Глава первая
Мистер и миссис Дурслей, обитатели дома № 4 по Бирючиновой аллее, очень гордились тем, что могут в любое время заявить – у нас всё, слава Богу, совершенно нормально. Невозможно было представить, что такие люди окажутся замешаны в чем-то необычном, а уж тем более загадочном – они терпеть не могли всяких глупостей.
Мистер Дурслей работал директором фирмы под названием «Груннингс», которая производила сверла. У мистера Дурслея, крупного мясистого мужчины, практически полностью отсутствовала шея, зато под носом росли очень длинные усы. Миссис Дурслей, худая блондинка, обладала шеей двойной длины, что было как нельзя кстати, ибо эта леди обожала заглядывать за чужие заборы и шпионить за соседями. У Дурслеев был маленький сын по имени Дудли – по мнению родителей, на свет еще не рождался ребенок прекраснее.
У Дурслеев было все, чего они только могли пожелать, но, кроме того, у них имелась страшная тайна, и больше всего на свете супруги боялись, что кто-нибудь эту тайну раскроет. Они бы попросту не вынесли, если бы кто-то узнал про Поттеров. Миссис Поттер доводилась сестрой миссис Дурслей, но они не встречались уже много лет, и, сказать по правде, миссис Дурслей вообще делала вид, что у нее нет никакой сестры, а всё из-за того, что эта самая сестричка и её бестолковый муженёк были настолько не-Дурслеями, насколько это возможно. Чету Дурслеев пробирала дрожь при одной мысли о том, что сказали бы соседи, появись Поттеры у них на улице. Чете Дурслеев было известно, что у Поттеров тоже есть маленький сын, но они его никогда не видели. Собственно, наличие сына заставляло держаться от Поттеров еще дальше – не хватало, чтобы Дудли водился со всякими хулиганами.
Когда мистер и миссис Дурслей проснулись утром скучного, серого вторника – того самого дня, когда начинается наша история – в пасмурном небе за окном не было видно ничего такого, что дало бы основания предполагать, что вскоре произойдут таинственные, загадочные события. Мистер Дурслей гудел что-то себе под нос, выбирая на работу галстук поскучнее, а миссис Дурслей торопливо досказывала вчерашние сплетни, одновременно впихивая Дудли в высокий детский стульчик.
Никто из них не заметил большой, рыжевато-коричневой совы, пролетевшей мимо окна.
В половине девятого мистер Дурслей взял портфель, клюнул миссис Дурслей в щеку и попытался поцеловать на прощание Дудли, но промахнулся, поскольку в это самое время Дудли устраивал скандал: метался в стуле и отчаянно швырялся овсянкой. «Зайчик мой», прокурлыкал мистер Дурслей и вышел за дверь. Он забрался в машину и задним ходом выехал со стоянки дома №4.
Впервые в то утро он заметил нечто странное, только выехав на перекресток. Он увидел кошку, изучавшую карту. В первое мгновение он даже и не понял, что же такое увидел – но потом рывком повернул голову назад. На углу Бирючиновой аллеи стояла полосатая кошка, но никакой карты нигде не было. Что это ему взбрело в голову? Это, надо полагать, была игра света. Мистер Дурслей поморгал и уставился на кошку. Кошка в упор посмотрела на него. Потом, когда мистер Дурслей уже завернул за угол и поехал по шоссе, он следил за кошкой в зеркальце заднего вида. На этот раз кошка читала указатель с названием улицы, тот самый, где было написано «Бирючиновая аллея» – то есть, нет, она смотрела на указатель, кошки ведь не умеют читать ни карты, ни указатели. Мистер Дурслей встряхнулся и решительно выгнал кошку прочь из собственных мыслей. Все остальное время по дороге в город он думал только и исключительно о большом заказе на сверла, который рассчитывал сегодня получить.
На подъезде к городу, однако, кое-что другое все-таки потеснило сверла в голове мистера Дурслея. Сидя в ежедневной утренней пробке, он не мог не заметить, что повсюду полно очень странно одетых людей. Людей в мантиях. Мистер Дурслей терпеть не мог тех, кто вызывающе одевается – страшно подумать, что иной раз напяливает на себя молодежь! Он решил, что мантия – это, должно быть, последний писк какой-нибудь идиотской моды. Он забарабанил пальцами по рулю, и глаза его случайно остановились на кучке этих ненормальных, собравшихся совсем рядом. Они оживленно о чем-то шептались. Мистер Дурслей с возмущением увидел, что двое или трое из них отнюдь не молоды, наоборот, вон тот мужчина совсем уже пожилой, гораздо старше, чем сам мистер Дурслей, а одет в изумрудно-зеленую мантию! Вот бесстыжий! Но тут до мистера Дурслея дошло, что это наверняка очередная рекламная кампания или какая-нибудь акция – эти люди явно собирают пожертвования… да, разумеется. Машины наконец тронулись, и уже через пару минут мистер Дурслей, вновь погруженный в размышления о сверлах, въезжал на стоянку возле здания конторы «Груннингс».
В своем кабинете на девятом этаже мистер Дурслей всегда сидел спиной к окну. Если бы это было не так, в нынешнее утро ему было бы трудно сосредоточиться на сверлах. Ему не было видно, что средь бела дня мимо окна мчатся совы, но зато люди на улице это видели; они стояли раскрыв рты и смотрели, как по воздуху одна за другой проносятся огромные лесные птицы. Большинство из столпившихся зевак вообще никогда раньше не видело совы, даже в нормальное ночное время.
Тем временем утро мистера Дурслея проходило как обычно, своим чередом, безо всяких сов. Он распек пятерых своих подчиненных. Сделал несколько важных телефонных звонков. Устроил еще пару разносов. После обеда, будучи в превосходном настроении, он решил выйти на улицу размяться, да заодно купить в булочной парочку пончиков.
Он и не вспомнил бы о людях в мантиях, если бы по дороге к булочной вдруг не натолкнулся на очередное сборище. Проходя мимо, мистер Дурслей смерил их сердитым взглядом. Непонятно, почему, но эти люди заставляли его нервничать. Эти, как и те, другие, тоже о чем-то возбужденно шептались, и, кстати, мистер Дурслей не приметил никаких емкостей, куда бы они могли собирать пожертвования. На обратном пути, когда он снова проходил мимо, прижимая к животу пакет с пончиками, до него донеслись обрывки разговора:
– Поттеры, точно, именно так мне и сказали…
– … да-да, их сын, Гарри…
Мистер Дурслей остановился как громом пораженный. Его охватила паника. Он оглянулся на шептавшихся и собрался было что-то спросить, но передумал.
Бледный от страха, он помчался назад в контору, добежал до своего кабинета, рявкнул секретарше, чтобы его не беспокоили, и почти уже закончил набирать свой домашний номер, как вдруг остановился. Он положил трубку и пригладил усы, размышляя… нет, это какая-то глупость. Поттер не такая уж необычная фамилия. Он нисколько не сомневался, что существует масса людей по фамилии Поттер, у которых есть сын по имени Гарри. Да и, если на то пошло, он не совсем уверен, что племянника зовут Гарри. Он никогда даже не видел мальчишку. Может быть, он Гарви. Или Гарольд. Совершенно ни к чему беспокоить миссис Дурслей; она всегда так расстраивается при упоминании о сестре. Трудно ее в этом винить – если бы у него была такая сестра… но все равно, люди в мантиях…
После обеда ему было значительно труднее сосредоточиться на сверлах, и, покидая конторское здание в пять часов вечера, он был все еще так встревожен, что едва не сбил с ног случайного прохожего.
«Извиняюсь», - буркнул он, не глядя на крохотного человечка, который пошатнулся и чуть было не упал. Мистер Дурслей не сразу осознал, что человечек одет в фиолетовую мантию. При этом, чудом избежав падения в грязь, недомерок нисколько не был обескуражен. Напротив, его личико расплылось в широчайшей улыбке, и он сказал голосом такой невозможной скрипучести, что несколько прохожих обернулось в недоумении:
– Не извиняйтесь, не извиняйтесь, мой дорогой сэр, сегодня ничто не может омрачить моего счастья! Возрадуйтесь, ибо Сами-Знаете-Кто наконец-то сгинул! Сегодня даже у муглов вроде вас должен быть великий, великий праздник!
И старичок умчался прочь, предварительно крепко обняв мистера Дурслея за талию.
Мистер Дурслей прирос к асфальту. Его только что обнял совершенно незнакомый человек. И еще его, кажется, назвали муглом – даже думать не хочется, что это может означать. Он был в шоке. Он поспешил к машине и поскорей поехал домой, пытаясь объяснить произошедшее разыгравшимся воображением, чего никогда раньше не делал, ибо не одобрял воображения как такового.
Подъезжая к дому, он первым делом увидел – и это отнюдь не исправило ему настроения – полосатую кошку, которую уже встречал утром. Кошка сидела на ограде его собственного дома. Он был уверен, что это та же самая кошка; у нее были точно такие же отметины вокруг глаз.
– Брысь! – громко сказал мистер Дурслей.
Кошка не шелохнулась. Она только серьезно посмотрела на него. Это что, нормальное кошачье поведение, спросил себя мистер Дурслей. Он как мог унял волнение и вошел в дом, по-прежнему настроенный не впутывать в это дело жену.
Миссис Дурслей провела день совершенно нормально. За ужином она подробнейшим образом рассказала мистеру Дурслею о непослушной дочери миссис Пососедству. Кроме того, она рассказала, что Дудли выучился говорить новое слово («Не буду»). Мистер Дурслей старался вести себя как обычно. Когда Дудли был наконец отправлен в постель, мистер Дурслей пошел в гостиную, послушать вечерние новости:
– И в завершение нашего выпуска. Орнитологи страны сообщают, что сегодня повсеместно наблюдалось крайне странное поведение сов. Совы обычно охотятся по ночам и практически никогда не выходят при дневном свете, однако, сегодня были отмечены тысячи случаев появления этих птиц. Они с самого рассвета летали во всех направлениях. Эксперты пока не в состоянии найти разумное объяснение этому феномену. - Репортер позволил себе улыбнуться. – Все это более чем загадочно. Ну, а сейчас Джим Макгаффин с прогнозом погоды. Что, будут у нас еще совопады, Джим?
– Об этом, Тед, - ответил метеоролог, - я ничего не могу сказать, но сегодня не одни только совы вели себя странно. Телезрители из Кента, Йоркшира и Данди целый день звонили с сообщениями, что вместо ливня, который я вчера обещал, у них был метеоритный дождь! Кажется, народ уже начал праздновать день Порохового Заговора... Рановато, господа, он будет только на следующей неделе! Да, кстати, сегодня ночью я точно обещаю дождь.
Мистер Дурслей так и застыл в кресле. Метеоритные дожди по всей Британии? Совы, летающие средь бела дня? Повсюду странные люди в мантиях? И еще эти разговоры, разговоры о Поттерах…
Миссис Дурслей вошла в гостиную с двумя чашками чаю. Нет, так не годится. Надо ей как-то сказать. Он прокашлялся.
– Эээ… Петуния, дорогая… последнее время ты ничего не слышала о своей сестре?
Как он и ожидал, миссис Дурслей была шокирована и рассержена. Вообще-то, они всегда делали вид, что никакой сестры не существует.
– Нет, - ответила она резко, - а что?
– Да тут всякую ерунду передают в новостях, - промямлил мистер Дурслей. – Совы… метеоритный дождь… а еще сегодня в городе было много чудных людей…
– И что? – оборвала миссис Дурслей.
– Ну, я подумал… вдруг… вдруг это связано с … ну, ты понимаешь… с ее окружением.
Миссис Дурслей сквозь поджатые губы тянула из чашки чай. Мистер Дурслей никак не мог осмелиться рассказать ей, что сегодня на улице слышал имя Поттеров. Так и не решился. Вместо этого он спросил, постаравшись придать своему голосу как можно больше беззаботности:
– А их сын – он ведь примерно того же возраста, что и Дудли, верно?
– Вероятно, - процедила миссис Дурслей.
– А как бишь его? Говард?
– Гарри. Мерзкое, простонародное имя, если кому-то интересно мое мнение.
– О, разумеется, - сказал мистер Дурслей, и его сердце укатилось в живот, - совершенно с тобой согласен.
Больше он ничего не сказал, и супруги отправились спать. Пока миссис Дурслей принимала ванну, мистер Дурслей на цыпочках подкрался к окну и поглядел на садовую ограду. Кошка все еще сидела там. Она внимательно смотрела на Бирючиновую аллею, как будто чего-то дожидаясь.
Все-таки у него разыгралось воображение. Каким образом это может быть связано с Поттерами? Но если связано… если выяснится, что они в родстве с… – нет, он просто не может этого вынести.
Чета Дурслеев легла в постель. Миссис Дурслей немедленно уснула, а мистер Дурслей лежал, вперившись в темноту широко открытыми глазами и думал, думал. Последней, успокоительной для него, мыслью перед отходом ко сну стала та, что, даже если Поттеры и имеют отношение к происходящему, вовсе не обязательно, что они станут впутывать в это дело его с миссис Дурслей. Поттеры прекрасно знают их с Петунией отношение к ним самим и им подобным… Он не мог себе представить, что Петуния или он сам могут иметь общего с тем, что происходит, если что-то происходит, конечно – он зевнул и повернулся на бок – их это не касается…
Как же он ошибался.
Мистер Дурслей уже погрузился в беспокойный сон, а кошка на каменной ограде вовсе не выглядела сонной. Она сидела неподвижно как статуя, неотрывно следя глазами за дальним поворотом на Бирючиновую аллею. Кошка не шелохнулась ни тогда, когда на соседней улице с грохотом захлопнулась дверца машины, ни тогда, когда мимо пролетели две здоровенные совы. На самом деле, когда кошка первый раз пошевелилась, уже почти наступила полночь.
На углу улицы, за которым наблюдала кошка, появился человек, появился так внезапно и неожиданно, как будто выскочил из-под земли. Кошка повела хвостом и сузила глаза.
Ничего подобного этому человеку еще ни разу не появлялось на Бирючиновой аллее. Человек был высокий, худой и очень старый, если судить по серебристым волосам и бороде – причем и то, и другое было таким длинным, что он вполне мог бы затыкать их за пояс. Одет он был в длинную рясу, поверх которой ниспадала до земли пурпурная мантия, ноги были обуты в башмаки с пряжками и на высоких каблуках. Голубые глаза светились ярким светом из-под очков со стеклами в форме полумесяца, сидевших на длинном носу, крючковатом настолько, что казалось, будто бы этот нос переломили по крайней мере в двух местах. Звали этого человека Альбус Думбльдор.
Альбус Думбльдор, по всей видимости, не осознавал, что его появление на Бирючиновой аллее вряд ли может приветствоваться здешними обитателями. Он озадаченно рылся в складках мантии. Но все же почувствовал, что за ним наблюдают, и взглянул на кошку, по-прежнему смотревшую с другого конца улицы. Непонятно, почему, но вид кошки позабавил его. Он хмыкнул и сказал: «Мне следовало догадаться».
Он наконец нашел во внутреннем кармане то, что искал. Это оказалось что-то вроде серебряной зажигалки. Он зажег огонь, подождал немного и защелкнул зажигалку. Ближайший уличный фонарь потух с легким лопающимся звуком. Он снова щелкнул – и следующий фонарь, поморгав, погас. Двенадцать раз щелкала Выключалка, до тех пор, пока на всей улице не осталось только два далеких огонька – это светились в темноте кошкины глаза. Даже остроглазая миссис Дурслей, выгляни она в этот момент на улицу, и то не смогла бы ничего увидеть. Думбльдор бросил Выключалку обратно в карман мантии и зашагал по улице к дому №4. Подойдя, он уселся на каменную ограду рядом с кошкой. Ни разу не взглянув в ее сторону, он вскоре заговорил с ней.
– Забавно встретить вас здесь, профессор Макгонаголл.
Он повернул голову, рассчитывая улыбнуться полосатой кошке, но той больше не было. Пришлось улыбнуться женщине довольно свирепого вида, в квадратных очках той же самой формы, что и отметины вокруг кошкиных глаз. Женщина тоже была облачена в мантию, изумрудного цвета. Ее черные волосы были собраны в строгий пучок. И она определенно была чем-то встревожена.
– Откуда вы узнали, что это я? – спросила она.
– Моя дорогая, я ни разу не видел, чтобы кошки так застывали на одном месте.
– Застынешь, если просидишь весь день на холодном кирпиче, – ворчливо сказала профессор Макгонаголл.
– Весь день? Вы что, не стали праздновать? По дороге сюда я видел по меньшей мере десяток пиршеств.
Профессор Макгонаголл сердито фыркнула.
– О, разумеется, все празднуют, - бросила она недовольно. – Казалось бы, можно ожидать большей осторожности, но нет – даже муглы заметили, что что-то происходит. Это было у них в новостях. – Она кивнула головой в сторону темных окон гостиной дома Дурслеев. – Я слышала. Стаи сов, метеоритный дождь… А что вы хотели, они же не полные идиоты. Они не могли не заметить. Метеоритный дождь в Кенте! Голову даю на отсечение, это работа Дедала Диггла. Такой сумасброд!
– Вы не должны сердиться, – мягко укорил Думбльдор. – За последние одиннадцать лет нам редко приходилось радоваться.
– Я знаю, – раздраженно сказала профессор Макгонаголл. – Но это еще не значит, что нужно сходить с ума. Все попросту потеряли бдительность! Подумать только, разгуливать среди бела дня по улицам, даже не потрудившись одеться как муглы! Ведь пойдут слухи!
Она бросила пронзительный взгляд на Думбльдора, словно ожидая возражений, но он ничего не сказал, и тогда она продолжила:
– Лучше не придумаешь – в тот самый день, когда Сами-Знаете-Кто наконец-то сгинул, муглы узнают о нашем существовании. Полагаю, он и правда сгинул, как вы считаете, Думбльдор?
– Очень на то похоже, - ответил Думбльдор. – Нам есть за что быть благодарными. Хотите лимонный леденец?
– Что?
– Лимонный леденец. Это такая мугловая конфетка, мне они очень нравятся.
– Нет, спасибо, - изрекла профессор Макгонаголл неодобрительно, как бы показывая, что сейчас не время для лимонных леденцов. – Как я уже сказала, несмотря на то, что Сами-Знаете-Кто сгинул…
– Моя дорогая профессор, я уверен, что такая разумная дама как вы может себе позволить называть его по имени. Вся эта чушь, «Сами-Знаете-Кто»… Одиннадцать лет я пытаюсь заставить людей называть его настоящим именем: Вольдеморт.
Профессор Макгонаголл вздрогнула, но Думбльдор, который в это время отлеплял от леденца обертку, ничего не заметил.
– Все только сильнее запутывается, когда мы называем его «Сами-Знаете-Кто». Я не вижу никаких причин, почему бы мы не могли произносить имя Вольдеморта.
– Понимаю, - профессор Макгонаголл одновременно и ужасалась, и восхищалась смелостью Думбльдора, - но вы отличаетесь от остальных. Всем известно, что вы единственный, кого Сами-Знаете… ну хорошо, Вольдеморт, боится.
– Вы мне льстите, - спокойно сказал Думбльдор, - у Вольдеморта есть такие возможности, которых у меня никогда не будет.
– Только потому, что вы слишком – ммм – благородны, чтобы ими воспользоваться.
– Как хорошо, что сейчас темно. Я не краснел так с тех пор, как услышал от мадам Помфри, что ей нравятся мои новые пинетки.
Профессор Макгонаголл бросила на Думбльдора острый взгляд:
– Совы – ничто по сравнению со слухами, которые носятся в воздухе. Вы знаете, что все говорят? О том, почему он сгинул? О том, что его в конце концов остановило?
Было заметно, что профессор Макгонаголл наконец подошла к теме, которая волнует ее больше всего и которая была истинной причиной того, что она весь день просидела на холодной каменной ограде – ни в виде кошки, ни в виде женщины, она еще ни разу не смотрела на Думбльдора более пристально. Было ясно, что, независимо от того, что говорят «все», сама она не собирается верить этому прежде, чем получит подтверждение от Думбльдора. Думбльдор, между тем, молча разворачивал следующий леденец.
– Говорят, - настойчиво продолжала профессор Макгонаголл, - что прошлой ночью Вольдеморт объявился в Лощине Годрика. Он пришел за Поттерами. По слухам, Лили и Джеймс Поттер – они – они – погибли.
Думбльдор кивнул головой. Профессор Макгонаголл охнула.
– Лили и Джеймс… не могу поверить… я не хотела этому верить… О, Альбус…
Думбльдор протянул руку и похлопал ее по плечу.
– Я понимаю… понимаю… - сдавленно произнес он.
Профессор Макгонаголл продолжала говорить, но голос ее дрожал:
– Это еще не все. Говорят, он пытался убить сына Поттеров, Гарри. Но не смог. Не смог убить маленького мальчика. Никто не знает, как и почему, но говорят, что, когда Вольдеморт не смог убить Гарри, его чары каким-то образом рассеялись – и поэтому он сгинул.
Думбльдор мрачно кивнул.
– Это… правда? – дрогнувшим голосом выговорила профессор Макгонаголл. – После всего, что он сделал… после того, как он стольких убил… не смог убить маленького ребенка? Это просто невозможно… чтобы его чары разрушило именно это. Но как, во имя неба, Гарри удалось выжить?
– Нам остается только гадать, - отозвался Думбльдор, - мы этого никогда не узнаем.
Профессор Макгонаголл достала кружевной платочек и принялась промокать глаза под очками. Думбльдор громко всхлипнул, вытащил из кармана золотые часы и посмотрел на них. Это были очень странные часы. На них было двенадцать стрелок и никаких цифр; вместо цифр по кругу двигались маленькие изображения планет. Тем не менее, Думбльдор, видимо, хорошо разбирался в своих часах, потому что вскоре убрал их в карман и промолвил:
– Огрид запаздывает. Между прочим, это он сказал вам, что я буду здесь?
– Да, - ответила профессор Макгонаголл, - и, думаю, вы вряд ли признаетесь, почему именно здесь?
– Я пришел, чтобы отдать Гарри его дяде и тете. Это единственные родственники, которые у него остались.
– Но это ведь не те… Это не могут быть те люди, которые живут в этом доме? – вскричала профессор Макгонаголл, вскакивая на ноги и указывая на №4. – Думбльдор… вы не можете. Я наблюдала за ними весь день. Невозможно найти людей, которые были бы меньше похожи на нас. И еще этот их сын!.. Я видела, как он пинал мать ногами, требуя конфет, всю дорогу, пока они шли по улице. Чтобы Гарри Поттер жил с ними!
– Здесь ему будет лучше всего, - отрезал Думбльдор. – Его дядя и тетя смогут объяснить ему все позднее, когда он немного подрастет. Я написал им письмо.
– Письмо? – слабым голосом переспросила профессор Макгонаголл, снова опускаясь на ограду. – Вы что, Думбльдор, думаете, что это можно объяснить в письме? Эти люди никогда не поймут его! Он будет знаменитым – легендой – я не удивлюсь, если в будущем сегодняшний день назовут Днем Гарри Поттера – о нем напишут книги – его имя будет знать каждый ребенок!
– Совершенно верно, - Думбльдор серьезно поглядел поверх очков. – И этого достаточно, чтобы вскружить голову любому. Стать знаменитым раньше, чем научишься ходить и говорить! Знаменитым из-за чего-то, чего сам не можешь вспомнить! Разве вы не понимаете, насколько ему же самому будет лучше, если он вырастет в стороне от подобной шумихи и узнает правду тогда, когда будет в состоянии сам во всем разобраться?
Профессор Макгонаголл хотела было что-то возразить, но передумала. Помолчав, она сказала:
– Да-да, конечно, вы правы, Думбльдор. Но как мальчик попадет сюда?
Она подозрительно оглядела его мантию, как будто угадывая под ней очертания детского тела.
– Его привезет Огрид.
– Вы думаете, это – разумно – доверять Огриду такие важные вещи?
– Я бы доверил Огриду свою жизнь, - сказал Думбльдор.
– Я не говорю, что у него нет сердца, - неохотно объяснила профессор Макгонаголл, - но вы не можете закрывать глаза на то, что он очень неосторожен. Он всегда стремился… А это еще что такое?
Низкий рокочущий звук нарушил тишину улицы. Пока Думбльдор и профессор Макгонаголл озирались по сторонам, ожидая увидеть свет фар, звук становился все громче и громче; вскоре он стал настоящим ревом, тогда они посмотрели вверх – и тут прямо с неба на дорогу свалился огромный мотоцикл.
Мотоцикл был огромен, но казался крошечным по сравнению со своим седоком. Седок этот был примерно раза в два выше и по крайней мере в пять раз толще обычного человека. Он выглядел как-то заведомо больше допустимого и казался диким – длинные лохмы кустистых черных волос и косматая борода почти полностью закрывали лицо, ладони были размером с крышку мусорного бака, а ноги в кожаных сапогах напоминали дельфинят-переростков. В громадных мускулистых руках он держал нечто, завернутое в одеяла.
– Огрид, - с облегчением выдохнул Думбльдор. – Наконец-то. А где ты взял мотоцикл?
– Одолжил, профессор Думбльдор, сэр, - ответил гигант, осторожно слезая с мотоцикла. – Юный Сириус Блэк дал его мне, сэр.
– По дороге никаких проблем?
– Нет, сэр. Дом почти полностью разрушен, но мальца удалось вытащить до того, как муглы стали сновать туда-сюда. Полный порядок! Он уснул над Бристолем.
Думбльдор и профессор Макгонаголл склонились над свертком. Внутри, еле видимый, крепко спал младенец. Под копной угольно-черных волос, на лбу, был заметен шрам необычной формы, напоминавший зигзаг молнии.
– Это сюда… - прошептала профессор Макгонаголл.
– Да, - отозвался Думбльдор. – Этот шрам останется у него на всю жизнь.
– А нельзя что-нибудь с этим сделать, Думбльдор?
– Даже если бы и было можно, я бы не стал. Шрамы могут оказаться полезными. У меня, например, есть шрам над левым коленом, так он в виде схемы лондонской подземки. Что ж, давай его сюда, Огрид, надо завершить дело.
Думбльдор взял Гарри на руки и повернулся к дому Дурслеев.
– А можно... Можно попрощаться с ним, сэр? – попросил Огрид. Он склонил большую лохматую голову над Гарри и поцеловал его очень, должно быть, колючим, пахнущим виски, поцелуем. Потом, неожиданно, Огрид завыл как раненный пес.
– Шшшш! – зашипела профессор Макгонаголл. – Разбудишь муглов!
– И-и-извиняюсь, - зарыдал Огрид, вынимая гигантский перепачканный носовой платок и пряча в нем свою физиономию. – Я не могу-у-у! Лили с Джеймсом померли... Малыша Гарри отправляют к муглам…
– Конечно, конечно, это очень грустно, но только возьми себя в руки, Огрид, не то нас заметят, - зашептала профессор Макгонаголл, ободряюще похлопывая Огрида по руке, в то время как Думбльдор перешагнул через низенькую садовую ограду и направился к входной двери. Он аккуратно положил Гарри на порог, вытащил из кармана мантии письмо, просунул его между одеялами и вернулся к своим спутникам. Целую минуту они молча глядели на крошечный сверток; плечи Огрида сотрясались от рыданий, профессор Макгонаголл отчаянно моргала, а мерцающий свет, обычно струившийся из глаз Думбльдора, казалось, потух.
– Что ж, дело сделано, - наконец сказал Думбльдор. – Оставаться больше незачем. Лучше пойдем и присоединимся к празднику.
– Ага, - у Огрида был сильно заплаканный голос. – Мне еще надо оттащить Сириусу колымагу. Д’сданья, профессор Макгонаголл – профессор Думбльдор, сэр.
Утирая ручьи слез кожаным рукавом, Огрид перебросил ногу через сидение и пинком завел двигатель; с ревом мотоцикл взвился в воздух и скрылся в ночи.
– Надеюсь, скоро увидимся, профессор Макгонаголл, - поклонился Думбльдор. Профессор Макгонаголл в ответ высморкалась в платочек.
Думбльдор развернулся и пошел прочь по улице. На углу он остановился и вытащил серебряную Выключалку. Он щелкнул всего один раз, и двенадцать световых шаров мгновенно вкатились в колбы уличных фонарей, так что Бирючиновая аллея засияла оранжевым светом, и он смог увидеть полосатую кошку, скользнувшую за угол на другом конце улицы. На пороге дома №4 еле-еле виднелся маленький сверток.
– Удачи тебе, Гарри, - пробормотал Думбльдор, развернулся на каблуках – мантия просвистела в воздухе – и исчез.
Легкий ветерок пошевелил аккуратно подстриженные кустики Бирючиновой аллеи, молчаливой и опрятной под чернильными небесами. В любом другом месте, но только не здесь можно было ожидать загадочных и удивительных событий. Гарри Поттер повернулся в одеяле, но не проснулся. Маленькой ладошкой он сжимал письмо, лежавшее рядом, и спал крепко, не зная, что он особенный; не подозревая, что он знаменитый; не ведая, что через несколько часов ему предстоит проснуться под вопли миссис Дурслей, которая выйдет на крыльцо с молочными бутылками; не имея ни малейшего представления о том, что следующие несколько недель его непрерывно будет пихать и щипать двоюродный братец Дудли… Он не знал, что в это самое время люди, собравшиеся по всей стране на тайные празднества, поднимают бокалы и произносят приглушенными голосами: «За Гарри Поттера – мальчика, который остался жив!»
Глава вторая
Исчезнувшее стекло
Почти десять лет минуло с тех пор, как супруги Дурслей проснулись рано утром и нашли на крыльце собственного дома собственного племянника, а Бирючиновая аллея совершенно не изменилась. Солнце, встав утром, освещало все тот же аккуратный садик, зажигало бронзовым светом табличку с номером четыре на входной двери дурслеевского дома, прокрадывалось в гостиную, нимало не переменившуюся с тех пор, как мистер Дурслей смотрел по телевизору судьбоносную программу новостей о совах. Одни лишь фотографии на каминной полке позволяли понять, как много воды утекло. Десять лет назад здесь стояли десятки снимков подобия большого розового надувного мячика в разноцветных чепчиках – но Дудли Дурслей уже не был младенцем, и теперь с фотографий глядел упитанный светлоголовый мальчик, впервые севший на велосипед, катающийся на карусели, играющий на компьютере с папой, обнимаемый и целуемый мамой. В комнате не было никаких признаков присутствия в семье еще одного ребенка.
И все же Гарри Поттер по-прежнему жил здесь. В настоящий момент он спал, но спать ему оставалось недолго. Тетя Петуния уже встала, и это ее голос стал для Гарри первым звуком наступающего дня:
– Вставай! Вставай! Быстро!
Гарри так и подскочил в постели. Тетя забарабанила в дверь.
