Начало революции и возвращение в Россию

 

Троцкий встретил начало первой российской революции в качестве «нефракционного» социалиста – он к этому времени отошел от меньшевиков, но к большевикам не присоединился и ставил в качестве одной из главных своих непосредственных задач восстановление единства российского социал‑демократического движения [354].

Известие о событиях 9 (22) января 1905 г., которые вошли в историю под названием Кровавое воскресенье, застало его в Женеве, куда он возвратился после поездки по городам Швейцарии с докладами перед российскими эмигрантами.

О том, что шествие к Зимнему дворцу должно произойти в это воскресенье, пресса твердила уже в течение нескольких дней. Утром 23 января, зайдя в редакцию «Искры», Троцкий узнал от Мартова, что перед Зимним дворцом и в других местах российской столицы пролилась кровь [355]. Н.И. Седова вспоминала, что известие об этом событии привело Троцкого в предельно возбужденное и нервное состояние, он «побледнел, почувствовал себя плохо и почти потерял сознание» [356]. Приступ был вызван, безусловно, не скорбью о жертвах и сочувствием их родным и близким, тем более не тем, что речь шла о плохо подготовленном вооруженном восстании (о чем писала вся солидная мировая пресса). Троцкий воспринял произошедшее событие как начало долгожданной революции. Необходимо было действовать.

Вскоре после 9 января на собрании в Женеве Льва впервые увидел тогдашний социал‑демократический эмигрант, будущий нарком просвещения РСФСР А.В. Луначарский: «Троцкий был тогда необыкновенно элегантен, в отличие от всех нас, и очень красив. Эта его элегантность и особенно какая‑то небрежная свысока манера говорить с кем бы то ни было меня очень неприятно поразили. Я с большим недоброжелательством смотрел на этого франта, который, положив ногу на ногу, записывал карандашом конспект того экспромта, который ему пришлось сказать на митинге. Но говорил Троцкий очень хорошо» [357].

При всей почти открытой неприязненности этого описания в нем в то же время содержится доля восхищения, даже зависти по отношению к молодому человеку, столь стремительно ворвавшемуся в высший эшелон социал‑демократов. Не будучи связанным с партийными фракциями и не имея вследствие этого никаких полномочий от них, Троцкий все же решил немедленно возвратиться в Россию. Через русских студентов в Швейцарии удалось достать фальшивый паспорт на имя отставного прапорщика Арбузова, и он отправился в опасное путешествие.

По дороге он вновь остановился в Мюнхене у Парвуса, который наскоро написал обширное предисловие к уже готовой брошюре, получившей теперь новое название «До 9 января». Вскоре брошюра была издана в Женеве меньшевистской организацией, проявившей в данном случае, хотя и весьма неохотно, широту воззрений, ибо основные положения брошюры Троцкого и предисловия Парвуса не соответствовали политическим позициям меньшевиков [358]. В предисловии Парвуса полностью одобрялась новая концепция, которую Троцкий пытался сформулировать в статьях, включенных в брошюру из пяти статей: «Война и либеральная оппозиция», «Чего требуют земцы?», «Демократия», «Демократия и революция», «Пролетариат и революция».

Сущность выдвинутой концепции была в том, что в назревавшей в России демократической революции пролетариату суждено сыграть руководящую роль. В условиях, когда российская буржуазия и либеральные политические силы проявляли трусость, в той или иной форме заискивали перед царизмом (Троцкий именовал их политическими евнухами), задачи социал‑демократической партии заключались в подготовке всеобщей политической забастовки и вооруженного восстания.

Само же это восстание должно было принципиально отличаться от безуспешных рабочих восстаний XIX в. – в нем следовало применять не баррикадную тактику, бессмысленную и беспомощную при существовании новых видов оружия, находящегося в распоряжении правительственных войск, а маневренную партизанскую войну. По мнению Троцкого, привлекать к революции крестьян и солдат, а для этого развертывать агитацию в деревне и армии, было необходимо. Но привлекать их нужно не в качестве самостоятельных сил, а как помощников, действующих под руководством пролетариата и его партии. Троцкий требовал также добиться прекращения войны с Японией и созыва Учредительного собрания, которое должно было решить вопрос о власти и обеспечить овладение ею пролетариатом.

Ленин оценил брошюру Троцкого как «пустозвонство», несправедливо обвиняя его в том, что «новые» взгляды автора одобрены Плехановым, Засулич и другими меньшевиками (так как брошюра вышла под редакцией «Искры»), хотя позиции Троцкого резко отличались от точки зрения лидеров меньшевизма [359]. И пока Ленин выступал против Троцкого, тот вместе с Н. Седовой поехал из Мюнхена в Вену, где при помощи руководящих австрийских социал‑демократов завершил подготовку к нелегальному возвращению на родину.

Наталья выехала в Киев первой, чтобы найти жилье и наладить связи. Троцкому пока что на квартире у Виктора Адлера, теперь отнесшегося к русскому революционеру по‑дружески, парикмахер изменял «внешность, уже достаточно примелькавшуюся русским охранникам за границей» [360]. В феврале 1905 г. Троцкий прибыл в Киев. Здесь он вступил в контакты с местными меньшевиками, а затем и с большевиком Л.Б. Красиным [361], который, будучи в это время вторым после Ленина человеком в большевистской иерархии, находился на примиренческих позициях и стремился к скорейшему объединению большевиков и меньшевиков. В этом плане по организационному вопросу он поддерживал Троцкого [362].

В то же время Красин стоял во главе Боевой технической группы при ЦК, ответственной за вооруженную борьбу, в том числе за террористические акты, и руководил нелегальной перевозкой в Россию оружия, закупленного за границей. Красин признавался Троцкому, что мечтает создать «бомбу величиной с грецкий орех». Это был в то время отчаянный авантюрист, организатор грязных финансовых операций, в которых, впрочем, принимали участие и более благообразные лица, связанные с большевиками, например писатель М. Горький и его гражданская жена и одновременно любовница фабриканта С.Т. Морозова, известная драматическая актриса М.Ф. Юрковская (сценический псевдоним Андреева). Имеются убедительные свидетельства, что, выдоив из фабриканта максимум средств при жизни Саввы Морозова, Красин в мае 1905 г., отправившись на французский курорт Канны, где находился Морозов, убил его, так как к тому времени страховой полис Морозова на очень крупную по тем временам сумму был оформлен на Юрковскую (Андрееву). Красин же создал на месте преступления видимость самоубийства Морозова и сумел избежать расследования и наказания [363]. Так поразительно уголовщина смыкалась с политическим экстремизмом.

Троцкий был первым из социалистических эмигрантов, возвратившихся в Россию в связи с началом революции. После него, с большим временным отрывом – в середине октября, то есть приблизительно тогда, когда была объявлена политическая амнистия, в Петербург приехал Парвус, который тотчас же встретился с Троцким и стал вместе с ним работать. В конце октября появились Мартов, Засулич и Ленин. Аксельрод также собирался в Петербург, но заболел и от поездки отказался. Плеханов же был настолько занят своими теоретическими изысканиями, что даже не подумал о возвращении в Россию. Другие социалистические деятели тоже остались за рубежом, в значительной мере в силу личной осторожности.

Часто меняя в Киеве жилье (квартира молодого адвоката, дом профессора технологического института, приют у некой либеральной вдовы), Троцкий пользовался услугами именно тех либералов, которых столь презрительно характеризовал в своей публицистике. Одно время он даже скрывался в глазной лечебнице, где ему покровительствовал главный врач [364]. По договоренности с Красиным Троцкий стал писать тексты прокламаций, обращенных к различным слоям населения. Из этого цикла документов в собрание сочинений Троцкого вошли только две прокламации, обращенные к крестьянам («Крестьяне, к вам наше слово!» и «Новые царские милости»), опубликованные от имени ЦК РСДРП весной 1905 г. [365] Обе прокламации были напечатаны в подпольной большевистской типографии «Нина», располагавшейся в Баку. Как подпись ЦК РСДРП, так и использование бакинской типографии свидетельствуют, что сразу же после возвращения в Россию Троцкий не только установил личные контакты с Красиным, но и в определенной степени сблизился с умеренной в политическом отношении частью большевиков, готовой к объединению с меньшевиками.

Основным содержанием этих прокламаций был призыв к крестьянству, причем к крестьянству в целом, не расчленяя его на отдельные имущественные слои, к поддержанию борьбы городских рабочих «с народными врагами» – царским двором, правительством и чиновничеством, помещиками, а также либералами, которые обманывают крестьян. В прокламациях выдвигались требования к крестьянам отказаться от уплаты налогов, вооружиться, предпринимать походы в соседние города для прямой поддержки пролетариата. Одновременно Троцкий призывал к созыву всенародного Учредительного собрания. Всего, видимо, Троцким в это время было написано пять прокламаций, обращенных к крестьянам, рабочим, солдатам и интеллигенции.

Социал‑демократ, меньшевик Гарви, прочитав выпущенные от имени ЦК прокламации, сказал: «Все они написаны блестяще. Ясно, это рука опытного и яркого партийного литератора». Особо на Гарви произвел впечатление лозунг «Да здравствует Временное революционное правительство!». На состоявшейся в квартире киевской социал‑демократки С.М. Заруцкой конспиративной встрече с Троцким Гарви увидел (они встречались впервые) высокого мужчину «в огромной шубе до пят и с енотовым воротником до плеч, в руках боярская меховая шапка… точно барин: так дисгармонировало одеяние Троцкого с крохотной комнаткой и с нашими косоворотками!» [366].

Троцкий изложил собравшимся концепцию революции, из которой вытекало выдвижение лозунга Временного революционного правительства. Гарви вспоминал: «Внешне Троцкий говорил, как всегда, блестяще. Через 2 – 3 минуты он уже встал со стула и говорил жестикулируя, точно на большом митинге. Это как‑то неприятно резануло – все же разговор происходил в тесном кругу партийных товарищей. Ораторские приемы, жестикуляция, отточенные фразы – все это не соответствовало обстановке, отдавало позой, ставшей, кстати, у Троцкого второй натурой. Широкими мазками набрасывал он картину развертывавшейся революции: в одном углу поднималось стомиллионное крестьянство, в другом – армия, в третьем – угнетенные национальности, и казалось, тесна комната для широких обобщений и для не менее широких жестов Троцкого. Он приехал меньшевиком, но меньшевиком собственного покроя, со своими схемами и планами – и это сразу почувствовалось, даже независимо от содержания его речи» [367].

Ораторское мастерство, однако, не привлекло на сторону Троцкого киевских меньшевиков. Все присутствовавшие выступили против докладчика, доказывая, что в результате попыток «углубить революцию» за пределы объективных возможностей неизбежно наступит ее поражение. Троцкий был явно разочарован. Простились они сухо.

 

Находясь в Киеве, Троцкий вновь установил связь с «Искрой». Толерантная редакция опубликовала его «Письмо из России» под заголовком «Нечто о квалифицированных демократах» и два «Политических письма» [368]. Все эти материалы были подписаны псевдонимом Неофит (новообращенный), который имел явный политический подтекст, подчеркивая изменение политических позиций их автора. «Письмо из России» содержало жесткие нападки на «самый вредный тип демократов» – из числа бывших марксистов, сгруппировавшихся вокруг журнала «Освобождение» (и в первую очередь на Струве), стремившихся «донести правду до царя». Впрочем, чуть ниже Троцкий признавал, что освобожденцы пытаются оказать на царское правительство давление с целью проведения либеральных реформ при опоре на земства, базируясь на сравнительно радикальные решения незадолго перед этим состоявшегося Всероссийского земского съезда. Однако «орудий давления у освобожденцев нет, – они заботились не о сплочении сил (хотя бы одной интеллигентской демократии!) для давления на земцев, а об развращении (другого слова не подыщешь) политической совести этой интеллигенции безоговорочным следованием за земцами» [369].

В «Политических письмах», особенно во втором из них, Троцкий вступал в прямую полемику с редакцией «Искры» – с Плехановым, Мартовым, Аксельродом, Мартыновым, которые, поместив в газете статью Парвуса «Итоги и перспективы», выразили осторожное несогласие с ее содержанием. Троцкий пошел еще дальше. Он решительно возражал Плеханову, высказавшему в передовой статье «Искры» от 3 марта мысль о том, что в своей борьбе «пролетариат может рассчитывать на более или менее деятельную поддержку со стороны других слоев населения», имея в виду прежде всего либеральную буржуазию.

Троцкий полагал, что очередным, причем непосредственным, ближайшим этапом революции должно стать вооруженное восстание, которое необходимо организовать, и «выполнение этой черной работы революции, организация восстания, становится в данный момент… высшей политической обязанностью» [370]. Автор высказывал еще одно «крамольное» положение. Оно, в свою очередь, обращало внимание не просто новизной, но противоречило всем привычным догмам классического социал‑демократизма, ибо последний проводил решительный логический и хронологический рубеж между эпохами буржуазно‑демократической и социалистической революций. Троцкий писал:

«Победу восстания, как и торжество всей революции, может обеспечить только пролетариат. Другие группы городского населения и крестьянство сыграют в революции свою роль, поскольку будут идти за пролетариатом, поддерживать его, облегчать ему работу. Самостоятельной революционной роли, сколько‑нибудь равносильной роли пролетариата, не сыграют ни крестьянство, ни мещанство, ни интеллигенция!

Это значит не что иное, как то, что революционное развитие влечет пролетариат, а вместе с ним нашу партию к временному политическому господству» [371].

Ответа на теоретико‑политические заключения Троцкого в «Искре» не последовало. Но со второй половины марта его сотрудничество в газете прекратилось, видимо к взаимному чувству облегчения. К этому времени Троцкий уже покинул Киев. В конце февраля или начале марта вместе с женой он перебрался в Петербург. От Красина он получил паспорт на имя помещика Викентьева и явочный адрес. Последний был неожиданным – Константиновское артиллерийское училище, квартира старшего врача военного учебного заведения Александра Александровича Литкенса на Забалканском проспекте. Сам врач сочувствовал социалистам, а его сыновья Александр и Евграф принимали непосредственное участие в подпольных организациях. Иной раз в квартиру старшего врача, на глазах вахтера, к Троцкому приходили «такие фигуры, каких двор военного училища и его лестницы не видали никогда. Но низший служебный персонал относился к старшему врачу с симпатией, доносов не было, и все сходило с рук благополучно» [372].

В столице Троцкий тотчас же установил связь с социал‑демократическими кругами. В основном это были меньшевики, но связь поддерживалась и с умеренными большевиками, близкими к нему своим стремлением к восстановлению единства социал‑демократов. Троцкого знали под конспиративным именем Петр Петрович, а некоторые свои статьи он публиковал под еще одним именем: Яновский. Наверное, не легко было одновременно пользоваться сразу четырьмя фамилиями, если иметь в виду, что за рубеж его материалы, как уже упоминалось, шли под постоянным псевдонимом Н. Троцкий, а иногда и за подписью Неофит.

В начале марта в Петербурге начала работу Агитационная комиссия при ЦК РСДРП, образованная в конце предыдущего года. В состав ее входили главным образом меньшевики, но также некоторые большевики‑примиренцы, в частности Красин, тоже перебравшийся в столицу. В некоторых заседаниях комиссии участвовал Троцкий. На одном из них он выступил с докладом, вновь отстаивая свой лозунг Временного революционного правительства. «Мы, меньшевики, развернутым строем выступили против Троцкого, который числился тогда еще в меньшевиках», – вспоминал Гарви [373], не зная, по‑видимому, что еще до возвращения в Россию Троцкий вышел из меньшевистской организации.

Поначалу контакты со столичными меньшевиками были нормальными, но постепенно отношение к Троцкому начало изменяться к худшему. Это было вызвано, очевидно, не только тем, что его основные политические установки существенно расходились с официальными взглядами меньшевиков, но и с его личными особенностями. Троцкого стали подозревать в том, что он стремится создать собственную, «третью партию», противопоставив ее меньшевикам и большевикам [374]. Один из лидеров меньшевизма Ф.И. Дан в книге, написанной через много лет, ошибается, утверждая, что Троцкий выступал в это время за организацию восстания и революции не столько в военно‑техническом, сколько в политическом смысле, и это «была та общая почва», которая создавала «для меньшевизма возможность сотрудничества» в октябрьские дни 1905 г. [375] Троцкий действительно сотрудничал с меньшевиками, но не с их центром, пребывавшим за рубежом, а с питерской организацией, причем и эти контакты постепенно сворачивались. В то же время с частью большевиков отношения постепенно улучшались. Более того, Троцкий написал тезисы о Временном революционном правительстве и передал их Красину, направлявшемуся на сепаратно созванный большевиками в Лондоне III партийный съезд (меньшевики в ответ провели свою I общерусскую конференцию партийных работников в Женеве).

Большевистский съезд происходил 12 – 27 апреля (25 апреля – 10 мая) 1905 г.

Как оказалось, во время этого съезда Ленин также предложил проект резолюции о Временном революционном правительстве. Красин (на съезде он присутствовал под псевдонимом Зимин), однако, решил, что тезисы Троцкого лучше выражают существо вопроса, и на их основе внес поправки и дополнения к проекту резолюции Ленина.

Поправки указывали на связь Временного революционного правительства с вооруженным восстанием, при этом отвергалось положение Ленина, что таковое правительство возникнет только после восстания. «Нет, оно возникает именно в процессе восстания и принимает самое живое участие в его ведении, обеспечивая своим организующим воздействием его победу» [376], – возражал Троцкий. Ленин согласился со всеми поправками Зимина, в основе которых лежали тезисы Троцкого, о чем Ленин не знал, причем заявил, что некоторые формулировки Зимина лучше, чем его самого, и он охотно их принимает [377].

С указанными поправками резолюция о временном революционном правительстве была утверждена съездом [378]. В ней, в частности, говорилось, что «осуществление демократической республики в России возможно лишь в результате победоносного народного восстания, органом которого явится Временное революционное правительство, единственно способное обеспечить полную свободу предвыборной агитации и создать, на основе всеобщего, равного и прямого избирательного права с тайной подачей голосов, Учредительное собрание, действительно выражающее волю народа».

Если бы Ленин знал, кто в действительности был соавтором резолюции, он бы, безусловно, отверг поправки Красина, найдя для этого многочисленные идеологические, стратегические или тактические причины, так как внутренняя враждебность к Троцкому в это время явно доминировала у Ленина над политической целесообразностью. С едва скрываемой иронией и совершенно нескрываемым самодовольством Троцкий писал в конце 20‑х гг.: «Нелишне будет отметить, что в полемике последних лет резолюция III‑го съезда о Временном правительстве сотни раз противопоставлялась «троцкизму». «Красные профессора» сталинской формации понятия не имеют о том, что в качестве образца ленинизма они цитируют против меня мною же написанные строки» [379].

После III партийного съезда Ленин фактически признал схожесть своих позиций с линией Троцкого, а в письме П.А. Красикову сообщал, что не видит никакой крамолы в печатании «листков» Троцкого: «Ничего худого тут нет, если листки сносные и выправленные» [380]. Более того, в письме тогдашнему своему стороннику Г.А. Алексинскому [381] Ленин давал недвусмысленную рекомендацию: «Очень хорошо было бы, если бы Вы действовали вместе с Кнунянцем [382] и Троцким» [383], хотя «действовать» вместе с Троцким к этому времени было уже невозможно: Троцкий вынужден был бежать в Финляндию из‑за провала нелегальной социал‑демократической организации в Санкт‑Петербурге.

Организатором провала был осведомитель охранки по кличке Николай Золотые Очки (его подлинная фамилия была Доброскок) [384]. Во время первомайского собрания в лесу была арестована Наталья Седова. После сравнительно недолгого ареста и установления личности ее и ее супруга она была выслана в город Тверь [385]. Поскольку Доброскок встречался с Бронштейном и, возможно, мог его узнать, Троцкий решил покинуть столицу и на некоторое время переселиться в Финляндию, входившую в состав Российской империи, но сохраняющую известную автономию и ставшую настоящим убежищем для революционеров, ибо тамошнее сравнительно либеральное законодательство предусматривало право приема политических беглецов, и местные чиновники упорно отказывались выдавать последних центральной власти.

Троцкий остановился на постоялом дворе «Рауха» («Покой»), расположенном в лесу, возле глухого озера. Именно здесь, в Финляндии, готовя к печати перевод одной из речей германского социалиста XIX в. Фердинанда Лассаля и свое предисловие к ней, Троцкий обдумывал и совершенствовал свою революционную политическую концепцию непосредственного завоевания власти рабочим классом и дальнейшего перехода к социализму [386]: «Там для меня наступила передышка, состоявшая из напряженной литературной работы и коротких прогулок. Я пожирал газеты, следил за формированием партий, делал вырезки, группировал факты. В этот период сложилось окончательное мое представление о внутренних силах русского общества и о перспективах русской революции» [387].

Думается, однако, что Троцкий, касаясь своего «финляндского сидения», несколько преувеличивал степень зрелости своих представлений о революционном процессе. Принципиально новыми чертами и аргументами его взгляды обогатились чуть позже, во время работы в Петербургском Совете, а вслед за этим – в период пребывания в тюремном заключении.