Борьба за существование, 1952–1956 13 страница

Каир фактически стал для англичан серьезной проблемой, потому что был слишком заманчивым местом для офицеров и солдат, которым полагалось думать о войне, а не о развлечениях. Генерал Арчибальд Уэйвелл в своей книге «Палестинские кампании» (1928) упрекал сэра Арчибальда Маррея в том, что тот перевел свой штаб в Каир из Исмаилии: «Сидя в Каире, Маррей и его штаб потеряли контакт со сражавшимися войсками». Когда командование принял Алленби, он переместил штаб из Каира в лагерь около Рафа в Синайской пустыне (октябрь, 1917). Несмотря на это, много офицеров и солдат ухитрялись проводить свободное время в Каире, и он по-прежнему был раем в восточном стиле. Даже такие люди, как Т. Лоуренс, приезжая в Каир, подпадали под его чары. Сторрс писал, что Лоуренс («мой маленький гений») неустанно бродил по базарам и выискивал мечети.

Сколько английских солдат в-годы войны почувствовали симпатию к египтянам? Сколько египтян, наблюдая поведение английских солдат, научились ненавидеть их или восхищаться ими? Египтяне — это утверждают все, кто жил в Каире или писал о нем, — вообще не склонны к ненависти, даже к своим угнетателям.

Во всяком случае, контакт с английскими солдатами был контактом с реальностью, которая скорее увеличила, нежели убавила решимость египтян избавиться от оккупантов. Саад Заглул говорил: «У меня нет с ними личных счетов… но я хочу видеть Египет независимым». Так же рассуждали почти все египтяне. В основном английские солдаты хорошо ладили с отдельными египтянами, но в целом Каир казался солдатам городом жуликоватых, продувных, одетых в ночные рубахи египтян, населяющих многолюдные базары и улицы, прозябающих в средневековой нищете, которая им, по-видимому, нравится. Солдаты не видели за нищетой, грязью и голодом человека с его собственным миром, куда мог проникнуть только тот иностранец, который был способен понять, чего хотят египтяне от самих себя и от других. Мало кого из иностранцев волновали чувства египтян, а те немногие, кто пытался понять их, часто были ослеплены своим интеллектуальным превосходством. Поэтому все англичане (если не считать тех, что работали в каирской тайной полиции) недооценили подлинных настроений египтян в последний период войны, когда в Египте уже началась революция, а Каир стал городом баррикад и забастовок.

А привело к этой ситуации провозглашение Египта британским протекторатом. Англия фактически управляла страной с помощью декретов. В 1916 году было установлено военное положение. Военные трибуналы судили и гражданских лиц. Англия общалась с Египтом скорее как с враждебной, чем как с дружественной страной; в 1917 году англичане начали насильно набирать и даже похищать крестьян для службы в «трудовых» батальонах в Палестине. «Так бесстыдно снова был введен принудительный труд, — писал полковник П. Элгуд в книге «Египет на перепутье» (1928), — феллахов хватали на дорогах и на полях и под конвоем отправляли в армию». Одновременно конфисковывались ослы, верблюды и имущество феллахов, а также продовольствие. Китченер хвастал, что он положил конец принудительному труду, который практиковался на протяжении тысячелетий фараонами и оккупантами. А Эмиль Людвиг в книге «Нил и Египет» (1937) писал, что с 1914 по 1918 год англичане угнали 100 тысяч «свободных» египтян в Сирию, 8 тысяч — в Месопотамию и 10 тысяч — во Францию.

В конце войны «Четырнадцать пунктов» президента Вильсона породили у египтян надежды на независимость. Но когда Саад Заглул постучал в дверь английской резиденции и потребовал самоопределения для Египта в соответствии с «Четырнадцатью пунктами», ему разрешили говорить, а затем уйти, но через месяц его арестовали и сослали на Мальту. Весь Египет немедленно взбунтовался. Все города были захвачены египтянами, а Каир за один день превратился в город революции.

Стояли трамваи и поезда, вся жизнь остановилась, никто не ходил на работу. Рабочие устраивали забастовки и объединялись со студентами в мощных демонстрациях. «К 17 марта 1919 года Каир был отрезан от остального Египта, — писал лорд Ллойд в книге «Египет после Кромера» (1933), — железнодорожные линии разрушены, телеграфные и телефонные провода перерезаны». 18 марта по пути в Каир было убито восемь английских солдат. По словам сэра Томаса Рассела, ставшего позднее комендантом каирской полиции, город притаился за баррикадами. Улицы преграждали глубокие траншеи. Конная полиция и солдаты не могли передвигаться. Полиции приказали отрезать аль-Азхар, где находился штаб восстания, но, по словам Рассела, полагаться на египетских полицейских было опасно. Он отговорил английские власти от этого шага. В новой роли выступили в дни революции женщины: они сбросили чадру, обращались с речами к бастующим и создавали пикеты, строили баррикады и толпами участвовали в похоронах египтян, убитых в уличных сражениях.

Обстановка так обострилась, что англичане не решались вывести свои войска на улицы Каира. В один из опасных моментов, когда полицейские Рассела с трудом удерживали последние оплоты английской власти, на улицы вышли австралийские солдаты с хоккейными клюшками. Рассел спас положение и жизнь австралийцев, пообещав им «славную уличную битву» несколько позднее. Но долго сдерживать их Расселу не удалось, так как к этому времени египтяне, как писал он, уже высыпали на улицы, вооруженные стамесками, кайлами, железными прутьями решеток и кричали: «Да здравствует революция!» Демонстрации не прекращались, завязывались перестрелки, но, по утверждению Рассела, многие столкновения были спровоцированы «европейцами из низших классов, потерявшими голову и стрелявшими в демонстрантов из окон своих домов». Когда египтяне, вооруженные палками и камнями, атаковали грузовики с солдатами, войска открыли огонь, убив 13 и ранив 30 человек. А за «убийство» английских офицеров 9 апреля казнили тридцать человек, в том числе некоторых известных представителей интеллигенции и политических деятелей. К этому времени английским солдатам тоже опостылела война, и по всем признакам на них нельзя было полагаться. Тогда английское правительство прислало в качестве специального верховного комиссара генерала Алленби. Он оказался достаточно умным человеком, чтобы учесть обстановку и сделать определенные выводы.

Алленби приказал немедленно отпустить Заглула с Мальты. Пожалуй, именно этот акт в большей мере, чем другие политические и военные шаги, помог Англии еще на долгие годы удержаться в Египте, хотя в Англии Алленби подвергся жестокой критике за излишние компромиссы. Члены депутации, которую в свое время привел Саад Заглул в английскую резиденцию, стали ядром новой партии Вафд (Делегация), добивавшейся переговоров об уходе англичан из Египта, в противоположность националистам, которые все еще требовали немедленного и полного ухода англичан. Революция 1919 года была быстро взята под контроль партией Вафд. Хотя вафдисты еще продолжали забастовки и демонстрации в Каире, они дали Алленби достаточно времени перестроить силы оккупантов. Большинство вафдистов выступало против насилия. Алленби же был из тех, кто не боялся насилия. Подорвав освобождением Заглула вафдистскую оппозицию, он объявил Египет на военном положении и подавил одну за другой все забастовки.

Заглулу разрешили уехать с Мальты, но не позволили возвратиться в Египет. Он отправился в Париж, где обивал пороги мирной конференции в надежде добиться египетской независимости в соответствии с «Четырнадцатью пунктами» Вильсона. Однако 20 апреля 1919 года США признали английский «протекторат» над Египтом и тем самым разбили все надежды египтян (которые лежали в основе их революции) на то, что великие державы признают право Египта на самоуправление.

В довершение всего к концу войны на мировом рынке снова вырос спрос на хлопок, и снова продовольственные культуры уступили место хлопку, а богатые европейцы и верные союзники англичан — феодалы наживали на хлопке состояния. Как писал сэр Джордж Янг в книге «Египет» (1927), «больше миллиона городских и безземельных пролетариев голодали». Это прежде всего относилось к Каиру. Египтяне бойкотировали специальную миссию лорда Милнера, посланную англичанами для «разработки деталей конституции» Египта. Значительную роль в бойкоте сыграли каирские женщины. Они угоняли трамвайные вагоны, мчались на них вдоль улиц, кричали: «Долой Милнера!» — и размахивали плакатами перед носом европейцев. Валентайн Чирол писал, что школьницы Каира были настроены куда более воинственно, чем мальчики, и учителя еле сдерживали их страстные выступления против Милнера. Бойкот увенчался полным успехом, и миссия Милнера провалилась.

Заглулу разрешили возвратиться в Каир. Перед этим он вручил англичанам в Лондоне вафдистские требования независимости Египта.

Англо-египетские отношения ухудшились, несмотря на то, что Англия даровала в 1922 году Египту «суверенитет», а Фуада, бывшего тогда хедивом, сделала королем. За 18 последующих месяцев были убиты 17 английских чиновников и 20 англичан подверглись нападению среди бела дня. В 1924 году был убит сэр Ли Стэк, главнокомандующий английских войск в Египте. Эти акты насилия были стихийным выражением народного возмущения, и англичане отступали, но медленно и очень искусно, делая вид, что идут на уступки, на самом же деле не уступая почти ни в чем. В 1936 году был подписан англо-египетский договор, предоставлявший Египту некоторую долго независимости, чисто формально. В 1937 году Египет избавили от «смешанных трибуналов» (европейских судов), но это не удовлетворило египтян, так как английская оккупация продолжалась. Англичане господствовали в экономической жизни Египта и по-прежнему держали в руках канал. Земля, хлопок, канал и старый стратегический путь к Индии — вот что заставляло англичан цепляться за контроль над Египтом. Непрекращавшиеся акты насилия, выступления против оккупантов и угроза революции создали в Каире волнующую и напряженную атмосферу, но не очень угрожающую.

Очевидный статус-кво, который англичанам удалось сохранять в Египте почти на протяжении двадцати лет, означал, что соотношение сил европейцев и египтян в Каире оставалось на прежнем уровне, точнее, было в пользу европейцев. Англичане по мере ослабления контроля над страной все больше нуждались в поддержке европейцев. Именно в это время европейцы из средних классов сами подписали свой приговор о предстоявшем изгнании из Египта, хотя он вошел в силу только через двадцать лет. До 1937 года было выгодно оставаться в Каире иностранцем или человеком без гражданства, так как это избавляло от египетских законов (в соответствии с режимом капитуляций) и от египетских налогов. Греки, итальянцы, киприоты, мальтийцы, сирийцы, румыны, французы, австрийцы, немцы, армяне и европейские евреи без гражданства — все жили здесь на положении постоянных иностранных резидентов, их дети рождались в Каире и не знали никаких других городов. Но глупое самодовольство, невежество и нахальство процветавшей европейской общины становились невыносимыми и сулили неминуемую трагедию. Евреям, бежавшим от Гитлера, разрешался свободный доступ в Египет, они могли работать или заниматься бизнесом. Но, будучи европейцами и, как правило, выходцами из средних классов, они привезли с собой в Египет не свой семитизм (что могло бы сделать их братьями египтян), а свой европеизм, благодаря которому они в равной степени презирали и бедных арабов, и бедных египетских евреев.

В Каире всегда жили и бедные европейцы (особенно армяне). Почти каждый европеец в Каире имел хотя бы одну прислугу, а у многих представителей средних классов их было больше. Для них существовали врачи, больницы и новейшие лекарства, а питались они, безусловно, лучше и гораздо дешевле, чем кто бы то ни было в Европе. Поданным доклада Египетской ассоциации социальных исследований 1938 года (его цитирует Чарлз Иссави), бедные египетские семьи (а бедными были 90 процентов семей) в 5–6 человек жили в одной комнате, работали в году 7 ¹/₂ недель и зарабатывали в среднем 9 египетских фунтов, расходовали на питание 52 пиастра (10 шиллингов) в месяц и постоянно не вылезали из долгов. В Египте была самая высокая смертность в мире: два ребенка из каждых четырех умирали, не достигнув пятилетнего возраста; 65 процентов населения болели малярией, в стране было больше, чем где-нибудь в мире, слепых, и люди существовали на пайке, почти не включавшем рыбы, яиц, молока, мяса, масла и даже пшеницы. 70–80 процентов феллахов страдали от билгарциоза или анкилостомоза (билгарциоз — болезнь, распространяемая через воду, которую используют для орошения хлопковых посевов).

За время оккупации англичане не прорыли ни одного артезианского колодца для деревни, не организовали медицинского обслуживания египтян ни в городе, ни в деревне, не занимались всерьез строительством новых школ, жилых домов для местного населения, не думали об улучшении здравоохранения и жизненных условий местных жителей. Англичан нельзя назвать жестокими оккупантами, но египтяне справедливо обвинили их (и с этим согласны почти все английские экономисты и социологи, изучавшие Египет) в том, что они не сделали абсолютно ничего, чтобы поднять жизненный уровень рядовых граждан Каира и всей страны.

Трудно винить в этом отдельных англичан или европейцев — уроженцев Каира, хотя они и способствовали создавшемуся положению. Европейцы в Египте сами были побочным продуктом трагической истории иностранной оккупации, и даже если они хорошо жили, хорошо ели, то считали, что так оно и должно быть.

Средний каирский европеец внешне довольно привлекателен; смешанные браки различных рас дали очень красивых девушек, пожалуй, красивей, чем где бы то ни было. Оглядываясь назад, можно сказать, что положение европейцев в Каире было очень обеспеченным, и они, в свою очередь, содействовали неуклонному развитию торговли в городе. Особенно привольно жилось европейцам между двумя мировыми войнами. Каждое утро они потоком устремлялись к центру города, повседневная жизнь которого зависела от их труда: прекрасно ухоженные машинистки, секретарши, студенты, продавщицы, учителя. Они приезжали на трамваях и автобусах из зеленых пригородов — Матарии, Куббе, Гелиополя или Маади. Европейские девушки вели себя с большим достоинством, выгодный брак с отпрыском солидной буржуазной семьи был почти единственной надеждой на будущее. Принадлежность к той или иной категории среднего класса часто определялась паспортом, но религия была даже важнее национальности. Как правило, католики женились на католичках, протестанты — на протестантках, евреи — на еврейках, но поскольку все они, будучи европейцами, кончали английский миссионерский колледж или французский лицей, в числе выпускников этих заведений могли быть греки, итальянцы, французы, армяне, сирийцы, испанцы, евреи из Центральной Европы, копты, мусульмане, англичане, немцы, шведы, а может быть, и венгры или европейцы без гражданства, а также русские эмигранты. Эта европейская молодежь представляла собой коллектив, объединявший всех, кроме египтян. Они плохо говорили на языке страны, в которой жили, но считали Каир своим городом.

В памяти большинства этих людей Каир остался местом своего рода беспечной и счастливой юности. Им принадлежали не только кафе и бары, кинотеатры и бассейны для плавания, спортивные клубы и театры; в этом мягком, теплом и солнечном климате, где большую часть года тепло и солнечно, чудесные пригороды Каира и даже сама пустыня являлись фантастическим обиталищем. Летом, кончая работу в час дня, в самый разгар жары они спали голышом на прохладных простынях, за затененными окнами. В пять часов вечера они появлялись для того, чтобы танцевать, плавать, пить лимонад и лакомиться пирожными в кондитерских. Они заполняли рестораны, кинотеатры, сады, отели, ехали в пустыню или к пирамидам.

Для них Каир был большой деревней. Все знали все друг о друге, кто где работает, кто женился, у кого родился ребенок, знали все скандалы и интриги, слухи о которых распространялись в старом грешном городе как будто с помощью телепатии. Европейские женщины не носили чадры и пользовались всеми свободами, какими пользовались женщины в Европе. После революции 1919 года большинство египтянок из высшего и среднего класса сбросили чадру, но, пока царствовал Фуад, обитательницы королевского гарема на людях носили чадру, а в опере сидели в специальной ложе за ширмой. Несмотря на всю европеизацию нравов, в семьях сохранялись строгие порядки, а сложное переплетение моральных правил мусульман, коптов, католиков и евреев, пришедших к компромиссу по основным проблемам секса, браков и поведения, создавало своеобразную, почти эротическую атмосферу, сочетавшую строгость и распущенность, господство моральных догм и попытки их обойти. В целом это было беспечное веселье, вне подлинной культуры, вне национальных традиций, вне чувства принадлежности к городу или стране, без всяких планов на будущее. Молодые люди даже не понимали, что обречены, ибо не могли представить себе, что Египет может обойтись без них.

Богатые и принадлежавшие к средним классам египтяне тоже пользовались привилегиями иностранцев, и если в период между двумя войнами египтянин и иностранец в Каире находили общий язык, то скорее на классовой основе, чем на расовой. Зажиточные молодые египтяне мечтали о европейском образовании в Египте или за границей, так как египетская высшая школа только начинала пробиваться и уровень ее не отвечал требованиям современного общества.

Большинство европейцев и некоторые египтяне учились в Американском университете в Каире, но египтяне из среднего класса и победнее поступали в университет Фуада I, находившийся за рекой в Гизе. Этот государственный университет был детищем независимости 1922 года, но задолго до того за создание университета боролись такие люди, как Таха Хусейн и Мустафа Кямиль. Низкая плата за обучение и улучшение системы средних школ привели к тому, что в египетские колледжи и университеты стало поступать больше молодежи. В этом сказалось стремление египтян всех классов получить именно египетское образование, на арабском языке. Но для чего?

Египет все еще пребывал во мраке феодализма. Экономику страны по-прежнему контролировали англичане, двор и феодалы-помещики. Анатоль Галатоли в книге «Египет на середине пути» (1950) указывал, что еще до Второй мировой войны Англия заставила египетское правительство ввести высокие налоги на товары местного производства, в частности налог в 8 процентов на египетские хлопчатобумажные ткани. Тем не менее стали появляться отдельные отрасли промышленности, которые не конкурировали с английской: сахарные заводы, заводы по производству растительных масел, винные, цементные заводы и кожевенные фабрики. И все же в 1939 году 50 процентов египетских предприятий не имели рабочих, на них работал только сам хозяин, 35 процентов предприятий имели от 1 до 9 рабочих, и только 19 процентов предприятий нанимали более 10 рабочих. Таким образом, Каир почти ничего не мог предложить молодым людям, которых готовили к управлению, к работе администраторов, инженеров, учителей, к офицерской службе в современном государстве. Но современного государства не существовало, и молодежь отдавала свой досуг политике. Политика была ее единственным занятием, единственной надеждой, и в Каире не прекращались студенческие демонстрации и уличные столкновения.

Перед молодежью стояла извечная проблема: во что поверить, кому доверять, кого ненавидеть и кого, если понадобится, убивать. Это было новое, энергичное поколение, и необходимо было что-то для него сделать, чтобы в Каире не повторился 1919 год. Нередко страсти разгорались из-за лозунгов, не стоивших выеденного яйца, и во многих случаях гнев и возмущение возбуждали отъявленные шарлатаны. Некоторые стали фашистами, другие — добрыми буржуазными либералами, третьи — религиозными фанатиками, четвертые — коммунистами. И хотя все они считали себя националистами, они дрались меж собой с таким же ожесточением, как и против англичан.

Таким образом, перед страной не было ясного пути к национальному освобождению, ибо в партийной политике все еще царила коррупция и гнилость. Принципом «разделяй и властвуй» пользовались не только англичане, но и старые политические деятели, король и землевладельцы. Существовал другой фактор, не новый, но игравший теперь все более важную роль. Концентрация капиталов в руках феодалов, не знавших, что с ними делать, начала подтачивать интересы самих землевладельцев, которые до сих пор извлекали выгоду из этого процесса. Они хотели теперь вкладывать деньги не только в урожай, торговлю или строительство домов в Каире, но и в более выгодный бизнес. В 1939 году египетский капитализм упорно пытался пробить себе дорогу и в той или иной мере начал отождествлять себя с движением за национальное освобождение.

Этот процесс «естественного» экономического возрождения, попытки объединить крестьянскую бедноту, городских рабочих, молодежь и безработных интеллигентов, недовольных офицеров и разочарованных феодалов остановила Вторая мировая война, вновь изменившая жизнь Египта. Война принесла неожиданное процветание, особенно Каиру, но в то же время довела до накала чувства египтян и обострила политический кризис.

И снова судьба Египта должна была решаться на улицах Каира.

 

Конец оккупации

 

Вспоминая книгу Сторрса о Каире в начале Первой мировой войны, есть смысл привести также высказывание и другого внимательного наблюдателя — Алана Морхэда, писавшего о Каире в дни войны 1939 года в книге «Африканская трилогия» (1944):

«Скаковой клуб кишел прибывшими из Англии офицерами, и в душном, ярко освещенном городе в открытых кинотеатрах каждую ночь шли новые фильмы… У нас были французские вина, дыни, виноград, бифштексы, сигареты, пиво, виски и масса иных вещей, являющихся атрибутами мирного богатства и безделья. Офицеры снимали роскошные квартиры в районе Гезиры, выходившие окнами на площадки для гольфа и Нил. В послеполуденный зной энтузиасты продолжали играть в поло. С 1 часа до 6 часов вечера вообще никто не работал. Да и в остальное время в комфортабельных конторах работа текла еле-еле, перемежаясь с питьем турецкого кофе, обсуждением городских сплетен и покуриванием ароматных сигарет… В кабаре около Пон дез Англез извивались в танце живота девочки мадам Бадии».

История смеялась над собой, и снова публичные дома Клот-бея были забиты английскими солдатами — томми. Отели «Шепердс» и «Континентал-Савой» переполнили штабные офицеры в замшевых ботинках, со щегольскими стеками и традиционными метелками, чтобы отгонять мух.

На улицах египтяне изобретали тысячи трюков, чтобы выудить пару пиастров из карманов краснорожих солдат. Как и раньше, они получали гроши, а европейские и левантийские спекулянты, дельцы черного рынка, богатые египтяне и англичане наживали состояния.

Каир процветал. Английские солдаты, впервые в жизни увидевшие яркое солнце и пустыню и вдохнувшие чистый воздух, голодными глазами провожали красивых европейских девушек, показывавших стройные ножки на улицах, в трамваях и кафе. Многие солдаты приехали из жутких условий мрачных и угрюмых трущоб английских городов, еще не оправившихся после депрессии. Большинство даже не видело такого комфорта, которым они каждодневно наслаждались в Каире. Местные европейцы были щедры на дружбу и помощь. Однако отношения английских солдат и офицеров с европейскими девушками вскоре привели к своеобразной неразберихе и путанице, которую немногим удалось избежать. Не один добропорядочный английский брак рухнул в эти мягкие каирские вечера, когда, казалось, любовь носилась по городу на крыльях экзотической мечты.

Помимо английских, шотландских и ирландских солдат, в Каире постепенно появлялись солдаты и других наций. Египетские власти просили только об одном — чтобы услали куда-нибудь подальше австралийцев. Их направили в Палестину. Вместо них прибыли свободные французы, затем греки, чехи, поляки, датчане, югославы, новозеландцы, киприоты, мальтийцы, палестинцы, южноафриканцы, родезийцы, американцы и индийцы.

У англичан в Каире было два штаба: английских войск в Египте, расположившийся в отеле «Семирамида» на Ниле, и штаб ближневосточных войск, под который отвели целый квартал реквизированных и окруженных колючей проволокой зданий в Гарден-сити. Штаб английских войск в Египте фактически был частью старых английских оккупационных войск, дислоцированных главным образом в районе Суэцкого канала. Ближневосточный штаб руководил армией, которая стояла лицом к лицу с итальянцами и должна была теснить их к Ливии. Любопытно, что генерал Арчибальд Уэйвелл, командовавший ближневосточными силами Англии и критиковавший генерала Маррэя за то, что тот держал свой штаб во время Первой мировой войны в Каире, сам устроил штаб-квартиру в этом городе. Справедливости ради надо сказать, что Уэйвелл не терял контакта со своими войсками, находившимися в пустыне. Из всех генералов, сражавшихся в Египте во Вторую мировую войну, только Уэйвелл, а затем Монтгомери всегда знали, что происходило в пустыне. Несмотря на это, именно штабные офицеры проявляли особую «привязанность» к Каиру, хотя настоящим грешником в этом отношении был назначенный позднее главнокомандующим генерал Окинлек. Как писал в своей «Трилогии» Алан Морхэд, восхищавшийся Окинлеком, генерал считал, что он может, сидя в Каире, контролировать сражающиеся в пустыне войска и что своими советами и поощрениями из каирской штаб-квартиры он способен воодушевить солдат. Однако сам Морхэд доказал в книге, что практика опрокинула эти «теории».

Но не только генералы потеряли всякий контакт с солдатами. Тысячи офицеров резвились в Каире и проводили время, словно принцы, в клубах и плавательных бассейнах, что вызывало на этот раз большее возмущение английских солдат, чем в Первую мировую войну. Классовый антагонизм, приведший к падению Черчилля в 1945 году — в разгар его карьеры, возможно, зародился именно в гуще английских солдат, расквартированных в разгульном Каире. Время от времени делались попытки — чаще всего безуспешные — перебросить хотя бы часть развлекавшихся в Каире офицеров в Ливийскую пустыню, где военная обстановка была поистине отчаянной. Но в Каире все оставалось по-прежнему, пока наконец Монтгомери не вывел Восьмую армию из Египта, чтобы преследовать Роммеля. Конечно, во время войны в пустыне в армии были как блестящие и преданные офицеры и генералы, так и безнадежные идиоты. Но Каир на протяжении почти всех военных лет оставался в руках старой офицерской элиты.

Все местные европейцы были рады присутствию английских войск. Они наживались на войне. Исключение составляли итальянцы, которых интернировали независимо оттого, поддерживали они Муссолини или выступали против него. Формально Египет до 1945 года не был в состоянии войны с державами оси, но в самом начале военных действий он порвал дипломатические отношения с Германией и Италией. Итальянцев интернировали не англичане, а египтяне, поскольку те находились на египетской территории. Но антиитальянских чувств египтяне не питали и поэтому с интернированными обращались мягко, против чего не возражали англичане. Многие из местных итальянцев были фашистами, но не предпринимали серьезных попыток помочь Муссолини. В целом же они были, пожалуй, наиболее популярными иностранцами в Каире.

Подлинными вражескими агентами в Каире во время войны были немцы, и английская тайная полиция весьма успешно вылавливала их. Майор А. Сэнсом, глава одного из департаментов английской контрразведки в Каире в годы войны, рассказывает в своей книге «Я шпионю за шпионами» о том, как умно действовала английская контрразведка, не гнушавшаяся услугами проституток и мелких преступников, которых она вербовала в качестве агентов. Хотя Сэнсом (кстати, один из самых порядочных и хорошо осведомленных наблюдателей) и вскрывает всю подноготную Каира военных лет, он в то же время невольно разоблачает те методы, к которым прибегали англичане, чтобы обеспечить себе безопасность в Каире.

Некоторые офицеры Сэнсома были известными людьми. Так, он рассказывает, как «отличился» во время облавы в каирском кафе, где они выследили вражеских агентов. Кристофер Соумс (позднее министр сельского хозяйства в консервативном правительстве и зять Черчилля). В кафе пришел «мирно выпить чашечку кофе» Хусейн Сирри-паша, бывший египетский премьер-министр, и Соумс «уложил его одним ударом стека». Контрразведка Сэнсома успешно совмещала охоту на немецких шпионов и мятежных египтян, которые нередко действовали заодно. Многие молодые египтяне питали к англичанам не больше симпатии, чем к немцам, и потому охотно сталкивали их лбами.

Это Сэнсом с помощью еврейской танцовщицы раскрыл тайное убежище немецких шпионов, которые пробрались в Каир с английской валютой и радиопередатчиком и роскошно устроились на яхте на Ниле. Но Каир оказался для них ловушкой. Им так понравилось пребывать в веселом старом городе, с состоянием в карманах и девушками в постелях, что они не очень заботились о шпионских заданиях. А Сэнсому не составило большого труда захватить их, хотя для этого он долго вел темные интриги в подозрительных кафе, подкупал осведомителей и прибегал к типичным методам шантажа.

Во время войны Англия начала ощущать нужду в промышленной и технической помощи Египта, ибо она не могла удовлетворять потребности армии за счет поставок из далекой Англии, тоже испытавшей много трудностей. За короткий срок в Каире были созданы огромные ремонтные мастерские для армии. Англичане подготовили и взяли на работу тысячи египтян — механиков, слесарей, электромонтеров, водителей. Позднее около Каира большое ремонтное депо построили американцы, они учили египтян шлифовать линзы, чинить инструменты и обращаться со сложным оборудованием. Египтяне ремонтировали не только военное снаряжение, но и свои собственные трамваи, железнодорожные вагоны, автомашины и автобусы, столь нужные стране. В те дни на задворках Каира можно было часто видеть дюжину парней, которые с помощью примитивного оборудования отливали или вытачивали на станках самые различные части автомобильных моторов.