Борьба за существование, 1952–1956 5 страница

 

Каир Саладина

 

У Саладина было свое представление о будущем Каира: он хотел создать единый, неприступный и защищенный прочными стенами город, внутри которого процветала бы торговля и культура, где не было бы частных королевских поместий и сказочных дворцов. Иными словами, город, который принадлежал бы его обитателям, а Саладин был бы его абсолютным властителем.

Многие историки считают, что при строительстве Каира Саладин руководствовался военными соображениями и местными интересами, но он был человеком с весьма широким кругозором. Если фатимиды старались хоть как-нибудь удержать разложившуюся империю, а сирийско-турецкие хозяева Саладина мечтали об укреплении могучей империи, то сам он стоял на защите культуры всего ислама.

Саладин считал Египет источником средств, которые ему были нужны для беспощадной войны против наступавших христиан и европейцев, раскольнических мусульманских сект, подрывавших единство ислама. Он хотел сделать Каир организующим центром возрождения ортодоксальной суннитской культуры и идеологии, а также городом, где накапливались бы огромные богатства, необходимые для борьбы с чужеземцами. Саладин не собирался подавлять силой шиитских соперников, чтобы претворить в жизнь свои идеи, — он надеялся убедить Египет вернуться к ортодоксальной вере. Он расправлялся с шиитами мечом только в самых неизбежных случаях. Его крупнейшим архитектурным вкладом в Каире была Мадраса[2] — мечеть-университет, где ученые могли бы вместо проповеди шиитских догм толковать смысл религии и исламские законы.

Прежде всего он занялся обороной города, который до тех пор был весьма незащищен. Он хотел создать неприступную крепость и в 1176–1177 годах приступил к строительству цитадели.

Взглянув на любой план Каира, можно легко понять, какими идеями руководствовался Саладин при его планировке. Он хотел окружить стеной весь город, включая руины Фостата — Мисра; начав со стены Бадра на севере, он продолжил ее на запад к Нилу до порта аль-Макс, где сейчас находится вокзальная площадь — Мидан Баб аль-Хадид. На востоке, у подножия Мукаттама, он довел стену Бадра до цитадели, что построена на холме, возвышающемся над городом на 250 футов. Судя по всему, ни западная стена вдоль канала, ни южные стены у Фостата — Мисра не были завершены, так как в это время Саладин отправился из Египта в Сирию на войну против крестоносцев и шиитов. Недавние раскопки обнаружили отдельные участки этих «недостроенных» стен.

Саладин, как и великий Амр ибн аль-Ас, — романтическая фигура в истории, и в целом трудно найти какие-либо существенные недостатки в его характере и деятельности. Между прочим, его наиболее горячими поклонниками всегда были христианские биографы. Именно они, а не арабы, превратили Саладина в мифическую фигуру, и больше всего их восхищало в нем неоспоримое рыцарское благородство. Нет сомнения, что грубые, корыстолюбивые и жестокие крестоносцы, создавая свой рыцарский кодекс, многое заимствовали у мусульман — до Саладина, у Саладина и после Саладина. Даже Британская энциклопедия обвиняет Ричарда Львиное Сердце в высокомерии, жестокости и бессмысленном избиении 2 тысяч сарацинских пленных в Акке. Хитти пишет, что христиане не принесли на Восток никакой культуры, но, уходя с Востока, взяли с собой довольно много.

С момента прибытия Саладина в 1169 году и до османского вторжения в 1517 году, когда Каир закончил свою роль подлинно средневекового города, 82 года в нем правили преемники Саладина, 130 лет турецкие мамлюки и 135 лет черкесские мамлюки. Похоже, что каждой средневековой династии Египта было суждено властвовать в среднем по 116 лет. Со времени Саладина ортодоксальный суннитский Каир постепенно очищался от пагубных разлагающих шиитских догм. Саладин не только укрепил город, но и построил за 11 лет пять училищ и мечеть, которые не сохранились.

За многие годы, проведенные в Каире, я никогда не искал специально сохранившихся участков стен Саладина, но видел их все, за исключением участка ниже Фостата.

По-моему, из всего, что осталось от саладиновского Каира, впечатление производит только сама цитадель. Но для этого нужно обойти ее с севера — оттуда хорошо видно, что она возвышается на холме. Именно здесь сохранилась в первоначальном виде часть цитадели, построенная Саладином, и по ней можно судить о подлинно средневековом характере всего сооружения. Остальная цитадель построена уже после Саладина, и каждый завоеватель, в том числе англичане, что-нибудь пристраивал к ней. Можно упрекнуть Саладина в том, что для строительства цитадели он разрушил малую пирамиду в Гизе, используя ее камни в качестве строительного материала. Теперь поздно сожалеть об участи пирамиды или о судьбе тысяч подобных памятников, но обидно, что ничего не сохранилось от построенной Саладином внутри цитадели больницы, о которой мы знаем только со слов Ибн-Шадада, личного секретаря Саладина, и Ибн-Губайра, посетившего Каир в 1183 году. Описанные Ибн-Губайром порядки в больнице мало чем отличаются от организации работы современных клиник. По его словам, это был «настоящий дворец — красивый и просторный». Здесь работали врачи и фармацевты, в больнице были хорошие кровати, постельное белье, слуги, ухаживавшие за пациентами, бесплатное питание и лекарства, отделение для больных женщин и особое здание для душевнобольных, с которыми обращались человечно, держали под наблюдением специалистов, старавшихся выяснить причины их заболевания.

Больница исчезла, так же как и все мадрасы Саладина. Это достойно сожаления, ибо мадрасы, построенные Саладином и его преемниками, играли важную роль в возрождении Каира. Они были не только архитектурным новшеством в городе благодаря своей крестообразной форме. Они были предназначены для молитв и занятий теологией, но студентам преподавали здесь также математику, геодезию, физику и медицину.

В 1176–1177 годах Саладин приказал построить Мадрасу у могилы имама аш-Шафии, основателя одной из четырех школ ортодоксальной суннитской веры, к которой принадлежало большинство египтян и сам Саладин. Аш-Шафии родился в Гизе и похоронен на кладбище «Могилы халифов» к гагу от Каира. Эта огромная Мадраса, построенная как памятник аш-Шафии и описанная Макризи, не сохранилась, но все еще стоит мавзолей аш-Шафии, построенный в 1211 году.

Саладин уехал из Каира в 1182 году на войну с крестоносцами в Сирии и больше не вернулся. Он умер в Дамаске в 1193 году, не оставив после себя никаких богатств. Однако его семья правила в Каире, а сам он успел освободить почти всю Палестину от армий Англии, Франции, Бургундии, Фландрии, Сицилии, Австрии и из-под власти всемогущего папы. Часто ему помогали восточные христиане, которые в той же мере страдали от рук крестоносцев, что и все остальное население этих стран. Так, грузины, как и египетские копты, отдавали предпочтение Саладину перед папой. Саладин спас Восток от Запада и одновременно разбудил и привел в движение те силы, которые отныне могли взять в свои руки судьбу Востока. Он преобразил Каир, открыв перед ним новый путь.

Таков исторический фон, на котором рос и развивался Каир. Он стал большим деловым городом с жестокими, властными, умными, культурными, образованными правителями, городом с населением, которое упорно трудилось, торговало, веселилось, много страдало, терпеливо переносило несчастья, предавалось страстям и, как всегда, старалось обойти строгие законы религии и суровых властей.

Преемником Саладина стал его брат аль-Адиль (Сафадин — в романе Вальтера Скотта «Талисман»), при котором разразился страшный голод и сопутствовавшие ему эпидемии. Ученые не дали толковых объяснений причин этого голода, но вполне возможно, что его вызвала введенная Саладином новая система земельного феодализма, о которой я расскажу позднее. Экономические бедствия и случаи людоедства потрясли Каир, население которого резко сократилось. Арендная плата, всегда являвшаяся эталоном процветания города, стала необычно низкой, и энциклопедист того времени Абдель Латиф писал, что все деревянные украшения дворцов были сожжены в печах жилых домов и бань. В 1218 году опять появились крестоносцы, но аль-Кямиль, сын аль-Адиля, разбил их войска.

Аль-Кямиль завершил строительство цитадели, и нет сомнения, что на стройке работали пленные крестоносцы. Ибн-Губайр писал, что он видел множество крестоносцев, рывших канавы, обтесывавших мрамор и переносивших большие глыбы камня. Вероятно, это единственный случай, когда европейцы в Каире оказались на положении подневольных, так как в последующие века они обрекали на рабский труд других.

Аль-Кямиль был более тонкой и романтической фигурой, чем его дядя Саладин. Именно его король Ричард Львиное Сердце посвятил в рыцари в вербное воскресенье 1192 года, устроив церемонию, которую Хитти назвал «романтической причудой того времени». Аль-Кямиль с особой любовью относился к каирским коптам, которые до сих пор считают его своим любимым мусульманским покровителем.

По пути в Палестину Каир посетил святой Франциск Ассизский, и он вел с аль-Кямилем длительные беседы на религиозные темы. Значительно труднее понять характер «дружбы» аль-Кямиля с одним из виднейших крестоносцев, Фридрихом II. Лейн Пул восхищается этой дружбой, но Хитти считает «позорным» договор между аль-Кямилем и Фридрихом II, по которому христиане получили Иерусалим и коридор, открывавший доступ к нему.

В Каире от эпохи аль-Кямиля осталась только Мадраса Кямиля, но и она была перестроена в XIX веке. От первоначального здания мадрасы ничего не сохранилось, да и вообще в Каире нет почти никаких следов правления айюбидских султанов. В Бейн аль-Касрейне стоит мечеть — могила ас-Салиха, племянника аль-Кямиля, но, к сожалению, маленькая цитадель ас-Салиха на острове Рода не сохранилась. Когда я посетил остров в последний раз в надежде найти какие-нибудь остатки стен цитадели, я увидел на этом месте лишь переплетение труб и канавы. Там, где была цитадель, поднималось огромное здание, напоминавшее театр, — это чехи строили для Египта новый завод для фильтрования воды.

Правление ас-Салиха Айюба имело особое значение для жизни Каира, так как он и его жена-турчанка Шаггар ад-Дурр («Жемчужное дерево»), бывшая рабыня, частично несут ответственность за появление в Египте нового типа общественных отношений, так называемой системы правления мамлюков (рабов-наемников).

Не первый раз в истории Каира рабы становились его властителями. Были случаи, когда раб, воспитанный на правах сына правителя, садился на султанский трон, но это еще не превратилось в наследственную систему. Саладин, может быть и не желая того, создал в стране такие условия, что султаны-рабы стали ядром правящего класса, господствовавшего в стране на протяжении 400 лет. Офицерами саладиновской армии были властолюбивые мамлюки, и когда он вступил победителем в Каир, то даровал этим превосходным наемникам (как пишет Лейн Пул) поместья, земли, замки, города и даже целые провинции при условии, что они будут и впредь нести военную службу.

Со времени фараонов Египет не помнил, чтобы в стране силой создавали подобную систему земельной аристократии. Саладин принес в Египет эту систему почти буквально на спинах своих рабов-офицеров. Эта своеобразная комбинация раба-солдата и феодального сеньора породила класс людей, который разрастался не на наследственном принципе, а с помощью покупки новых, проверенных в боях рабов-наемников, обеспечивавших жизнеспособность новой системы.

Возвышению мамлюков способствовал и тот факт, что основой египетского общества была система высокоразвитой торговли, без которой не мог бы зародиться новый тип мамлюкского феодализма. В целом система феодальных сеньоров-мамлюков принесла некоторую пользу Египту, она содействовала стабильности государства, хотя его и потрясали частые насильственные смены властителей. При мамлюках власть редко переходила от отца к сыну, чаще ее захватывала соперничавшая группа рабов-феодалов, назначавшая султаном своего представителя. Но процесс начался позднее, когда султаны-айюбиды потеряли влияние и их династия пришла в упадок. К моменту смерти ас-Салиха Айюба в Каире уже было множество влиятельных мамлюкских эмиров и офицеров, и контроль над ними, казалось бы, должен был перейти в руки законного наследника ас-Салиха. Но он был слишком молод, и власть захватила Шаггар ад-Дурр, вдова ас-Салиха, которую на первых порах поддержали мамлюкские феодалы.

Власть женщины — необычное явление в мусульманской стране, но Шаггар ад-Дурр все же продержалась в роли абсолютного монарха 80 дней. Но даже этот срок показался чрезмерно долгим влиятельным бахри-мамлюкам (речные мамлюки), обосновавшимся на острове Рода. Они предложили своему главнокомандующему Айбаку жениться на Шаггар и возглавить султанат. Шаггар вышла замуж за Айбака, которого она презирала, и продолжала единолично править Египтом. Она заставила мужа развестись с первой любимой женой, а когда Айбак захотел взять еще одну жену, Шаггар попросту приказала убить его.

Айбака умертвили в банях цитадели. Мамлюкские эмиры возмутились и заперли Шаггар ад-Дурр в цитадели, где она истолкла в порошок все свои драгоценные камни и жемчуг, чтобы они не достались другой женщине. Затем мамлюки вытащили ее из крепости, а рабыни, принадлежавшие первой жене Айбака, с которой она заставила его развестись, избили ее до смерти деревянными башмаками. Изуродованное тело Шаггар, чуть прикрытое нижним бельем, бросили в канаву около цитадели. На труп набросились собаки, но «какой-то человек из народа» (как писал Макризи) подобрал ее тело и увез в корзине к мавзолею, который она заранее приготовила для себя.

Шаггар построила мавзолей в 1250 году на южной окраине Каира, недалеко от цитадели. Я много раз проходил мимо могилы Шаггар ад-Дурр, бродил вокруг нее, но мне не удалось побывать внутри. Мавзолей построен из кирпичей, скрепленных пальмовыми стволами, но я так и не увидел находящуюся внутри золотую мозаику, которая (по словам Кресвелла) именно здесь впервые появилась в египетской мусульманской архитектуре.

Трагедия правительницы не закончилась ее смертью: никто не решался похоронить ее в мавзолее, опасаясь гнева мамлюков. Из надписей на могиле ничего нельзя толком понять, так как официально в ее могиле похоронен кто-то другой.

Как представительница династии айюбидов, Шаггар ад-Дурр могла править страной только с помощью мамлюков, уже ставших фактическими хозяевами Египта. Создавшаяся после ее смерти обстановка благоприятствовала мамлюкам, их аппетиты разгорались, и они больше не расставались с властью до 1811 года, когда Мухаммед Али устроил на улицах Каира массовое избиение мамлюков. Речные мамлюки установили в Каире порядки, ставшие образцом для всех их преемников, своеобразную «демократию», при которой мамлюки — как это всегда случается с правящими классами — немилосердно грызлись друг с другом. Макризи постоянно упоминает, что эмиры «возвели» того или иного мамлюка в ранг султана, но в действительности это была жесточайшая борьба наиболее влиятельных мамлюков за власть, и каждый старался подольше удержаться на троне, пока его не приканчивали или лишали поддержки другие мамлюки. Соперничество феодалов неизбежно вело к столкновению отдельных группировок и кровопролитным сражениям на улицах Каира.

Каждый мамлюкский султан сам по себе напоминал одинокий яркий цветок, появившийся неизвестно откуда и распустившийся на короткое время пышным цветом. Затем ему отрубали голову, а на его место сажали другой, такой же экзотический, цветок. Но если учесть историческую обстановку, в которой они правили Египтом, — неуклонно развивавшуюся в XIII, XIV, XV и XVI веках мировую торговлю, — то можно понять, как удавалось им сохранять власть в течение 400 лет. В том, как они накапливали богатства и расходовали их, есть определенная историческая логика.

Речные мамлюки были не только процветавшими фермерами и торговцами, но и воинами, успешно защищавшими Египет от внешнего врага и обеспечивавшими стране экономическую стабильность. Так, например, они не подпустили монголов к границам Египта и спасли Каир от участи Дамаска, где во время вторжения Хулагу, внука Чингисхана, «кровь текла рекой по улицам» (Макризи). В Дамаске христиане заключили союз с монголами, и Хулагу, как «верховный хан», направил в Каир четырех посланников с письмом, в котором он предупреждал султана Мустафу Кутуза, что ему все равно не спастись от монгольских армий, и требовал полной капитуляции. Кутуз приказал разрубить пополам одного из посланников около цитадели, а других казнить.

В 1260 году Кутуз нанес монголам сокрушительное поражение — не в Египте, а в Сирии, но и после этого распри среди самих мамлюков не прекращались. Соперники Кутуза с присущим мамлюкам коварством убили его в Каире. Эмир Бейбарс (который позднее занял трон) попросил Кутуза подарить ему одну из захваченных в плен женщин. Кутуз согласился, а Бейбарс в знак благодарности поцеловал его руку — это был условный сигнал убийцам, которые тут же отрубили султану голову. Эмир Захир Бейбарс захватил цитадель, провозгласил себя султаном, повел армию в Сирию, где дважды разбил монголов. Бейбарс вступил победителем в Каир через ворота Баб ан-Наср (Ворота победы) и прошел с армией через весь город до Баб аз-Зувейла. Ликующие толпы жителей и торговцы осыпали солдат золотыми и серебряными монетами.

Макризи писал, что Бейбарс родился в кипчакских (половецких) степях и у него были голубые глаза. Точнее, один голубой глаз, так как другой был закрыт бельмом. Из-за этого физического недостатка он был продан еще мальчиком в Дамаске всего за 800 динаров. Он был шатеном, обладал громким голосом и горячим темпераментом; благодаря неистощимой энергии он пробил себе дорогу к султанату, не брезгуя заговорами и убийствами. Бейбарс правил Египтом 17 лет 2 месяца 12 дней. Его двор в Каире, как полагалось, был сказочно богат, и каждый придворный имел пышный титул, вроде Хозяина лошадей, Носителя чаши, Дегустатора пищи, Хранителя ночных туфель и т. д. Все это были мамлюки, получавшие буквально княжеское жалованье, и всем им надлежало присутствовать на аудиенциях в цитадели.

Каждый из эмиров — будь у него возможность — с удовольствием зарезал бы Бейбарса и занял его трон. Но Макризи упоминает в биографии Бейбарса, что султан ухитрялся появляться одновременно сразу в нескольких местах. Никто и никогда не знал, где он будет находиться в следующую минуту, и это путало карты заговорщиков.

Бейбарс перестроил многие каналы, судостроительные верфи и военные укрепления, которые были необходимы для успешной эксплуатации богатств страны. Когда процветал Египет, процветал и Каир, поэтому при Бейбарсе — хотя он и раздавал щедро титулы, деньги, земли, товары мамлюкским соратникам — Египет делал успехи во внешней торговле, и Каиру жилось привольнее, чем при преемниках Бейбарса. On беспощадно взимал дань со всех покоренных иноземных городов и правителей. Он был религиозен, запретил в Каире курение гашиша и употребление вина и, чтобы «очистить город», закрыл все питейные заведения и публичные дома, изгнав европейских проституток (вероятно, женщин, сопровождавших крестоносцев в походах). Ходили слухи, что сам он предается тайным порокам и недозволенным развлечениям, но подтвердить этого никто не мог. Нередко на воротах Баб аз-Зувейла появлялись отрубленные головы тех, кто восставал или интриговал против него. Но когда в Сирии сдались в плен 1300 монголов, Бейбарс пожаловал их генералам титул эмира и предложил им всем принять ислам. После болезненного обряда обрезания они стали мусульманами.

Захир Бейбарс построил около цитадели Дворец правосудия, где по воскресеньям и пятницам давал аудиенции и принимал послов. Он установил строгие законы, регулировавшие смелое поведение каирских женщин, но не так-то легко было ограничить свободу строптивых обитательниц египетской столицы, которые пользовались любыми средствами, чтобы обойти пуританские распоряжения султана. Во всяком случае, в 1264 году Бейбарсу пришлось принять закон, запрещавший женщинам носить чалму или мужскую одежду. В том же году в Каире начался голод, и Бейбарс обязал всех феодалов кормить за свой счет определенное число жителей столицы.

Рассказывая о царствовании Бейбарса, Макризи приводит много занимательных подробностей из жизни Каира. В 1264 году, по его словам, на берегах каирских каналов регулярно находили трупы убитых людей, а в городе исчезали бесследно и при таинственных обстоятельствах мужчины. Тайну удалось раскрыть: в Каире жила молодая красавица по имени Газия, которая ежедневно выходила на прогулку по городу в сопровождении старой женщины. Роскошно одевавшаяся красотка заманивала в свой дом мужчин, где ее сообщники — бандиты душили «гостя», а тело бросали в канал. Но однажды старая сообщница Газии пригласила на свадьбу известную каирскую парикмахершу. Она появилась увешанная богатейшими драгоценностями — ее убили и ограбили. На поиски парикмахерши отправилась ее молодая рабыня, знавшая, куда ушла хозяйка, но старуха заявила, что даже не слыхала ни о какой парикмахерше. Рабыня обратилась с жалобой к вали[3], который «применил пытки» к старухе, Газии и ее помощникам. В конце концов те сознались в преступлениях. Преступников распяли, вероятно, на воротах Баб аз-Зувейла, и хотя красавицу Газию через два дня сняли с ворот, она умерла.

Бейбарс погиб случайно, во время небольшой драмы, которую он сам инсценировал. Он намеревался уничтожить своего соперника принца Малик-Кахера и приготовил для него кубок отравленного кумыса. Но, в стиле героев «Гамлета», Малик-Кахер ловко переменил кубки, Захир Бейбарс выпил яд и умер через тринадцать дней в ужасной агонии «вскоре после захода солнца». Ему было в это время немногим больше 50 лет.

От эпохи Бейбарса в Каире остались два памятника. Это небольшой угол здания, где размещалась знаменитая Мадраса Захирия. Мадраса стояла еще в 1870-х годах, но обвалился минарет; здание снесли, и оставшиеся развалины не интересуют никого, кроме археологов.

Более сильное впечатление — пожалуй, такое же, как мечеть Хакима, — производит мечеть Бейбарса, построенная им самим. На планах Каира ее все еще именуют «Форт Сулковского» — так назвал ее Наполеон. В сущности, это окруженная стеной площадь в центре современного города, находящаяся у самых стен старого города, близ улицы аль-Халиг, на пути в Аббасию.

Снаружи мечеть скорее напоминает крепость. Стены, окружающие квадратную площадь (стороны ее равны примерно 100 метрам), достигают в высоту 11 метров и хорошо сохранились. Внутри высоких стен — уютный садик, монастырь с арками классического мусульманского стиля, а мечеть, в которой молятся и сейчас, находится у одной из стен.

В XV и XVI веках мечеть была заброшена, и французы, вступив в Каир в 1798 году, превратили ее в крепость, установив на стене пушки. Они назвали крепость по имени поляка Сулковского, штабного офицера Наполеона, убитого в Каире во время восстания населения против французов. Позднее здание использовали для мыловаренного завода, булочной, склада, а английские оккупационные войска устроили в нем скотобойню. В 1928 году мечеть подчистили, подновили, но все же площадь остается заброшенным и забытым уголком Каира. Очень красивы и внушительны каменные ворота, особенно северо-западные, которые выглядят как небольшое самостоятельное здание. От ценнейших строительных материалов, которые Бейбарс привозил для строительства мечети со всей своей империи, ничего не осталось. Сохранилась лишь по-монастырски тихая атмосфера этого уголка, где в жаркий день приятно посидеть на прохладном дворе, высокие стены которого скрадывают шум.

Профессор Кресвелл высоко оценивает архитектурные достоинства мечети. В своей книге он подчеркивает, что в эпоху войн с монголами Каир стал главным убежищем для мусульман. Димишки, писавший в 1300 году, считает, что в те дни население города достигало миллиона человек, так как в Каир из всех мусульманских стран стекались беженцы, спасавшиеся от монгольских варваров. Таким образом, в Каире появилось много мусульманских ученых и философов, ремесленников и учителей. Трудно представить, как могло разместиться в городе такое огромное население, но вполне понятно, что в последующие двести лет представители науки и искусства способствовали расцвету культурной жизни Каира. В городе были построены 150 мечетей, мадрас и мавзолеев, и почти все они были шедеврами архитектурного искусства.

В 1279 году к власти пришла семья, которая правила Египтом 103 года, — необычайно долгий срок для мамлюкской эпохи. Основателем этой династии был раб Калаун, которому, по словам Ибн-Батуты, дали прозвище «Человек-тысяча», так как ас-Салих купил его за тысячу золотых динаров. Как пишет Макризи, он тоже был родом из кипчакских степей, широкоплечим красивым мужчиной, с короткой шеей. Он говорил по-турецки и на языке кабджаки, но плохо знал арабский язык. Почти все годы своего правления он провел в военных походах за пределами Египта.

Калаун создал в 1284–1285 годах на улице Муиз один из самых красивых архитектурных ансамблей Каира. Это здание, состоящее из трех частей: мавзолея, муристана (больницы) и мадрасы. Мавзолей и Мадраса все еще стоят в своей могильной средневековой красе, но от муристана остались лишь стены. Для всех, кто интересуется мусульманской архитектурой, ансамбль с его весьма противоречивым стилем представляет особый интерес. Но достаточно неспециалисту взглянуть на фасад здания, итальянского типа минарет, узкие готические окна и круглые арки (которые, как утверждает Кресвелл, созданы не под влиянием готики, занесенной крестоносцами, а под влиянием романской архитектуры Сицилии), он будет поражен красотой ансамбля и не станет задумываться над противоречиями в стилях. Любуясь внутри мавзолея тонким рисунком стен, совершенством арок, резными окнами и поэтическим орнаментом, вы невольно отдадите этому зданию предпочтение перед всеми готическими соборами мира.

От больницы остался только двор с канавками, по которым когда-то через тенистые сады с журчанием бежала вода. Больница действовала с 1284 по 1850 год, и в ней имелись все удобства для пациентов, работали лучшие специалисты, больных окружали заботой и вниманием. Ее построили за несколько месяцев, и Калаун сам кнутом подгонял строителей и требовал от эмиров, чтобы они останавливали на улице прохожих и заставляли их носить камни на стройку. Как пишет Ибн-Батута, видевший больницу в 1326 году, «нет слов, чтобы описать ее красоту». Калаун ассигновал на нужды больницы и уход за пациентами доходы с капитала в миллион дирханов. Последним европейцем, описавшим больницу, был Эдуард Лейн, который видел в 1847 году 17 камер, где к стене были прикованы душевнобольные. Таков печальный эпилог истории больницы, где в былое время с таким вниманием лечили душевнобольных.

Последний раз я посетил муристан в сопровождении инспектора здравоохранения Таваба, и он заметил, что без его ведома и разрешения позади старой больницы кто-то построил новую кирпичную стену. Таваб рассердился, но уже ничего сделать было нельзя. Муристан не пострадал, но кто знает, что скрывается под землей, где построили стену. В другой раз я обнаружил почти у самой мечети Калауна, в доме с невзрачной зеленой дверью, одни из немногих сохранившихся в этой части Каира общественных бань.

По всему Каиру и Фостату — Мисру в свое время были разбросаны сотни хаммамов (бань), но мыться сегодня в таких примитивных банях равносильно прыжку в Средневековье. По-видимому, эти бани мало изменились со времен мамлюков, разве что здание обветшало и облезло. Я бы не узнал об их существовании, если бы мой друг инспектор Управления по охране исторических памятников Шафик Абдель Кадер не показал мне зеленую дверцу, словно реликвию средневекового города. В предбаннике не было ничего старинного — водопроводные краны, серые полотенца и мокрый пол. В парильном отделении было так душно, словно здесь многие века скапливался запах мужского пота. В центре находился каменный лежак; крыша из бутылочного стекла пропускала тусклый свет, и два-три тощих старика лежали, обливаясь потом. Мне казалось, что отныне я никогда не избавлюсь от запаха этих бань. Но все же в банях была какая-то присущая Каиру атмосфера, сближавшая людей. Если кто-нибудь из читателей захочет подышать, в полном смысле этого слова, воздухом Каира XIII столетия, эти бани открыты для него — нужно только найти старинную зеленую дверь.

Ан-Насир, единственный сын Калауна от монгольской принцессы Аслун Хатун, увлекался строительством еще больше, чем отец. Он был типичным представителем бахри-мамлюков, со всеми их пороками. Ан-Насир правил Египтом 42 года, если не считать тринадцатилетнего перерыва, когда по молодости лет он не сумел удержать власть и был низложен соперниками. Набравшись сил, он вернулся на трон и жестоко отомстил врагам.

Одним из султанов, правивших в упомянутый тринадцатилетний период, был Лагим, который участвовал в убийстве султана аль-Халиля, а затем скрывался в заброшенной мечети Ибн-Тулуна. Он поклялся, что если станет султаном, то восстановит полуразрушенную мечеть Ибн-Тулуна. Вступив на трон в 1296 году, он не только восстановил и реставрировал мечеть, но и построил небольшой мидаа[4], сохранившийся до наших дней.

Первоначально это был простой источник с питьевой водой, но позднее турецкие правители, верные обрядам секты ханафи, известной любовью к гигиене, превратили его в благоустроенное место омовений с водопроводными кранами. Лагим был убит в 1299 году во время молитвы.

Ан-Насир вернул утерянный трон и вошел в плеяду тех удивительных правителей, которые превратили историю Каира в чудовищную легенду о баснословных богатствах, невероятной жестокости, пышном расцвете искусства и знаний. Современному европейцу трудно понять всю сложность характера этих восточных властелинов. Ан-Насир был хромым, один глаз, как и у Бейбарса, закрывало бельмо; он отличался фанатической строгостью в вопросах морали и был таким абсолютным, жестоким, порочным и коварным монархом, что соперничавшие мамлюки не решались даже поднять голоса. Ибн-Батута, путешественник из Танжера, проезжавший через Каир в 1326 году, восхищался благородством и высокими моральными качествами ан-Насира, но в то же время рассказывал, как султан расправляется с политическими противниками, пользуясь услугами наемных убийц из секты исмаилитов и преследуя соперников чуть ли не до границ Ирака, где исмаилиты приканчивают их отравленными кинжалами.