О том, что есть в человеке искусственного, и о духе времени

 

Вы уже знаете этих двух молодых людей внешне (кстати фамилия мужчины – Бичемел, а девушку зовут Джесси Милтон); слышали их разговор; теперь они едут к Хэзлмиру бок о бок (но не слишком близко друг к другу, храня напряженное молчание), и эта совершенно ненужная глава посвящена тем любопытным совещательным комнаткам в их мозгу, где заседают их побуждения и выносится приговор их поступкам.

Но сначала скажем несколько слов о париках и вставных зубах. Какой‑то шутник, исходя из того, что количество лысых и подслеповатых людей все увеличивается, сделал вывод о том, какое странное будущее ждет человеческую поросль. В наши дни человек, заявил он, к сорока или пятидесяти годам теряет волосы – и вместо них мы даем ему парик; он усыхает – и мы восполняем недостатки его фигуры с помощью ваты; у него выпадают зубы – извольте: к его услугам искусственные челюсти и золотые коронки. Человек потерял руку или ногу – в его распоряжении чудесная новая искусственная конечность; получил несварение желудка – существует искусственный желудочный сок, желчь, панкреатин, в зависимости от надобности. Цвет лица также может быть заменен; очки подправляют ослабевшее зрение; в глохнущее ухо вставляется незаметная искусственная перепонка. Так этот шутник прошелся по всему нашему организму и придумал фантастическое существо, состоящее из кусочков и заплаток, некое подобие человека с незначительной крупицей живой плоти, сокрытой где‑то в глубине. Вот, утверждал он, что нас всех ждет.

Насколько можно подменить живой организм искусственным – эта проблема не должна нас сейчас интересовать. Но дьявол устами мистера Редьярда Киплинга утверждал, что применительно к некоему Томлинсону такая подмена была совершена по крайней мере в том, что касалось души. Когда‑то у людей были простые души, желания такие же неискусственные, как глаза, немного здравой филантропии, немного здравого стремления к продолжению рода, чувство голода, вкус к хорошей жизни, вполне благопристойное тщеславие, здоровая, приносящая удовлетворение воинственность, и так далее. Теперь же нас годами учат и воспитывают, а потом мы годами читаем и читаем какие‑то нудные, раздражающие деловые бумаги. Нас со всех сторон окружают гипнотизеры‑писатели, гипнотизеры‑педагоги и проповедники и гипнотизеры‑журналисты. Сахар, который вы едите, говорят они, приготовлен из чернил – и мы тотчас отвергаем его с безграничным отвращением. В темном напитке неоплатного труда без надежды на вознаграждение, узнаем мы, заключено Подлинное Счастье, – и мы пьем его с неизменным удовольствием. Ибсен, говорят они, скучен сверх всякой меры, – и мы начинаем зевать и потягиваться, что есть мочи. Простите, вдруг заявляют они, Ибсен глубок и великолепен, – и мы наперебой друг перед другом восторгаемся им. И вот если мы вскроем черепные коробки наших двух молодых людей, мы нигде не обнаружим ни единого прямого побуждения; обнаружим мы не столько душу, сколько искусственную оболочку. Дух времени, благоприобретенные идеи, дешевую смесь прекрасных, но путаных представлений. Девушка решила Жить Самостоятельной Жизнью, – фраза, которую вы, возможно, уже слышали; мужчина же одержим довольно извращенным желанием быть циником, натурой артистической и невозмутимой. Кроме всего прочего, он надеется пробудить в девушке Страсть. Из учебников, которые он проштудировал, он знает, что Страсть должна пробудиться. Он знает также, что девушка восхищается его талантом, но не подозревает, что она вовсе не восхищается формой его головы. Он видный лондонский критик, они встретились в доме ее мачехи, известной романистки, и вы уже видели, как они вместе отправились на поиски Приключений. Оба переживают сейчас первую стадию раскаяния, во время которой, как вы, очевидно, знаете по собственному опыту, человек стискивает зубы и говорит: «Не отступлюсь».

События, как видите, развиваются у них не гладко, и они продолжают свой путь хоть и вместе, но почти не общаясь друг с другом, что не сулит ничего хорошего для нормального развития Приключения. Он понял, что поторопился. Но считает, что тут задета его честь, и, хотя с его наряда романтического злодея несколько пооблетела позолота, все‑таки замышляет новую атаку.

А девушка? Она еще не пробудилась. Поступки ее заимствованы из книг, написанных случайным сборищем авторов – романистов, биографов – на чистой странице ее неопытности. Она окутана искусственной оболочкой, которая в любую минуту может лопнуть, высвободив скрывающегося под ней человека. Она все еще находится на уровне школьницы, которой разговорчивый старик кажется интереснее застенчивого юноши, а карьера крупного математика или, скажем, редактора ежедневной газеты представляется пределом мечтаний для любой честолюбивой девушки. Бичемел обещал помочь ей достигнуть этого положения наиболее быстрым путем, и вдруг – извольте: он говорит какие‑то непонятные слова о любви, смотрит на нее в высшей степени странно, а один раз – и это был самый серьезный его проступок – даже пытался ее поцеловать. Правда, он извинился. Как видите, она до сих пор не понимает, что попала в сложный переплет.

 

Встреча в Мидхерсте

 

Мы оставили мистера Хупдрайвера у двери небольшого заведения, где можно было выпить чаю, купить табаку или игрушку. Пусть не думает читатель, что я увлекаюсь совпадениями, когда узнает, что рядом с дверью миссис Уордор – так звали быстроглазую старушку, у которой остановился мистер Хупдрайвер, – была дверь «Гостиницы ангела», где в тот вечер, когда мистер Хупдрайвер достиг Мидхерста, находились «мистер» и «мисс Бомонт» – наши Бичемел и Джесси Милтон. Право же, тут нет ничего удивительного, ибо для человека, едущего через Гилдфорд, выбор дороги на юг весьма ограничен: можно поехать через Питерсфилд в Портсмут или через Мидхерст в Чичестер; кроме этих двух шоссе, есть еще только две проселочные дороги на Петуорс и Палборо и пересекающая их дорога на Брайтон. И если въехать в Мидхерст с севера, на пути неизбежно попадется разверстый зев «Гостиницы ангела», готовый поглотить наиболее респектабельных велосипедистов, в то время как добродушный чайник миссис Уордор привлечет тех, чьи капиталы исчисляются в мелкой монете. Но людям, незнакомым с сэссекскими дорогами, – а к ним‑то и принадлежат три действующих лица нашего рассказа, – такое столкновение не казалось неизбежным.

Бичемел, подтягивавший после обеда цепь своего велосипеда во дворе «Гостиницы ангела», первым обнаружил, что они снова вместе. Он увидел, как Хупдрайвер, пуская облака табачного дыма, медленно вышел из ворот и направился вверх по улице. Черные тучи смутного беспокойства, успевшие несколько рассеяться за день, вновь окутали Бичемела и быстро сгустились во вполне определенное подозрение. Он сунул отвертку в карман и вышел через арку на улицу, чтобы немедленно все выяснить, ибо он всегда гордился своей решимостью. Хупдрайвер прогуливался, и они столкнулись лицом к лицу.

Вид соперника вызвал у Хупдрайвера одновременно отвращение и смех, и на какое‑то мгновение он перестал испытывать к нему враждебность.

– А‑а, опять мы с вами встретились! – сказал он и фальшиво рассмеялся над такой прихотью фортуны.

Но тот, другой человек в коричневом, преградил мистеру Хупдрайверу путь и в упор посмотрел на него. Затем на лице его появилось выражение зловещей любезности.

– Для вас, конечно, не будет открытием, – спросил он чрезвычайно учтиво, – если я скажу, что вы преследуете нас?

Мистер Хупдрайвер в силу каких‑то непонятных причин сдержался и не стал по обыкновению сразу же оправдываться. Ему захотелось досадить тому, другому в коричневом, и на память ему весьма кстати пришла фраза, которую в своих мысленных диалогах с этим человеком он не раз произносил.

– С каких это пор, – начал мистер Хупдрайвер, и тут дыхание у него перехватило, но он все же храбро продолжал: – с каких это пор графство Сэссекс стало вашей собственностью?

– Позволю себе заметить, – заявил тот, другой в коричневом, – что я возражаю, то есть мы возражаем не только против того, что вы вечно торчите у нас на глазах. Говоря откровенно, вы, видимо, следуете за нами с какой‑то целью?

– Если это вам не по душе, – сказал мистер Хупдрайвер, – вы можете в любую минуту повернуть и возвратиться туда, откуда приехали.

– Ага! – сказал тот, другой в коричневом. – Вот мы и договорились. Я так и думал.

– В самом деле? – переспросил мистер Хупдрайвер, ничего не понимая, но храбро бросаясь навстречу неизвестности. Куда клонит этот человек?

– Понятно, – сказал тот, другой. – Понятно. Вообще‑то я подозревал… – Он вдруг стал удивительно дружелюбным. – Можно вас… На несколько слов… Надеюсь, вы могли бы уделить мне десять минут?

В голове мистера Хупдрайвера возникли разные до» гадки. За кого этот человек принимает его? Действительность превосходила все его вымыслы. Он не сразу нашелся, что сказать. Потом его осенила подходящая фраза:

– Вы хотите мне что‑то сообщить?

– Назовем это так, – сказал тот, другой в коричневом.

– Я могу уделить вам десять минут, – с величайшим достоинством произнес мистер Хупдрайвер.

– В таком случае пойдемте, – сказал тот, другой в коричневом, и они медленно пошли вниз по Северной улице в направлении начальной школы. С полминуты оба молчали. Тот, другой, нервно поглаживал усы. В мистере Хупдрайвере проснулась обычная склонность драматизировать события. Он не вполне понимал, какая ему выпала роль, но она явно была мрачной и таинственной. Доктор Конан‑Дойль, Виктор Гюго и Александр Дюма были в числе авторов, которых он читал, и читал он их не зря.

– Я буду говорить с вами откровенно, – сказал тот, другой, в коричневом.

– Откровенность – всегда наилучший путь, – оказал мистер Хупдрайвер.

– Итак, кто, черт побери, поставил вас на это дело?

– Поставил меня на это дело?

– Не валяйте дурака. Кто вас нанял? На кого вы работаете?

– Видите ли, – смущенно пробормотал мистер Хупдрайвер. – Нет! Я не могу сказать.

– Вы в этом уверены? – Тот, другой в коричневом, многозначительно посмотрел на свою руку, и мистер Хупдрайвер, машинально проследив за его взглядом, увидел желтый металлический ободок кошелька, блеснувший в полутьме. Надо сказать, что младший приказчик стоит выше таких вещей, как чаевые, но лишь незначительно выше, и потому обладает на этот счет особой чувствительностью.

Мистер Хупдрайвер вспыхнул, и глаза его метнули молнии, встретив взгляд того, другого человека в коричневом.

– Уберите это! – сказал он, останавливаясь и глядя прямо в лицо искусителю.

– Что? – удивленно спросил тот, другой в коричневом. – Что вы сказали? – повторил он, но кошелек все же спрятал в карман.

– Вы что, считаете, что меня можно подкупить? – спросил мистер Хупдрайвер, воображение которого быстро дорисовало то, чего он не понял. – Черт побери! Теперь я в самом деле буду преследовать вас…

– Дорогой сэр, – сказал тот, другой в коричневом, – прошу извинить меня. Я вас не понял. Я в самом деле прошу меня извинить. Пройдемтесь еще немного. В вашей профессии…

– Что вы имеете против моей профессии?

– Ну, как вам сказать… Есть сыщики низшего класса – те, которые занимаются слежкой. Это целая категория людей… Частный розыск… Я принял вас… надеюсь, вы меня извините за эту, в общем‑то вполне естественную, ошибку. Благородные люди не так часто встречаются в жизни – в любой области.

К счастью для мистера Хупдрайвера, в Мидхерсте летом не зажигают фонарей, иначе фонарь, мимо которого они в эту минуту проходили, сослужил бы ему плохую службу. Он и так вынужден был схватиться за усы и потянуть их изо всей силы, чтобы скрыть бешеный взрыв веселости, неодолимый приступ смеха, который душил его. Он сыщик! Даже в полумраке Бичемел заметил, что собеседник его давится от смеха, но он приписал это впечатлению, какое произвело на того выражение «благородные люди».

«Ничего, он еще одумается, – сказал‑себе Бичемел. – Просто хочет набить себе цену, чтоб получить пять фунтов».

Он кашлянул.

– Не понимаю, что вам мешает сказать, кто ваш наниматель?

– Не понимаете? Зато я понимаю.

– Давайте ближе к делу, – решил попытать счастья Бичемел. – Я хочу поставить перед вами главный вопрос, в котором, так сказать, вся загвоздка. Если не хотите, можете мне не отвечать. Но, думается, не будет большой беды, если я скажу вам, что именно мне хотелось бы знать. Вам поручено следить за мной… или за мисс Милтон?

– Нет, я не болтун, – сказал мистер Хупдрайвер, наслаждаясь тем, что он не выдает тайны, которой и сам не знает. Мисс Милтон! Значит, вот как ее зовут. Может быть, этот человек еще что‑нибудь скажет о ней. – Напрасно стараетесь. Больше вам ничего от меня не угодно? – спросил мистер Хупдрайвер.

Бичемел весьма высоко ставил свои дипломатические способности. Он решил добиться успеха, сыграв на доверии.

– По‑моему, только два человека заинтересованы в том, чтобы следить за развитием этой истории.

– Кто же второй? – спокойно спросил мистер Хупдрайвер, с большим трудом, однако, сохраняя самообладание. «Кто второй», – это просто блестяще, решил он про себя.

– Моя жена и ее мачеха.

– И вы хотите знать, которая из них…

– Да, – сказал Бичемел.

– Ну и спросите у них самих, – произнес мистер Хупдрайвер, внутренне ликуя и восхищаясь своей находчивостью. – Спросите у них самих.

Подумав, что от него ничего не добьешься, Бичемел собрался было уйти. Но потом решил сделать еще одну попытку.

– Я бы дал пять фунтов, чтобы узнать истинное положение дел, – сказал он.

– Я же сказал вам, чтобы вы об этом и не заикались! – угрожающим тоном заявил мистер Хупдрайвер. И прибавил доверительно, но загадочно: – Видно, вы еще не поняли, с кем имеете дело. Но ничего, поймете!

Он говорил так убежденно, что сам чуть ли не поверил в существование своего сыскного бюро в Лондоне, конечно, на Бэйкер‑стрит.

На этом разговор окончился. Бичемел, весьма встревоженный, пошел назад в гостиницу. «Черт бы побрал этих сыщиков!» Такого оборота он никак не ожидал. А Хупдрайвер, выпучив глаза, недоуменно улыбаясь, спустился к мельничной запруде, где вода блестела в лунном свете, постоял некоторое время в задумчивости у парапета моста, бурча что‑то насчет Частного Розыска и тому подобных вещей, повернулся и с таинственностью, отражавшейся даже в походке, двинулся к городу.

 

 

Мистер Хупдрайвер возликовал – внешне это выразилось в том, что он поднял брови и протяжно, но негромко свистнул. На какое‑то время он забыл про слезы Юной Леди в Сером. Началась новая игра – игра всерьез. И мистер Хупдрайвер выступал тут как Частный Детектив, настоящий Шерлок Холмс, держащий этих двух людей «под наблюдением». Он немедленно пошел обратно, пока не оказался напротив «Гостиницы ангела»; там он постоял минут десять, разглядывая здание и наслаждаясь непривычным сознанием того, что он такой удивительный, таинственный и страшный человек. В его голове все сразу стало на свои места. Конечно, он по какому‑то наитию принял облик велосипедиста и, чтобы не упустить беглецов, схватил первую попавшуюся рухлядь. «Денег на расходы не жалеть».

Затем он попытался осмыслить то, что стало ему известно. «Моя жена». – «Ее мачеха!» Тут ему вспомнились заплаканные глаза девушки. И его захлестнула волна гнева, удивившая его самого и мгновенно смывшая с него личину сыщика, так что он вновь превратился просто в мистера Хупдрайвера. Тот человек в коричневом, с его самоуверенным видом и пятью фунтами (черт бы его побрал!), явно затевает что‑то недоброе, иначе чего бы ему бояться слежки. Он женат! И она вовсе не сестра ему. Мистер Хупдрайвер начал кое‑что понимать. Ужасное подозрение родилось у него. Надо надеяться, дело еще не дошло до этого. Он сыщик – он все узнает. Но как? Он начал придумывать всевозможные планы, которые поочередно представлял на собственное утверждение. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы решиться войти в бар «Ангела».

– Пожалуйста, лимонаду и пива, – сказал мистер Хупдрайвер.

Он прочистил горло.

– Мистер и миссис Болонг не здесь остановились?

– Джентльмен и молодая леди на велосипедах?

– Да, довольно молодые – муж и жена.

– Нет, – сказала буфетчица, разговорчивая особа внушительных размеров. – Мужа и жены у нас нет. Но есть мистер и мисс Бомонт. – Для точности она произнесла фамилию по слогам. – Вы уверены, молодой человек, что не спутали фамилию?

– Совершенно уверен, – ответил мистер Хупдрайвер.

– Бомонты здесь есть, но этих – как вы их назвали?

– Болонги, – сказал мистер Хупдрайвер.

– Нет, никаких Болонгов здесь нет, – сказала буфетчица и, взяв вымытый стакан, начала вытирать его. – Сначала я подумала, что вы спрашиваете про Бомонтов – фамилии‑то схожие. Они тоже едут на велосипедах?

– Да. Они сказали, что, очевидно, будут в Мидхерсте к вечеру.

– Ну, может, они скоро и приедут. Бомонты тут есть, а вот Болонгов нет. Вы уверены, что вам нужны не Бомонты?

– Наверняка, – заверил ее мистер Хупдрайвер.

– Забавно, что фамилии такие схожие. Я подумала, может…

Так они потолковали какое‑то время, и мистер Хупдрайвер с искренней радостью убедился, что подозрения его неосновательны. Буфетчица, удостоверившись, что на лестнице никто не подслушивает, сообщила ему некоторые подробности о молодой паре, остановившейся наверху. Она намекнула, что костюм молодой леди оскорбил ее скромность, а мистер Хупдрайвер шепотом сострил на этот счет, отчего буфетчица кокетливо пришла в ужас.

– Пройдет годика два, и уже никто не отличит, где мужчина, а где женщина, – заметила она. – А как эта молодая леди ведет себя! Слезла с машины, сунула ее своему спутнику, чтоб поставил у тротуара, а сама прямо сюда. «Мы с братом, – говорит, – хотим остановиться здесь на ночь. Брату все равно, какая у него будет комната, а мне нужна комната с хорошим видом, если у вас такая есть». Так и сказала! Тут он влетел сюда и уставился на нее. А она говорит: «Я уже условилась насчет комнат». А он ей: «Тьфу, черт!» Так и сказал. Представляю себе, что бы мой братец сказал, если б я вздумала так им командовать.

– Думаю, и командуете, – сказал мистер Хупдрайвер, – если по правде‑то.

Буфетчица опустила глаза, улыбнулась и покачала головой, поставила вытертый стакан, взяла другой и стряхнула с него капли воды в маленькую цинковую раковину.

– Хороша она будет под венцом, – заметила буфетчица. – Так и пойдет, как говорится, в невыразимых? Подумать только, какие теперь стали девушки.

Такое пренебрежительное отношение к Юной Леди в Сером едва ли могло прийтись по вкусу Хупдрайверу.

– Мода, – сказал он, беря сдачу, – мода – это для вас, женщин, все, так оно всегда было. Через годик‑другой вы сами станете носить брюки.

– Да уж, хорошо они будут выглядеть на моей фигуре, – заметила буфетчица, хихикнув. – Нет, я за модой не гонюсь. Слава богу, нет! Мне бы все казалось, будто на мне нет ничего, будто я забыла надеть… Ну да ладно. Что‑то я разболталась. – Она резко поставила стакан. – Видно, вкусы у меня старомодные, – сказала она и пошла вдоль бара, мурлыча себе что‑то под нос.

– Только не у вас, – возразил мистер Хупдрайвер. И, встретившись с ней взглядом, учтиво улыбнулся, приподнял кепи и пожелал ей спокойной ночи.

 

 

Вслед за этим мистер Хупдрайвер вернулся в комнатку с окном в свинцовом переплете, где он обедал и где теперь была приготовлена для него удобная постель; он присел на сундук возле окна и, глядя на луну, поднимавшуюся над блестящей крышей дома священника, попытался собраться с мыслями. В каком вихре неслись они вначале! Был одиннадцатый час, и почти все жители Мидхерста уже лежали в постели; кто‑то в конце улицы пиликал на скрипке; время от времени запоздалый горожанин спешил домой, пробуждая своими шагами эхо, да в саду священника деловито чирикал коростель. На темно‑синем небе, там, где еще остались отсветы заката, вырисовывался черный силуэт холма, и бледная луна безраздельно, если не считать двух‑трех желтых звездочек, господствовала на небосводе.

Вначале мысли мистера Хупдрайвера носили кинетический характер: он думал о действиях, а не об отношениях. Перед ним был злодей и его жертва, и мистеру Хупдрайверу выпало на долю принять участие в игре. Он женат. Знает ли‑она об этом? Мистер Хупдрайвер ни минуты не думал о ней плохо. Простодушные люди разбираются в вопросах морали намного лучше, чем высокообразованные господа, которые начитались и наразмышлялись до того, что всякий ум потеряли. Он слышал ее голос, видел открытый взгляд ее глаз, и она плакала – этого было вполне достаточно. Он еще не все уяснил себе как следует. Но уяснит. А этот ухмыляющийся тип – свинья, и это – самое мягкое для него слово. Мистеру Хупдрайверу вспомнился чрезвычайно неприятный инцидент у железнодорожного моста. «Мы вас больше не задерживаем, благодарю вас, – вслух произнес сквозь зубы мистер Хупдрайвер неестественным, презрительным тоном, который, как ему казалось, точно воспроизводил голос Бичемела. – Ах ты нахал! Ничего, я еще с тобой поквитаюсь. Он боится нас, сыщиков, голову даю на отсечение». (Если бы миссис Уордор оказалась за дверью и услышала его слова, – тем лучше!)

Некоторое время он изобретал способы мести и наказания для злодея, – большей частью физически неосуществимые: вот Бичемел, шатаясь, падает навзничь от удара внушительного, но, по правде сказать, не очень сильного, кулака мистера Хупдрайвера; вот тело Бичемела – 5 футов 9 дюймов – поднято в воздух, и оно извивается и корчится под страшными ударами хлыста. Эти мечты были столь приятны, что остроносое лицо мистера Хупдрайвера при свете луны словно преобразилось. При взгляде на него вспоминалась широко известная картина «Пробуждение души», – столь сладостен был владевший им экстаз. Наконец, удовлетворив свою жажду мести шестью или семью отчаянными драками, дуэлью и двумя зверскими убийствами, он мысленно вновь занялся Юной Леди в Сером.

Смелая она все‑таки девушка. Он вспомнил, как ему рассказывала про нее буфетчица в «Гостинице ангела». И мысли его перестали нестись стремительным потоком, а уподобились гладкому зеркалу, в котором она отражалась предельно ясно и четко. Никогда в жизни не встречал он такой девушки. Разве можно представить себе эту толстуху‑буфетчицу одетой, как она! Он презрительно рассмеялся. Он сравнил цвет ее лица, ее живость, ее голос с Юными Леди‑Труженицами, с которыми его объединяла общая участь. Даже в слезах она была прекрасна, а ему казалась еще прекраснее оттого, что слезы делали ее мягче, слабее, не такой неприступной. До сих пор слезы были связаны в его представлении с мокрым бледным лицом, покрасневшим носом и растрепанными волосами. Приказчик – в некотором роде знаток слез, ибо слезы – обычная реакция Юных Леди‑Тружениц, когда им сообщают, что по тем или иным причинам в их услугах больше не нуждаются. А она – другое дело, она умеет плакать и – черт возьми! – умеет улыбаться. Уж он‑то знает. И, внезапно перейдя от мечтательного состояния к готовности действовать, он заговорщически улыбнулся сморщенной бледной луне.

Трудно сказать, сколько времени размышлял так мистер Хупдрайвер. Кажется, довольно долго, прежде чем им овладела жажда действия. Он вспомнил, что призван «наблюдать» и что завтра ему предстоит немало хлопот. Сыщики всегда делают какие‑то пометки, поэтому он достал свою записную книжку. Держа ее в руках, он снова задумался. Сказал ли ей этот тип, что за ними следят? Если да, то станет ли она, как и он, стремиться поскорее уехать отсюда? Надо быть начеку. Если удастся, хорошо бы поговорить с ней. Сказать коротко, но многозначительно: «Я ваш друг – доверьтесь мне!» Ему пришло в голову, что завтра беглецы могут встать спозаранок и удрать. Тут он взглянул на часы и обнаружил, что уже половина двенадцатого. «Боже мой! – воскликнул он про себя. – Как бы мне не проспать!» Он зевнул и поднялся. Ставни не были закрыты, и он еще отдернул ситцевую занавеску, чтобы солнце утром ударило ему в глаза, повесил свои часы на видном месте – на крюк для котелка – и, сев на кровать, принялся раздеваться. Некоторое время он лежал, размышляя о чудесных возможностях, которые откроются перед ним завтра утром, потом доблестно отбыл в волшебную страну снов.

 

Погоня

 

И вот мистер Хупдрайвер, встав с солнцем, бодрый, энергичный, в чудесном настроении, распахивает открывающуюся половину оконной рамы и, напрягая слух, то и дело искоса поглядывает на фасад «Ангела». Миссис Уордор хотела, чтобы он позавтракал внизу, на кухне, но это значило бы покинуть наблюдательный пост, и он решительно отказался. Велосипед его в полной готовности занимал, невзирая на все протесты, стратегическую позицию в лавке. С шести утра мистер Хупдрайвер ждал. К девяти им овладел неописуемый страх: а что, если добыча ускользнула от него? И чтобы успокоиться, он решил произвести рекогносцировку на дворе «Ангела». Там он обнаружил конюха, чистившего велосипеды преследуемых (до чего же низко опустились великие мира сего в наше упадочное время!), и, с облегчением переведя дух, вернулся к миссис Уордор. Часов около десяти они появились и спокойно покатили по Северной улице. Он проследил за ними, пока они не завернули за угол почты, тогда он выскочил на дорогу и помчался за ними во всю прыть! Они проехали мимо пожарного депо, где хранятся старые насосы и прочее хозяйство, и свернули на Чичестерскую дорогу – он неотступно следовал за ними. Так началась великая погоня.

Они не оглядывались, и он старался ехать на расстоянии, а когда за поворотом вдруг оказывался слишком близко от них, соскакивал с машины. Усиленно работая педалями, он не отставал от них, ибо они не спешили. Ему, правда, было жарко, и колени у него слегка одеревенели, но и только. Опасность упустить их была невелика: дорогу покрывал тонкий слой известковой пыли, и шины ее велосипеда оставляли отпечаток, похожий на след от ребра шиллинга, а рядом клетчатой лентой вился след его шин. Так они проехали мимо памятника Кобдену, пересекли прелестнейшую деревеньку, наконец впереди показались крутые склоны холмов. Тут они сделали остановку в единственной гостинице; мистер Хупдрайвер занял позицию, откуда ему видна была входная дверь, вытер лицо и, томясь от жажды, выкурил «Копченую селедку». Они все не показывались. Несколько краснощеких недорослей, возвращавшихся из школы, остановились и, выстроившись в ряд, минут десять спокойно, но упорно глазели на мистера Хупдрайвера.

– Проваливайте отсюда, – сказал он.

Они выслушали его с интересом, но совершенно невозмутимо. Тогда он стал спрашивать одного за другим, как их зовут, они же лишь невнятно бормотали что‑то в ответ. Под конец он отступился и с безучастным видом продолжал ждать, а им через некоторое время надоело на него смотреть, и они разошлись.

Взятая им под наблюдение пара находилась в гостинице так долго, что мистер Хупдрайвер при мысли о том, что они там делают, почувствовал не только жажду, но и голод. Они явно завтракали. День стоял безоблачный, и солнце, взойдя в зенит, припекало темя мистера Хупдрайвера, словно он стоял под солнечным душем и на голову ему лили горячий солнечный свет. Голова у него кружилась. Наконец они вышли из гостиницы, и человек в коричневом оглянулся и увидел его. Они доехали до подножия холма, сошли с велосипедов и, подталкивая машины, медленно двинулись вверх по длинной, почти вертикальной слепяще‑белой дороге. Мистер Хупдрайвер остановился. У них уйдет минут двадцать на то, чтобы подняться по склону. А дальше, наверно, на многие мили тянется пустынная равнина. И он решил вернуться в гостиницу и быстро перекусить.

В гостинице ему подали сухарики с сыром и обманчивую на вид оловянную кружку крепкого пива, приятного на вкус, освежающего горло, но свинцом наливающего ноги, особенно в такой жаркий день. Он чувствовал себя полноценным человеком, когда вышел на слепящий солнечный свет, но уже у подножия холма солнце так припекло его, что, казалось, череп его сейчас лопнет. Подъем стал круче, меловая лента дороги, точно свет магния, резала глаза, и переднее колесо его начало безостановочно скрипеть. Он чувствовал себя так, как, наверно, чувствовал бы себя марсианин, если бы вдруг очутился на нашей планете, а именно: в три раза тяжелее, чем обычно. Две маленькие черные фигурки исчезли за холмом.

– Ничего, следы все равно останутся, – промолвил Хупдрайвер.

Эта мысль успокаивала его. Она не только оправдывала медлительность, с какою он поднимался в гору, но и отдых после подъема, когда он растянулся на траве у дороги и принялся – теперь уже с противоположной стороны – обозревать Южную Англию. За какие‑нибудь два дня он пересек эту обширную долину, обрамленную зелеными холмами, вздыбившимися, словно застывшие волны, – долину с разбросанными по ней деревеньками и городками, рощами и полями, прудами и речками, сверкающими на солнце, точно изделия из серебра, усыпанные бриллиантами. Северных холмов не было видно – они были далеко. Внизу приютилась деревушка Кокинг, а на склоне, примерно на расстоянии мили вправо, паслось стадо овец. Над головой, в синем небе, кружил встревоженный чибис, издавая время от времени свой слабый крик. Здесь, наверху, жара не так чувствовалась из‑за освежающего ветерка. Мистером Хупдрайвером овладело непонятное ублаготворение, он закурил сигарету и устроился поудобнее. Право же, сэссекское пиво, видно, делают на водах Леты, настое из маков и сладостных грез. И вот предательница Дрема уже незаметно связала его своими путами.

Он вздрогнул и проснулся с ощущением вины: оказывается, он лежал, растянувшись на траве, сдвинув кепи на один глаз. Он сел, протер глаза и понял, что спал. Голова у него была еще немного тяжелая. А как же погоня? Он тотчас вскочил и нагнулся, чтобы поднять опрокинутый велосипед. Вынув часы, он увидел, что уже больше Двух.

– Господи помилуй! Подумать только! Но следы‑то их, конечно, остались, – пробормотал мистер Хупдрайвер, выводя машину на меловую дорогу. – Я, наверное, живьем изжарюсь, прежде чем догоню их.

Он вскочил на велосипед и поехал – настолько быстро, насколько позволяли жара и остатки усталости. Время от времени ему приходилось слезать, чтобы на развилке осмотреть дорогу. Это ему даже нравилось. «Следопыт», – изрек он вслух, а в глубине души решил, что у него настоящее чутье на «нить». Так он проехал станции Гудвуд и Лейвант и часам к четырем добрался до Чичестера. И тут начался кошмар. На дороге местами стали попадаться каменистые участки; в других местах она была вся затоптана недавно прошедшим стадом овец, и, наконец, у въезда в город появился булыжник – каменные мостовые уходили на восток, на запад, на север и на юг, и у каменного креста, стоявшего в тени собора, следы терялись.

– Тьфу, дьявол! – воскликнул мистер Хупдрайвер в растерянности, слезая с велосипеда и останавливаясь посреди дороги.

– Что‑нибудь обронили? – осведомился какой‑то местный житель, стоявший у развилки.

– Да, – сказал мистер Хупдрайвер, – потерял нить.

И двинулся дальше, предоставив местному жителю гадать, какая же часть велосипеда называется «нитью». А мистер Хупдрайвер, отказавшись от поиска следов, начал спрашивать прохожих, не видели ли они Юной Леди в Сером на велосипеде. Когда шестеро случайных прохожих ответили, что нет, он почувствовал, что расспросы его выглядят подозрительно, и отступился. Но что же теперь предпринять?

Хупдрайверу было жарко, он устал, проголодался, и его начали терзать страшные угрызения совести. Он решил подкрепиться чаем с холодным мясом и, сидя в «Короле Георге», в весьма меланхолическом настроении принялся раздумывать над тем, что произошло. Они исчезли из поля его зрения – испарились, и все его чудесные, хоть и неясные мечты о том, как он вдруг сыграет в их судьбе решающую роль, рассыпались в прах. Какого он свалял дурака: надо было прилипнуть к ним, как пиявка! Ведь это же ясно! О чем он только думал! Ну хорошо, что проку сейчас от угрызений? Он вспомнил про ее слезы, про беспомощность, про то, как вел себя тот человек в коричневом, и гнев его и досада вспыхнули с новой силой.

– Но что же я могу поделать? – громко воскликнул мистер Хупдрайвер, ударяя кулаком по столу рядом с чайником.

А что бы сделал Шерлок Холмс? Может, все‑таки существуют на свете такие вещи, как ключ к разгадке, хотя время чудес и прошло? Но искать ключ в этом сложном переплетении мощенных булыжником улиц, исследовать каждую полоску земли между камнями! Можно, конечно, походить по городу и порасспрашивать по гостиницам. С этого он и начал. Но они, разумеется, могли проехать через город, не останавливаясь, так что ни одна душа их не заметила. И тут ему в голову пришла положительно блестящая идея. «Сколько дорог выходит из Чичестера? – спросил себя мистер Хупдрайвер. Вот это была мысль, достойная Шерлока Холмса. – Если они поехали дальше, то на одной из дорог я обнаружу их следы. Если же нет, – значит, они в городе». В эту минуту он находился на Восточной улице и тотчас двинулся в объезд города, который, как он выяснил попутно, был обнесен стеной. По дороге он навел справки в «Черном лебеде», в «Короне», в «Гостинице Красного льва». В шесть часов вечера он шел по дороге, ведущей в Богнор, – шел, потупившись, отчаянно пыля и напряженно глядя себе под ноги, как человек, потерявший монету; разочарование сделало его угрюмым и злым. То был уже совсем другой Хупдрайвер – раздосадованный и удрученный. И тут ему в глаза вдруг бросилась широкая полоса с рубчиками, как на ребре шиллинга, а рядом – другая, клетчатая, – полосы эти то сливались, то снова разъединялись. «Нашел!» – воскликнул мистер Хупдрайвер и, круто повернувшись, вприпрыжку помчался к «Королю Георгу», где ему чинили велосипед. Конюх считал, что для обладателя такой развалины он уж очень придирчив.

 

В Богноре

 

Тем временем Бичемел, сей джентльмен‑обольститель, готовился к решающей минуте. Он затеял этот побег с Джесси в лучших романтических традициях, необычайно гордый своей испорченностью и действительно влюбленный – в той мере, в какой может быть влюблен человек с такой искусственной душой. Но Джесси оказалась то ли отъявленной кокеткой, то ли просто от природы лишена была способности воспылать Страстью (с большой буквы). В его представления о себе и о женской натуре никак не укладывалось, что Джесси даже при столь благоприятных обстоятельствах не сумела оправдать его ожидания. Ее неизменная холодность и более или менее явное презрение бесили его. Он внушал себе, что она способна вывести из терпения даже святого, и пытался увидеть в этом нечто занятное и пикантное, но самолюбие его не успокаивалось. В конце концов под влиянием этого постоянного раздражения он стал самим собой, а натура его, несмотря на полученное в Оксфорде образование и на принадлежность к Клубу молодых обозревателей, ничем не отличалась от натуры существа времен палеолита с его примитивными вкусами и склонностью к насилию. «Я еще с тобой посчитаюсь!» – мысль эта, словно плуг, перепахивала его думы.

А тут еще этот проклятый сыщик. Бичемел сказал жене, что едет в Давос повидать Картера. С этим она, видимо, смирилась, а вот как она отнесется к такой авантюре, трудно предугадать. У нее свои особые взгляды на мораль, и супружескую неверность она расценивала в зависимости от того, в какой мере это может ее задеть. Если все происходит не у нее на глазах, вернее, не на глазах у дам ее круга, так и быть, можно разрешить этим презренным слабым существам – мужчинам предаваться порокам определенного свойства, но ведь тут грех на Большой Дороге! Она непременно поднимет шум, что в конечном счете всегда приводило к сужению финансовых возможностей Бичемела. И все же – решимость эта делала его героем в собственных глазах – авантюра стоила того. Воображение рисовало ему матроноподобную Валькирию; воздух полнился звуками погони и мести. Но на авансцене по‑прежнему царила идиллия. Проклятого сыщика, судя по всему, удалось сбить со следа, и, таким образом, хотя бы эту ночь можно будет вздохнуть свободней. А дело надо довести до конца.

И вот в восемь часов вечера в небольшой столовой гостиницы «Викуна» в Богноре наступил решающий момент, и Джесси, раскрасневшаяся, возмущенная, с замирающим сердцем, вновь приготовилась к схватке с Бичемелом – на этот раз последней. Ему удалось обмануть ее – удача была на его стороне: в гостинице он записал ее в книге для приезжих как миссис Бомонт. Пока, если не считать того, что она отказалась зайти в их общий номер и выразила странное желание сесть за стол, не вымыв Рук, она ничем не выдала себя перед официантом. Но обед прошел в довольно мрачной атмосфере. А теперь Джесси решила воззвать к лучшим сторонам его натуры и вслух принялась излагать всякие несбыточные планы своего спасения.

Он сидел белый, кипя от злости, – примитивная ярость то и дело прорывалась сквозь его маску светского льва.

– Я пойду на станцию, – говорила она. – Вернусь домой…

– Последний поезд отошел в 7:42.

– Я обращусь в полицию…

– Вы не знаете полиции.

– Я скажу управляющему гостиницы.

– Он выставит вас за дверь. Положение ваше крайне ложно. Здесь этого не поймут – это вне всяких правил.

Она топнула ногой.

– Ну, так я буду бродить всю ночь по улицам, – заявила она.

– Это вы‑то, которая ни разу в жизни не выходила одна из дому после сумерек? А вы знаете, на что похожи улицы такого прелестного курортного городка?

– Не знаю и знать не хочу, – сказала она. – Я могу пойти к священнику.

– Это очаровательный человек. Неженатый. А мужчины, что бы вы о них ни думали, все более или менее одинаковы. И, кроме того…

– Что еще?

– Попробуйте‑ка объяснить теперь кому бы то ни было, как вы провели последние две ночи. Это непоправимо, Джесси.

– Негодяй, – сказала она и внезапно поднесла руку к груди.

Он решил, что она сейчас упадет в обморок, но она выстояла – только побелела как полотно.

– Вовсе нет, – сказал он. – Я люблю вас.

– Любите?! – воскликнула она.

– Да, люблю.

– Ну, ничего, я найду выход, – промолвила она, помолчав.

– Только не вы. В вас столько жизни и надежды! Ни темная арка моста, ни черные быстрые воды реки не для вас. И не думайте об этом. Все равно в последний момент у вас не хватит духу, и вы только окажетесь в смешном положении.

Она резко отвернулась от него, встала и принялась глядеть в окно на сверкающее море, над которым свет нарождавшейся луны боролся с последними отблесками угасающего дня. Он продолжал сидеть. Жалюзи не были спущены, ибо она просила официанта не закрывать окон. Несколько минут царила тишина.

Наконец он заговорил – самым вкрадчивым тоном, на какой был способен:

– Ну будьте же благоразумны, Джесси. Зачем нам, людям, имеющим столько общего, ссориться и разыгрывать мелодраму? Клянусь, я люблю вас. Вы для меня – олицетворение всего самого яркого и желанного. Я сильнее вас, старше, я как раз тот мужчина, который нужен такой женщине, как вы. И вдруг вы, оказывается… так скованы условностями!

Она взглянула на него через плечо, и он залюбовался ею, увидев, как она вздернула свой хорошенький подбородок.

– Мужчина! – фыркнула она. – Как раз тот мужчина, который нужен мне! Да разве мужчины лгут? Неужели мужчина станет пускать в ход весь свой тридцатипятилетний опыт, чтобы перехитрить семнадцатилетнюю девушку? Нечего сказать, мужчина, который нужен мне! Это уж последнее оскорбление!

– Ваш ответ прелестен, Джесси. Должен вам, однако, сказать, что именно так мужчины и поступают – и даже хуже, если им понравится такая девушка, как вы. И перестаньте вы, ради бога, ворчать! Почему вы хотите быть такой недотрогой? Я принес к вашим ногам свою репутацию, свою карьеру. Послушайте, Джесси, клянусь честью, я женюсь на вас…

– Боже упаси! – с такой поспешностью воскликнула она, что и тут не дала ему сказать про свою жену. Он же только теперь по горячности ее ответа понял, что она этого не знает.

– Сейчас у нас с вами вроде бы помолвка, – продолжал он, следуя своей догадке. И, помолчав, добавил: – Будьте благоразумны. Вы же сами этого хотели. Пойдемте на берег – берег здесь изумительный, скоро взойдет луна.

– Не пойду, – заявила она, топнув ножкой.

– Ну ладно, ладно…

– Ах, оставьте меня одну. Дайте мне подумать…

– Думайте, если хотите, – сказал он. – Вы только и твердите об этом. Но сколько ни думайте, все равно, моя девочка, вы себя не спасете. Теперь вам себя никак не спасти. Если, конечно, ваше спасение в том… чтобы быть недотрогой…

– Ах, уйдите, уйдите же.

– Хорошо. Я ухожу. Пойду выкурю сигару… и буду думать о вас, дорогая. Неужели вы считаете, что я стал бы тратить время, если бы вы не были мне так дороги?

– Уходите, – прошептала она, не глядя на него.

Она продолжала смотреть в окно. Он поглядел на нее с минуту – в глазах его появился странный блеск. Затем шагнул к ней.

– Попались, – сказал он. – Теперь вы в моей власти. В сетях, плененная. Но моя. – Ему хотелось подойти к ней, взять ее за плечи, но он решил пока этого не делать. – Вы в моей власти, – повторил он. – Слышите: в моей власти!

Она не шелохнулась. Он посмотрел на нее и, величественно взмахнув рукой – этого жеста она так и не видела, – направился к двери. Слабый пол всегда инстинктивно подчиняется силе – на этом‑то он и сыграет. И Бичемел решил про себя, что битва выиграна. Джесси слышала, как повернулась ручка в двери и щелкнул захлопнувшийся замок.

 

 

А теперь выйдем на улицу, где уже наступили сумерки, и посмотрим на мистера Хупдрайвера – щеки его горят румянцем, глаза сверкают! А ум – в полном смятении. Робкий, раболепно послушный Хупдрайвер, которого я представил вам несколько дней тому назад, претерпел удивительное превращение. С тех пор как он потерял в Чичестере «нить», его терзали кошмары: ему казалось, что предмет его внимания подвергают позорнейшим оскорблениям. Новая, непривычная обстановка постепенно лишила его обычной покорности судьбе.

Здесь на смену багровому закату вставала луна, ложились черные тени и зажигались оранжевые фонари; таинственные силы отняли у него красавицу; воплощенное зло в коричневом костюме с неприятным лицом издевалось над ним и угрожало. Мистер Хупдрайвер перенесся в мир романтики и рыцарских подвигов, в блаженном своем состоянии забыв на время, какое общественное положение занимает девушка, а какое он сам, забыв и о своей проклятой застенчивости, которая прежде так сковывала его, когда он стоял за прилавком, на своем месте. Его обуревала ярость и жажда приключений. У него на глазах развертывалась настоящая драма, в которую он оказался втянут, и он ни за что не хотел упустить дальнейшее развитие событий. Однако теперь, найдя утерянную «нить», он уже не мог бы забавляться происходящим как зритель. Он жил полной жизнью. И уже не позировал, когда слез с велосипеда у кафе, чтобы наскоро перекусить.

Бичемел как раз вышел из «Викуны» и направился к набережной, когда Хупдрайвер, разочарованный и отчаявшийся, выскочил из кафе «Трезвость» и завернул за угол. При виде Бичемела сердце у него подпрыгнуло от радости, и владевшая им злость уступила место усиленной деятельности ума, или, вернее, нашла выход в лихорадочном потоке мыслей. Значит, они остановились в «Викуне», и она сейчас там одна. Это был как раз тот случай, которого он искал. Но он не даст Фортуне провести себя. Он снова завернул за угол, присел на скамью и проследил за Бичемелом до тех пор, пока тот не скрылся в темной дали набережной. Тогда он встал и вошел в гостиницу.

– Мне нужна дама в сером, которая приехала на велосипеде, – сказал он и смело последовал за слугой.

Лишь когда дверь в столовую распахнулась, сердце у него екнуло. Он чуть было не повернулся и не бросился бежать, он почувствовал, как у него от страха перекашивается лицо.

Вздрогнув, она обернулась и посмотрела на него – в глазах ее отразились одновременно надежда и страх.

– Могу ли я… сказать вам несколько слов… наедине? – спросил мистер Хупдрайвер, с трудом овладевая дыханием.

Она помедлила, затем жестом велела слуге удалиться. Мистер Хупдрайвер проводил его взглядом, пока за ним не закрылась дверь. Он намеревался выйти на середину комнаты и, скрестив на груди руки, сказать: «С вами случилась беда. Я ваш друг. Доверьтесь мне». Вместо этого он постоял, тяжело дыша, и вдруг с виноватым видом, торопливо и отнюдь не галантно выпалил:

– Послушайте. Я не знаю, какая тут у вас заварилась каша, но, по‑моему, что‑то не так. Извините, что я вмешиваюсь. Только… если это правда, я сделаю все, что хотите, чтоб помочь вам выбраться из заварухи. Вот, по‑моему, все, что я хотел сказать. Что же я могу для вас сделать? Я что угодно сделаю, чтобы помочь вам.

Она сосредоточенно смотрела на него, пока он с большим волнением произносил свою замечательную речь.

– Вы! – промолвила она. Раздираемая противоречивыми чувствами, она взвешивала в уме все «за» и «против», и не успел он кончить, как она приняла решение.

– Вы – джентльмен, – сказала она, шагнув к нему.

– Да, – согласился мистер Хупдрайвер.

– Могу ли я вам довериться? – И, не дожидаясь его ответа, добавила: – Я должна немедленно покинуть эту гостиницу. Подите сюда. – Она взяла его под руку и подвела к окну. – Отсюда видны ворота. Они еще открыты. Там стоят наши велосипеды. Пойдите туда, выведите их, а я спущусь к вам. Отважитесь вы на это?

– На то, чтобы вывести ваш велосипед на дорогу?

– Оба. Если вы выведете только мой, это ничего не даст. И сейчас же. Отважитесь?

– А как туда пройти?

– Выйдите через главный вход и за угол. Я через минуту последую за вами.

– Хорошо, – сказал мистер Хупдрайвер и вышел.

Он должен вывести велосипеды. Даже если б ему приказали пойти и убить Бичемела, он бы и это сделал. В голове его бурлил Мальстрем. Он вышел из гостиницы, прошел вдоль ее фасада и завернул в большой темный двор. Там он осмотрелся. Никаких велосипедов на виду не было. Тут из темноты вынырнул коротенький человечек в короткой черной лоснящейся куртке. Хупдрайвер был пойман. Он даже и не пытался бежать.

– Я почистил ваши машины, сэр, – сказал человечек, увидев знакомый костюм, и дотронулся до фуражки.

Ум Хупдрайвера по быстроте сообразительности не уступил тут взмывающему ввысь орлу: он мгновенно все понял.

– Прекрасно, – сказал он и, стремясь сократить паузу, поспешно добавил: – А где мой велосипед? Мне хотелось бы взглянуть на цепь.

Человечек провел его под навес и принялся искать фонарь. Хупдрайвер подвел сначала дамский велосипед к двери, затем взялся за мужской и выкатил его во двор. Ворота были открыты, и за ними белела дорога и чернели в полумраке деревья. Он нагнулся и дрожащими пальцами принялся ощупывать цепь. Как же быть дальше? За воротами что‑то промелькнуло. Надо как‑то отделаться от этого человека.

– Послушайте, – сказал Хупдрайвер, осененный внезапной мыслью. – Можете принести мне отвертку?

Человек вернулся под навес, открыл и закрыл какой‑то ящик и через минуту уже стоял подле коленопреклоненного Хупдрайвера с отверткой в руке. Хупдрайвер почувствовал, что он погибает. Он взял отвертку, кисло промолвил: «Спасибо», – и тут вдруг вдохновение вновь снизошло на него.

– Послушайте, – сказал он опять.

– Да?

– К чему же мне такая огромная отвертка?

Человек зажег фонарь, принес его и поставил на землю рядом с Хупдрайвером.

– Хотите поменьше? – спросил он.

Хупдрайвер поспешно вытащил носовой платок и, прикрывшись им, чихнул – старая уловка, применяемая в тех случаях, когда вы не хотите, чтобы вас узнали.

– Самую маленькую, какая у вас есть, – промолвил он из‑под платка.

– А у меня нет меньше, – сказал конюх.

– Эта, право же, не подходит, – заметил Хупдрайвер, продолжая скрываться под платком.

– Если хотите, сэр, я могу посмотреть, что у них там есть в доме, – предложил конюх.

– Пожалуйста, – сказал Хупдрайвер.

Как только тяжелые кованые сапоги конюха прогрохотали по двору, Хупдрайвер поднялся, неслышными шагами подошел к дамскому велосипеду и, взявшись дрожащими руками за руль и седло, приготовился бежать.

В эту минуту дверь на кухню открылась и тотчас захлопнулась, впустив конюха и на мгновение уронив во двор сноп теплого желтого света. Хупдрайвер ринулся с велосипедом к воротам. Там к нему подошла неясная серая фигурка.

– Давайте сюда мой, – сказала она, – и ведите ваш.

Он передал ей машину, дотронувшись в темноте до ее руки, бросился назад, схватил машину Бичемела и поспешил за девушкой.

Желтый свет из кухни снова упал на булыжник двора. Ничего другого не оставалось, как бежать. Он слышал, как конюх кричал ему вслед, но он уже был на дороге. Девушка ехала где‑то впереди. Он тоже сразу вскочил на велосипед. В эту минуту конюх, выбежав из ворот, заорал во все горло:

– Эй, сэр! Так не положено!

Но Хупдрайвер уже нагнал Юную Леди в Сером. Какое‑то время, казалось им, земля дрожала от криков: «Держи их, держи!» – и в каждом темном уголке чудилась полицейская засада. Но вот дорога сделала поворот, из гостиницы их уже никто не мог видеть, и они поехали рядом мимо темных живых изгородей.

Когда он нагнал ее, она плакала от волнения.

– Какой вы храбрый! – сказала она. – Какой храбрый!

И он перестал чувствовать себя вором, за которым мчится погоня. Он осмотрелся и увидел, что Богнор уже остался позади, ибо «Викуна» стоит у моря, на самой западной оконечности городка, и теперь они ехали по хорошей широкой дороге.

 

 

Конюх (будучи человеком неумным) с воплями бросился за ними. Но вскоре он выдохся и вернулся к «Викуне»; у входа его встретили несколько человек, которых, естественно, интересовало, что же случилось, и он остановился, чтобы в двух‑трех словах рассказать им о происшедшем. Это дало беглецам пять лишних минут. Затем, не переводя дыхания, он ринулся в бар, где ему пришлось объяснять все буфетчице, и поскольку «самого» не было, они потеряли еще несколько драгоценных мгновений, обсуждая, что теперь следует предпринять. В обсуждении этом приняли оживленное участие два постояльца, подошедших с улицы. При этом было высказано несколько соображений морального порядка, а также иных, не имеющих к делу прямого отношения. Мнения были самые противоречивые: одни советовали сказать полиции, другие – погнаться за беглецами на лошади. На это ушло еще десять минут. Тут сверху появился Стивен, слуга, впустивший Хупдрайвера, и вновь разжег дискуссию, представив события совсем в ином свете посредством одного простого вопроса: «Это который же?» Так десять минут превратились в четверть часа. В самый разгар дискуссии в холле появился Бичемел и, сопутствуемый гробовым молчанием, с решительным видом прошел к лестнице. Вы представляете себе, как выглядел сзади его необычной формы затылок? Присутствующие в баре недоуменно переглянулись, прислушиваясь к звуку его шагов, хоть и приглушенных ковром на лестнице, но все‑таки доносившихся до них, – вот он поднялся на площадку, повернул, дошел до коридора и, должно быть, направился в столовую.

– Тот был совсем другой, мисс! – заявил конюх. – Провалиться мне на этом месте.

– Но мистер Бомонт – вот этот! – заявила буфетчица.

Беседа их повисла в воздухе: появление Бичемела положило ей конец. Все прислушивались. Шаги замерли. Вот он повернулся. Вышел из столовой. Направился по коридору к спальне. Снова остановился.

– Бедняга! – промолвила буфетчица. – Плохая она женщина!

– Ш‑ш! – зашипел на нее Стивен.

Через некоторое время Бичемел снова прошел в столовую. Слышно было, как под ним скрипнул стул. В баре переглянулись, вопросительно вздернув брови.

– Пойду наверх, – сказал Стивен, – надо же сообщить ему печальное известие.

При появлении Стивена, вошедшего без стука в столовую, Бичемел поднял глаза от газеты недельной давности. Лицо его говорило о том, что он ожидал увидеть кого‑то совсем другого.

– Простите, сэр, – сказал Стивен, дипломатически кашлянув.

– В чем дело? – спросил Бичемел, внезапно подумав, уж не выполнила ли Джесси одну из своих угроз. Если да, то ему предстоит объясняться. Но он был к этому готов. У нее просто мания. «Оставьте нас, – скажет он. – Я знаю, как ее успокоить».

– Миссис Бомонт… – начал Стивен.

– Ну и что же?

– Уехала.

Бичемел встал, не скрывая удивления.

– Уехала?! – повторил он с легким смешком.

– Уехала, сэр. На своем велосипеде.

– На своем велосипеде? Но почему?

– Она уехала, сэр, с другим джентльменом.

На этот раз Бичемел был действительно потрясен.

– С другим… джентльменом?! С кем же?

– С другим джентльменом а коричневом костюме, сэр. Он вышел во двор, сэр, вывел оба велосипеда, сэр, и уехал, сэр, минут двадцать тому назад.

Бичемел стоял, подбоченившись, вытаращив глаза. Стивен, с огромным удовольствием наблюдая за ним, гадал, как же поступит этот покинутый муж – станет ли рыдать, или ругаться, или же бросится немедленно в погоню. Но пока тот просто окаменел.

– В коричневом костюме? – переспросил он. – Блондин?

– Почти такой, как вы, сэр, во всяком случае, в темноте мне так показалось. Конюх, сэр, Джим Дьюк…

Бичемел криво усмехнулся. И пылко произнес… Но лучше поставим многоточие вместо того, что он произнес.

– Следовало бы мне об этом раньше догадаться!

И он бросился в кресло.

– Ну и черт с ней, – произнес Бичемел, как самый обычный простолюдин. – Брошу я это проклятое дело! Значит, они уехали?

– Да, сэр.

– Ну и пусть едут, – произнес Бичемел слова, которые войдут в историю. – Пусть едут. Плевал я на них. Желаю ему удачи. Будьте другом, принесите‑ка мне виски, да поскорее. Я выпью, а потом поброжу еще перед оном по Богнору.

Стивен был настолько удивлен, что произнес только:

– Виски, сэр?

– Да идите же, черт бы вас побрал! – сказал Бичемел.

Симпатии Стивена сразу переключились на другой предмет.

– Слушаю, сэр, – пробормотал он, ощупью нашел дверную ручку и, не переставая удивляться, вышел из комнаты.

Бичемел сумел удержаться в рамках благопристойности и вел себя так, как и подобает язычнику, но лишь только умолкли шаги Стивена, дал волю своим лучшим чувствам и разразился потоком непристойной ругани. Его ли жена или ее мачеха подослала сыщика, – неважно, главное, что она сбежала с этим сыщиком, а его роману пришел конец. И вот он сидит здесь брошенный и одураченный, осел ослом, в десятом поколении осел. Единственный луч надежды для него, что побег девушки, по всей вероятности, устроила ее мачеха, в таком случае вся эта история еще может быть замята, и неприятный момент объяснения с женой отсрочен на неопределенное время. Но тут перед его мысленным взором предстала стройная фигурка в серых брюках, и он снова разразился проклятиями. Он вскочил было, обуреваемый жаждой преследования, но тотчас снова шлепнулся в кресло так, что бар внизу содрогнулся до самого основания. Он хватил кулаком по ручке кресла и снова выругался.

– Из всех, когда‑либо родившихся на свет, дураков, – громко произнес он, – я, Бичемел…

В эту минуту в дверь стукнули, и она распахнулась, пропуская Стивена с виски.

 

Поездка при луне

 

Так двадцать минут превратились в бесконечность. Оставим безнравственного Бичемела изрыгать фонтаны проклятий, – гнусное это существо достаточно загрязняло наши скромные, но правдивые страницы, – оставим оживленную группу собеседников в баре отеля «Викуна», оставим вообще Богнор, как мы оставили Чичестер, и Мидхерст, и Хэзлмир, и Гилдфорд, и Рипли, и Пугни, я последуем за милым нашим простаком Хупдрайвером и его Юной Леди в Сером по залитой луной дороге. Как они мчались! Как бились в унисон их сердца, как с шумом вылетало из их груди дыхание, как каждая тень внушала им подозрение, а малейший звук наводил на мысль о погоне! И тем не менее мистер Хупдрайвер пребывал в мире Романтики. Останови их сейчас полисмен за то, что они едут с потушенными фонарями, Хупдрайвер сшиб бы его с ног и поехал дальше, словно прирожденный герой. Возникни на их пути Бичемел с рапирами для дуэли, Хупдрайвер сразился бы с ним, как человек, для которого Азенкур был реальностью, а магазин тканей – сном. Тут речь шла о Спасении, о Бегстве, о Счастье! И она рядом с ним! Он видел лицо ее, и когда оно было в тени, и когда утреннее солнце золотило ее волосы; он видел ее лицо, благосклонно смотревшее на него в ярком свете дня; он видел ее в горе, когда глаза ее блестели от слез. Но может ли быть для девичьего лица освещение лучше, нежели мягкий свет летней луны!

Дорога сворачивала на север, огибая пригороды Богнора, и то вилась в кромешной тьме под густыми деревьями, то шла между вилл, лучившихся теплым светом ламп или объятых сном и белевших под луной, то снова пролегала между живых изгородей, за которыми серели поля, окутанные низко стелющимся туманом. Сначала они ехали, едва ли обращая внимание, куда едут, думая лишь о том, чтобы поскорее очутиться подальше, и только раз свернули на запад, когда из свежей ночи перед ними возник вдруг шпиль чичестерского собора, светлый, замысловатый и высокий. Они ехали, почти не разговаривая друг с другом, лишь изредка перекидываясь двумя‑тремя словами, когда дорога вдруг поворачивала или когда вдруг раздавались чьи‑то шаги или встречалась выбоина.

Она, казалось, была всецело поглощена мыслью о своем бегстве и не думала о том, кто ехал с ней рядом, а он, когда унялось волнение подвига и они уже не мчались во весь дух, а просто ехали по ночной дороге, вдруг осознал всю грандиозность того, что произошло. Ночь была теплая и светлая, кругом царила тишина, нарушаемая лишь стрекотом велосипедных передач. Он посмотрел на нее краешком глаза – она ехала рядом, грациозно крутя ногами педали. Вот дорога повернула на запад, и девушка превратилась в серый силуэт на фоне залитого луной небосвода; потом дорога пошла прямо на север, и бледный холодный отсвет лег на ее волосы, на щеки и на лоб.

Есть некое магическое свойство в лунном сиянии: оно подчеркивает все нежное и прекрасное, тогда как остальное тонет во тьме. Оно создает эльфов, которых убивает солнечный свет; стоит луне появиться – и в душе нашей оживает сказочный мир, звучат приглушенные голоса, нежные, тревожащие душу мелодии. При лунном свете каждый мужчина, каким бы тупицей и олухом ни был он днем, становится похож на Эндиомиона note 5, приобретает что‑то от его вечной молодости и силы, видя в глазах своей дамы сердца серебристое отражение любимой богини. Прочный материальный мир, окружающий нас при свете дня, делается призрачным, обманчивым; далекие холмы колышутся, как сказочное море, все вокруг становится одухотворенным; духовное начало, заключенное в нас, выходит из темных глубин и, высвободившись из своей телесной оболочки, взмывает ввысь, к небесам. Дорога, покрытая утоптанной белой пылью, которая днем пышела жаром и слепила глаза, превратилась теперь в мягкую серую ленту, на серебряной поверхности которой то там, то здесь искрился какой‑нибудь кристаллик. Над головой их величаво плыла по безбрежным синим просторам прародительница тишины, та, что одухотворяет мир, – совсем одна, сопутствуемая лишь двумя большими блестящими звездами. И в тишине, под ее благостным оком в благословенном свете ее лучей ехали, рядом два наших странника сквозь преображенную и преобразующую ночь.

Но нигде луна не сияла так ярко, как в голове мистера Хупдрайвера. На поворотах дороги он с необычайной быстротой принимал решения (причем совершенно наугад). «Направо», – говорил он. Или: «Налево», – тоном человека, который все знает. Вот каким образом через час они выехали на дорожку, которая спускалась прямо к морю. Серый берег тянулся вправо и влево от них, и маленький белый домик прикорнул у воды, где темнела на песке спящая рыбачья лодка.

– Вот мы и прибыли, – промолвил мистер Хупдрайвер sotto voce note 6.

Они соскочили с велосипедов. Низкорослые дубы и терновник вырисовывались в свете луны, как бы застрявшей в веточках живой изгороди, окаймлявшей дорогу.

– Вы в безопасности, – объявил мистер Хупдрайвер, срывая с головы кепи и галантно склоняясь перед девушкой.

– Где мы?

– В безопасности.

– Но где?

– В Чичестерской гавани. – И он указал рукой на море, словно оно было местом их назначения.

– А как вы думаете, они погонятся за нами?

– Мы столько раз поворачивали!

Хупдрайверу почудилось, что она всхлипнула. Она стояла, придерживая свой велосипед, а он держал свой, и на расстоянии ему непонятно было, то ли она плачет, то ли просто тяжело дышит от усталости.

– Что же мы теперь будем делать? – спросил ее голос.

– Вы устали? – осведомился он.

– У меня хватит сил на все, что нужно.

В призрачном свете луны стояли две черные фигуры и молчали.

– Знаете, – заговорила она, – а я вовсе не боюсь вас. Я уверена, что у вас самые честные намерения. А ведь я даже не знаю вашего имени!

Ему вдруг стало стыдно неказистого имени своих предков.

– Имя у меня некрасивое, – сказал он. – Но вы правы, доверяя мне. Я для вас… я для вас что угодно сделаю… Это все ерунда.

Она закусила губку. Спрашивать у него, почему он готов ради нее на все, она не стала. Но по сравнению с Бичемелом!..

– Доверимся друг другу, – сказала она. – Вы хотите знать… что произошло со мной?

– Этот человек, – продолжала она, приняв его молчание за согласие, – обещал мне помощь и поддержку. Я была несчастна дома – неважно, почему. У меня мачеха… Жила я праздно, ничем не занятая, во всем встречая противодействие, запреты – этого, пожалуй, вам будет достаточно, чтобы составить картину. И вот в моей жизни появился он, стал говорить со мной об искусстве и литературе и зажег мою мысль. Мне захотелось выйти в широкий мир, стать человеком, а не кроликом в клетке. И он…

– Я понимаю, – сказал Хупдрайвер.

– И вот я здесь…

– Я для вас что угодно сделаю, – повторил Хупдрайвер.

Она подумала.

– Вы и представить себе не можете, какая у меня мачеха. Нет, я не могу ее описать…

– Я весь в вашем распоряжении. Я помогу вам всем, что в моих силах.

– Я рассталась с Иллюзией и нашла Странствующего Рыцаря.

Под Иллюзией она подразумевала Бичемела.

Мистер Хупдрайвер почувствовал себя польщенным. Но ответить ей в тон не умел.

– Я все думаю, – сказал он, горя желанием поскорее принять на себя обязанности защитника, – что же нам лучше всего предпринять. Вы устали, и не можем же мы плутать всю ночь, особенно после такого дня, какой выпал вам на долю.

– Мы ведь были близ Чичестера? – спросила она.

– Если бы, – задумчиво произнес он с легкой дрожью в голосе, – если бы вы согласились выдать меня за своего брата, мисс Бомонт.

– Ну и что же?

– Мы могли бы там остановиться…

Она медлила с ответом.

– Я сейчас зажгу фонари, – сказал Хупдрайвер.

Он склонился над своей машиной и чиркнул спичкой о подошву. При свете ее она увидела его лицо, серьезное и озабоченное. Неужели он казался ей пошлым и нелепым?

– Но сначала скажите мне, как вас зовут… братец, – попросила она.

– Мм… Каррингтон, – слегка замявшись, произнес Хупдрайвер. Кто бы на его месте признался в такую ночь, что он – Хупдрайвер?

– Ну, а имя?

– Имя? Мое имя? Видите ли… Крис. – Он зажег свой фонарь и выпрямился. – Подержите, пожалуйста, мою машину, и я зажгу ваш фонарик, – сказал он.

Она послушно подошла и взяла его велосипед – на мгновение они очутились лицом к лицу.

– А меня, братец Крис, – сказала она, – зовут Джесси.

Он посмотрел ей в глаза, и сердце у него замерло.

– Джесси, – медленно повторил он.

Лицо его выражало такую силу чувств, что ею овладело вдруг непонятное смятение. Надо был