синьорит. Они так азартны, так горячи…
– Ну-ну, не заглядываться! Синьориту ему подавай! Мало тебе одной синьориты? Да ты только глянь на них: кровожадные дуры. Какой интерес порядочной женщине в том, что убивают ни в чем не повинную скотину?.. Видеть этого не могу.
– Не понять тебе. Это тебе не волосики стричь. Жила бы в деревне, по-другому бы разговаривала. Рубила бы курям головы, да морковкой похрустывала. Тут, девка, дело мужское… Страсть охотника… Жажда крови…
– Ну, надо же, какой охотник выискался! То-то ты без чувств свалился, когда палец порезал…
– Так то я, а то – бык… – невразумительно возразил Ринго.
– А я-то, как раз, крови не боюсь.
– Еще бы! Всем клиентам, небось, уши пообрезала, – по-настоящему обозлился он.
– Дятел ты носатый, вот ты кто! – отвернулась она сердито.
В этот миг стадион взревел: поднялась решетчатая створка загона, и на арену выбежал огромный черный бык. Оказавшись в центре поля он вдруг остановился и в нерешительности огляделся.
– Сейчас его будут убивать, – тихо сказала Морин. – И никто не спросит, нравится ему это или нет… А орут, как на ваших концертах.
– Это точно, – вдруг остыл Ринго. – Нас тоже никто не спрашивает. Пойдем-ка отсюда, а? На море съездим.
Оплавленный диск солнца, под аккомпанемент обрадованных наступающей прохладой цикад, спускался прямо в воду, и, казалось, в небо сейчас взметнутся клубы густого пара. Шелест прибоя и дрожащее марево воздуха окончательно примирили супругов Старр. Сидя на камне у кромки воды и опустив в нее ноги, они молча наблюдали за тем, как один за другим в небе зажигаются фосфорные огни.
– А вот это я надолго запомню, – нарушил тишину Ринго.
Дом Пола и Джейн в Сент-Джонз-Вуд засиял чистотой, и Пол ощутил честолюбивый зуд. Нужно было срочно собрать тут друзей, поклонников, коллег Джейн – актеров, журналистов и показать им всем, что и у него дела обстоят распрекрасно. И он затеял благотворительный вечер.
Природа благоухала, то и дело в небо взлетали разноцветные фейерверки, лощеные официанты разносили коктейли по расставленным в саду ажурным столикам. Джейн лишь на миг появлялась рядом с Полом, чтобы шепнуть: «Я в долгу у тебя за этот вечер…» или «Я верила, ты можешь!..» – и тут же растворялась среди гостей, жаждущих общения с хозяйкой.
«Ну-ну, – думал Пол, поглощая коктейль за коктейлем, – если бы ты знала, сколько все это стоит… – Он неодобрительно поглядывал на орду малознакомых ему людей. – И какой только шушеры тут не набилось!..» В его душе накипала мстительность, не направленная ни на кого конкретно. А когда, подойдя к ограде, он услышал печальный хор изгнанных из его дома кошек, он проникся к ним искренним состраданием. «Вот и мое место там, за забором, – подумал он и, проявляя плебейскую классовую солидарность, позвал: – Кис, кис, кис…»
– Можно вас на минутку, – прервала его низенькая японка с загадочным выражением лица. – Я – Йоко Оно, художница. Вы должны помочь мне.
– Всегда к вашим услугам, – отозвался Пол сочувственно, думая, что это неказистое существо хочет узнать, где находится уборная или познакомиться с кем-то из гостей.
– Мне нужны ваши стихи. Я хочу проиллюстрировать их. В Лондоне я недавно, и меня пока что еще никто не знает. А ваше имя сразу привлекло бы внимание к моей выставке.
– Могу ли я посмотреть ваши работы? – поскучнел Пол.
– О да, конечно, с этого следовало начать. – Она открыла перед ним папку для бумаг и принялась демонстрировать.
В основном на ее рисунках были изображены высокие худые существа с огромными пенисами, корявые коробчатообразные женщины с распущенными волосами и отвислыми бюстами, а так же целый набор разнокалиберных задниц.
– Прекрасно, прекрасно, – промямлил Пол. В последнее время под давлением Джейн он увлекся классическим искусством – книгами Дилана Томаса, музыкой Вивальди и фильмами Бергмана, так что творения экстравагантной японки его не впечатлили. Особенно в качестве иллюстраций к его песням. – Но это как-то… Хотя, это, знаете ли, похоже… Да! – осенило его. – Пожалуй, я знаю, кто вам поможет. У меня есть друг и соавтор – Джон Леннон. То, что вы делаете, может его заинтересовать…
«Если он ее пошлет, скажу, что это шутка, – думал Пол, – а если и вправду понравится, он будет мне даже признателен».
– А как мне с ним сойтись?
– Ну, не знаю… Сейчас он в Испании… Но, думаю, люди нашего круга всегда найдут возможность встретиться… – и, откланявшись, он направился к Мэлу Эвансу, который уже несколько раз призывно махнул ему рукой.
По пути к столику Мэла он нос к носу столкнулся с каким-то седовласым стариком крайне непрезентабельного вида, одетым в убогие лохмотья. Пол чуть не сбил его с ног. «Боже мой, – подумал он, бормоча извинения, – это еще что такое? Он что, входит в образ короля Лира?»
Недослушав оправдания Пола в неловкости, старик вытянул костлявый палец в сторону японки и произнес:
– Пятая.
– Что?.. – не понял Пол, но на всякий случай скорчил любезную физиономию.
– Пятая, – повторил старик и, отвернувшись, побрел прочь.
Пол пожал плечами и поспешил к Мэлу. «Надо будет поинтересоваться у Джейн, что это за дряхлый оригинал», – думал он, испытывая неприятное ощущение ускользания реальности. Похоже, он слегка перебрал…
Эванс, заговорщицки подмигивая, зашипел ему в ухо:
– Я тут встретил одного старого знакомого…
– Очень старого? Вон того, что ли? – Пол указал на то место, где только что был странный старикан. Но там никого не было. Пол поискал глазами, но так и не нашел его. Он потряс головой. «Только глюков мне не хватало!..»
– Да нет, его тут нет! – раздраженно отмахнулся Мэл. – Ты слушай! Так вот, он недавно приехал из Африки. И он предлагает нам съездить на сафари.
– А что это такое? – спросил Пол, раз и навсегда выбросив старика из головы.
– Сафари?! Представь себе знойную африканскую саванну. Мы мчимся на джипе и вдруг, наперерез дороги, прямо перед нашим носом выскакивает стадо антилоп! Ты достаешь свой винчестер, ба-бах!.. А вечером мы жарим на костре мясо, а вокруг пляшут голожопые негры…
– Экзотика… Едем! Утрем нос остальным, в Африке-то они не были!
Джейн отправиться с ним в Африку не смогла, она готовилась к роли Венди в спектакле «Питер Пен».
– Куда ты меня привез? – ворчал Пол, плетясь за кучкой охотников-аборигенов. – Я умираю от жары, мухи всю шею искусали, а от твоих негров воняет протухшей рыбой.
– Откуда ж я знал? – оправдывался Мэл. – Я ведь тоже тут в первый раз.
Внезапно негр-проводник поднял руку и что-то прокричал.
– Что он сказал? – спросил Пол переводчика.
– Он сказал, что мы должны остановиться и подождать его.
Отделившись от остальных, проводник, припадая к земле, подбежал к огромному баобабу в двух сотнях метров от них и прижался ухом к стволу.
Негры притихли. Насторожились и Пол с Мэлом.
Проводник оторвался от дерева и опрометью кинулся обратно. Поравнявшись с остальными он прокричал:
