Принципиальное отличие варягов середины IX — середины X в. от «варягов» конца X столетия 2 страница

Эту информацию дополняют показания НПЛ старшего и младшего изводов, которая начинает активно использовать термин «немцы», при этом почти его не поясняя, со второго десятилетия XIII века. До этого времени он крайне мало употребляется летописцами (в статьях под 986–987 гг. о выборе Владимиром вер, в неопределенном значении под 1058 г., под 1188 г. одновременно с термином «варяги» приложен к готландцам[1030]). С 1217 и по 1445 гг. летопись многократно называет «немцами» прибалтийских немцев[1031], а территорию, захваченную ими, т. е. земли коренных прибалтийских народов, «Немецкой землей». Причем, это понятие не сразу появляется в летописи. Так, если под 1214, 1223, 1237 и 1242 гг. она ведет речь о «Чюдьской земле» (в последнем случае упомянуты и находящиеся там «немцы»: войско Александра Невского двинулось «на Чюдьскую землю на немци»), то под 1268 г. оба извода уже применяют к ней название «земля Немецьская»[1032] (оно затем читается в статьях младшего извода под 1343, 1367, 1406, 1407 и 1444 гг.). Точно также этот извод именует бывшие владения пруссов, на которых обосновались немцы: под 1410 г. они одновременно фигурируют как «Прускоя земля» и «Немечкая земля». Вместе с тем земли ливонских и прусских немцев младший извод называет и по-иному — «Немцы»: отъехал «в Немци», приехал «из Немець» (1381, 1412, 1420)[1033].

Другая категория «немцев», о которых много говорит летопись, это шведы: как «немцы» они присутствуют на ее страницах с 1283 г. Затем так она их именует (а их владения «Немецькой землей» и «городом немецьским») без какого либо пояснения под 1284, 1311, 1313, 1314, 1317, 1322, 1337, 1350, 1377, 1392, 1396 и 1397 годами. В статье «А се князи русьстии», находящейся перед Комиссионным списком НПЛ, сказано, что у Александра Невского «была брань… с немци…»[1034]. Но изначально шведы фиксируются на страницах обоих изводов под своим родовым именем (1142). Именно о «свеях», «Свейской земле» и «свейском короле» речь идет затем под 1164, 1240, 1251, 1256, 1292, 1293, 1295, 1300, 1323, 1338, 1339, 1348, 1350, 1395 и 1411 годами. В некоторых из этих статей в младшем изводе вместе с тем присутствует термин «немцы». Так, например, под 1350 и 1411 гг. летопись, информируя о «свеях», параллельно называет их «немцами», а в статье под 1395 г. употреблена фраза «немци свея»[1035]. НПЛ называет «Немецкой землей» пределы Швеции, территорию финских племен, но также лишь по прошествии некоторого времени после их захвата шведами-«немцами». Так, если под 1191, 1256 и 1292 гг. летопись использует понятие «Емьская земля», то под 1311 г. обоих изводов в отношении той же территории уже сказано, что «ходиша новгородци войною на Немецьскую землю за море на емь». Под 1350 г. в младшем изводе повествуется о походе новгородцев «на Немечкую землю… к городу к Выбору»[1036]. Под 1240 г. в младшем изводе шведский король выступает как «король части Римьскы», а его войско, куда входили, перечисляет летопись, «свея», «мурмане», «сумь» и «емь», как «римляне». Нельзя не заметить, что под 1445 г. младшего извода НПЛ имя «шведы» явно использовано не в конкретно этническом, а в широком смысле. В ней говорится, что «приидоша свея мурмане безвестно за Волок на Двину ратью…»[1037]. И словосочетанием «свея мурмане», т. е. «шведские норвежцы», летописец отметил существовавшую в те времена тесную политическую связь между Швецией и Норвегией, в 1319 г. вступивших в союз, а в 1397 г. включенных по Кальмарской унии в состав Датского королевства.

НПЛ дает самые незначительные и весьма расплывчатые сведения о других европейцах-«немцах». Под 1204 г. в обоих изводах читается «Повесть о взятии Царьграда фрягами», написанная близко к этой дате, в которой назван «цесарь немечьскыи Филипови» (германский король Филипп Швабский). Под 1231 и 1237 гг. они сообщают без каких-либо уточнений о тех «немцах» Западной Европы, выходцы из которых обосновывались тогда в Восточной Прибалтике. В двух статьях летописи (1268 и 1391) вместе с ливонцами под «немцами» понимаются соответственно датчане и «немецкие» послы из Любека и Готланда. В 1362 г. (младший извод) псковичи принимали «гость немечьскыи и поморьскыи и заморьскыи», т. е. представителей всего Ганзейского союза[1038]. В том же изводе под 1348 г. говорится о битве русских с «немцами» «короля свейского» Магнуса. Шведский источник (написанный вскоре после 1452 г.) дает некоторое представление о составе «шведского» войска: король собрал «немцев и датчан, а также герцога Гольштинского и других подобных же…»[1039].

Материал о «немцах» НПЛ дополняют летописи, связанные с новгородско-псковской летописной традицией. Это Софийская первая летопись (списки конца XV–XVІ в.), Софийская вторая летопись (списки XVI — начала XVII в.), Псковская первая, вторая и третья летописи (списки конца XV–XVІІ в.). В софийских летописях владения ливонских немцев, т. е., опять следует подчеркнуть, прибалтийских народов, попавших под власть «немцев», представлены как «Немецкая земля» (1242, 1438, 1481, 1482) и «Немцы» (1472, 1473). Обозначение тех же территорий «Немецкой землей» (иногда «немецкие земли») многократно присутствует на страницах псковских летописей. Вместе с тем они прилагают к ней (1404, 1436, 1473, 1543) и к германским землям в Европе (1543) название «Немцы». Точно также именуются в них земли Швеции (1445, 1632)[1040]. В Софийской первой летописи под 1271 и 1272 гг. «латиной» названы ливонские немцы, а в Псковской первой летописи под 1548 г. шведы. Последняя к Ливонии и Швеции применяет обозначение «Латина» (1519, 1611)[1041].

Исчерпывающую информацию по вопросу, как широко русские понимали термины «немцы» и «Немецкая земля», дает актовый материал последней четверти XVI — первой половины XVII века. Так, в описи Царского архива (1575–1584) читается, что «книги аглинские и списки с грамот, каковы грамоты даваны аглинским немцом…»[1042]. В клятвенных записях бояре обязуются не отъезжать ни к турецкому султану, ни к цесарю, ни к литовскому, «ни к шпанскому, ни к францовскому, ни к чешскому, ни к датцкому, ни к угорскому, ни к свейскому королем, ни в Англею, ни в иные немци…» (1581, 1598)[1043]. В грамоте царя на Двину (1588) указывается, «а с немец с аглинских, и с барабанских (брабантских. — В. Ф.), и с шпанских, и с иных немец, имати судовая проезжая пошлина…». В жалованной грамоте (1590) кольским жителям названы «датцкие» и «аглинские немцы»[1044]. В грамотах 1609–1610 гг. сообщается, что в Россию «неметцких людей идет… из Выбора, Свейския земли, и шкотцких, и дацких, и фрянцовских, и аглинских, и голанских, и боробанских и иных земель…», «шкотцкие немцы», «разных земель немец», «немецкие люди»[1045]. В расспросных речах двух пленных «немцев» (1611) — англичанина и шотландца — упомянуты «францовские немцы»[1046]. В грамотах (1629, 1633) речь идет о «немецких торговых людях разных земель», о «торговых немцах» из Англии и Голландии», о «немецких людях», нанятых на русскую службу в Англии[1047]. В декабре 1634 г. был заключен договор России и Голштинии о торговле Голштинской компании с Персией, где предписывалось «иных немецких государьств торговых людей, агличан и галанцев, и цесарской области (Священная Римская империя. — В. Ф.) и свеян и датчан… с собою не имати…»[1048]. В челобитной торговых людей (1646) перечислены «аглинские», «бараборские», «анбурские» (гамбургские), «галанские» и «датцкие» «немцы»[1049].

Русско-английская переписка показывает адекватность терминов «немцы» и «иноземцы»: «с-ыных иноземцов, со всех со францовских, с-ышпанских, с нидерлянских и с-ыных немец…», «немцы розных земель, агличане, и Францовские земли, и Нидерлянские земли и иных земель» (1585–1586), «в Аглинскую де и в ыные немецкие земли» (1596–1599), «корабли придут сего лета из за моря… барабанские, и голанские, и нидерлянские, или иных которых земель, и тех бы земель немцы торговали» (1601)[1050]. В тех же бумагах (1581–1600) много говорится о «ангилейских (или аглинских) немцах», «немецком товаре» из Англии, а также о «голанских (барабанских) немцах», назван и «францовской немчин Жан Паркей»[1051]. В «Росписном списке города Москвы 1638 года» указаны «Шкотцкой земли немци», «немцы Аглинской земли», «немец Галанские земли»[1052]. Традиция относить к «немцам» многих представителей Западной Европы долго сохранялась в России. Выше были приведены мнения шведов Ю. Г. Спарвенфельда (80-е гг. XVII в.) и Ф.-И. Страленберга (1730), зафиксировавших самое широкое значение слов «немцы» (либо «иноземец», либо большинство европейских народов).

Важно отметить, что летописи, именуя «Немецкой землей» территории прибалтийских и финских народов, либо завоеванных европейцами — «немцами», либо принявших католицизм, да к тому же часто в союзе с ними выступавшими против Руси, вместе с тем не называют их «немцами». Так, Лаврентьевская и Ипатьевская летописи говорят о «литве», «ятвязе», «чюди», «жемоти», «проуси (проузи)», пребывавших соответственно в «Литовской» (в «литве»), в «Ятвязской» (в «ятвязи») в «Чюдьской» (в «чюди») землях, в «Жемоите»[1053]. И НПЛ, ведя речь о тех же народах, всегда отделяет их от «немцев» или же прямо противопоставляет им[1054]. Такая же ситуация наблюдается и в поздних летописных сводах. В Софийской первой летописи (список конца XV — начала XVI в.) под 1510 г. помещена информация о решении псковского вече: что им не идти от своего государя «ни в литву, ни в немци». Софийская первая и Псковская первая летописи под 1518 г. выделяют в составе войска польского короля и великого литовского князя Сигизмунда I воинов «многих земель, чехи, ляхи, угрове, литва, немци…». Псковская первая летопись (список первой половины XVII в.) содержит «Житие Довмонта», где читается, что русские «побежая страны поганыя немець и литву, чюдь и корелу…». Затем в ней же под 1382 г. сказано, что «прииде местер с немци к Полотьску на взятие, а Скиригаило с литвою…». Под 1407 г. псковский летописец, сообщая о войне псковичей с «немцами», с горечью констатирует, что новгородцы не помогают своим соседям, ибо «держаху бо любовь с литвою и с немцы…». Под 1408 г. в летописи упомянута «рать литовская с немцы», а под следующим годом записано, что пришел «местер» с силою немецкою и с литвою воевать псковские земли. Под 1436 г. зафиксировано, что в Псков «из Немец», т. е. из Ливонии, приехал литовский князь Иоанн Баба и т. д.[1055] Русские не именовали «немцами» и ряд других народов, например, поляков, чехов и венгров, несмотря на их принадлежность к католическому миру[1056].

Из сказанного следует, что термин «немцы» в наших источниках прилагался исключительно к западноевропейскому миру (лишь только иногда наполняясь большим звучанием), и символизировал собою определенную совокупность западноевропейских народов, и был синонимичен словам «латины», «римляне», «католик»[1057], несшим, в связи с этим, не только конфессиональную нагрузку. Этот термин, вместе с тем, обозначал территорию Западной Европы, т. е. являлся географическим понятием. И вывод поздних летописей Рюрика «из немец» служил указанием, конечно, не на его этнос, как это полагал А. Л. Шлецер и его последователи, «а лишь на пределы Западной Европы, откуда вышли варяги»[1058]. Если думать иначе, то к немцам-германцам надлежит тогда отнести многие европейские народы, не имеющие к ним отношения, например, прибалтийские народы, порабощенные западноевропейцами — «немцами», в связи с чем их коренные земли русские называли «Немецкой землей». Немцами в таком случае надо считать и финнов, коль Тверской сборник под 1227 г. сообщает, что Ярослав Всеволодич с новгородцами ходил на «имь, на немци, ратию за море; и поплени всю землю их…»[1059]. Говоря так, летописец современную ему ситуацию, когда финские земли уже несколько столетий входили в состав Швеции, перенес на далекое прошлое, в котором финское племя емь еще не было подвластно шведам — «немцам». И карелу надо тогда полагать германским народом, т. к. под 1338 г. в НПЛ младшего извода помещено известие, что новгородцы «воеваша городецьскую корелу немечкую, и много попустошиша земли их…»[1060]. Речь здесь идет о той части карел, которая проживала в Западной Карелии и находилась под властью все тех же «немцев»-шведов, поставивших на ее землях в 1293 г. крепость Выборг, т. е. о выборгской или иначе «городецьской кореле».

Следует добавить, что наши предки с XV в., в связи с умножением контактов с Западной Европой, начинают ломать стереотип обезличенного наименования ее представителей «немцами», «римлянами», «латинами». Так, рассказ «О Сидоре митрополите, как прииде из Царяграда на Москву», созданный в 60–70-х гг. XV в.[1061] и читаемый в летописном своде 1479–1480 гг., среди участников собора называет «алеман и фрязов и калатин и френчюк и беребеан и кофеан»[1062], т. е. южных немцев, итальянцев, каталонцев, французов, британцев, жителей генуэзской колонии в Крыму Кафы, и при этом именуя их в целом «латинами» и говорит о их «фряжском праве», т. е. католическом. В «Хождении на Флорентийский собор», первоначальная редакция которого, по мнению Н. А. Казаковой, была создана во время путешествия русского посольства на собор (1437–1440) и позже не перерабатывалась[1063], нет подобной конкретизации, и его автор использует в отношении представителей Запада привычный термин «латины».

Вместе с тем этот памятник содержит весьма примечательный факт. Так, говоря о алеманах (баварцах), жителях Алеманской земли (Южной Германии), его автор отметил их отличие в языке от жителей Северной Германии: «Аламанская земля, то есть не инаа вера, ни ины язык, но есть едина вера латиньская, а язык немецкий же, но разно, яко и русь серби, тако и оне с немьци». Таким образом, термин «немцы» употреблен в данном случае в частном значении, как название лишь жителей Северной Германии. Чуть ниже «Хождение», рассказывая о г. Аугсбурге, поясняет, что его основал император Юстиниан, вот почему «того ради зоветса град той Август, а по немецки же Авспрок»[1064]. Здесь уточнение «по немецки» использовано также весьма конкретно и означает собой собственно немецкий язык. Приведенные пояснения создателя «Хождения на Флорентийский собор» говорят о очень хорошем знании им немецкого языка. Несомненно, того же уровня, который позволил М. В. Ломоносову, пробывшему несколько лет в Германии, также заметить, что «баварский крестьянин мало разумеет мекленбургского или бранденбургский швабского, хотя все того же немецкого народа»[1065]. По наблюдению Д. Цветаева, во времена Ивана Грозного русские стали различать вероисповедальную «отдельность между пришельцами», называя протестантов «лютерами», «немцами», католиков «папежниками», «римлянами», «латинами»[1066].

Надлежит также сказать, что в наших источниках в теснейшем смысловом единстве выступают термины «варяжский» и «латинский». Этими данными в прошлом и настоящем подтверждали скандинавский этнос варягов М. П. Погодин, И. Д. Беляев, А. И. Никитский, И. П. Шаскольский, И. П. Еремин, Е. А. Рыбина[1067]. А. А. Куник причину, по которой термины «варяги» и «латины» на протяжении столетий были абсолютно равнозначны, видел в том, что на Руси в определенный период варягами именовали лишь готландцев. В связи же с разделением в XI в. церквей, пояснял он, имя варяг «сделалось родовым названием в церковном отношении», т. к. у готландцев была своя церковь на Руси, и «варяги просто значили тоже, что католики или паписты». Е. Е. Голубинский в 80-х гг. XIX в., а затем Е. А. Рыдзевская в 1930-х гг. утверждали, что причиной обретения термином «варяги» религиозного оттенка была конфессиональная принадлежность варягов-скандинавов, исповедующих католицизм[1068]. А. А. Шахматов из обобщающего названия скандинавов варягами выводил «такое же обобщающее значение» термина «варяжский» в соединении «со словами вера». Сегодня Е. А. Мельникова и В. Я. Петрухин, констатируя, что для православного летописца XII в. имя «варяг» означало уже и приверженность к латинской католической церкви», заключают: в этом столетии скандинавы «становятся проповедниками католичества в Северо-Западной Руси, отчего оно получает наименование «варяжской веры»[1069].

Подобное объяснение эволюции «варяжского» в «латинское» связано с католической версией крещения Руси, с уверенностью, что варяги были католиками. Как, например, утверждал С. М. Соловьев, скандинавы «же главным образом посредничают и при введении христианства в Русь». В. А. Мошин твердо говорил, что одно из главных значений скандинавов в русской истории состоит в том, что именно они «содействовали распространению христианства» на Руси. А. Л. Погодин убеждал, что по летописям видно, что варяги тянулись именно к Риму[1070]. Католическая версия христианизации Руси не имеет под собой, что аргументированно показано Б. Я. Раммом, абсолютно никаких источниковых данных[1071]. К тому же хорошо известно, что католицизм в Скандинавии начинает распространяться лишь в ХІ-ХІІ вв., причем его влияние там долгое время оставалось очень слабым, а в Швеции он утвердился, хотя и был принят в самом начале XI в., только в XIII столетии[1072]. Показательны в этом плане свидетельства скандинавских саг, согласно которым, как заметила Е. А. Рыдзевская, у скальдов XI в. христианство — это чужое. А. Г. Кузьмин акцентирует внимание на том факте, что варяги в Византии в ХІ-ХІІ вв. «не были католиками»[1073]. Норманист В. С. Иконников сообщает, что варяги имели в Константинополе свою церковь Варяжской Богородицы, которая находилась в непосредственном соседстве со святою — Софией. Но, как он с удивлением должен был признать, это была церковь греческая, а не латинская, и само ее название позднего происхождения[1074]. Возможно, и позднего, но все же говорящее в пользу изначального православного вероисповедания варягов, а не католического.

О том, что варяги — это имя действительно общее, говорили сами норманисты, соотнося его при этом только со скандинавами (германцами). Так, для Г. З. Байера они были шведами, готландцами, норвежцами и датчанами. А. Л. Шлецер в 1769 г. в них видел «корсар» из Дании, Швеции и Норвегии. Но в «Несторе» таковыми он уже считал шведов, норвежцев, англичан, датчан и руссов. Под «общим именем» варягов Н. М. Карамзин понимал датчан, норвежцев и шведов[1075]. Свое видение значения термина «варяги» представили антинорманисты, напротив утверждая, что русские прилагали его к очень широкому кругу народов. Еще В. Н. Татищев полагал, что под варягами на Руси «разумели финов и шведов, иногда Данию и Норвегию то заключали». Затем М. В. Ломоносов говорил, что «варягами назывались народы, живущие по берегам Варяжского моря», но вместе с тем заметив, что новгородцы западные народы «варягами называли». В. К. Тредиаковский считал, что варягами в летописи именуют «без изъятия» всех европейцев, особенно тех, кто обитал на побережье Балтийского моря и на реках, впадающих в него[1076].

В XIX в. и в первые два десятилетия XX в. в отношении общего значения термина «варяги» в среде антинорманистов было высказано несколько мнений, которые можно свести к нескольким группам. Во-первых, что варяги ПВЛ — это либо все балтийские народы, либо значительная их часть[1077]. Во-вторых, что под ними «разумелось уже все вообще западноевропейское население неславянского происхождения», а также территория «Западной или, по крайней мере, Северо-Западной Европы»[1078]. В-третьих, что это имя обозначало собой Западную Европу и ее жителей в целом[1079]. Наконец, Г. Эверс предложил и самое широкое толкование значения этого термина, сказав, что в варягах русские видели «кроме германцев, еще многие другие народы», проживавшие в Восточной и Западной Европе. Подобные суждения высказывали затем и другие ученые, отмечавшие, что с именем варягов «соединено такое же неопределенное… понятие, какое греки соединяли с именем скифов, и новейшие географы с именем татар»[1080], что под ним разумели «всех не руссов и не греков», «заморянина», чужого, иноземца, иноверца[1081]. Норманисты, прекрасно сознавая всю опасность ревизии одного из важнейших своих постулатов, категорически возражали против того, что под варягами следует понимать «всех европейцев». Как утверждал, например, М. П. Погодин, летописец употреблял имя варягов-скандинавов «в смысле общем, а русь в частном», и, приведя летописную фразу «к варягом к руси», восклицал: «Кому придет в голову, что варяги здесь в смысле европейцев»[1082]. Из их числа, видимо, один только В. А. Мошин говорил, что варягами на Руси именовали католиков, но и то лишь иногда[1083].

В советское время представление о термине «варяги» как имени нарицательном, прилагаемом ко многим народам, практически сошло на нет. Лишь в самых редких случаях отмечалось, что он обозначал либо «вообще иностранцев», либо жителей Балтийского Поморья, либо в позднее время всех европейцев[1084]. Вместе с тем слышались суждения, вроде того, что было высказано в 1973 г. А. И. Поповым: этот термин не содержит специфического этнического оттенка и «является обозначением наемных дружин вообще», но так называли скандинавов[1085]. А. Г. Кузьмин, о чем речь шла выше, выделял несколько его значений: либо одно из южнобалтийских племен, либо славянские и славянизированные «венедские» племена, проживавшие между Польшей и Данией, либо все население южного берега Балтики и Северо-Запада Руси, либо все западноевропейцы-католики. Со времени Ярослава Мудрого, по мнению ученого, резко возрастает участие в политической жизни Руси норманнов и прежде всего тех из них, «которые уже приобщились к христианской вере» и «которых теперь также называют варягами». Прекращение после смерти Ярослава выплаты Новгородом варягам дани, установленной в 882 г. Олегом, не могло не вызвать обострение отношений с варягами и являло собой определенный идеологический поворот, направленный, вероятно, как против собственно варягов, которые были язычниками и продолжали морские походы и нападения на торговые суда, так и против норманнов-христиан, т. к. теперь в Скандинавии быстро выстраивается церковная иерархия, подчиненная Риму. В итоге, заключает историк, «само имя варягов переосмысляется, распространяясь на выходцев вообще с католического запада», в связи с чем летописец в варяжской легенде вынужден был особо выделить варягов-русь из среды других, варяжских уже теперь народов. Тогда же «варяжское» начинает сливаться с «латинской верой», претендующей на политическое господство, и в XII в. «варяжская вера» уже будет противопоставляться православию как собственно латинская вера[1086]. В 1999 г. А. Белов, видя в варягах изначально вагров-ободритов, вместе с тем подчеркнул, что в глазах восточных славян варягами были «все пришельцы из Балтики». Их звали варягами «примерно так, — добавляет он, — как русские некогда называли большинство германцев немцами, или как сегодня мы называем кавказцами в равной степени грузин, армян, азербайджанцев, чеченцев». В 2000 г. Ю. Д. Акашев, также считая варягов южнобалтийскими славянами, указывал, что он имел не этническое, а чисто территориальное значение и обозначал собой жителей побережья и островов Балтийского, Северного и Белого морей[1087].

Исследователи, установив факт самого широкого приложения летописцами термина «варяги», указывали, вместе с тем, и время его обращения в имя общее, когда он окончательно оторвался от своей этнической (или социальной) основы и стал синонимом понятию «западноевропеец». Это либо середина XI в., либо его вторая половина, либо весь век в целом, либо начало XII столетия[1088]. Обретение им религиозной окраски, начало его функционирования в смысле «католик» (в тогдашнем понимании «римлянин», «латинянин») исследователи относят к началу XI в., к его середине или ко всему столетию в целом, ко второй половине XI в., к рубежу ХІ-ХІІ вв., к началу XII в., ко всему этому столетию[1089]. Время замены имени «варяги» (= «западноевропейцы-католики») полностью тождественным ему термином «немцы» датируется в историографии также по-разному Это XII в., рубеж ХІІ-XIII вв., XIII в.[1090], после чего оно, по мнению ученых, фактически выходит из употребления и в редких случаях встречается в памятниках позднейшего времени, а именно XVI — начала XVII вв., как «только украшение цветущего слога, особенно у писателей витиеватых», «как выражение книжное, фигуральное»[1091].

Обращение к обширному материалу показывает, что термин «варяги» очень рано стал полностью адекватным по смыслу выражениям «немцы», «римляне», «латины», т. е. также обозначал собою б о льшую часть западноевропейских, католических народов. Важную информацию на сей счет дают прежде всего памятники клерикального характера. Специалисты выделяют три редакции «Слова святаго Феодосья игумена Печеръскаго монастыря о вере крестьянской и о латыньской», сохранившиеся в списках ХІV–XVІ вв., написанною по вызову киевского великого князя Изяслава Ярославича (ум. 1078) в 1069 году[1092]. В первой из них речь идет только о «латинянах» и «латинской вере». Вторая редакция несколько изменена. Изменено и само заглавие. Оно звучит теперь как «Вопрошение князя киевский Изяслав, сына Ярославля, внука Владимировича, игумена Печерскаго велико Феодосия о латине». Согласно с новым заглавием сам текст теперь начинается вопросом: «И рече Изяслав: «исповежь ми, отче, веру варяжьскую, какова есть». На что Феодосий, используя в отношении западноевропейцев выражения «вера латинская» и «латины», вместе с тем ответил, что «множествомь ереси их всю землю онечествоваша, понеже по всей земли варязи суть». Третья редакция «Слова» читается во всех списках Киево-Печерского патерика второй Кассиановской редакции 1462 г. и представляет собой распространенную редакцию второй, в связи с чем в ней также наличествуют «варязи» и «вера варяжская»[1093].

Полную равнозначность терминов «варяги» и «латины» демонстрирует Киево-Печерский патерик, сложение которого заняло несколько столетий. В его основе лежат написанные в 20-х гг. XIII в. послания Поликарпа, инока Печерского монастыря, к владимирскому епископу Симону (ум. 1226), постриженику той же обители, и ответ последнего. В своей переписке названные лица использовали устные предания, связанные с монастырем, монастырские записи XI в., летописи, жития основателей обители Антония и Феодосия. Где-то в середине XIII в. послания Симона и Поликарпа были объединены и дополнены другими известиями о монастыре, а также извлечениями из летописи типа Ипатьевской. Оформление Патерика было завершено в XV веке. В 1406 г. в Твери по почину тверского епископа Арсения была создана редакция, получившая название Арсеньевской, а в 1460 и 1462 гг. в Киево-Печерском монастыре по инициативе инока Кассиана были созданы две редакции — Кассиановские, где памятник и был назван впервые «Патериком печерским». По мнению большинства исследователей, памятник отражает реальную историческую действительность ХІ-ХІІ веков[1094]. Судя по Патерику, термины «варяги» и «варяжский» в смысле «латины» и «латинский» широко бытовали уже во второй половине XI века. Но равнозначными они стали, конечно, значительно раньше, уже, по крайней мере, во времена Ярослава Мудрого. Именно при нем, согласно Патерику, появился на Руси варяг Симон-Шимон, который затем в 1068 г. (после спасения в битве на Альте, что предрек ему старец Антоний), «прежде бывь варягь», но как только принял православие, оставил «латиньскую буесть», т. е. католическую веру[1095]. «Вопрошание Кирика», находящееся в Синодальной Кормчей XIII в., и которое относят ко времени около 1136 г. и связывают с именем диакона и доместика новгородского Антониева монастыря, говорит о «варяжьском попе» как служителе католического культа[1096].

Краткая Русская Правда, появление которой было вызвано новгородскими событиями 1015 г., содержит две статьи (10 и 11), где присутствуют варяги и колбяги. Особый интерес вызывает первая из них: «Аще ли ринет моужь моужа любо от себе, либо к собе, 3 гривны, а видока два выведеть; или боудеть варяг или колбяг, то на ротоу»[1097]. По мнению Д. И. Иловайского, Ф. И. Свистуна, М. Ф. Владимирского-Буданова, варяги здесь — иноземцы, иноплеменники[1098]. Но в основном, конечно, принято считать, что речь идет, несомненно, о скандинавах[1099]. Ныне Е. А. Мельникова и В. Я. Петрухин утверждают, что в Правде Ярослава варяг — чужеземец, иностранец, ибо «этим чужеземцем является скандинав, как наиболее частый иноземец на Руси, представляющий иноземцев вообще»[1100]. В Пространной Правде (Троицкий список второй половины XIV в.) в статье «О поклепной вире» (ст. 18) прописано, что «аще будеть на кого поклепная вира (обвинение в убийстве. — В. Ф.), то же будеть послухов 7, то ти выведуть виру; паки ли варяг или кто ин, тогда [то два]»[1101]. И. Н. Болтин, Н. М. Карамзин, А. А. Зимин в этих варягах также видели иностранцев вообще[1102].

Статья «О муже кроваве», помещенная в Кормчих особого состава перед списками Пространной Правды, узаконивает, что «аще ли пьхнеть муж моужа любо к себе, либо от себя, ли по лицу оударить, или жръдию ударить, а без зънаменияа, а видок боудеть, бещестие емоу платити; аще будеть болярин великых боляр, или менших боляр, или людин городскыи, или селянин, то по его пути платити бесчестие; а оже боудеть варяг или колобяг, крещения не имея, а боудеть има бои, а видок не боудеть, ити има роте по своей вере, а любо на жребии, а виноватый в продажи, в что и обложать»[1103]. М. Н. Тихомиров полагал, что наличие в данной статье колбягов говорит о ее раннем происхождении. В. О. Ключевский, основываясь на анализе денежного счета, имеющегося в статье, относил ее к середине XII века[1104]. Эта статья стала основой статьи «О мужи кроваве» Сокращенной Правды, где колбяги уже отсутствуют: «Аще ударит на смерть жердию или попехнет, а знамения нет, а видок будет, аще будет болярин или людин или варяг, крешения не имея, то по их пути платити безчестие; аще видока не будет, ити им на жребии, а виноватыи в продаже, во что обложат»[1105]. Как полагал Н. А. Семейко, фраза «крещения не имея» точно показывает, что текст статьи сложился тогда, «когда не имели уже ясного и точного представления о том, кто такие были варяги и колбяги, считая их за некрещеных людей, т. е. за поганых»[1106]. В данном случае фраза «крещения не имея» могла в равной степени относиться и к язычнику, и к католику, т. к. ни тот и ни другой не знали, с точки зрения православного человека, истинной, «правой» веры, следовательно, и были людьми, «крещения не имея».