Он завозил сынишку в школу по пути на работу, а днем Бенни ждал у Моники, пока отец заберет его на обратном пути. Я никогда не видела учительницу Бенни. Не была в его классе. Сэм как-то уронил меню на первую неделю из школьной столовой, и, прежде чем он успел его поднять, я прочла, что детей собирались кормить «кусочками говядины в соусе терияки» и «кафе-бургером с печеными бобами». По вечерам я слышала лепет Бенни, рассказывающего отцу про своего нового друга, сложное домашнее задание и о том, что случилось за день. Но самое интересное он успевал рассказать Сэму, пока они ехали в машине. А мне доставались объедки.
Что же касается работы Сэма, то он ни разу не упомянул о ней.
День был подобен году. Теперь я поняла, почему собаки так много спят – им больше нечего делать. Какой-то просвет в моей унылой жизни наступил, когда сосед мистер Хортон стал приходить в полдень и выпускать меня на десять минут на задний двор. Сэм попросил его менять мне воду и подкладывать свежий корм, но мистер Хортон, которому было под девяносто, чаще всего забывал это делать.
Единственным способом узнать что-нибудь серьезное, «взрослое» было подслушивание телефонных разговоров Сэма, особенно с моей сестрой Делией. Теперь, когда Сэм целый день работал в офисе, это удавалось мне все реже и реже. Но однажды вечером позвонил Ронни Льюис, и я услышала плохие новости: он нашел другого покупателя бунгало Сэма.
Рон считал, что денег покупатель предлагает слишком мало, и советовал Сэму поторговаться. Я следила за их спором, затаив дыхание. Сэм считал, что предложение надо немедленно принять. Рон пытался его отговорить. «Ты с ума сошел!» – хотелось сказать мне. Я не знала, о каких конкретно цифрах шла речь, но в этом и не было необходимости. Даже при таком неудачном рынке, как сейчас, только полный дурак мог согласиться на первое же предложение. Но дело было не только в этом. «Сэм, остановись! Не продавай наш домик!» Когда же все это кончится? С какими еще мечтами придется Сэму расстаться ради меня?
А в следующее воскресенье вдруг случилось чудо. Это произошло так быстро… еще минуту назад я лежала в брюзгливом настроении под фортепиано, готовясь снова остаться одной на время визита Сэма и Бенни в Хоуп-Спрингз, а в следующую минуту Сэм уже пристегивал поводок к моему ошейнику со словами:
– Пойдем, девочка, поехали кататься. Хочешь покататься на машине?
Меня берут с собой!
Какой хороший, самый замечательный на свете день!
Последний день августа, в отличие от предыдущих, выдался не пасмурным, а ясным и светлым, с голубым небом и запахом осени в воздухе.
Все это наполняло меня новой надеждой – чувством, которое я почти успела забыть. Зато теперь я испытывала что-то вроде эйфории. Сэм все время призывал меня успокоиться, но было просто невозможно перестать метаться на заднем сиденье от одного открытого окна к другому, жадно вдыхая воздух и глядя на мир, проносящийся за окном машины.
Однако, чем ближе мы подъезжали к Хоуп-Спрингз, тем спокойнее я становилась. Даже скорее не спокойнее, а задумчивее. У меня по-прежнему не было плана, не было понимания, что я стану делать, когда увижу саму себя. И как я собираюсь воссоединиться с телом, которое покинула моя душа. Мне казалось, что в плане нет необходимости. Во мне почему-то жила уверенность, что все произойдет само собой. Та неведомая сила, или мутация, или перекос реальности, из-за которых я превратилась из Лори в Соному, снова превратит меня в Лори. Поскольку наша Вселенная – это все-таки место, где царит порядок. По крайней мере, я всегда в это верила. Место, где все стремится к равновесию. И всякие аномалии постепенно исправляются. Инь и ян. Сегодня был день, когда мне предстояло внести в это свой вклад.
Бедный Бенни! Он сжался в уголке сиденья и сидел понурый, словно везли его к детскому врачу, а не навещать маму. К тому же Сэм заставил его взять с собой один из учебников, чтобы продемонстрировать мне, лежащей на больничной койке, как хорошо он научился читать. «Все будет хорошо», – мысленно говорила я Бенни, тычась носом в его теплый, вкусно пахнущий затылок. Кроме собачьей лапы (разумеется, моей), ничто на свете не пахло лучше, чем волосы Бенни. Я лизнула его в ухо, малыш засмеялся в ответ. Не волнуйся, сынок! Мама возвращается домой. Бенни погладил меня и поцеловал в нос.
Итак, мы подъезжали к Хоуп-Спрингз. Что ж, снаружи здание выглядело не хуже, чем внутри. Длинная вьющаяся дорога через лес вела к комплексу невысоких старых, новых и не очень новых зданий. На одной вывеске было написано: «Центр ухода и реабилитации Хоуп-Спрингз», на другой – «Жизнь при поддержке Хоуп-Спрингз». Многопрофильное учреждение. Здесь пытаются помочь каждому. Каждому, с кем не все в порядке. Выглядел комплекс вполне симпатично. Здесь было чисто, спокойно, все вокруг ухоженно. Персонал стремился исполнить любую вашу просьбу. Содержание здесь жены, находящейся в коме, должно быть, стоило Сэму целого состояния.
Сэм припарковал машину в тени деревьев на одной из огромных стоянок.
– Нам ведь необязательно быть там долго, – пробормотал Бенни, теребя ремень безопасности. – Я хочу есть…
– Ты только что поел.
– У меня болит живот. Мне плохо. Я, наверное, заболел.
– Бен!
– Я правда заболел, пап! Мне плохо.
Сэм нахмурился. Потом вздохнул. И потрепал Бенни по волосам.
– Хорошо, сынок, мы пробудем там недолго.
Подожди, ты еще передумаешь!
– Ты можешь рассказать мамочке, как прошел твой день рождения. Как тебе такая идея? Сегодня ее, скорее всего, вывезут на улицу. Ты сможешь поиграть рядом около пруда с лилиями.
– Хорошо!
– После того как поговоришь с мамой и скажешь, что ты ее любишь.
– Хорошо.
У Бенни снова испортилось настроение.
«Подожди немного, совсем немного, малыш!» – мысленно сказала я ему, когда он выбирался из машины. Выйдя, Бенни захлопнул дверь. То же самое сделал Сэм. Я ждала, пока откроется дверь с моей стороны, виляя хвостом и дрожа от нетерпения.
– Веди себя хорошо, – сказал Сэм в небольшую щель в окне. – Мы скоро вернемся. Будь хорошей девочкой.
Что? Что это значит?! Не может быть! Я смотрела вслед Сэму и Бенни, идущим по обсаженной тисами аллее к низкому кирпичному зданию со стеклянными дверями. Вот они уже исчезли внутри.
Нет! Нет! Я рычала и выла, но никто меня не слышал. Потом заболело горло, но никому не было до меня дела. И с чего я взяла, что наша Вселенная – место, где царит порядок? Чудовищная несправедливость спокойно существует в ней, и ничья мудрая рука не исправит положение. Не восстановит нарушенное равновесие. Я чувствовала себя совершенно потерянной.
Никогда бы не подумала, что может быть еще хуже.
– Здравствуйте, мы хотим записать свою собаку на операцию по стерилизации.
Я чуть не подавилась куском пустой коробки из-под сыра, которую мне удалось вытащить из мусорного бака.
– Вторник? А раньше никак? Ну да, праздники… выходные… Ладно, тогда в следующий вторник. В восемь утра. О’кей!
Обежав вокруг стула, я положила лапы на колени Сэму. Нет! Я так энергично трясла головой, что попала собственным ухом в собственный глаз. Сэм продолжал говорить, а я начала лаять. Нет! Нет!
Сэм же в ответ рассмеялся.
– Да, да, это Сонома, – сказал он в трубку. – Ведет себя так, как будто слышит нас и все понимает.
Последовало несколько очень странных дней. Ночью я лежала на верхней ступеньке лестницы, охраняя дом и пытаясь обдумать ситуацию.
Прошел еще один день – а я так и не убежала. Хотя могла бы: окно в подвале по-прежнему оставалось незапертым, я весь день находилась дома одна, так что остановить меня было бы некому. Убежать и попробовать как-то воссоединиться со своим человеческим телом – это был мой единственный шанс. Но я медлила.
Почему? Во-первых, потому, что шанс, что мне это удастся, был совсем невелик. В тот раз, когда Сэм брал меня с собой в Хоуп-Спрингз, у меня открылись глаза на действительность. Мне придется преодолеть огромное расстояние, дороги полны опасностей, машины мчатся со скоростью шестьдесят пять миль в час.
На то, чтобы добраться, могут уйти не дни, а недели. Я немного боялась.
Но была и другая причина. Даже не могу описать сейчас, какой соблазнительной казалась возможность остаться собакой. Забыть, кем я была когда-то. Возможность сдаться, соединиться полностью со своим новым естеством, которое переполняла любовь. Дарить любовь и быть любимой – к этому сводились теперь мои потребности. И я ощущала это с каждым днем все сильнее. Дружба, доброта, веселые игры, товарищеские чувства – кроме злодейки Моники, к этому сводилось все, о чем я теперь мечтала. Такие вещи, как чувство справедливости, стремление к выгоде, постепенно покидали меня, грозя в любой момент оставить совсем. А вместе с ними умение злиться, разочаровываться, гордость, обидчивость, себялюбие, эгоизм. Готовность осудить ближнего. Ревность – она-то оставалась со мной. Я хотела получать от тех, кого любила, всю их любовь, безраздельно. Это был мой недостаток, и я знала, что никогда не сумею с ним справиться. Это получалось само собой.
Но как же все-таки приятно быть собакой! Погружаться в легкую полудрему несколько раз за час. Плыть, качаясь, на легких волнах… просыпаться… снова погружаться в дрему… видеть сны… просыпаться окончательно. Постепенно сон и бодрствование начинают чередоваться таким образом, что все время находишься в полусонном (или полупроснувшемся?) состоянии, и это так… чудесно.
Или еще одна приятная мелочь – игра в носок. Надо было бы сказать «перетягивание», но именно так называют эту игру Бенни и Сэм. «Хочешь поиграть в носок, Сонома?» Все время пытаюсь напомнить себе, что когда-то моей любимой игрой был теннис. Теннис, Лори, ты отлично играла в теннис, помнишь? Теннис – лучшая игра. Но ничего не выходит. Надо смотреть правде в глаза: сегодня я получаю от игры в носок куда большее удовольствие, чем получала когда-то от игры в теннис.
В общем, я никак не могла убежать. Дни тянулись один за другим в полусонной дымке, долгие периоды блаженного ничегонеделания перемежались яркими, полными восторга моментами – они дома! – и чувством полного довольства собой и происходящим. Иногда я волновалась, иногда видела дурные сны, но время шло, и становилось ясно, что собачья сторона моей натуры побеждает.
В четверг директор школы, где учился Бенни, оставила на автоответчике сообщение, что мой сын участвовал в драке и родителям следует прочесть записку, которую она пришлет с ним. Еще директриса хотела как можно скорее переговорить с Сэмом.
Бенни подрался? Невероятно! Что это была за драка? Он не пострадал? Наверное, нет, или директриса сказала бы. Уж, по крайней мере, в ее голосе звучало бы еще что-то, кроме сухого, спокойного профессионализма. Вместо того чтобы дремать, я нервно бегала остаток дня из угла в угол.
Дважды приходил мистер Хортон, чтобы выпустить меня, во второй раз часов в пять или шесть. Удивительно, как много людей разговаривает вслух с собаками. А что они говорят при этом – вы даже представить себе не можете, что они говорят при этом, – но мистер Хортон не был одним из таких людей.
«Где Сэм? Где Бенни? Почему их нет так поздно?» – спрашивала я соседа самым умоляющим взглядом, на какой только была способна, но слышала в ответ только: «Давай, собака, займись делом!»
Уже темнело, когда к дому подъехала машина. Конечно, мотор издавал те же звуки, что обычно, и двери хлопали так же, но еще до того, как я услышала медленные, неверные шаги Сэма и Бенни, я поняла: что-то не так. Это подсказывало мне мое шестое чувство. А как только я услышала их запах, тут же поняла, что именно было не в порядке. Что-то случилось со мной. От мужа и сына пахло Хоуп-Спрингз.
На кухне Сэм разрешил Бенни выпить молока. Я думала, что они поговорят. Но оба молчали. Так что же там такое случилось? Наверное, мне стало хуже? Или все по-прежнему – ничего хорошего. Видимо, это уныние, висящее в воздухе, словно дым от горящего на сковородке жира, вызвано просто тем, что эти двое увидели меня. Вот и все. Никаких изменений. Еще один выматывающий душу визит к Лори.
Бенни тянул время над стаканом молока, но не стал возражать, когда Сэм велел ему подниматься и ложиться. Обычно я поднималась с Бенни наверх, чтобы мы могли побыть вдвоем. Никогда я не ощущала так остро, что это мой любимый маленький мальчик, как в те моменты, когда Бенни переодевался в свою пижаму, источающую божественный запах, справлял нужду в туалете (часто попадая на пол) или вставал на цыпочки перед раковиной, чтобы почистить зубы.
Но сегодня я осталась с Сэмом и прошла вслед за ним в дальнюю комнату. Мне хотелось видеть его реакцию на сообщение директрисы.
Сэм прослушал его дважды. Лица его я не видела, но остальные части тела вполне выражали ответ на мой вопрос: он слышал обо всем этом впервые.
Шаги Сэма на лестнице звучали зловеще даже для меня. Могу себе представить, каково было Бенни. Мне хотелось перехватить Сэма, задержать его у двери, сделать что-нибудь, чтобы его защитить, но желание отругать его как следует было не меньше. Сэм и я зашли в комнату нашего сына бок о бок.
Малыш сидел на кровати и складывал пазл. Он не поднял головы, даже когда Сэм опустился рядом.
– Бен!
Никакой реакции. Полная сосредоточенность на пазле.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
Бенни покачал головой.
– Бенни!
Тишина.
– А показать ты мне тоже ничего не хочешь?
После долгой паузы Бенни слез с кровати, нашел на полу свой рюкзак с книгами и, постаравшись покопаться в нем как можно дольше, извлек на свет божий запечатанный конверт, который молча передал Сэму и вернулся в постель.
Прежде чем распечатать конверт, Сэм несколько минут внимательно его изучал. Не для того, чтобы подольше помучить Бенни, а просто чтобы отдалить неприятный момент хотя бы на несколько секунд. Я очень сочувствовала обоим.
Затем я попыталась прочесть письмо через плечо Сэма, но не смогла: шрифт был слишком мелким. Письмо было не очень длинным – один или два абзаца, но написано было от руки. Сэм с тяжелым вздохом сложил его и положил обратно в конверт.
– Ну хорошо, Бенни, – сказал он. – А теперь расскажи мне об этом.
Нахохленный Бенни, не произнося ни слова, продолжал складывать деревянные кусочки пазла.
– Мы ведь никогда раньше не говорили с тобой о драках, сынок. Ты, наверное, очень сильно разозлился на этого мальчика – Дуга? В том, что ты иногда злишься, нет ничего странного, ты ведь знаешь. Таким образом ты…
– Он – безмозглый идиот! Дурак! Он… – Теперь, оставив в покое пазл, Бенни смотрел прямо в глаза Сэму. – Настоящий сукин сын, вот кто он!
– Послушай, Бенни…
– Именно такой он и есть!
– Но почему ты так решил?
Бенни не отвечал.
– Что он такого сделал, этот Дуг? Он ударил тебя первым? Это…
– Нет!
– Ну хорошо…
– Первым ударил я!
– Хорошо. Но почему? Он что-то сказал?
– Он сказал… сказал… – Глаза Бенни быстро наполнились слезами, которые тут же потекли по щекам. – Он сказал…
– Так что же он сказал? – Сэм мягко обнял Бенни. Я подошла поближе и прижалась боком к ним обоим.
– Он сказал, что моя мама…
– Что?
– Моя мама…
– Так что же?
– Овощ!
Я издала сдавленный звук, похожий на всхлип, но муж и сын меня не услышали. Бенни горько рыдал, а Сэм бормотал слова утешения. Они состояли из сплетенных рук и прислоненных друг к другу голов, и мне оставалось только прижиматься носом к кусочкам кожи, которые удалось нащупать.
– Ну хорошо, а теперь послушай меня, – сказал Сэм. – Этот мальчик был не прав. – Сэм взял Бенни за подбородок. Поднял его голову и заглянул сынишке в лицо. – А ты прав: он действительно сукин сын.
– Я знаю, – Бенни вытер простыней слезы со щек. – Я ведь сразу тебе сказал…
– Но ведь говорить такие слова нельзя, ты же знаешь? Ну, разве что когда мы с тобой вдвоем – ты и я. Но больше никому. Понимаешь?
– Хорошо, пап! – Бенни улыбнулся сквозь слезы. Как это было приятно – иметь с папой общее грязное ругательство. Не могу сказать, чтобы я целиком это одобряла.
– И не надо бить людей только за то, что они говорят глупые вещи. Потому что они имеют на это право, законом это не запрещено. Люди имеют право быть глупыми. А мы должны просто не обращать на это внимания. Можно сказать: «Ты не прав» или, может быть: «Ты идиот» – и все. Мы не имеем права их бить – просто не обращаем на них внимания. Ты меня понял?
– Хорошо! – но тут личико Бенни снова исказила гримаса отчаяния. – А она… – тихо начал он, опустив глаза и теребя пуговицу на рубашке Сэма. – А наша мама правда?..
– Нет, Бен, вовсе нет.
– Но ведь она лежит там…
– Она спит.
– Но что, если мама никогда не встанет?
– Обязательно встанет!
– А если нет? Если она останется такой навсегда? А я так хочу, чтобы мама вернулась домой! Ну почему она не может проснуться? Почему?!
– Я думаю, она обязательно проснется, – Сэм снова обнял Бенни за плечи, не давая опять расплакаться. – Я правда уверен, что мама встанет, просто на это требуется время.
– Сколько еще?
– Я не знаю. Но вся наша семья – ты и я…
– И тетя Делия.
– И тетя Делия. Единственное, что мы можем сделать, это продолжать думать о маме, молиться за нее, ездить ее навещать, говорить ей, как мы любим ее. Потому что мама ведь ничего не может сделать. Она бы обязательно к нам вернулась, если бы могла. Ты ведь понимаешь это?
– Да.
– Она старается, но это очень тяжело. Мамочка хочет быть с нами так же сильно, как мы хотим, чтобы она вернулась. Мы должны ждать и не терять надежды. А пока что – у тебя есть я, а у меня есть ты.
– Я знаю.
– И я знаю, – Сэм крепче обнял сынишку. – С нами все будет в порядке, – снова и снова повторял он до тех пор, пока тело Бенни не начало слабеть, поддаваясь сну. – Ты и я, парень! С нами все будет хорошо.
Теперь я точно знала, что мне делать. И не завтра, а прямо сегодня. Нечего больше медлить! Я чувствовала себя так, словно проснулась после долгого крепкого сна. И почему я ждала так долго? Лень, неуверенность, трусость – хороша же собака, тоже мне ретривер! Но теперь хватит! Прямо сегодня я начинаю путь назад к себе. Если даже мне не удастся его завершить – а все препятствия на пути к Хоуп-Спрингз выглядели сейчас зловещими, как никогда, – то я, по крайней мере, буду знать, что использовала свой шанс. Что хотя бы попыталась вернуть свою семью.
Я оставалась с Бенни еще какое-то время после того, как малыш уснул. Лежала рядом, вытянувшись и положив голову ему на плечо. Звук его бьющегося сердца, ритм дыхания эхом отзывались внутри, сливались с биением моего сердца и дыханием. Как же трудно было оставить его сейчас, ничто на свете еще не давалось мне так тяжело! Мне не хотелось будить Бенни, поэтому я не поцеловала его на прощание. Просто ткнулась носом в ложбинку у него на шее и вдохнула поглубже его сладкий запах.
Внизу стояла мертвая тишина. Я нашла Сэма по запаху. Он лежал на диване в дальней комнате и смотрел на что-то, зажатое у него в руке. Очень не хотелось, но настало время попрощаться и с ним.
Когда я запрыгнула на диван и устроилась рядом, он едва заметил это. Его команда слезть была такой неубедительной, что мы оба проигнорировали ее.
Моя фотография – вот на что он смотрел!
О, Сэм! Не грусти, не надо!
И тут я увидела то, чего никогда не видела раньше: мой муж плакал.
Это было ужаснее всего. Я лизнула Сэма в щеку и, когда он отвернулся, жалобно завыла. Совсем тихо – больше похоже на плач. Звук был таким печальным. Это привлекло внимание Сэма, и он сделал вдруг то, чего никогда не делал до этого: обвил мою шею руками и уткнулся носом в густую шерсть.
А я поднялась на задние лапы и тоже обняла его. Это было… божественно. Мы никогда еще не были так близки с тех пор, как я изменилась. Я готова была простоять так всю ночь, но Сэм довольно быстро пришел в себя и оттолкнул меня.
Снова почувствовав себя одинокой и обделенной, я смотрела, как он достает из кармана бумажный платок и вытирает мокрое от слез лицо. Его улыбка была такой печальной! Сэм редко разговаривал со мной. Но сейчас сказал:
– Ты – забавная собака. Забавная пушистая старушка! И что это на тебя нашло?
Я столько раз пыталась ответить себе на этот вопрос. Но сейчас только покачала головой. Когда Сэм погладил меня, я закрыла глаза от удовольствия, хотя сердце мое разрывалось. Пока, Сэм. Не волнуйся и не расстраивайся больше! Я постараюсь все исправить. Я очень тебя люблю!
И тут зазвонил телефон.
– Да, алло, – ответил Сэм, взяв трубку. – Привет, Моника.
А я ведь уже почти ушла. Интересно, что бы случилось дальше, если бы тогда я успела уйти?
– Мы вернулись час или полтора назад, – сообщил в трубку Сэм. – Хорошо. То есть, я хотел сказать, без изменений. Все то же самое.
Бла-бла-бла. Мне не хотелось это слышать.
– Послушай… Бенни ничего не говорил тебе про драку? В школе? Когда он был со мной днем в Хоуп-Спрингз, он не… Не думаю… Я бы сам не узнал, если бы… Нет, с ним все в порядке… Какой-то мальчишка по имени Дуг… Очевидно, он сказал что-то о…
Не говори ей! Не смей ей говорить!
– Детские склоки, ничего серьезного… Да, я знаю. Да, мне тоже кажется, что он копит в себе гнев и отчаяние… Правильно. Правильно.
Правильно, правильно! Заткнись, Моника. Никому не интересно слышать твой бред на тему детской психологии.
Наконец Моника перешла к делу.
– Пикник? – переспросил Сэм, немного посветлев лицом. – Звучит заманчиво. Мы свободны все выходные. Когда тебе удобнее? Тогда давай в воскресенье: народу будет меньше, чем в День труда. Хорошо. Соному тоже возьмем? Она будет рада.
Спасибо, что подумал обо мне!
– Хорошо, это возьмешь ты. А я могу… Хорошо, напитки и легкие закуски…
И опять пошла болтовня про переносной гриль, про то, у кого кулер больше, надо ли взять лимонад, или газировку, или и то, и другое. Я заставила себя прогнать из воображения образ Бенни и близнецов Моники, резвящихся в траве на тенистой лужайке, рядом с вкусно пахнущими белками и бурундуками. Может быть, даже на озере или возле ручья. Отлично вам повеселиться, ребята! Но без меня. Жалость к себе, хоть это и чувство со знаком «минус», может отлично замотивировать к действию. Всем пока! Я направилась к двери.
– Патуксен-Хиллз-Парк? – переспросил Бенни. – Нет, мы никогда там не были.
Патуксен-Хиллз-Парк… Патуксен-Хиллз-Парк… Я как-то продавала дом в его окрестностях. Это в Бруквилле, немного к югу от шоссе девяносто семь. Всего в одной миле от Хоуп-Спрингз! Птичьего полета. Собачьего бега – может быть, две. Две мили! Через леса. По сельским улочкам, мимо сонных современных коттеджных поселков. По тротуарам!
О, слава богу, слава богу, слава богу! Я рухнула к ногам Сэма, не в силах больше стоять: чувство благодарности превратило мои кости в настоящее желе. Я перекатилась на спину и подставила Сэму живот.
Все, что от меня требовалось, это подождать воскресенья. Дня великого воссоединения с собой!
СОБАК РАЗРЕШАЕТСЯ ВЫГУЛИВАТЬ ТОЛЬКО НА ПОВОДКЕ.
Ну почему в жизни все так непросто?
Я могу понять запрет употреблять спиртное, мусорить, включать громко музыку, но собак-то зачем держать на поводке? Вот и думай теперь, как решить эту проблему! Еще одной проблемой – но уже не для меня – была грязь. Сегодня из-за облаков выглядывало солнышко, но до этого лило целую неделю до самого четверга, и в парке было очень сыро, даже вокруг столов для пикника в специальных деревянных беседках. Логичнее было бы перенести пикник на завтра, и я очень боялась, что это они и сделают. Но дети так готовились к пикнику, что не простили бы взрослым решения его отменить. В конце концов Сэм сказал, что маленький дождик еще никому не навредил, и мы тронулись в путь.
После того как мы выбрали один из множества свободных столов и разложили на нем все необходимое для пикника, первым пунктом повестки дня была прогулка. Это было бы неплохим шансом удрать, но… за поводок меня держал Сэм. Как жаль, что не Бенни или кто-то из близнецов. А еще лучше, если это была бы Моника: тогда чувство вины было бы минимальным. Ее я с удовольствием обвела бы вокруг пальца с особой жестокостью! Совсем другое дело Сэм. Во-первых, он был сильным. А во-вторых… это сложно объяснить… он был лидером стаи, и мне трудно ему не подчиниться. Хотите верьте, хотите нет, я всегда считала нас равноправными партнерами. Если кто-то и стоял чуть выше другого, то это, в моем понимании, скорее была я. Совсем по-другому в отношениях между человеком и собакой. Теперь Сэм был для меня самым главным.
Река в этом месте была узкой и больше напоминала ручей, хотя от ливших постоянно дождей вышла немного из берегов. Небольшой парк расположился в излучине реки, как раз в том самом месте, где она поворачивала на запад и текла дальше, разделяя два соседних округа.
Вдоль реки, повторяя ее изгибы, шли две дорожки – основная, пошире, уходила влево, вправо вела узкая и колдобистая. Мы выбрали левую, которая была не такой болотистой, но, несмотря на это, иногда приходилось углубляться в лес, обходя огромные лужи или островки грязи. Мне хотелось бежать впереди, резвясь вместе с малышами. Но я вынуждена была шествовать рядом с Сэмом и Моникой. Мы тащились и тащились, пока Моника не предлагала остановиться, чтобы посмотреть на то или это, потом снова тащились, потом Моника орала на детей, чтобы они прекратили лезть в грязь. Абсолютно никакого удовольствия. Один раз мы наткнулись на двух парней, идущих навстречу, и мне пришлось сесть, чтобы избегнуть назойливого внимания сопровождавшего их кобеля ши-тсу. Вообще-то бывали дни, когда я была не против такого рода внимания, но не сегодня, только не сегодня.
И вот настал момент, когда мне показалось, что у меня есть шанс.
– Смотрите! – воскликнула Моника, останавливаясь и показывая куда-то вверх. – Видите? Там дятел! В красной шапочке!
– Где? Где?
– Да вон же! Три, четыре… на пятом суку. Слева, вон на том клене.
Сэм неплохо разбирался в птицах. Он увлекся их изучением, когда мы купили дом на реке.
– Я думаю, это красногрудый дятел, – сказал он.
– Но у него макушка красная.
– У него красная «корона». А у красноголового дятла красная вся макушка.
– Но где же его красная грудка?
– Ее трудно разглядеть. Для этого надо подойти ближе.
Во время этого разговора рука Сэма, державшая поводок, ослабла. Он сосредоточил все свое внимание на птице в ветвях клена. Я притаилась ненадолго, чтобы поводок совсем провис, затем подобралась и прыгнула.
И чуть не вывихнула Сэму руку.
– Эй!
Себя я тоже чуть не удушила, но мне хватило ума зайтись в лае, чтобы все подумали, что я увидела что-то необычное, что привело меня в такое возбуждение, – кролика, оленя, слона, черт побери! Когда Сэм велел мне успокоиться, я непроизвольно подчинилась.
– Хорошая девочка, – похвалил меня хозяин.
– Да, она тебя слушается, – удивленно заметила Моника.
– Кажется, начинает поддаваться дрессировке.
Я хотела попытаться убежать во время обеда, но у меня ничего не получилось. Сэм продел поводок через ножку стола для пикника. Оставалось только лечь рядом и быть хорошей собакой, да еще лакомиться кусочками, которые бросали мне время от времени Бенни и близнецы.
Сэм спросил Монику, может ли Бенни остаться у нее до вечера в четверг. И я узнала кое-что новое для себя.
– Мы уже почти завершили сделку по продаже дома на реке, – сказал Сэм. – Покупатель решил платить наличными, так что нет больше причин откладывать.
– О! – откликнулась Моника. – Ну что ж…
А потом, убедившись, что дети играют и никто, кроме Сэма (и меня), не может ее слышать, добавила:
– Мне очень жаль.
– Да нет, все очень хорошо, правда! Деньги сейчас придутся весьма кстати.
Ну почему надо связывать одно с другим? Еще одна причина действовать быстрее – как будто остальных было недостаточно. Что еще может разладиться в любой момент в мире людей?
После обеда Сэм показал детям свой любимый трюк с исчезающей солонкой Я всегда знала, что солонка окажется у него в руках, но так и не догадалась, как он это делает. Но новый угол зрения меняет многое.
– Ты выступаешь сейчас с сеансами магии? – поинтересовалась Моника, отрезая каждому по куску пирога. Естественно, собственного приготовления. Какой идеальной семьей, должно быть, казались мы всем, кто гулял в парке! Мама, папа, трое детей и их верная собака.
– Нет, нет! – произнес Сэм с напускным безразличием. – С этим покончено. Я этим больше не занимаюсь. Нет времени.
– О, – тихо вздохнула Моника. – Очень жаль. Но с этой новой работой у тебя наверняка…
– Да, конечно…
– А ты все еще… – «ненавидишь эту работу», – хотела сказать Моника, но осеклась и произнесла вместо этого: – Ты потихоньку привыкаешь?
Моника старалась говорить тише, хотя Бенни и не мог слышать ее: они с Итаном как раз сравнивали качающиеся молочные зубы.
– Работа есть работа. Я не имею права жаловаться.
– А ты и не жалуешься.
– Просто там… ну, ты знаешь…
– Все так, как оно есть.
Вот и поговорили.
Но в следующую секунду мне показалось, что Бенни все-таки обратил внимание на этот диалог. По крайней мере, на тон своего отца – твердый и полный отчаяния, скрывавшегося за напускным спокойствием. Бенни вдруг потянул отца за рукав и, прервав вещавшую что-то Монику, стал рассказывать о троодонах.
