Из отчёта инквизитора ордена доминиканцев Хуана Пьетро Бариби 4 страница

На хронографе действительно располагались двенадцать драгоценных камней невероятно больших размеров. Они сверкали как самые настоящие королевские сокровища, а вокруг них вились странные письмена и рисунки.

– Гвендолин выбрала для своего прыжка 1948‑ой год, – сказал мистер Уитмен. Он отворил заслонку и начал заводить маленькие зубчатые колесики. – Что случилось в том году в Лондоне, мистер Марли, вы знаете?

– Летние Олимпийские Игры, сэр, – сказал мистер Марли.

– Вот заучка, – сказал Химериус, – рыжие всегда заучки.

– Очень хорошо, – мистер Уитмен выпрямился.

– Гвендолин прибудет в двенадцатое августа ровно в полдень и проведёт в 1948‑ом ровно сто двадцать минут. Ты готова, Гвендолин?

Я вздохнула.

– Мне бы ещё очень хотелось узнать… Вы правда уверены, что я там ни на кого не наткнусь?

Кроме пауков и крыс.

– Мистер Джордж давал мне своё кольцо, чтобы никто не сделал мне ничего дурного…

– Твой прошлый прыжок состоялся в документариуме, который активно использовался во все времена. Но эта комната всегда была совершенно пуста. Если ты будешь вести себя, как подобает, если будешь сидеть тихо и не станешь выходить из подвала – а он, кстати, всё равно заперт, – то совершенно точно никто тебя не увидит. В послевоенные годы эта часть здания практически всегда пустовала. В те времена лондонцы гораздо больше были озабочены наземным строительством, – мистер Уитмен вздохнул. – Такое увлекательное было время…

– Но если всё‑таки кто‑то случайно зайдёт в подвал именно в это время, а там – я? Скажите мне хотя бы пароль того дня.

Мистер Уитмен поднял брови, было видно, что он начинает сердиться.

– Никто сюда не войдёт, Гвендолин. Повторяю ещё раз: ты окажешься в закрытом помещении, посидишь там сто двадцать минут и прыгнешь обратно. Никто из 1948‑го года даже не догадается, что ты побывала у них в гостях. Если бы случилось что‑нибудь непредвиденное, в Хрониках Хранителей была бы соответствующая запись. Кроме того, у нас сейчас нет времени, чтобы смотреть, какой там был пароль дня.

– Главное – участие, – робко сказал мистер Марли.

– Что‑что?

– Пароль во время Олимпийских игр звучал так: «Главное – участие», – мистер Марли смущённо вперился глазами в пол. – Случайно запомнил. Просто остальные пароли обычно на латыни.

Химериус состроил презрительную гримасу. У мистера Уитмена был такой вид, будто бы он тоже с удовольствием скривился.

– Вот как? Что ж, Гвендолин, теперь ты знаешь всё, что хотела. Пароль, конечно, не пригодится, но если тебе так будет спокойней… Ты идёшь?

Я подошла к хронографу и подала руку мистеру Уитмену. Химериус приземлился рядом со мной.

– А что теперь? – нетерпеливо спросил он.

Теперь пришло время неприятной процедуры. Мистер Уитмен открыл заслонку хронографа и вложил мой указательный палец в отверстие.

– Я буду держаться за тебя крепко‑крепко, – сказал Химериус и обвил лапки вокруг моей шеи. Вообще‑то, ощутить его прикосновение я не могла, но вдруг у меня возникло странное чувство, будто кто‑то обмотал вокруг моего горла мокрый шарф.

Мистер Марли от нетерпения широко раскрыл глаза.

– Спасибо за пароль, – сказала я ему. Вдруг я зажмурилась, потому что в палец впилась острая иголка, и комната наполнилась красным светом. Я крепко сжала фонарик. Цвета и люди замелькали перед глазами, сильный толчок пронзил моё тело.

 

~~~

 

 

Из отчёта инквизитора ордена доминиканцев Хуана Пьетро Бариби

Архив при университетской библиотеке, г. Падуя (расшифровал, перевёл и отредактировал д‑р М. Джордано)

 

От 25 июня 1542, Флоренция

 

Глава ордена сообщил о странном происшествии, которое стало делом чрезвычайной секретности и возбуждает недюжинное любопытство: в Елизавету, младшую дочь М, [5]  которую десять лет назад заточили в монастырь, по слухам, вселился Суккубус, [6]  а сие есть верный знак прелюбодеяний с Сатаной. В монастыре мне довелось воочию узреть, что девушка беременна и немного безумна. Госпожа аббатиса, которая располагает полнейшим моим доверием и является человеком глубоко разумным, не исключает и естественного объяснения сего явления.

Но отец девушки утверждает, что дочь его – ведьма. Он якобы собственными глазами видел, как Сатана в обличье красавца‑юноши обнимал её в саду, а потом растаял в клубах дыма, [7]  оставив лишь слабый запах серы. Две послушницы монастыря подтвердили, что видели Сатану несколько раз в обществе Елизаветы и что он преподнес ей в дар драгоценные каменья.

Сия история не похожа на правду, принимая во внимание сильнейшую привязанность М. к М.Р. [8]  и некоторым братьям в Ватикане. Потому не разделяю опасений отца девушки, хотя следует безотлагательно покарать её за распутное поведение. С завтрашнего дня начну допрашивать свидетелей по этому делу.

 

Глава третья

 

– Химериус? – странное ощущение чего‑то мокрого пропало.

Я скорее включила фонарик, но вокруг и без того было светло. С потолка свисала маленькая лампочка.

– Привет, – сказал чей‑то голос.

Я оглянулась. Комната была заставлена ящиками, старыми шкафами и стульями. К подоконнику прислонился какой‑то бледный юноша, он внимательно глядел на меня.

– Г‑г‑г… главное – участие, – запинаясь, промямлила я.

– Гвендолин Шеферд? – промямлил он в ответ.

Я кивнула.

– Откуда вы меня знаете?

Юноша вытянул из кармана смятый листок бумаги и передал его мне. Казалось, он волнуется не меньше, чем я. На нём были штаны на подтяжках и круглые маленькие очки. Светлые волосы уложены на косой пробор и тщательно зачёсаны назад, наверное, ему понадобилось очень много лака. С такой причёской этот парень вполне мог бы сниматься в фильме про гангстеров. Ему досталась бы роль умного, но, в сущности, безобидного помощника какого‑нибудь опытного комиссара с неизменной сигаретой в зубах. Такой помощник обязательно должен влюбиться в даму сердца главного гангстера, расфуфыренную во всевозможные боа. А в конце фильма его, конечно же, застрелят.

Я немного успокоилась и окинула взглядом подвал.

Кроме нас двоих здесь никого не было, Химериуса тоже видно не было. Хоть он и умел проходить сквозь стены, путешествия во времени ему, очевидно, не давались.

Немного помедлив, я взяла записку. Бумага выцвела и пожелтела. Это был листок в клеточку из чьей‑то записной книжки, вырвали его, наверное, впопыхах. Неровным, удивительно знакомым почерком там было написано вот что:

 

«Лорду Лукасу Монтроузу – это важно!!!!!

12 августа 1948 года в 12.00. Алхимическая лаборатория. Пожалуйста, никого с собой не бери.

Гвендолин Шеферд».

 

Моё сердце снова забилось как сумасшедшее. «Лорд Лукас Монтроуз» – так звали моего дедушку! Когда он умер, мне было десять лет. Я удивлённо рассматривала размашистую букву «Л». Никаких сомнений: такие каракули могла написать только я сама. Но как?

Я подняла глаза на юношу.

– Откуда у вас это? И кто вы такой?

– Это написала ты?

– Возможно, – сказала я. Мои мысли лихорадочно забегали. Если и так, то почему я этого не помню? – Откуда это у вас?

– Я храню эту записку уже пять лет. Кто‑то засунул мне её вместе с письмом в карман пальто. В тот день, когда состоялась церемония по случаю моего посвящения в адепты второго уровня. В письме было написано вот что: «Тот, кто хранит тайну, должен знать и тайну, которая скрывается за ней. Докажи, что ты можешь не только молчать, но и думать».

Подписи не было. Слова были написаны совсем другим почерком, э‑м‑м… более элегантным и немного старомодным.

Я прикусила губу.

– Не понимаю.

– Я тоже. Все эти годы мне казалось, что текст записки – что‑то вроде экзамена, – сказал юноша, – что это следующее испытание. Я никому ничего не рассказывал, всё ждал, что кто‑нибудь сам со мной об этом заговорит или даст какие‑нибудь дальнейшие указания. Но ничего такого не случилось. Сегодня я прокрался сюда и стал ждать. Всё было тихо, я уже хотел уходить. Но потом вдруг, из ниоткуда, прямо передо мной появилась ты. Ровно в двенадцать часов. Зачем ты мне писала? Почему мы встречаемся именно здесь, в этом заброшенном подвале? И из какого года ты прибыла?

– Из 2011‑го, – сказала я. – Мне очень жаль, но на другие вопросы я ответить не могу.

Я откашлялась.

– А кто вы такой?

– О, прошу прощения. Меня зовут Лукас Монтроуз. Зови меня просто, без титула, никаких «лордов». Я адепт второго уровня.

Во рту у меня вдруг пересохло.

– Лукас Монтроуз, Бурдон‑плейс, дом номер восемьдесят один?

Юноша кивнул.

– Да, там живут мои родители.

– Тогда… – я не могла отвести от него глаз. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я продолжила:

– Тогда вы – мой дедушка.

– Ох, неужели снова, – сказал юноша и глубоко вздохнул. Затем он развернулся, подошёл к стульям, которые были свалены в углу, вытащил один из них, смахнул с него пыль и поставил передо мной.

– Может, присядем? А то ноги совсем подкашиваются.

– У меня тоже, – призналась я и плюхнулась на стул.

Лукас вытащил ещё один стул и уселся напротив меня.

– Значит, ты моя внучка? – он слабо усмехнулся. – В голове не укладывается. Я‑то ведь даже пока не женился. Более того, даже не обручился.

– А сколько тебе лет? О, прости, мне следовало посчитать самостоятельно. Так, родился ты в 1924‑ом, значит, в 1948‑ом тебе двадцать четыре года.

– Да, – сказал он. – Через три месяца мне исполнится двадцать четыре. А сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Как и Люси.

Люси. Я вспомнила о том, что она выкрикнула мне вдогонку, когда мы убегали от леди Тилни. Я всё ещё не могла поверить, что передо мной сидит мой дедушка. Я пыталась найти сходство между этим юношей и стариком, который усаживал меня к себе на колени и рассказывал удивительные истории, дедушкой, который всегда вставал на мою защиту, когда Шарлотта утверждала, что я просто выпендриваюсь, рассказывая, что вижу привидений. Но молодое лицо человека, сидящего передо мной, казалось, не имело ничего общего с дряхлым, испещрённым морщинами обликом старика, которого я знала. Хотя мне показалось, что юноша чем‑то похож на мою маму. У него были голубые глаза, острый подбородок, и улыбался он прямо как мама.

На какой‑то миг от наплыва эмоций я закрыла глаза. Это уж слишком.

– Ну что ж, пусть так, – сказал Лукас, – ну и как, нормальный из меня… э‑э‑э… дедушка?

Я изо всех сил старалась не расплакаться, поэтому только кивнула в ответ.

– Остальные путешественники во времени обычно прибывают с официальным визитом либо в Зал Дракона, где стоит хронограф, либо в документариум. Почему ты выбрала эту тёмную, душную лабораторию?

Я шмыгнула носом.

– Это – лаборатория? Не знала. В моём времени здесь обычный подвал, в котором стоит сейф, а в сейфе лежит хронограф.

– Неужели? Знаешь, в наше время от лаборатории тут тоже остались только воспоминания, – сказал Лукас, – но изначально это помещение использовали в качестве тайного алхимического кабинета. Это одна из самых старых комнат во всём здании. За несколько веков до того, как граф Сен‑Жермен основал ложу хранителей, здесь собирались известные маги и алхимики со всего Лондона. Они ставили множество опытов, пытаясь получить философский камень. Кое‑где на стенах ещё остались мрачные надписи и таинственные формулы. Говорят, стены здесь такие толстые, потому что в них замурованы кости и черепа… – он замолк. Теперь Лукас принялся покусывать нижнюю губу. – Значит, ты тоже моя внучка, скажи, пожалуйста, ты дочь кого именно из моих… э‑э‑э… детей?

– Мою маму зовут Грейс, – сказала я. – Она похожа на тебя.

Лукас кивнул.

– Люси рассказывала мне о Грейс. Она сказала, что твоя мама – самая милая из моих детей. Остальные, вроде как, гнусные личности, – он вздохнул. – Не могу себе представить, что мои дети станут гнусными личностями… и вообще, что у меня будут дети…

– Возможно, проблема не в тебе, а в твоей жене, – пробормотала я.

Лукас снова вздохнул.

– Люси впервые появилась передо мной два месяца назад. С тех пор все меня подталкивают к женитьбе. У неё такие же точно рыжие волосы, как и у девушки, которая меня… ну… интересует. Но Люси так и не сказала мне, на ком я женюсь. Она считает, что тогда я, возможно, передумаю. И тогда вам всем не суждено будет родиться.

– Есть кое‑что поважнее, чем цвет волос: ген путешественника во времени, который должна унаследовать твоя избранница, – сказала я. – Именно так ты её и узнаешь.

– В этом‑то и загвоздка, – Лукас пододвинулся немного ближе ко мне, – потому что сразу две девушки из рода Нефрита кажутся мне… привлекательными. Номер четыре и номер восемь.

– Вот оно как, – сказала я.

– Понимаешь, я пока не могу разобраться. Но маленькая подсказка с твоей стороны, возможно, развеяла бы мои сомнения.

Я пожала плечами.

– Ну, мне не сложно. Мою бабушку зовут Ла…

– Нет! – крикнул Лукас и крепко прижал ладони к ушам.

– Я представлял себе этот выбор абсолютно по‑другому, лучше не говори, – он смущённо почесал затылок. – Это форма школы Сент‑Леннокс, да? Её герб у тебя на пуговицах.

– Ага, – сказала я и поглядела на свой тёмно‑синий пиджак. Наверное, мадам Россини успела постирать и погладить мои вещи, потому что выглядели они совсем как новые, а от пиджака слабо пахло лавандой. Кроме того, она что‑то такое с ним сделала, и теперь школьная форма сидела на мне гораздо лучше, чем раньше.

– Моя сестра Мадлен тоже учится в Сент‑Ленноксе. Из‑за войны она заканчивает школу только в этом году.

– Бабушка Мэдди? Вот уж не знала.

– Все девочки из рода Монтроузов учились только в Сент‑Ленноксе. Люси тоже. У неё такая же точно форма, как у тебя. А у Мэдди – тёмно‑зелёная с белым. А юбка в клетку, – Лукас кашлянул. – Э‑м‑м, ну это так, лирическое отступление… А сейчас нам следовало бы, наверное, сосредоточиться на цели нашей сегодняшней встречи. Итак, допустим, записку написала ты…

– Только не «написала», а «напишешь»!

– …и передашь её мне в каком‑то из следующих путешествий во времени… как думаешь, зачем тебе это понадобилось?

– Ты хотел сказать «понадобится»? – я вздохнула. – Кажется, ситуация немного проясняется. Наверное, ты сможешь мне кое‑что рассказать. Но я ведь даже не знаю…

Я беспомощно взглянула на своего молодого дедушку.

– Ты хорошо знаешь Люси и Пола?

– Пол де Виллер с января прибывает к нам на элапсацию. За это время он повзрослел на два года. Немного он мрачноватый, этот Пол. А Люси впервые оказалась здесь в мае. Я обычно контролирую их посещения. Это всегда очень… весело. Я помогаю им делать домашнее задание. И должен признаться, Пол – первый из де Виллеров, кто мне понравился, – он снова кашлянул. – Если ты из 2011 года, ты должна была застать их обоих. Так непривычно, в твоём времени им уже почти сорок… Передавай им от меня привет.

– Нет, этого я сделать не могу, – ох, как же всё сложно.

Наверное, мне стоило бы быть поосторожней с тем, что говорю, пока я сама как следует не разобралась, что же, собственно, происходит. В ушах у меня всё ещё звучали мамины слова: «Не доверяй никому. Даже собственным чувствам». Но кому‑то же мне нужно излить душу? А кому довериться в такой ситуации, как не собственному дедушке? Я решила рискнуть:

– У меня не получится передать привет Люси и Полу. Они украли хронограф и вместе с ним прыгнули в прошлое.

– Что? – глаза Лукаса расширились от удивления. – Зачем они это сделали? Не могу поверить. Они бы не… Когда это случилось?

– В 1994‑ом, – сказала я, – в том же голу родилась я.

– В 1994‑ом Люси исполнится восемнадцать, а Полу – двадцать, – сказал Лукас, скорее себе, чем мне. – Значит, через два года. Потому что сейчас ей шестнадцать, а ему восемнадцать, – он виновато улыбнулся. – Я имею в виду не сейчас в нашем времени, а сейчас в том году, откуда они прибывают на элапсацию.

– Последние несколько ночей я практически не сплю. Поэтому сейчас у меня такое чувство, будто мой мозг превратился в рулон сахарной ваты, – сказала я, – да и с математикой у меня всегда были проблемы.

– Но ведь Люси и Пол… то, что ты рассказываешь, никак не может быть правдой. Они бы никогда не совершили такой безрассудный поступок.

– И всё‑таки они это сделали. Я думала, ты сможешь объяснить мне, зачем им это понадобилось. В моём времени все пытаются убедить меня в том, что они… плохие. Или сумасшедшие. Или и то, и другое. Как бы там ни было, все твердят, что они очень опасные ребята. Когда мы виделись с Люси, она велела расспросить тебя о зелёном всаднике.

Лукас смотрел на меня с недоумением.

– Ты виделась с Люси? Только что ты сказала, что они пропали в год твоего рождения.

Он задумался.

– Но если они забрали хронограф с собой, как ты вообще можешь путешествовать во времени?

– Мы встретились в 1912 году у леди Тилни. А насчёт хронографа: существует ещё и второй экземпляр, именно им пользуются хранители в нашем времени.

– Леди Тилни? Она умерла четыре года назад. А второй хронограф не работает.

Я вздохнула.

– Теперь работает. Послушай, дедушка, – при этих словах Лукас вздрогнул, – мне всё это кажется ещё более запутанным, чем тебе, потому что всего пару дней назад я ни малейшего понятия не имела об этом безобразии. И я ничего не могу тебе объяснить. Абсолютно. Меня просто отправили сюда на элапсацию. Что за дурацкое слово, я даже не знаю, как оно пишется. Вчера я услышала его в первый раз. И вообще, это моё третье путешествие во времени, которое происходит под контролем хронографа. Перед тем, как меня привели в Ложу, я три раза прыгнула сама по себе, о чём, кстати, у меня остались не самые приятные воспоминания. Вообще‑то все считали, что ген путешественника во времени унаследовала Шарлотта, потому что именно она родилась в правильный день. Но мама подделала дату моего рождения. Поэтому не я, а Шарлотта ходила на танцы, зубрила всё о чуме и короле Георге, именно она умеет фехтовать и играть на фортепиано, а еще у неё были эти, как их там, уроки тайноведения. Но что они там проходили, я понятия не имею, – чем больше я говорила, тем быстрее одно за другим вылетали слова. – В общем, ничего я не знаю, кроме того минимума, который мне удалось услышать. Честно говоря, эти обрывки информации ничего не прояснили, даже наоборот, запутали. С тех пор, как всё это началось, у меня даже не было времени, чтобы перевести дух и обдумать, что же со мной происходит. Лесли всё поискала в Гугле, но мистер Уитмен отобрал у нас папку с материалами, хотя я с ними всё равно не очень разобралась. Кажется, все ожидали от меня чего‑то особенного и теперь очень разочаровались.

– «Магией ворона он окрылён, победным аккордом замкнёт круг времён», – пробормотал Лукас.

– Вот, о чём я и говорю, магия ворона, тыры‑пыры… Нет у меня никаких суперспособностей. Граф Сен‑Жермен пытался меня задушить, хотя он стоял довольно далеко, а в голове у меня при этом раздавался его голос. Потом на нас напали какие‑то трое мужчин в Гайд‑Парке, у них были пистолеты и шпаги. Одного из них мне пришлось заколоть, потому что иначе он убил бы Гидеона… и этот Гидеон, он такой… – чтобы продолжать тираду, я набрала в лёгкие побольше воздуха: – Он такой противный. Обращается со мной, как с грязью. А сегодня утром он поцеловал Шарлотту, да, просто в щёку, но ведь это тоже что‑то значит. Что бы там ни говорили, мне нельзя было позволять ему целовать меня, а сначала следовало бы спросить об отношениях с Шарлоттой. И вообще, мы знакомы всего пару дней, но вдруг всё… всё завертелось так быстро… и все уверены, что это я рассказала Люси и Полу, когда именно мы окажемся у леди Тилни, ведь нам нужна её кровь, но Люси и Полу она нужна не меньше. А ещё им необходимо заполучить кровь Гидеона и мою, тогда их круг замкнётся. И никто не удосужился мне объяснить, что же случится, когда кровь всех путешественников во времени будет считана в хронографе. Иногда мне кажется, они и сами не в курсе. А я же должна спросить тебя о зелёном всаднике, так сказала Люси.

Лукас крепко зажмурился, пытаясь, наверное, разобраться в моём неконтролируемом потоке слов.

– Даже не представляю, что это за зелёный всадник, – сказал он. – Мне жаль, но я никогда о нём раньше не слышал. Может, это название какого‑то фильма? Почему ты не спросишь меня об этом в 2011‑ом?

Я испуганно посмотрела ему в глаза.

– О, понимаю, – поспешно сказал Лукас. – Ты не можешь этого сделать в своём времени, потому что я, наверное, давно умер, а, может быть, ослеп, оглох и прозябаю в каком‑нибудь доме для престарелых. Нет‑нет, спасибо, об этом мне знать не обязательно.

На этот раз я не смогла сдержаться, и слёзы градом покатились из моих глаз.

Целых полминуты, а то и дольше, я горько‑горько ревела, потому что, как ни странно это звучит, вдруг почувствовала, что до сих пор скучаю по дедушке.

– Я тебя очень сильно любила, – сказала я наконец.

Лукас протянул мне носовой платок и посмотрел на меня с сочувствием.

– Ты уверена? Что‑то я не очень люблю детей, они иногда так действуют на нервы… Но ты, возможно, была особенным ребёнком, очень милым. Наверняка.

– Да, так и было. Но ты был добр ко всем детям без исключения, – я громко высморкалась. – Даже к Шарлотте.

Некоторое время мы молчали. Затем Лукас достал из кармана часы и сказал:

– Сколько у нас ещё времени?

– Они послали меня ровно на два часа.

– Не очень‑то много. Но мы с тобой проговорили уже слишком долго, – он встал. – Я возьму ручку и бумагу, и мы попробуем немного упорядочить весь этот хаос. А ты лучше оставайся тут и никуда не ходи.

Я кивнула. Когда Лукас ушёл, я всё ещё смотрела вперёд, уткнувшись лицом в собственные ладони. Он был прав, именно сейчас важно сохранять спокойствие.

Кто бы мог поверить, что мне доведётся ещё хоть раз в жизни увидеться с дедушкой?

О чём мне следует ему рассказать, а о чём лучше умолчать? В панике я пыталась также сообразить, что же мне самой стоит спросить. Вообще‑то, он был моим единственным союзником, вот только наше время не совпадало. Неужели из этого 1948‑го он сможет приблизить меня к ответу хоть на один из этих мрачных вопросов?

Лукас всё не появлялся. Каждая минута, проведённая в ожидании, усиливала мои сомнения.

А вдруг он соврал, и сейчас сюда ворвутся Люси и Пол с большим ножом, чтобы взять мою кровь? Наконец, я встала и в панике принялась искать какой‑нибудь предмет, который сгодился бы для самозащиты. В углу валялась доска с ржавым гвоздём посередине, но как только я её подняла, дерево раскрошилось под моими пальцами. В тот же миг дверь отворилась, и в подвал снова вошёл мой юный дедушка с блокнотом под мышкой и бананом в руке.

Я облегчённо вздохнула.

– Вот, держи, подкрепись, – Лукас бросил мне банан, взял ещё один стул, поставил его между двумя другими и положил на него блокнот.

– Прости, что я так долго. Мне на пути попался этот жуткий Кеннет де Виллер. Терпеть не могу де Виллеров, они так и норовят всюду сунуть свой любопытный нос, всё‑то им хочется держать под контролем, всем управлять. Вдобавок, де Виллеры всегда уверены, что они абсолютно правы в любой ситуации!

– Точно сказано, – пробормотала я.

Лукас потёр запястье правой руки.

– Тогда давай приступим, внучка. Ты – Рубин, двенадцатая в Кругу. Алмаз из рода де Виллеров родился на два года раньше тебя. В твоём времени ему должно быть примерно девятнадцать. Как его зовут, ты говоришь?

– Гидеон, – сказала я, и на душе у меня сразу потеплело, просто от того, что я произнесла его имя.

– Гидеон де Виллер, – рука Лукаса заскользила по бумаге. – И он такой же неприятный тип, как и все де Виллеры, но ты его поцеловала, насколько я понял, так? Не слишком ли ты маленькая для таких вещей?

– Скорее наоборот, – ответила я. – В нашем классе все девчонки уже пьют таблетки.

Ну, то есть, почти все, за исключением Аишани, Пегги и Кейсси Кларк. Но Аишани из консервативной индийской семьи, родители убьют её, даже если она только посмотрит на какого‑то мальчика. Пегги, кажется, больше увлекается девочками. А Кейсси пока что вся в прыщах, но, надеюсь, все угри когда‑нибудь сойдут, и тогда она сразу же станет более дружелюбной и перестанет бурчать: «Чего вылупился?!», хотя пока что она именно так себя и ведёт, только лишь какой‑нибудь мальчик осмелится глянуть в её сторону.

– О, Шарлотта тоже о сексе не помышляет. Поэтому Гордон Гельдерман называет её нашей Снежной Королевой. Но у меня теперь возникли большие сомнения, подходит ли ей такая кличка… – я заскрежетала зубами, потому что перед моими глазами снова всплыла отчётливая картинка: Шарлотта смотрит на Гидеона, и наоборот. Ведь если задуматься, как быстро Гидеону пришла мысль меня поцеловать, а именно – через два дня после нашего знакомства, даже представлять не хочется, что могло произойти между ним и Шарлоттой за четыре года тесного общения.

– Что за таблетки такие? – спросил Лукас.

– В смысле? – о Боже, у них в 1948‑ом из всех противозачаточных средств только презервативы из коровьей кишки, и то, если повезёт.

Но мне об этом знать не обязательно.

– Что‑то мне не хочется говорить с тобой о сексе, дедуля, правда, давай сменим тему.

Лукас покачал головой.

– А мне не хочется слышать из твоих уст это слово. Я не имею в виду слово дедуля.

– Ладно, – я принялась за банан, а Лукас что‑то написал в свой блокнот. – Как же вы его называете тогда?

– Что называем?

– Секс?

– Мы об этом не разговариваем, – сказал Лукас и ещё ниже склонился над блокнотом. – По крайней мере, не с шестнадцатилетними девушками. Итак, продолжим: Люси и Пол украли хронограф прежде, чем в него внесли кровь двух последних путешественников во времени. Затем хранители решили использовать второй хронограф, но тогда предстоит собрать кровь остальных путешественников.

– Не всех. Гидеон разыскал почти каждого из них и взял кровь. Не хватает только леди Тилни и Опала, Элизы какой‑то, забыла её фамилию.

– Элани Бёргли, – сказал Лукас. – Она была придворной дамой Елизаветы Первой и в восемнадцать лет умерла от лихорадки.

– Ага. Ну, и плюс кровь Люси и Пола, конечно. Поэтому мы охотимся за их кровью, а они – за нашей, если я всё правильно поняла.

– То есть, сейчас существуют два хронографа, с помощью которых можно завершить Круг Двенадцати? Невероятно!

– Что случится, когда Круг замкнётся?

– Тогда раскроется тайна! – торжественно сказал Лукас.

– Ну вот опять! Только не начинай, – я рассерженно махнула головой. – Может, скажешь что‑нибудь более конкретное?

– В пророчестве говорится, что орёл взлетит, человечество преодолеет болезни и смерть, и начнётся новая эра.

– Угу, – сказала я таким же растерянным тоном. – Значит, всё будет хорошо, да?

– Даже очень хорошо. Эти события продвинут человечество далеко вперёд. Для того чтобы исполнилось пророчество, граф Сен‑Жермен основал ложу хранителей. Среди членов ложи – самые влиятельные и умные люди из многих стран. Мы все хотим одного: сохранить тайну, чтобы в назначенный час она спасла этот мир.

Ура! Кажется, что‑то проясняется. В его словах, по сравнению со всеми предыдущими объяснениями, было хоть немного конкретики.

– Но почему же Люси и Пол не хотят, чтобы Круг замкнулся?

Лукас вздохнул.

– Понятия не имею. Когда вы встречались, говоришь?

– В 1912 году, – сказала я, – в июне, двадцать второго числа. Или двадцать четвёртого. Что‑то я не запомнила, – чем старательнее я вспоминала, тем больше сомневалась.

– Хотя, может, и двенадцатого. Число было чётное, это точно. Восемнадцатого? В любом случае, был вечер. Леди Тилни накрыла стол, потому что как раз пришло время пить чай, – затем до меня дошло, что я только что натворила. Я в отчаянии закрыла рот руками. – Ой!

– Что случилось?

– Я же тебе только что всё выложила, и поэтому Люси и Пол узнают, когда и где мы появимся. Так что предатель, вообще‑то, ты, а не я. Хотя это, в сущности, всё равно.

– Что? О нет! – Лукас энергично затряс головой. – Я этого не сделаю. Я вообще ничего им о тебе не скажу – это было бы безрассудством с моей стороны! Представляешь, что будет, если завтра я сообщу им, что они скоро украдут хронограф и с его помощью убегут в прошлое. Да они умрут на месте, оба! Прежде чем сообщать человеку какие‑нибудь факты из будущего, нужно как следует подумать, ты меня поняла?

– Ну, может, ты и не расскажешь им об этом завтра, но у тебя впереди ещё много лет, – я задумчиво жевала банан, – хотя… в какое время они решили убежать? Почему не в это? Здесь у них хотя бы один друг – ты. А вдруг ты просто меня обманываешь, и они тут за дверью, только и ждут, чтобы ворваться и взять мою кровь?