Из отчёта инквизитора ордена доминиканцев Хуана Пьетро Бариби 5 страница

– Даже не представляю, в каком они времени, – Лукас вздохнул. – Не могу поверить, что они способны на такой безумный поступок. Да и зачем им это делать?

– В общем, мы с тобой пока что оба ничегошеньки не знаем, – бессильно подытожила я.

Лукас снова склонился над блокнотом. Он написал: «зелёный всадник, второй хронограф» и «леди Тилни», а напротив поставил огромный знак вопроса.

– Ясно одно: нам нужно обязательно встретиться ещё раз! Возможно, мне удастся что‑нибудь разузнать.

Тут меня осенило.

– Вообще‑то, я должна была отправиться на элапсацию в 1956‑ой. Может, встретимся там? Завтра вечером?

Лукас рассмеялся:

– Может, для тебя 1956‑ой – это завтра вечером, но для меня… Ну, хорошо, дай‑ка подумать. Тебя снова пошлют на элапсацию в это же самое помещение, так?

Я кивнула.

– Но ты всё равно не сможешь караулить дни и ночи напролёт. К тому же, в любую секунду здесь может появиться Гидеон, ему ведь тоже надо элапсировать.

– Я знаю, что нам делать, – Лукас вдруг воспрял духом. – Ты ведь можешь просто прийти ко мне, когда окажешься тут снова! У меня свой кабинет на третьем этаже. Нужно будет проскользнуть всего лишь мимо двух стражников, но это не сложно – скажешь, что заблудилась. Ты – моя двоюродная сестра. Хейзл. Приехала навестить меня. Из деревни. Прямо сегодня начну всем о тебе рассказывать.

– Но мистер Уитмен говорит, что этот подвал всегда заперт. Да и вообще, я совершенно не представляю, в какой части здания мы находимся.

– Тебе, конечно, понадобится ключ. И пароль текущего дня, – Лукас огляделся вокруг. – Я сделаю для тебя дубликат ключа и спрячу где‑нибудь здесь. Так же поступим и с паролем. Я напишу его на листочке и положу в наш тайник. Давай устроим его прямо в стене. Вон там в дальнем углу один кирпич немного расшатался, видишь? Может, у нас получится его вытащить?

Он встал и направился в дальний угол подвала, расчищая себе дорогу в старом хламе. Затем Лукас присел на корточки и постучал по стене.

– Вот, глянь‑ка. Я вернусь сюда с какими‑нибудь инструментами, и у нас получится отличный тайник. Когда окажешься здесь снова, просто вынимай этот кирпич, тогда у тебя будут и ключ, и пароль.

– Но их тут так много, этих кирпичей, – сказала я.

– Постарайся запомнить. Пятый ряд снизу, примерно посередине. Ай! Сломал ноготь. Ну ладно, как бы там ни было, у нас есть хоть какой‑то план, и мне он нравится.

– Но тебе придётся каждый день спускаться сюда и вкладывать новый листок с паролем. Неужели у тебя получится? Ты разве не в Оксфорде учишься?

– Пароль обновляется вовсе не каждый день, – возразил Лукас. – Бывает, один и тот же держится неделю, а то и дольше. Кроме того, другой возможности устроить нашу встречу я не вижу. Запомни этот камень. Я положу в тайник план здания, чтобы ты нашла мой кабинет. Отсюда расходятся подземные коридоры по всему Лондону, – он посмотрел на часы. – А сейчас мы снова возьмём блокнот и ручку и попробуем упорядочить информацию. Вот увидишь, всё прояснится.

– Или не прояснится. Мрачный подвал, мало времени, двое беспомощных родственников.

Лукас склонил голову набок и улыбнулся.

– Кстати, может, скажешь – имя твоей бабушки начинается на букву «А»? Или на букву «К»?

Я улыбнулась в ответ.

– А как бы тебе хотелось?

 

~~~

 

 

 

Глава четвёртая

 

– Гвенни! Гвенни! Вставай!

Тебе пора просыпаться!

Я едва очнулась от глубокого сна – в этом сне я была морщинистой старухой, сидела напротив испуганного Гидеона и уверяла его, что меня зовут Гвендолин Шеферд, и что я прибыла из 2080‑го года. Но тут передо мной появился знакомый курносый носик Кэролайн, моей младшей сестрёнки.

– Ну наконец‑то! – сказала она. – Я уже устала тебя будить. Мне так хотелось вчера тебя дождаться, но я всё‑таки уснула раньше. Ты снова прибыла в каком‑то странном платье?

– На этот раз нет, – я села на кровати. – Мне разрешили переодеться прямо там.

– Скажи, Гвенни, теперь всегда так будет? Ты всегда будешь приходить домой, когда я уже сплю? Мама так изменилась с тех пор, как всё это закрутилось. А мы с Ником так по тебе скучаем – без тебя ужин – просто кошмар.

– Он и со мной был не ахти, – утешила я Кэролайн и снова зарылась головой в подушку.

Вчера вечером я опять приехала домой на лимузине, шофёр был какой‑то незнакомый, но вместе с нами поехал рыжий мистер Марли, он проводил меня до самых дверей.

С Гидеоном мы вчера больше не встречались, и так мне, в общем‑то, было легче.

Хватит и того, что я целую ночь видела его во сне.

Дверь нам открыл мистер Бернхард, швейцар моей бабушки, предельно вежливый и невозмутимый, как всегда. Мама тоже выскочила мне навстречу, она подбежала к нам и обняла меня так крепко, будто я вернулась из какой‑нибудь полярной экспедиции. Я так обрадовалась, когда её увидела, но всё‑таки мне было немного обидно. Было неприятно осознавать, что она врала мне всё это время. А зачем ей это понадобилось, мама так и не сказала.

Она лишь обронила несколько загадочных слов вроде «Не доверяй никому – опасно – тайна – трам‑пам‑пам», но они не очень‑то прояснили ситуацию.

Именно из‑за этой обиды, а ещё из‑за того, что я буквально с ног валилась от усталости, меня хватило только на то, чтобы втихомолку проглотить маленький кусочек курицы и поскорей юркнуть в постель. Поэтому я так и не рассказала маме о том, что со мной приключилось. Да и чем она сможет помочь? Мама что‑то слишком волнуется. Мне показалось, она устала почти так же сильно, как и я.

Кэролайн потрясла меня за руку:

– Эй, Гвенни! А ну не засыпай!

– Ладно‑ладно, – резким движением я сдёрнула с ног одеяло и с удивлением ощутила, что выспалась, несмотря на то, что вчера вечером мы с Лесли ещё довольно долго болтали по телефону. Но куда запропастился Химериус?

Перед сном я зашла в ванную, и тогда Химериус исчез. С тех пор он больше не появлялся.

Стоя под душем, я наконец окончательно проснулась. Я помыла голову дорогим маминым шампунем и ополаскивателем, хотя это и было запрещено. Я боялась, конечно, что меня тут же разоблачат из‑за аромата роз и грейпфрута, который теперь исходил от моих волос. Пока я сушила голову, думать не получалось ни о чём, кроме одного: нравятся ли Гидеону розы и грейпфруты. Но я быстро спохватилась. Кажется, я совсем с ума сошла: стоило мне поспать пару часиков, как я опять только и думаю об этом снобе. Ну что, что такого между нами произошло? Ну, поцеловались мы немножко в церковной исповедальне, но ведь сразу же после этого Гидеон снова превратился в противного задаваку. Как‑то мне не очень хотелось вспоминать о вчерашних разочарованиях, пусть даже на свежую голову. Я, кстати, всё подробно описала Лесли, а она никак не хотела менять тему и задавала всё новые и новые вопросы.

Я выключила фен, оделась и побежала, перескакивая через ступеньки, вниз в столовую. Кэролайн, Ник, мама и я занимали четвёртый этаж. Здесь было хоть немного уютнее, в отличие от остального пространства этого огромного дома, испокон веков принадлежавшего нашей семье.

Всё остальное пространство было доверху забито антиквариатом и портретами моих прадедов и прабабок, немногие из которых могли похвастаться приятной внешностью. А ещё у нас в доме был бальный зал, в котором я когда‑то учила Ника кататься на велосипеде. Тайно, конечно, но ведь движение в большом городе – это просто кошмар, об этом знает любой ребёнок.

Как бы я хотела, чтобы мы могли завтракать и ужинать на своём уютном четвёртом этаже, но леди Ариста, моя бабушка, настаивала на том, что все должны собираться в этой мрачной и тёмной столовой. Стены в комнате были обиты тёмным деревом, поэтому казалось, что они покрыты слоем шоколада. Это единственное нормальное сравнение, которое приходило в голову, все остальные… э‑э‑э… немного портили аппетит.

Хотя атмосфера в столовой была сегодня поприветливее, чем вчера. Я почувствовала это, как только вошла.

Леди Ариста всегда чем‑то напоминала мне строгую учительницу танцев, которая, если что, может больно ударить по пальцам. Но сегодня она поприветствовала меня вполне дружелюбно:

– Доброе утро, дитя моё.

Шарлотта и её мама улыбались мне так, словно знали что‑то, о чём я не имела ни малейшего представления.

Тётя Гленда никогда раньше мне не улыбалась (она вообще мало кому улыбалась, если не считать её коронных презрительных усмешек), а Шарлотта ещё вчера бросила мне пару едких замечаний. Поэтому я начала подозревать недоброе.

– Что‑то случилось? – спросила я.

Мой двенадцатилетний брат Ник расплылся в широченной улыбке, когда я села на своё место рядом с Кэролайн. Мама пододвинула мне огромную тарелку с бутербродами и яичницей. Когда аппетитный запах еды защекотал мне нос, я чуть сознание не потеряла от голода.

– Ну и ну, – сказала тётя Гленда. – Ты, наверное, хочешь, чтобы твоя дочь получила месячную дозу жиров и холестерина за один приём пищи, а, Грейс?

– Именно, – невозмутимо ответила мама.

– Когда она вырастет, то возненавидит тебя за то, что ты не следила за её фигурой должным образом, – сказала тётя Гленда и снова улыбнулась.

– Фигура Гвендолин идеальна, – сказала мама.

– Пока что – возможно, – сказала тётя Гленда. Она всё ещё улыбалась.

– Вы подсыпали тёте Гленде что‑то в чай? Признавайтесь! – прошептала я Кэролайн.

– Кто‑то позвонил по телефону и с тех пор тётю Гленду и Шарлотту как подменили, – прошептала мне в ответ Кэролайн.

В эту же секунду в проёме окна появился Химериус. Он сложил крылышки и просунул голову сквозь стекло.

– Доброе утро! – обрадовалась я.

– Доброе утро! – ответил Химериус и перепрыгнул с подоконника на пустой стул.

Пока все удивлённо посматривали в мою сторону, Химериус почесал живот и вздохнул.

– Ну у тебя и семейка! Не маленькая. Я пока тут не обжился, но гляжу, у вас куда не плюнь – одни тётки в хозяйстве. Что‑то многовато их, как по мне. И у большинства из них такой вид, будто их необходимо срочно защекотать, – он расправил крылья. – Где же отцы всех этих деточек? И где домашние животные? Такой дом огромный, и даже канареечки не удосужились завести. Нет, ну я так не играю.

Я улыбнулась.

– А где бабушка Мэдди? – спросила я, набрасываясь на еду.

– Боюсь, моя любимая золовка предпочла удовлетворить свою потребность во сне, а не любопытство, – с достоинством сказала леди Ариста. Она восседала на своём стуле, прямая, словно свечка. Тремя пальцами она осторожно держала кусочек хлеба с тонким слоем масла (мне кстати, никогда ещё не приходилось видеть бабушку сгорбленной, спина у неё всегда была идеально прямая).

– Вчера она слишком рано встала, и весь день была в совершенно несносном расположении духа. Не думаю, что нам выпадет честь лицезреть её раньше десяти.

– Так‑то оно и лучше, – пискляво поддакнула тётя Гленда. – Её болтовня о сапфирах в форме яйца и башнях с часами кого угодно с ума сведут. А как твои дела, Гвендолин? Представляю, как ты испугалась и запуталась.

– Хм, – буркнула я.

– Ужасное, должно быть, чувство, когда осознаёшь, что родился для высшей цели, а соответствовать возложенным на тебя ожиданиям не в силах, – тётя Гленда наколола на вилку кусочек помидора.

– Мистер Джордж сообщил, что до сих пор Гвендолин проявляла себя с хорошей стороны, – сказала леди Ариста. Но только я порадовалась её поддержке, как бабушка продолжила:

– Во всяком случае, она действовала по обстоятельствам. Гвендолин, сегодня тебя снова заберут из школы и доставят в Темпл. На этот раз тебя будет сопровождать Шарлотта.

Я не могла сказать ни слова, потому что рот был битком набит яичницей. Поэтому мне оставалось только испуганно выпучить глаза. Зато Ник и Кэролайн дружно озвучили мой вопрос:

– Это ещё почему?

– Да потому, – сказала тётя Гленда, многозначительно наклонив голову, – что Шарлотта умеет всё, что должна уметь Гвендолин, дабы исполнить столь высокую миссию. Из‑за беспорядков, которые творились последние два дня, и которые мы с вами можем себе живо представить, в Темпле приняли решение, что Шарлотта поможет своей непутёвой кузине и подготовит её к последующим прыжкам во времени.

Вид у неё был такой, будто Шарлотта только что победила на Олимпийских играх.

К последующим прыжкам?! Что всё это значит?!

– Кто эта тощая и злющая рыжая метёлка? – осведомился Химериус. – Надеюсь, вы хотя бы не близкие родственники?

– Такая просьба нас нисколько не удивила, но мы всё же сомневались, стоит ли её удовлетворить. Ведь Шарлотта, в сущности, нисколько не обязана это делать. Но… – тут тощая и злющая рыжая ме… тётя Гленда театрально вздохнула, – Шарлотте слишком хорошо известно, насколько важна эта миссия, потому она готова пожертвовать собственными интересами и сделать свой вклад в успех операции.

Моя мама тоже вздохнула и бросила на меня взгляд, полный сочувствия. Шарлотта заправила прядь ярко‑рыжих волос за ухо и невинно поморгала ресницами, повернувшись в мою сторону.

– Что‑о‑о? – удивился Ник. – Чему это Шарлотта должна научить Гвенни?

– О, – сказала тётя Гленда, и щёки её порозовели от удовольствия. – За такое короткое время проработать весь материал, который Шарлотта изучала годами, у Гвендолин всё равно не получится, и надеяться на это было бы совершенно бессмысленно. Я уже молчу о… ну… несправедливом распределении природных способностей. Но необходимо хотя бы попытаться передать все возможные сведения. Мне доложили, что у Гвендолин, к сожалению, не очень богатый запас общих знаний и хороших манер, присущих той эпохе.

Что за дикость! Это кто ей такое сказал?

– Да, хорошие манеры просто необходимы, когда сидишь один‑одинёшенек в закрытом подвале, – сказала я.

– А то какая‑нибудь сороконожка случайно увидит, как я невоспитанно ковыряюсь в носу.

Кэролайн тихонько захихикала.

– О нет, Гвенни, не хотелось бы тебя разочаровывать, но теперь тебе придётся приложить немного больше усилий, – Шарлотта выразительно посмотрела в мою сторону. Наверное, этот взгляд должен был демонстрировать сочувствие, но на самом деле он скорее был полон злорадства и язвительности.

– Твоя кузина права, – сказала леди Ариста. Я всегда немного побаивалась её пронизывающего взгляда, а в последнее время меня начинало знобить, стоило ей лишь повернуть голову в мою сторону. – Согласно указаниям сверху, тебе придётся теперь много времени проводить в восемнадцатом веке, – сказала она.

– Среди людей, – дополнила Шарлотта, – которые могут удивиться, если ты не будешь знать, какой монарх сейчас у власти. Или, к примеру, что такое «ридикюль».

Что‑что?

– А что такое этот ридикюль? – спросила Кэролайн.

Шарлотта растянула губы в ангельской улыбке:

– Спроси об этом свою сестричку.

Я раздосадовано уставилась на неё. Ну почему Шарлотта так любит выставлять меня полной дурочкой? Тётя Гленда тихо рассмеялась.

– Это чё‑то вроде маленькой сумки, набитой всяким хламом, – сказал Химериус, – и носовыми платками. И пузырьками с ароматической солью.

Ага!

– Ридикюль – это устаревшее название маленькой сумочки, Кэролайн, – сказала я, даже не поглядев на Шарлотту.

Та удивленно заморгала, но всё равно продолжала улыбаться.

– Согласно указаниям сверху? Что всё это значит? – моя мама обернулась к леди Аристе. – Я думала, мы договорились, что Гвендолин не будут вмешивать в суть дела, она просто будет являться на элапсацию, и посылать её будут только в безопасное время. Как они могут подвергать её такой опасности?

– Это не твоё дело, Грейс, – сухо сказала леди Ариста. – Ты и так уже доставила нам немало беспокойства.

Моя мама прикусила губу. Она бросила гневный взгляд на меня и леди Аристу, а затем, отодвинув стул, резко встала.

– Мне пора на работу, – сказала мама. Она крепко поцеловала Ника в макушку и кивнула нам с Кэролайн.

– Удачи в школе, Кэролайн. Не забудь шарф на урок труда. Увидимся вечером.

– Бедная мамочка, – прошептала Кэролайн, когда мама вышла из столовой, – вчера вечером я видела, как она плачет. Кажется, ей не по душе, что у тебя обнаружился этот ген.

– Да, – сказала я. – У меня тоже такое впечатление.

– И не ей одной это не нравится, – сказал Ник и многозначительно посмотрел на Шарлотту и тётю Гленду, которая всё ещё продолжала улыбаться.

 

Никогда ещё в школе меня не встречали с таким любопытством. А всё потому, что вчера многие из моих одноклассников видели, как после уроков за мной приехал чёрный лимузин.

– Делайте ставки, делайте ставки, – вопил Гордон Гельдерман. – Вариант номер один: малохольный тип, похожий на гея, – это продюсер какого‑то телешоу, Шарлотта и Гвендолин хотели сниматься в его программе, и Гвендолин прошла кастинг. Вариант номер два: этот тип – ваш кузен, он гей и он работает водителем лимузина. Вариант номер три…

– Гордон, заткнись, – прошипела Шарлотта. Она откинула волосы со лба и с достоинством уселась на своё место.

– Может, ты объяснишь нам, почему вчера любезничала с этим типом ты, а в конце концов в лимузин с ним села Гвендолин? – залебезила Синтия Дейл. – Лесли пыталась убедить нас, что он просто её репетитор!

– Ага, репетиторы только на лимузинах и разъезжают и всегда держатся за ручку с нашей Снежной Королевой! – сказал Гордон и злобно посмотрел на Лесли. – Совершенно ясно, что кое‑кто просто хочет уйти от ответа, причём совершенно бездарно.

Лесли пожала плечами и улыбнулась мне.

– Ничего лучшего я впопыхах не придумала, – она плюхнулась на свой стул.

Я огляделась в поисках Химериуса. Последний раз он весело махал мне со школьной крыши. Конечно, я строго‑настрого приказала ему держаться подальше, когда я в школе, но что‑то мне не верилось, что он последует моим указаниям.

– Вся загвоздка в этом зелёном всаднике, – тихо сказала Лесли. В отличие от меня она сегодня ночью почти не спала, а до утра просидела в Интернете.

– «Зелёный всадник» – так называется маленькая фигурка из нефрита времён династии Мин, но она хранится в Пекинском музее. Есть ещё памятник зелёному всаднику на центральной площади немецкого городка Клоппенбурга, и две книги с таким названием: роман, опубликованный в 1926 году, и детская сказка, но она вышла уже после смерти твоего дедушки. Это пока всё.

– Может, речь идёт о картине? – сказала я. В фильмах тайны всегда скрывались за картинами или в картинах.

– Нет такой картины, – сказала Лесли. – Вот если бы это был синий всадник – тогда совсем другое дело… Ещё я несколько раз пропустила зелёного всадника через генератор анаграмм. Но результат не ахти – вряд ли лезёный савындк тебе о чём‑то говорит. Парочку более‑менее удачных вариантов я распечатала, вдруг они натолкнут тебя на какие‑нибудь мысли.

Она передала мне листок бумаги.

– Беленый даксниз, – прочитала я. – Кидал не звесный. Гм‑гм‑гм… дай подумать…

Лесли хихикнула:

– А это моя любимая анаграммка: зад не выл ни кейс. Упс, а вот и господин Бельчонок!

Она имела в виду мистера Уитмена, который, как всегда размашисто, переступил порог класса. Такое прозвище он получил от нас из‑за своих больших карих глаз. Тогда, несколько лет назад, нам и в голову не могло прийти, кто же он на самом деле.

– Мне всё кажется, он вот‑вот влепит нам двойки по поведению за вчерашнее, – сказала я, но Лесли отрицательно покачала головой.

– Не выйдет, – коротко ответила она. – Или директор Гиллс узнает, что наш учитель английского состоит в одной очень‑очень тайной организации. А именно этим я собираюсь ему пригрозить, если он нас тронет, – ай, он, кажется, идёт сюда. И смотрит опять так… высокомерно!

Мистер Уитмен действительно шёл прямо к нашей парте. Он положил перед Лесли толстую папку, которую вчера конфисковал у нас в девчачьем туалете.

– Мне показалось, что тебе бы очень хотелось вернуть эти чрезвычайно любопытные записи, – язвительно сказал он.

– Да, спасибо, – ответила Лесли, немного покраснев.

Любопытными записями мистер Уитмен обозвал огромное исследование, которое мы (в основном, Лесли) проделали на тему путешествий во времени, там говорилось и о хранителях, и о графе Сен‑Жермене. На странице 34, сразу же под определениями понятия «телекинез» была приписка, которая касалась и самого мистера Уитмена.

Бельчонок – член ложи? Кольцо. Значение? Оставалось только надеяться, что мистер Уитмен не принял эту фразу на свой счёт.

– Лесли, мне не хочется этого говорить, но позволь дать тебе один совет: направляй свою энергию в более мирное русло, например, на некоторые школьные предметы, – мистер Уитмен криво улыбнулся, но в его голосе звучало нечто большее, чем просто издевка. Он понизил голос: – Не всё, что вызывает любопытство, оказывает благотворное влияние.

Это что, угроза? Лесли безмолвно взяла папку и засунула её в рюкзак.

Все наши одноклассники с интересом наблюдали за происходящим. Наверное, они гадали, о чём это мистер Уитмен так долго с нами разговаривает. Шарлотта сидела достаточно близко, чтобы расслышать его слова. Она пронзила меня злорадным взглядом.

Мистер Уитмен тем временем наклонился ко мне:

– А тебе, Гвендолин, следует усвоить, что от тебя ожидают и даже требуют одного важного качества: сдержанности в словах и поступках, – на этом месте Шарлотта согласно кивнула. – Мне очень жаль, что ты показала себя с такой… недостойной стороны.

Какая несправедливость! Я решила последовать примеру Лесли, и несколько секунд мы с мистером Уитменом молча взирали друг на друга. Затем его улыбка растянулась ещё шире, и вдруг мистер Уитмен похлопал меня по щеке:

– Но не падай духом! Я уверен, что ты способна ещё многому научиться, – сказал он, отходя от нашей парты.

– Так, Гордон, как обстоят дела у тебя? Сочинение снова полностью списано из Интернета?

– Вы же сами говорили, что мы можем пользоваться любыми источниками, – защищался Гордон. В этом предложении он умудрился взять как минимум две октавы.

– Что от вас хотел мистер Уитмен? – Синтия Дейл обернулась к нам. – Что ещё за папка? И почему он тебя погладил, Гвендолин?

– Только не надо устраивать тут сцену ревности, – сказала Лесли. – Он любит нас точно так же, как и тебя.

– Ах, – сказала Синтия, – какая ревность, вы о чём? Ну почему, почему? Почему все считают, что я втюрилась в этого мужчину?

– Может, потому что ты его самая рьяная фанатка? – предположила я.

– Или потому что ты двадцать раз написала на бумажке Синтия Уитмен, только чтобы посмотреть, как это будет выглядеть, – сказала Лесли.

– Или потому…

– Ну хватит вам, – процедила сквозь зубы Синтия. – Это было только один раз и довольно давно.

– Это было позавчера, – сказала Лесли.

– С тех пор я стала гораздо взрослее и рассудительнее, – Синтия вздохнула и огляделась.

– Во всём виноваты только эти малявки. Если бы в нашем классе были нормальные мальчишки, никто бы не заглядывался на учителей. Это я вам точно говорю. Так что у тебя с тем типом, который вчера заезжал за тобой на лимузине, Гвенни? Между вами действительно что‑то есть?

Шарлотта нарочито громко засопела и снова привлекла к себе внимание Синтии.

– Ну, давай же, не томи, рассказывай, кто‑то из вас встречается с этим вчерашним парнем?

Тем временем мистер Уитмен подошёл к доске и объявил:

– Тема нашего сегодняшнего урока – «Уильям Шекспир и его сонеты».

Никогда ещё я так не радовалась началу урока. Лучше пускай все говорят о Шекспире, чем о Гидеоне! Перешёптывание стихло, вместо него отовсюду послышались скучающие вздохи и шелест страниц. Но я всё‑таки успела услышать, как Шарлотта сказала:

– Ну уж точно не Гвенни.

Лесли посмотрела на меня, взгляд её был полон сочувствия.

– Она ведь не в курсе, – прошептала моя подружка. – Бедняжка Шарлотта, её можно только пожалеть.

– Да, – прошептала я в ответ, но на самом деле, единственным человеком, которого я жалела, была я сама. Вечер в компании Шарлотты обещал быть незабываемым.

 

На этот раз лимузин остановился не прямо перед воротами школы, а немного вдалеке, за поворотом. Из машины нервно выскочил рыжий мистер Марли. Когда он заметил нас с Шарлоттой, то разнервничался ещё больше.

– Ах, это вы, – нарочито нелюбезно сказала Шарлотта и мистер Марли покраснел. Через открытую дверцу Шарлотта заглянула в лимузин. Внутри никого не было кроме водителя и… Химериуса. Шарлотта, кажется, очень разочаровалась, и это снова больно кольнуло меня в самое сердце.

– Соскучилась по мне, признавайся? – Химериус с довольной миной устроился на сидении, зашумел мотор, и мы тронулись в путь. Мистер Марли занял место рядом с водителем, а возле меня села Шарлотта. Она молча отвернулась к окошку.

– Вот и хорошо, – сказал Химериус, не дожидаясь моего ответа. – Надеюсь, ты понимаешь, что у меня полно других хлопот и я не могу всё время за тобой приглядывать.

Я нахмурилась, а Химериус захихикал.

Это правда, я действительно по нему соскучилась. Уроки тянулись бесконечно долго. Пока миссис Каунтер скучнейшим голосом вещала о полезных ископаемых Балтики, я думала о Химериусе и его смешных словечках.

К тому же, мне бы очень хотелось познакомить его с Лесли, или хотя бы попытаться это сделать. Только что я попробовала нарисовать для неё портрет Химериуса, и Лесли пришла в полнейший восторг, хотя бедному маленькому демону моё произведение вряд ли понравилось бы. («А это что за прищепки?» – спросила Лесли, указывая на рога, которые я старательно вырисовывала.)

– Наконец‑то у тебя появился невидимый друг, который может хоть как‑то пригодиться! – восхищённо сказала она. – Только подумай, это тебе не Джеймс, который только и знает, что бурчать и жаловаться на неподобающее поведение. Химериус может стать твоим личным шпионом, он будет докладывать, что происходит за закрытыми дверями.

Я бы до такого не додумалась.

Но ведь действительно, сегодня утром, когда Шарлотта решила подколоть меня с этим, как его там, рити… риви… ну, в общем, с этим устаревшим названием сумочки, Химериус меня очень выручил.

– Химериус станет твоим тайным оружием, – сказала Лесли, – в отличие от неумехи Джеймса, он способен на многое.

К сожалению, насчёт Джеймса Лесли была совершенно права. Джеймс был… э‑м‑м… кем же он был‑то? Если бы он гремел цепями и раскачивал люстры, он бы по праву мог считаться настоящим школьным привидением.

Джеймсу Августу Перегрину Пимпельботтому было около двадцати лет, он был симпатичным юношей в белом напудренном парике и в сюртуке с цветочками. А ещё он уже двести двадцать девять лет как умер. Когда‑то наша школа была домом его родителей, и, как и большинство привидений, Джеймс никак не мог поверить в то, что он уже мёртв. Столетия скитаний в обличье призрака казались ему сплошным неприятным сном, от которого он всё ещё надеялся однажды проснуться. Лесли считала, что Джеймс просто прозевал свою дорогу в вечность с ярким светом в конце туннеля.

– Джеймс вовсе не такой уж и неумеха, – возразила я.

Вчера я решила, что он мог бы принести мне немалую пользу, ведь он родился в восемнадцатом веке, а значит, умел фехтовать и вести себя согласно правилам того времени. Как бы я хотела, чтобы Джеймс научил меня обращаться со шпагой так же искусно, как это делал Гидеон. Но, увы, из этой затеи ничего путного не вышло.

Во время нашего первого (и, кажется, последнего) урока фехтования, который мы решили устроить во время большой перемены в пустой аудитории, Лесли чуть не лопнула со смеху. Она ведь не могла видеть точные и красивые движения Джеймса и слышать его приказы: «Только отбивайте удары, мисс Гвендолин! Третья позиция! А теперь первая! Третья! Четвёртая!» Она видела только одно: как я растерянно размахиваю указкой миссис Каунтер. Моего противника можно было пронзить так же легко, как воздух.

Никакой пользы.

Смех один.

Вдоволь нахохотавшись, Лесли предложила Джеймсу сменить тему урока. Как ни странно, Джеймс был с ней полностью согласен.

– Фехтование, как и любой другой вид единоборства – это удел мужчины, – так сказал он. По его мнению, из всех колющих предметов женщина способна управляться только с одним – с иголкой.

– Мир стал бы гораздо лучше, если бы мужчины придерживались правил, – сказала Лесли. – Но пока они не могут этому научиться, женщинам нужно быть готовыми ко всему, – тут Лесли вытянула из рюкзака настоящий нож, длиной сантиметров двадцать, ни меньше, Джеймс при этом чуть в обморок не свалился от ужаса. – Вот, возьми, так ты будешь во всеоружии, если на тебя нападёт ещё какой‑нибудь идиот из прошлого.

– Это похоже на…

– Японский кухонный нож. Овощи и сырую рыбу разрезает одним движением.

Я вздрогнула.

– Исключительно на крайний случай, – добавила Лесли. – Только чтобы ты чувствовала себя увереннее. Это единственное оружие, которое мне удалось достать в такой спешке и без специального разрешения.