Из отчёта инквизитора ордена доминиканцев Хуана Пьетро Бариби 6 страница

Сейчас этот нож лежал в футляре для очков, который Лесли позаимствовала у своей мамы. В последний момент Лесли засунула мне в рюкзак ещё моточек скотча, уверяя, что он ещё сослужит мне добрую службу.

Водитель резко развернулся, Химериус не успел уцепиться лапками за кожаное сидение и съехал в сторону, прямо на Шарлотту. Он поспешно взобрался обратно на своё место.

– Прямо колонна какая‑то, – буркнул он в сторону Шарлотты, покосившись на неё исподлобья. Химериус отряхнулся и расправил крылья.

– Так чё, нам целый день с ней таскаться?

– Увы, да, – сказала я.

– «Увы» – что? – спросила Шарлотта.

– Жалею, что опять не попала на обед, – сказала я.

– Сама виновата, – упрекнула меня Шарлотта. – Но вообще‑то, тебе не помешает избавиться от парочки лишних килограммов. Тебе ведь придётся надевать то платье, которое мадам Россини пошила для меня, – она крепко сжала губы, и во мне шевельнулось что‑то вроде сочувствия. Она ведь, наверное, искренне радовалась тому, что будет носить этот пышный наряд, который придумала мадам Россини. А потом появилась я и всё испортила.

Не специально, конечно, но тем не менее.

– Платье, которое я надевала на встречу с графом Сен‑Жерменом, висит дома в шкафу, – сказала я. – Если хочешь, можешь его надеть, когда Синтия в следующий раз устроит костюмированную вечеринку. Все обалдеют, вот увидишь.

– Платье тебе не принадлежит, – сухо возразила Шарлотта, – это собственность хранителей, и ты ею распоряжаться не в праве. Дома в твоём шкафу ему делать совершенно нечего.

Она снова отвернулась к окошку.

– Бе‑бе‑бе, злюка какая, – сказал Химериус.

Полюбить Шарлотту действительно было непросто, она всегда была такой колючей. Но именно сейчас от этой холодности с её стороны мне стало отчего‑то невероятно тяжело на душе. Я попыталась исправить ситуацию:

– Шарлотта…

– Мы скоро будем на месте, – перебила она. – Так хочется увидеть кого‑нибудь из Внутреннего Круга, – от её угрюмого настроения не осталось и следа. – Ну, то есть, кроме тех, кого мы уже знаем. Это же так интересно. В эти дни в Темпл съедутся настоящие легенды. Известные политики, лауреаты Нобелевской премии, широко известные учёные – все они соберутся в этих стенах, втайне от всего мира. Приедет Коппе Йотланд, ох, и Джонатан Ривес‑Хевиленд… Вот бы подойти к нему и пожать руку.

Кажется, Шарлотта действительно была в полнейшем восторге.

Я же не имела ни малейшего представления, о чём она говорит.

Я вопросительно посмотрела на Химериуса, но тот только пожал плечами.

– Прости, о таких чуваках не слышал, – сказал он.

– Ну, всё на свете знать невозможно, – ответила я и понимающе улыбнулась.

Шарлотта вздохнула:

– Так‑то оно так, но пролистать какое‑нибудь серьёзное новостное издание нам с тобой не повредит. Надо быть в курсе последних политических событий. Ну конечно, для этого придётся заставить мозг немного поработать… хотя у некоторых это вряд ли получится.

Я же говорю – любить такую, как Шарлотта, ой как непросто.

Марли галантно распахнул перед нами дверцу. С шарлоттиной стороны, кстати.

– Мистер Джордано ожидает вас в старой трапезной, – сказал мистер Марли. Мне показалось, он еле сдержался, чтобы не поклониться. – Мне поручено вас сопроводить.

– Я знаю, как туда пройти, – сказала Шарлотта. – Вылезай скорее!

– Интересно, почему всем так нравится тобою помыкать? – сказал Химериус. – Мне пойти с вами?

– Да, пожалуйста, – сказала я. Мы, тем временем, юркнули в одну из узких улочек Темпла. – Когда ты рядом, я чувствую себя увереннее.

– Купишь мне собаку?

– Нет!

– Но ты же меня полюбила, правда ведь? По‑моему, мне стоит почаще исчезать!

– Или придумать, как ты можешь приносить пользу, – сказала я и подумала о том, что предложила Лесли. Химериус может стать твоим тайным оружием. А она права. Не часто встретишь друга, который умеет проходить сквозь стены.

– Ты чего там копаешься? – крикнула Шарлотта.

Они с мистером Марли успели уйти на несколько метров вперёд. Я вдруг заметила, насколько они друг на друга похожи.

– Бегу‑бегу, – пробормотала я.

 

~~~

 

 

Встретим время так,

как оно встречает нас.

 

(Уильям Шекспир, «Цимбелин»)

 

Глава пятая

 

Скажу сразу, урок с Шарлоттой и мистером Джордано оказался в сто раз ужаснее, чем я ожидала. А всё потому, что моя кузина и мистер Джордано старались научить меня всему и сразу. Мало того, что я изо всех сил старалась запомнить мелкие шажки менуэта, хотя ноги мои при этом страшно заплетались (на мне был кринолин в красную полоску, который в сочетании со школьной блузкой цвета картофельного пюре смотрелся просто чудовищно). В то же время мне растолковывали разницу между политическими воззрениями тори и вигов,[9] показывали, как правильно держать веер, и объясняли, к кому надо обращаться «Ваша Светлость», к кому «Ваше Сиятельство», а к кому – «Ваше Высочество». Через час вместо того, чтобы научиться открывать веер семнадцатью разными способами, я заработала жуткую головную боль, и перестала понимать, где у меня правая рука, а где – левая.

Тогда я решила перевести всё в шутку:

– Может, прервёмся ненадолго, а то я набралась уже такой светлости…

Но никто даже не улыбнулся.

– Это не смешно, – прогнусавил Джордано, – ты глупая девчонка.

Старая трапезная представляла собой огромное помещение на первом этаже. Здесь были высокие окна, выходившие во внутренний дворик. Мебели не было почти никакой, лишь пара стульев у стены и рояль в дальнем углу. Химериус взобрался на люстру и, аккуратно сложив крылышки, свесился оттуда вниз головой.

Мистер Джордано представился так:

– Джордано, просто Джордано. Кандидат исторических наук, известный кутюрье, мастер японских духовных практик, дизайнер украшений, знаменитый хореограф, адепт третьего уровня, специалист в области XVIII и XIX веков.

– Жуть, – сказал Химериус, – кое‑кого, кажется, в детстве слишком часто подбрасывали. И однажды не успели поймать.

В ответ я могла только промолчать в знак согласия. Мистер Джордано, ой, то есть, просто Джордано, напоминал мне какого‑то сумасшедшего ведущего в телемагазине. Он гнусавил так, будто нос его был зажат большой прищепкой. Говорил он быстро и взахлёб, поэтому казалось, что под столом за лодыжку его постоянно покусывает маленькая собачка. Он был похож на продавца тёрок и сковородок с одного канала. Мне всё казалось, что Джордано вот‑вот расплывётся в улыбке и скажет: «А сейчас, дорогие телезрители, давайте посмотрим на следующую модель – это домашний фонтанчик высочайшего качества, маленький оазис счастья, всего за двадцать девять фунтов, звоните прямо сейчас, я сам приобрёл себе несколько таких…»

Вместо этого он (так и не улыбнувшись) развернулся к нам и сказал:

– Шарлотточка, зайка, приветики‑приветики, – он чмокнул воздух сначала возле правого шарлоттиного уха, а потом возле левого. – Слышал‑слышал, что произошло, и знаешь, это просто кош‑мар‑но! Столько лет упорных тренировок и такой талант – коту пол хвост! Ай‑ай, просто ужас, какой скандал, так несправедливо… Это она, да? Твоя замена? – изучающим взглядом он окинул меня с головы до пят, поджав при этом пухлые губы.

Я не могла сдержаться и уставилась на него в ответ. У мистера Джордано была очень своеобразная причёска, напоминающая атомный взрыв. Она крепко держалась на голове с помощью невероятного количества геля и лака. Нижнюю часть его лица, будто реки на карте местности, пронизывали маленькие чёрные бороздки. Брови его были тонко выщипаны и подведены чем‑то вроде чёрного карандаша. Кажется (но тут я могла и ошибиться) он, вдобавок ко всему, напудрил нос.

– Вот это через два дня должно органично смотреться на суаре в 1782‑ом? – сказал он?

«Этим» он обозвал меня. «Суарой» – что‑то другое. Интересно, что.

– Ой‑ой, кажется, этот губошлёп тебя неслабо обидел, – сказал Химериус. – Если ты подыскиваешь ругательство посмачнее, чтобы как следует его достать, можешь на меня рассчитывать, помогу, чем смогу.

По‑моему, «губошлёп» вполне сойдёт для начала.

– «Суаре» – это французское слово, обозначает что‑то вроде вечерней сходки. Все собираются вместе после ужина, играют друг дружке всякую всячину на пианино и пытаются не уснуть. Скукота. Ну, это я так, вдруг ты не в курсе.

– О, спасибо, – сказала я.

– Всё ещё не верится, что они решились на такой риск, – сказала Шарлотта и повесила пальто на спинку стула. – Выпустить Гвендолин на люди – значит свести на нет всю многовековую конспирацию. На неё только глянешь, и сразу закрадывается подозрение, что тут что‑то не так.

– Ты просто мысли читаешь! – выкрикнул губошлёп. – Но граф всегда отличался резкой сменой настроений. Тут и кроется её легенда. Прямо волосы дыбом становятся, вот прочти.

Моя… что? Последний раз я имела дело с легендами, когда ещё читала сказки. Или когда рассматривала карты на уроке географии.

Шарлотта подошла к роялю, взяла с него папку и пролистала несколько страниц.

– Она представится подопечной виконта Баттона? А Гидеон – его сыном? Какой риск! Ведь на вечере может присутствовать какой‑нибудь человек, знакомый с виконтом и его семьёй. Почему они не остановились на французском дворянине в изгнании?

Джордано вздохнул:

– Дело даже не в скудных знаниях французского. Наверное, граф просто решил устроить проверку, сумеем ли мы превратить эту девчонку в даму из восемнадцатого века. Мы обречены! – он заломил руки.

– А мне кажется, если у Киры Найтли это получилось, то и у меня тоже выйдет, – уверенно сказала я.

Кира Найтли, по‑моему, самая современная девушка на планете, а в исторических фильмах она выглядит так естественно, даже если ей приходится играть в самых уродливых париках.

– Кира Найтли? – чёрные брови подпрыгнули чуть ли не до его роскошной причёски. – Может, для кино этого достаточно, но в восемнадцатом веке она не продержалась бы и десяти минут, её бы вычислили тут же. Когда она улыбается, то показывает зубы, когда смеётся – закидывает голову назад и широко открывает рот. Ни одна женщина в восемнадцатом веке такого бы себе не позволила!

– Вы же не можете знать наверняка, – сказала я.

– Что‑о‑о?

– Я говорю, вы же не можете…

Глаза губошлёпа гневно сверкнули.

– Кажется, нам пора установить первое правило. Оно звучит так: то, что говорит Мастер, не подлежит обсуждению и принимается безоговорочно.

– А Мастер – это кто? О, понимаю… это вы… – сказала я и немножко покраснела. Химериус зашёлся от хохота. – Ага, значит, когда смеюсь – не показывать зубы, запомнила, – это, наверное, получится.

Не думаю, что во время этого званого ужина в восемнадцатом веке у меня будет повод посмеяться.

Брови мастера губошлёпа вернулись на место, трагически вздохнув, он начал занятие. Он‑то не слышал, как Химериус пробурчал с потолка:

– Вот это у чувака заскоки!

Мистер Джордано попытался выяснить, что мне известно о политической ситуации, литературе, нравах и обычаях 1782 года. Мой ответ («Я знаю, что в то время ничего не было, например, нормальных туалетов и права голоса у женщин») заставил его на несколько секунд замереть, при этом мистер Джордано закрыл лицо руками.

– Сейчас умру от смеха, – закудахтал Химериус. И – о ужас – он заразил своим смешливым настроением и меня. Я еле сдержалась, чтобы не расхохотаться.

Шарлотта нежно сказала:

– О Джордано, я думала, они объяснили тебе, что она совершенно не подготовлена.

– Но я… хотя бы элементарные знания…

Мастер в возмущении убрал руки от лица. Я не решалась взглянуть в его сторону. Если вся его краска сейчас размазалась по лицу, я не виновата.

– Музыкальные способности есть? Поёшь? Играешь на пианино? На арфе? А как у тебя с бальными танцами? Ну, простому менуэту а дё, в паре, я тебя научу, а вот как у тебя с другими танцами?

Арфа? Менуэт а дё? Ну конечно! Каждый вечер упражняюсь! Тут я не смогла больше сдержаться и беззвучно захихикала.

– Как прекрасно, что хоть кому‑то из нас весело, – растерянно сказал губошлёп. Наверное, именно в этот момент он решил для себя, что будет муштровать меня до той поры, пока не выбьет всю смешливость до последней капли.

Вообще‑то, это случилось довольно скоро.

Уже через пятнадцать минут, несмотря на все старания Химериуса, я почувствовала себя последней тупицей и предателем.

– Давай, Гвендолин, покажи этим двум садистам, что ты уже всё умеешь!

Как бы мне этого хотелось! Но я, к сожалению, умела далеко не всё.

– Тур де мен,[10] левая рука, ты, глупая девчонка. Левая рука, но идёшь вправо. Корнуоллис[11] побеждён, и в марте 1782‑го лорд Норт[12] пошёл на попятную.[13] Это привело к тому, что… Поворот вправо – нет, вправо! Какой кошмар! Шарлотта, будь добра, покажи ей ещё раз!

И Шарлотта показывала. Нужно отдать ей должное, танцевала Шарлотта восхитительно, казалось, это ей ни капельки не сложно.

Идёшь сюда, потом туда, потом вокруг, при этом постоянно улыбаешься, но зубы не показываешь. Где‑то в стенах были вмонтированы колонки, из них лилась странная музыка, честно говоря, это была не такая мелодия, от которой ноги сами пускаются в пляс.

Наверное, я бы запомнила движения немного лучше, если бы губошлёп не бубнил мне на ухо.

– Итак, в 1799‑ом, то есть, после войны с Испанией… а сейчас вращение, пожалуйста, четвёртого танцующего придётся просто вообразить, и реверанс, именно так, немного изящнее, пожалуйста. Ещё разок вперёд, улыбаемся, не забываем, голову прямо, подбородок вверх… и только Северная Америка потерпела поражение, о нет, направо, рука на уровне груди, резкий шаг в другую сторону, не разговаривать во время танца, ты же француженка, это непатриотично… Не смотри ты на свои ноги! Их всё равно не видно под этими юбками.

Шарлотта ограничилась странными вопросами («Кто правил в 1782‑ом в Бурунди?»). Она постоянно покачивала головой, и от этого мне становилось ещё более не по себе.

Через час Химериусу стало откровенно скучно с нами. Он слетел с люстры, махнул мне на прощанье лапкой и вышел сквозь стену. Мне бы очень хотелось, чтобы он разузнал, чем там занимается Гидеон, но необходимость в этом отпала сама собой, потому что через четверть часа в наш танцевальный класс зашли мистер Джордж и Гидеон.

Они ещё успели насладиться этим чудным зрелищем, когда Шарлотта, губошлёп, я и четвёртый воображаемый танцор отплясывали фигуру, которую губошлёп назвал «лё шэн»,[14] и я должна была подать невидимке руку.

Увы, я опять ошиблась.

– Правая рука, правое плечо, левая рука, левое плечо! – рассерженно выкрикнул губошлёп. – Неужели это так сложно? Посмотри на Шарлотту, у неё получается замечательно!

Замечательная Шарлотта танцевала себе дальше, хотя давно заметила, что за нами наблюдают. А я Пристыженно остановилась – как бы мне хотелось в тот момент провалиться сквозь землю.

– О, – сказала Шарлотта, всем своим видом показывая, что только‑только заметила Гидеона и мистера Джорджа. Она присела в грациозном реверансе, который, как я теперь знала, был чем‑то вроде поклона, его исполняли в начале и в конце менуэта, а иногда и во время танца. По идее, Шарлотта должна была при этом выглядеть просто отвратительно, ведь вдобавок ко всему, она до сих пор была одета в школьную форму. Но вид у неё был почему‑то очень… милый.

Мне сразу же стало ещё хуже. Во‑первых, из‑за полосатого красно‑белого кринолина в сочетании со школьной блузкой (во всём этом я была похожа на несуразный шлагбаум), а во‑вторых, из‑за того, что губошлёп, не теряя ни секунды, тут же стал на меня жаловаться.

– …Не знает, где лево, где право… грузная и неповоротливая… туго соображает… невозможно осуществить… тупица… рождённый ползать летать не может… она не сможет… сразу же вызовет подозрения… ну посмотрите сами!

Последние несколько минут мистер Джордж и Гидеон только этим и занимались. Я чувствовала, что начинаю злиться. Ну всё, с меня довольно! Я резко расстегнула юбку и скинула её вместе с проволочным каркасом, который губошлёп обернул вокруг моих бёдер. При этом я шипела:

– Не понимаю, почему это я должна в восемнадцатом веке разговаривать о политике, я ведь и сегодня этого не делаю. Ни малейшего понятия ни о чём таком не имею! Ну и что с того?! Если какой‑то маркиз спросит меня про всякую заумь, я просто отвечу, что ни бум‑бум в политике, и дело с концом! А если кто‑то обязательно захочет потанцевать со мной менуэт – что абсолютно исключено, потому что я там в восемнадцатом веке никогошеньки не знаю, – я очень вежливо скажу что‑то вроде «нет, спасибо, я вывихнула ногу», и дело с концом. Думаю, без проблем получится, и зубы при этом показывать не придётся.

– Видите, о чём я? – спросил губошлёп и снова скрестил руки на груди. Наверное, это у него привычка такая. – Никакой усидчивости, зато жутчайшее невежество и бездарность во всех областях. А при упоминании о лорде Сэндвиче вдруг смеётся, как малое дитя.

О да, лорд Сэндвич. Страшно подумать, что парня действительно так зовут.

– Мне кажется, она обязательно… – начал мистер Джордж, но губошлеп его перебил.

– В отличие от Шарлотты у этой особы нет ни малейшего эсплиеглери! [15]

Ах! Не знаю, что это за штука, но если она есть у Шарлотты, то мне такого и даром не надо.

Шарлотта выключила музыку и села к роялю, заговорщицки улыбаясь Гидеону.

Он улыбался в ответ.

Меня он удостоил всего одним взглядом, и взгляд этот был не самым радушным. Наверное, ему было противно находиться в одном помещении с такой предательницей, как я. К тому же, он сам, очевидно, казался себе такой непревзойдённой величиной в этих дурацких потёртых джинсах и чёрной футболке. Я почему‑то разозлилась ещё больше, почти заскрежетала зубами от ярости.

Мистер Джордж озабоченно переводил взгляд с меня на губошлёпа, а потом снова на меня. Затем он нахмурил лоб и сказал:

– У вас всё получится, Джордано. К тому же, у вас такая осведомлённая помощница – Шарлотта. И время пока что терпит, пара дней у нас ещё есть.

– Да хоть бы и недели! Времени всё равно не хватит, чтобы подготовить её к большому балу, – сказал губошлёп. – Суаре – ещё куда ни шло, в узком кругу и при большом везении, но бал, где, возможно, будут присутствовать герцог и герцогиня – нет, это полностью исключено. Осмелюсь предположить, что граф изволит шутить.

Взгляд мистера Джорджа стал холодным и беспристрастным.

– Вовсе нет, – сказал он. – Это никак не входит в вашу компетенцию: подвергать сомнениям решения графа. Гвендолин постарается, и у неё всё получится, правда, Гвендолин?

Я ничего не ответила. Слишком уж пострадала за последние два часа моя самооценка. Если от меня требуется только вести себя тихо и не причинять неудобств – думаю, с этим я справлюсь. Буду стоять себе смирно в уголке и изредка помахивать веером. Или не помахивать, а то ведь кто знает, что это может означать. Просто буду стоять и улыбаться, не показывая при этом зубы. Тогда мне никто не помешает, никто не спросит меня ни про какого маркиза фон Стаффорда, или – ужас‑ужас – не пригласит на танец.

Шарлотта начала тихонько постукивать пальцами по клавишам рояля.

Она наиграла очень милую маленькую песенку в стиле той музыки, под которую мы прежде танцевали. Гидеон подошёл к роялю, Шарлотта подняла на него взгляд и сказала что‑то, чего я не расслышала, потому что губошлёп как раз в эту секунду очень громко вздохнул.

– Мы попытались научить её основным фигурам менуэта, но это не возымело действия. Боюсь, придётся прибегнуть к более изощрённым способам обучения.

В это время я невольно восхитилась Шарлоттой: ей удавалось одновременно разговаривать, смотреть в глаза Гидеона, демонстрировать свои милые ямочки на щеках и при этом продолжать играть.

А губошлёп всё негодовал:

– …Может, если бы я чертил схемы и наносил шаги на пол мелом, это бы немного помогло. Но для этого нам нужно…

– Вы сможете продолжить урок уже завтра, – прервал его мистер Джордж. – А сейчас Гвендолин пора на элапсацию. Гвендолин, ты идёшь?

Я облегчённо вздохнула и схватила свои вещи: пальто и рюкзак. Свобода! Немного страшновато, но я уже начинала входить во вкус. Если всё пойдёт по плану, и меня отправят в какой‑нибудь день после моей встречи с дедушкой, тогда я смогу отыскать в нашем тайнике пароль и ключ.

– Позволь мне, – сказал мистер Джордж. Он взял из моих рук рюкзак и ободряюще улыбнулся. – Ещё четыре часа, а потом ты поедешь домой. Сегодня ты выглядишь гораздо бодрее, чем вчера. Мы выберем для тебя годик поспокойнее, как тебе, например, 1953‑й? Гидеон говорит, что в алхим… в подвале вполне уютно. Кажется, там даже диванчик имеется.

– 1953‑й? Отлично! – сказала я, стараясь не очень показывать свою радость. Через пять лет после встречи с Лукасом! Возможно, он успел кое‑что устроить за это время.

– Ах да, Шарлотта, миссис Дженкинс вызвала тебе такси. Сегодня ты свободна.

Шарлотта перестала играть.

– Да, мистер Джордж, – учтиво сказала она, а затем мило наклонила головку и улыбнулась Гидеону. – Ты тоже сегодня свободен?

Что это ещё за вопросики? Они что, в кино вместе собрались? Я напряжённо ждала ответа.

Но Гидеон отрицательно покачал головой.

– Нет, я должен сопровождать Гвендолин.

Мы с Шарлоттой, кажется, были одинаково разочарованы.

– Не должен, – сказал мистер Джордж. – На сегодня ты проэлапсировал более чем достаточно.

– И ты выглядишь уставшим, – сказала Шарлотта. – Что не удивительно. Мне кажется, тебе стоит хорошенько выспаться.

Редко я могла согласиться с Шарлоттой, но сейчас мы с ней были полностью солидарны. Если Гидеон пойдёт со мной, то мне не удастся вытащить из тайника ключ и разыскать дедушку.

– Без меня Гвендолин потратит эти четыре часа впустую, – сказал Гидеон. – Если же я буду рядом, то смогу её за это время чему‑нибудь научить, – он немного улыбнулся и продолжил: – Например, различать право и лево. Думаю, с менуэтом она справится.

Что‑о‑о? О нет, только не танцевать!

– Напрасный труд, – сказал губошлёп.

– Мне надо делать уроки, – неприветливо сказала я. – К тому же, на завтра мне задали сочинение о Шекспире.

– И в этом с удовольствием помогу, – сказал Гидеон и посмотрел на меня. Что означал этот взгляд, я не поняла. Может, кому‑то он мог показаться вполне невинным, но только не мне.

Шарлотта всё ещё улыбалась, но милые ямочки успели сойти с её щёк.

Мистер Джордж пожал плечами.

– Как знаешь. Может, ты и прав. Тогда Гвендолин не будет так одиноко и страшно в этом подвале.

– А я иногда вовсе не против того, чтобы побыть в одиночестве, – растерянно сказала я. – Особенно если целый день проведёшь среди людей.

Таких противных людей.

– Вот как? – язвительно спросила Шарлотта. – Хотя побыть в одиночестве тебе, наверное, не удаётся никогда, ведь с тобой постоянно какие‑нибудь невидимые друзья, правда?

– Ага, – ответила я. – Гидеон будет только мешать.

Лучше катитесь в своё кино. Или рассуждайте о книжках. Мне всё равно.

Так я думала. Но желала ли я этого на самом деле? С одной стороны, мне ничего так не хотелось, как поскорее снова увидеться с дедушкой и расспросить его о зелёном всаднике. Но с другой стороны, откуда‑то вновь всплыли воспоминания обо всех этих «О‑о‑о и М‑м‑м и Ещё‑ё‑ё».

Вот чёрт! Так, нужно собраться с силами и подумать обо всём, что мне так не нравилось в характере Гидеона.

Но он не оставил мне на это времени. Когда я повернула голову, Гидеон уже распахнул дверь, пропуская меня и мистера Джорджа.

– Идём же, Гвендолин! Вперёд! В 1953‑й год!

Я была уверена на все сто, что своим гневным взглядом Шарлотта с удовольствием просверлила бы в моей спине пару дырок, если бы только могла.

Перед тем, как направиться в алхимическую лабораторию, мистер Джордж завязал мне глаза и даже не извинился. Глубоко вздохнув, он взял меня за руку и повёл вперёд. Гидеону достался рюкзак.

– Знаю, мистер Джордано – человек не из лёгких, – сказал мистер Джордж, когда мы спустились по винтовой лестнице, – но тебе придётся всё‑таки постараться и делать так, как он говорит.

Я громко засопела.

– Пусть тогда и он постарается!

Мастер японских духовных практик, дизайнер украшений, знаменитый хореограф, кутюрье… что он вообще забыл в ложе? Мне казалось, все хранители – это знаменитые учёные и политики.

– Мистер Джордано немного отличается от остальных, это правда, он у нас что‑то вроде белой вороны, – осторожно заметил мистер Джордж. – Но у него светлая голова. Несмотря на его экзотические… э‑х‑м… занятия, которые, кстати, помогли ему заработать огромное состояние, он также широко известен как историк и…

– … и когда пять лет назад он опубликовал собственное исследование, основанное на ранее неизвестных источниках, о тайном обществе, о его связи с масонами и легендарным графом Сен‑Жерменом, хранители решили срочно познакомиться с ним поближе, – голос Гидеона долетел откуда‑то издалека. Он гулким эхом отражался от каменных стен.

Мистер Джордж смущённо кашлянул.

– Да, и поэтому тоже. Осторожно, ступенька.

– Понимаю, – сказала я. – Джордано сделали членом Ложи, чтобы он не сболтнул лишнего. А что это за неизвестные источники?

– Каждый член общества привносит свой вклад, чтобы укрепить Ложу, – сказал мистер Джордж, оставив мой вопрос без внимания.

– Не сомневаюсь, – сказала я. – Какой ещё мужчина станет носить на каждом ногте по стразе?

Я услышала, как мистер Джордж фыркнул, будто вдруг чем‑то поперхнулся.

Некоторое время мы шли молча.

Гидеона не было даже слышно, я решила, что он ушёл уже далеко вперёд (из‑за моей повязки мы ползли жутко медленно).

Наконец, я собралась с духом и спросила:

– А зачем мне нужно обязательно присутствовать на этом званом ужине и на балу, а, мистер Джордж?

– О, тебе никто не сказал? Гидеон вчера был у графа, чтобы доложить ему о ваших последних… приключениях. Он вернулся с письмом, в котором граф изъявил огромное желание видеть вас с Гидеоном на званом ужине у леди Бромптон. Вы также будете сопровождать его на балу, который состоится через несколько дней. Кроме того, вам предстоит нанести ещё один визит в Темпл. Цель всего предприятия заключается в том, чтобы граф смог узнать тебя поближе.

Я подумала о своей первой встрече с графом и содрогнулась:

– Понимаю, он хочет узнать меня получше. Но зачем ему понадобилось выставлять меня перед незнакомыми людьми? Это что‑то вроде испытания?

– Это ещё раз доказывает тот факт, что держать тебя в стороне от наших дел попросту неразумно. Честно говоря, меня это письмо очень обрадовало. Оно показало, что граф доверяет тебе гораздо больше, чем себе воображают некоторые господа хранители. Они решили, что ты в этой игре не более чем простой статист.

– И предательница, – сказала я, подумав о докторе Уайте.

– Или предательница, – поправил мистер Джордж. – Наши мнения разошлись. А вот мы и на месте. Можешь снять повязку.

Гидеон уже ждал нас. Я попыталась последний раз избавиться от него, заявив, что мне надо учить наизусть сонет Шекспира, а учу я обычно вслух. Но Гидеон только пожал плечами и добавил, что у него с собой iPod, что он включит музыку и станет слушать её, а не меня.

Мистер Джордж вытащил из сейфа хронограф и дал нам последнее напутствие:

– Главное – ничего там не оставляйте! Ни малейшего клочка бумаги, слышишь, Гвендолин? Сделаешь уроки и соберёшь все принадлежности обратно в рюкзак. А его, конечно же, крепко возьмёшь в руки, когда придёт время возвращаться. Понятно?

Я кивнула, забрала у Гидеона рюкзак и крепко прижала его к себе. Затем я протянула мистеру Джорджу свой мизинец – указательный палец уже распух от постоянных уколов.

– А если вдруг в подвал кто‑нибудь войдёт, когда мы будем там? – спросила я.

– Не войдёт, – заверил меня Гидеон, – там сейчас далеко за полночь.

– Ну и что? Кому‑нибудь ведь может взбрести в голову именно в это время назначить там встречу. В качестве инспирации.

– Конспирации, – сказал Гидеон.

– Что‑что?

– Не волнуйся, – сказал мистер Джордж и просунул мой палец в открытую дверцу хронографа.

Я прикусила губу, когда почувствовала знакомое головокружение, живот закрутило, а иголка глубоко вонзилась в подушечку пальца. Комната осветилась рубиново‑красным светом, а затем я очутилась в полнейшей темноте.

– Эй, есть тут кто? – тихо спросила я, но мне никто не ответил. Через секунду возле меня очутился Гидеон и сразу же включил фонарик.

– Видишь, не так уж тут и неуютно, – сказал он, щёлкнув выключателем.

С потолка свисала всё та же лампочка, но в остальном за время моего отсутствия это помещение изменилось в лучшую сторону. Я сразу же уставилась на стену, в которой Лукас хотел устроить наш тайник. Возле этой стены всё также красовалась груда стульев, но теперь она выглядела гораздо аккуратнее.