На II съезде российских социал‑демократов

 

Приближался тем временем второй, а по существу дела первый подлинный съезд российских социал‑демократов, расколотых на множество крохотных, почти не связанных друг с другом групп и течений. В апреле 1903 г. лидировавшая группа российских социал‑демократических эмигрантов собралась в Женеве. Здесь без особых дискуссий и споров был согласован проект программы партии, здесь обсуждались, пока еще сравнительно спокойно, основные положения ее устава. Крупская комментировала: «Приехал Троцкий. Пустили и его в оборот. Поселили у него «для обработки» вновь приехавшего питерского делегата Шотмана» [249]. 23‑летний Александр Васильевич Шотман участвовал в социал‑демократических кружках с 1899 г., но, по‑видимому, Ленин не вполне был уверен в его позиции на предстоявшем съезде и в качестве наиболее эффективного орудия убеждения использовал аргументацию Троцкого. Луначарский же высказывал мнение, что о Троцком впервые заговорили, «когда он явился на съезд партии… По‑видимому, заграничную публику Троцкий поразил своим красноречием, значительным для молодого человека образованием и апломбом… [250] В Троцком того времени было много мальчишеского задора. В сущности, очень серьезно к нему не относились по его молодости, но все решительно признавали за ним выдающийся ораторский талант и, конечно, чувствовали, что это не цыпленок, а орленок» [251].

Нельзя сказать, что Лев к этому времени оставался таким же непреклонным сторонником Ленина, каким он был в первые месяцы эмиграции. Возникали сомнения по поводу некоторых организационных планов Ленина, в частности насчет подчиненного положения партии по отношению к редакции партийного печатного органа. Троцкий вполне резонно полагал, что редакция, как и все партийные органы и организации, должна подчиняться Центральному комитету. Ленина же принципиальные вопросы волновали мало. Несравненно больше его беспокоила проблема фактического лидерства, которое в это время лучше обеспечивалось редакцией «Искры». «Мы – устойчивый центр, мы идейно сильнее, и мы будем руководить отсюда», – говорил он Троцкому [252]. Лев, однако, отмалчивался, не подозревая, что из‑за такой «мелочи» вскоре может возникнуть глубочайший партийный раскол.

Крупская вспоминала, что делегаты съезда собирались в кафе «Ландольд», где происходили обсуждения программных и политических вопросов. Однажды в этом кафе произошла бурная дискуссия между Плехановым и Троцким. Плеханов взял под защиту редакцию полтавской газеты «Южный рабочий», которую перед этим подверг критике Троцкий. Именно на этом вопросе внешне сосредоточилась дискуссия. Но по существу дела, речь шла о федеративном или централизованном построении партии. Обычно Плеханов защищал строгую централизацию. Но он не мог пережить, что практически те же аргументы, что и он сам, повторяет теперь молодой человек, ездивший, впрочем, ранее в Полтаву для ознакомления с работой редакции на месте. Поэтому Плеханов резко выступил против Троцкого, что удивило участников диспута, ибо им были известны «централистские» взгляды самого Плеханова. «Делегатам, которые в своем большинстве сталкивались в России с «Южным рабочим», показалась более правильной позиция Троцкого. Плеханов был вне себя» [253].

В Женеве Ленин вновь внес предложение кооптировать Троцкого в редколлегию «Искры». На этот раз протест Плеханова был не только категорическим, но и весьма резким. Крупская вспоминала, как однажды ее муж пришел с заседания редколлегии «взбешенный до крайности». «Черт знает что! – говорил он, – ни у кого не хватает мужества возразить ему» [254]. Впрочем, мужества возразить ему не хватало и Ленину, предпочитавшему помалкивать и до поры до времени не нарушать свой союз с Плехановым.

Съезд было решено проводить в Брюсселе, где местный рабочий кооператив согласился предоставить для заседаний помещение своего Народного дома, собственно, даже не Народного дома, а склада, скрытого от посторонних глаз, где хранились тюки шерсти и где было полно блох [255]. Участники съезда ехали в Брюссель разными путями, предпринимая некоторые, обычно весьма наивные конспиративные предохранительные меры, чтобы особо не попадаться на глаза блюстителям порядка. Троцкий, получивший мандат от Сибирского союза (скорее этот мандат был ему фиктивно предоставлен от имени Сибирского союза, ибо никакой связи с последним не было) [256], выехал в Брюссель с маленькой станции Нион, где поезд останавливался всего на миг. Ехал он вместе с младшим братом Ленина, делегатом от тульских социал‑демократов, врачом Дмитрием Ильичом Ульяновым [257], с которым за поездку сблизился (что позже безуспешно попытается использовать в своих интересах Ленин).

«Конспираторы» планировали уехать со станции Нион незаметно, но оказались на удивление бестолковы. Толком не выяснив, откуда уходит поезд, они ожидали его на другой платформе; когда поняли свою ошибку, времени перебегать уже не было. Ульянов с Троцким вскочили в последние секунды на буфер, чтобы затем уже перебраться в вагон. На тихой европейской станции началась настоящая паника: все испугались, что опоздавшие пассажиры свалятся под колеса. Поезд остановили, прибежал кондуктор, потребовавший уплаты штрафа за нарушение безопасности. Денег на штраф у делегатов съезда не было. Покричав на неудачливых туристов, кондуктор оставил их в покое и разрешил ехать дальше [258].

Съезд проходил с 17 (30) июля по 10 (23) августа, сначала в Брюсселе, а после фактического запрещения его работы бельгийской полицией – в Лондоне. В Брюсселе за делегатами непрерывно следили агенты местной полиции, которая получала подробную информацию от берлинской агентуры российского Департамента полиции, возглавляемой опытным контрразведчиком A.M. Гардингом. Основные сведения поступали от Я.А. Житомирского [259] – осведомителя жандармского управления, входившего в берлинскую группу содействия «Искре», активно участвовавшего в подготовке съезда и известного в социал‑демократических кругах под псевдонимом Отцов, а в Департаменте полиции – по кличке Андре.

Троцкий, приехавший в Бельгию по болгарскому паспорту на имя Самоковлиева [260], почувствовал слежку не сразу. Только в начале второй недели заседаний, когда поздним вечером он и Засулич вышли из маленького ресторана «Золотой фазан», к ним подошел один из делегатов и прошептал: «За вами шпик, расходитесь в разные стороны». Последовала весьма наивная попытка укрыться от слежки, не приведшая к результатам. На следующий день «Самоковлиев» и многие другие делегаты съезда были вызваны в полицию, и им было предложено в течение суток выехать из Бельгии [261]. Съезд был перенесен в Лондон.

На съезде были представлены не партийные организации (таковых почти не существовало), а руководящие центры и группы. Хотя партия считала себя пролетарской, состав съезда был чисто интеллигентским. Масса внимания была уделена спорам по мелочам, различному пониманию формулировок, гиперболизации различий и разногласий по, казалось бы, мелким вопросам. (Сходный характер будут носить и следующие социал‑демократические съезды, конференции и совещания, вплоть до 1917 г.) Доминировал на съезде Плеханов. Он проявил себя как «твердый искровец», жесткий и авторитарный политик.

Плеханов любил повторять латинское выражение: «Salus revolutionis supremus lex esto» («Успех революции – высший закон»). На съезде он утверждал, что, если после революции Учредительное собрание окажется ей враждебным, Собрание придется распустить, что революции не следует отменять смертную казнь – возможно, к ней придется прибегнуть для расправы с монархом. Большинство участников съезда встречало подобные заявления шумными аплодисментами. Делегаты представить себе не могли, что всего лишь через 15 лет эти пророчества будут претворены в жизнь и направлены в первую очередь против них самих, так как подавляющее большинство участников съезда окажется после октября 1917 г. не во фракции Ленина – Троцкого, а сам Плеханов, глубоко враждебный новому режиму, оторванный от общественной жизни, ожесточившийся и покинутый почти всеми бывшими единомышленниками, будет умирать от чахотки, которая в 1918 г. загонит его в могилу.

Но пока что Плеханов производил на Троцкого несравненно большее впечатление, чем Ленин, хотя с первым отношения были почти враждебными, а второй был откровенным покровителем молодого Бронштейна. «С ясной, научно отшлифованной схемой программы в голове, – писал Троцкий о Плеханове, – уверенный в себе, в своих знаниях, в своем превосходстве, с веселым ироническим оттенком в глазах, с колючими усами с сединой, чуть‑чуть театральными, но живыми и выразительными жестами, Плеханов, сидевший председателем, освещал собою всю многочисленную секцию, как живой фейерверк учености и остроумия» [262]. Именно Плеханова Троцкий видел в качестве того примера, которому необходимо следовать в манерах и в поведении.

Троцкий был одним из самых активных участников съезда. Он выступал почти на каждом его заседании. В протоколах зафиксировано свыше ста его пространных или кратких выступлений и реплик [263].

В первые дни съезда Троцкий в полной мере оправдывал ожидания Ленина, ведя себя активно и агрессивно. Он выступил уже на втором заседании 31 июля (по новому стилю [264]) при обсуждении порядка дня. Спор разгорелся о месте в партии еврейской социал‑демократической организации Бунд, представитель которой – М.И. Либер [265] – настаивал на том, чтобы не выделять этот вопрос отдельно, полагая, что он входит в «рубрику организации партии». Троцкий резко выступил против. Он утверждал, что существуют серьезные разногласия по вопросу «единая организация с той или иной степенью самостоятельности частей («автономия») – или союз самостоятельных организаций («федерация»)». Раз этот вопрос встал перед нами, – «а он встал, – говорил Троцкий, – мы должны его исчерпать, мы не должны его откладывать» [266].

Однако этим выступлением в ходе обсуждения порядка дня Троцкий не ограничился. Он высказался против представительства на съезде эмигрантской группы «Борьба», возглавляемой Д.Б. Рязановым (Гольдендахом) [267], который в то время уже прошел путь от народника до известного марксиста, пользовался значительным авторитетом в зарубежных социалистических кругах (он находился в эмиграции с 1900 г.), был весьма острым и безжалостным полемистом. В рассматриваемый период группа «Борьба» осуждала «экономистов», по адресу которых метал громы и молнии Ленин. Тем не менее «экономисты» в съезде принимали участие, и Ленин с этим мирился.

Гнев по адресу группы Рязанова объяснялся тем, что она обвинила в экономизме… саму «Искру». Непримиримый тон Ленина и особенно Троцкого по адресу «Борьбы» и ее руководителя Рязанова был вызван не только и даже не столько политическими позициями группы, сколько качествами ее лидера – его резкостью, остроумием, ядовитым сарказмом. В этом смысле между Рязановым и Троцким было немало общего.

Выступая 31 июля, Троцкий не жалел черной краски, которую щедро лил на «Борьбу» и Рязанова. «Эта группа бессильна и фактически, и морально‑политически», – твердил он. Ее позицию определяет конъюнктура данного момента. «В этой переменчивости и кроется корень морально‑политического бессилия «Борьбы». Но за такое бессилие не выдают дипломов. Оно подлежит каре. Карой является отказ в приглашении на съезд. Такой приговор будет не только нравственным осуждением «Борьбы», но и предупреждением всякой группе, которая в интересах своей политической карьеры захочет просунуть свою групповую физиономию в ту или иную идейную расщелину» [268]. Все это было красочно звучавшими, но не имевшими под собой никакой логической почвы словами, ибо вся российская социал‑демократия в это время (да и позже) представляла собой конгломерат идейно и организационно разобщенных мелких и мельчайших групп. Рязанов отвечал тем, что называл Троцкого «дубинкой Ленина» [269].

Вслед за рязановской группой Троцкий, пока еще полностью находясь под влиянием Ленина, резко обрушился и на «экономистов». На третьем заседании съезда, 31 июля, он выступил против видного социал‑демократа Александра Самойловича Мартынова [270], обвинив его не в «экономизме», а в… приверженности к строгой «военной» дисциплине, основанной на принципе «чин чина почитай» [271]. Как и в первом случае, цель и Ленина и Троцкого состояла не столько в критике позиций своих противников по существу, сколько в стремлении как можно больнее их укусить, скомпрометировать их перед делегатами. На этом же заседании Троцкий выступил за приглашение на съезд польских социал‑демократов с совещательными голосами; а если они заявят, что считают себя частью российской партии, то и с решающим голосом. Позицию Троцкого поддержал Ленин [272].

Брошенная Троцким на заседании утром 1 августа реплика вызвала целый скандал. В связи с обсуждением вопроса о положении Бунда в социал‑демократической партии он сделал заявление, что под резолюцией о недопущении автономии Бунда должны подписаться члены партии – евреи, которые, «работая в российской партии, считали и считают себя также представителями еврейского пролетариата». Возникшая суматоха заставила сделать перерыв в заседаниях съезда. По его окончании решено было более к этой теме не возвращаться. Однако на самом деле инцидент запомнился делегатам, что было связано с особой чувствительностью участников съезда к еврейскому вопросу, тем более что Троцкий вторично выступил о месте Бунда в партии на следующем заседании в тот же день, 1 августа. Вместе с Лениным он считал возможным существование еврейского союза только как подчиненной организации с определенной, ограниченной сферой самостоятельности в пределах поставленных задач. Троцкий утверждал, что своими претензиями на полную автономию Бунд выражает недоверие партии; что принять условия Бунда означает «признать свое нравственно‑политическое банкротство», совершить «нравственно‑политическое самоубийство». Решительно отвергая федеративное устройство партии, Троцкий требовал, чтобы Бунд был подлинно партийной организацией, внутренней составной частью социал‑демократии, а не «договаривающейся стороной», каковую роль он пытался играть. Не удовлетворившись сказанным, Троцкий на том же заседании попросил слово еще раз, дополнив новыми аргументами, в основном эмоционального характера, свою прежнюю критику Бунда. Наконец, 3 августа Троцкий вновь выступил по тому же вопросу: о месте Бунда в партии. На этот раз от частностей оратор стремился протянуть логическую нить к значительно более общим сюжетам. Он формулировал свое представление о социал‑демократической партии в целом как о единой организации «с большей или меньшей, конкретно определяемой автономией частей». Более того, как и другие делегаты, Троцкий втянулся в малоперспективную псевдотеоретическую дискуссию о том, что такое нация и что такое раса [273].

3 августа на съезде началось обсуждение программы РСДРП. На следующий день Троцкий, однако, предложил временно прервать дебаты по программе, чтобы возобновить их после обсуждения программы на заседании специально избранной для этой цели комиссии. Высказанная идея представилась делегатам плодотворной, и ее поддержали. В связи с тем, что среди делегатов начались споры, должна ли комиссия обсуждать всю программу или же только ее общую часть, Ленин и Троцкий совместно выступили за передачу в комиссию всего текста. Это предложение также было принято [274]. Тем не менее 4 августа прения по программе еще продолжались, и Троцкий взял слово при обсуждении этого основополагающего документа. В полном согласии с Плехановым и Лениным он критиковал позиции «экономистов» – Мартынова и Акимова [275], особенно последнего, который возражал против включения в максимальную программу требования диктатуры пролетариата. К этому времени молодой социал‑демократ уже хорошо научился приклеивать уничижительные ярлыки своим оппонентам. Он утверждал, что, отрицая диктатуру, Акимов впадает в обычный «социал‑реформизм», что диктатура пролетариата будет «не конспиративным «захватом власти», а политическим господством «организованного рабочего класса, составляющего большинство нации» [276]. Иначе говоря, позиция Троцкого по обсуждаемому вопросу пока еще не расходилась с представлениями основной части европейской социал‑демократии, которая отодвигала «социалистическую революцию» на то неопределенное утопическое время, когда рабочие станут составлять более половины всего населения той или иной страны.

Абсолютная ценность демократических принципов была для Троцкого столь же неоспоримой, как и для представителей всех течений российской и международной социал‑демократии. Особенно отдаленной перспектива социализма и пролетарской диктатуры оставалась для России, которая только вступала на путь промышленной модернизации. Пройдет всего лишь несколько лет, и Лев Троцкий решительно изменит свою позицию и откажется от установки на превращение пролетариата в большинство нации в связи с разработкой собственной концепции революционного процесса.

Вновь взяв слово как представитель «Искры», Троцкий выступил апологетом искровской группы, заявив, что она выдвинулась в критический период сомнений, шатаний и разброда под знаменем революционного социализма и является тем самым знаменем, вокруг которого должна сплотиться вся партия. Термин «период шатаний и разброда» позже прочно вошел в большевистскую историографию, без упоминания о том, кто пустил в оборот этот емкий термин. Когда же возобновилось обсуждение программы, представитель «Искры» и делегат Сибирского союза вновь оказался в числе наиболее активных ораторов. 11 августа он указывает на необходимость контроля партии за деятельностью ее местных комитетов, а вслед за этим многократно касается частных редакционных вопросов программы, в целом полностью поддерживая основные положения ее проекта [277].

Особое внимание он уделил в двух своих выступлениях аграрной части программы. Он отстаивал необходимость ограничиться аграрными требованиями, направленными против остатков крепостного права, но не создавать некую программу «аграрного социализма», кооперации и т. п. «Это – задача социалистов‑революционеров», – с некоторым оттенком пренебрежения бросил оратор. Вслед за Троцким примерно с тех же позиций выступил Ленин [278]. Аналогичной точки зрения придерживался и Плеханов. Все они были едины в том, что особую аграрную программу социал‑демократам вырабатывать нет никакой необходимости.

Второе выступление по аграрной части программы было в основном посвящено требованию возвращения крестьянам так называемых земельных отрезков, то есть тех участков земли, которыми они владели до реформы 1861 г. и которые были у них отобраны при освобождении. Поддерживая названный лозунг, Троцкий в то же время оставлял простор для выдвижения более общих и широких требований. Он далее утверждал, что на Западе крестьянство уже исчерпало свою революционную роль. «У нас положение иное. В наступающий революционный период мы должны связать себя с крестьянством, – как в интересах крестьянской бедноты, так и в интересах пролетариата». Он призывал партию к работе в крестьянской среде, причем не к «дальновидной осторожности», а к «дерзости, дерзости и дерзости» [279].

При всей декларативности и ораторской напыщенности этого заявления, носившего общий характер, страдавшего отсутствием какой бы то ни было конкретики, нельзя не видеть, что оно свидетельствовало о признании активной роли крестьянства в качестве движущей силы революции в перспективе. Троцкий предлагал предстать перед всем крестьянством с общедемократической частью программы и перед сельской беднотой – с пропагандой идей социализма. В этом вопросе позиция Троцкого, совпадавшая во время съезда с позицией Ленина, через некоторое время претерпит существенные изменения.

Продолжая свои выступления по программе, Троцкий высказывался за своего рода «левый блок» российских оппозиционных сил. Он полагал, что социал‑демократия должна поддерживать земскую оппозицию, когда она требует принятия конституции. «Надо одновременно и отмежевать свою партию от всех других оппозиционных и революционных движений и в то же время поддерживать эти последние» [280]. Идиллия во взаимоотношениях между Лениным и Троцким, однако, приближалась к концу, хотя сам Ленин считал в тот момент, что у Троцкого не должно возникнуть никаких колебаний [281].

 

15 августа на утреннем заседании, проходившем под председательством Троцкого, началось обсуждение проекта организационного устава партии. Почти сразу же начались дискуссии по поводу двух формулировок первого параграфа, которые были представлены Лениным и Мартовым. Разница казалась небольшой. Ленин требовал участия каждого члена партии в работе одной из подпольных партийных организаций. Мартов соглашался на поддержку членами партии таковых организаций, допуская, что некоторые партийцы не станут непосредственно участвовать в нелегальных организациях, но будут следовать их указаниям или оказывать партии регулярное личное содействие под руководством одной из ее организаций. Троцкий с полным основанием полагал, что «непосредственного практического значения это противоречие не имело, так как правом решающего голоса по обеим формулам наделялись только члены нелегальных организаций. Тем не менее, две расходящиеся тенденции были несомненны» [282].

Троцкий выступил осторожно, хотя и критически по отношению к ленинской формуле. В ответ на попытки Ленина буквально запугать делегатов жупелом оппортунизма Троцкий пробовал повернуть вопрос в несколько иную плоскость. Он решил объяснить, что оппортунизм создается более сложными и определяется более глубокими причинами, чем тот или другой пункт устава: «Он вызывается относительным уровнем развития буржуазной демократии и пролетариата… Я опасаюсь, что формула Ленина создает фиктивные организации, которые будут давать лишь своим членам ценз, но не будут служить средством партийной работы» [283]. При обсуждении вопроса об уставе Троцкий придерживался мнения о необходимости известной автономии для местных комитетов и определенной свободы действий для ЦК в применении партийных директив к изменяющимся условиям [284].

Ленин довольно вяло стал защищать свою позицию, но постепенно пришел в состояние возбуждения, отказываясь от каких бы то ни было уточнений или компромиссов, превращая исходно мелкое разногласие в предмет принципиальных расхождений и руководствуясь в значительной степени собственными амбициями. «За кулисами шла борьба за каждого отдельного делегата, – вспоминал Троцкий. – Ленин не щадил усилий, чтобы привлечь меня на свою сторону». «Старик», как стали называть Ленина уже в это время, пригласил Троцкого на прогулку, в которой также участвовал большевик П.А. Красиков [285], человек недалекого ума и очень грубый, дававший во время прогулки настолько бесцеремонные характеристики членам редакции «Искры», что даже Ленин, сам весьма грубый и безапелляционный, при этом морщился, а Троцкий – «содрогался» [286]. Решено было провести закулисное совещание искровцев, на котором будет председательствовать Троцкий.

Попытки найти выход из тупика результата не дали. Взбешенный Ленин покинул совещание, хлопнув дверью. После этого «старик» предпринял еще одну попытку перетянуть Троцкого на свою сторону, наставить его на «правильный путь». Он подослал к нему своего брата Дмитрия и 3., фамилию которой Троцкий не называл, так как не хотел компрометировать эту женщину, находившуюся в момент написания мемуаров в Советском Союзе. Несколько часов длилась беседа в одном из тихих лондонских парков. «Посланцы ни за что не хотели отпускать меня», – вспоминал Троцкий. «У нас приказ привести вас во что бы то ни стало», – упорствовали его собеседники. «В конце концов я наотрез отказался следовать за ними» [287].

Из‑за прямолинейной напористости Ленина Троцкий не просто не возвратился в его клан, но стал энергично выступать против ленинской формулировки, в поддержку формулировки Мартова. 15 августа на послеобеденном заседании Троцкий произнес энергичную речь, аргументированно возражая против предложения «старика». Оратор отмечал, что формула Ленина, якобы направленная против интеллигентского индивидуализма, «попадает совсем в другую цель». Он подчеркивал, что разного рода общественные объединения по интересам: гимнастические союзы, организации Красного Креста, студенческие землячества – «гораздо долговечнее всяких рабочих организаций».

«Я боюсь, – издевательски продолжал Троцкий, – что, когда т. Ленин обратится в критическую минуту к своим спискам, он найдет в них студенческие землячества и барышень, хороших социал‑демократических барышень, группирующихся в Красном Кресте… Неужели член ЦК должен будет отвечать каждой такой социал‑демократической одиночке, проживающей в г. Пензе: «Прежде чем реализовать твои минимальные права, как члена партии, тебе надлежит связать себя с такими же одиночками в Самаре и Калуге. Ибо ныне внедрена формула для удавления твоего интеллигентского индивидуализма» [288].

Ответное выступление Ленина было направлено в основном против Троцкого, который, по ленинским словам, обнажил всю суть вопроса. В заметке о прениях по пункту первому устава Ленин определил сущность критики Троцким его позиции словами: «Строго конспиративное понимание партии», а самого Троцкого в связи с этим отнес к мартовцам [289]. И мартовцы победили. Во многом именно благодаря энергичным усилиям Троцкого, его логике и красноречию первый параграф устава РСДРП был принят в более гибкой, чем ленинская, формулировке Юлия Мартова.

Надо отметить, что различия по первому параграфу устава Троцкий поначалу не считал важными. М.М. Литвинов [290] рассказывал, что Троцкий пытался привлечь его на сторону противников Ленина прежде всего потому, что «Ленин обидел Мартова». Сам же Троцкий говорил, что «был далек от того, чтобы придавать уставу мистическое значение» и не видел смысла «в ограничении прав индивидуалистов‑интеллигентов, которые стояли на позициях партийной программы и оказывали услуги партии, в сохранении их обособленности от руководства организации» [291].

Хотя вопрос о первом параграфе был главным предметом разгоревшегося весьма острого спора, дискуссии продолжались и по другим пунктам. Троцкий высказал свое мнение относительно функций Совета партии. Он напомнил, как возникла сама идея этого органа: в условиях существования двух центров – Центрального комитета и Центрального печатного органа (ЦО) – решили создать «регулятор деятельности этих органов» в виде Совета. Теперь же некоторые делегаты высказывали пожелание, чтобы Совет стал центром партии. Крайне незначительная по численности подпольная организация, находившаяся в состоянии организационного становления, имела теперь целых три руководящих органа и, создавая их, превращалась в громоздкую бюрократическую структуру.

По другим, не очень существенным вопросам Троцкий теперь как бы из принципа выступал или же голосовал против Ленина. Он решительно осудил ленинскую поправку, предусматривавшую единогласие Совета партии при кооптации членов ЦК в редакцию партийного печатного органа, а вслед за этим и против предоставления Совету права перерешения постановлений ЦК и ЦО. После завершения прений по уставу никто уже не сомневался, что Троцкий превратился из «дубинки Ленина» в одного из главных его оппонентов. Буквально по всем вопросам теперь они стояли на разных полюсах. Когда Ленин предложил обсудить проблему целесообразности издания популярного партийного печатного органа, Троцкий буквально взвился: «Предложение Ленина должно быть решительно отклонено. У нас есть более важные вопросы для обсуждения, и времени терять не следует. Высказываюсь за отклонение предложения Ленина». Вслед за этим Ленин стал настаивать на обсуждении вопроса о газете «Южный рабочий». И опять на трибуну поднялся Троцкий, который еще недавно, перед самой эмиграцией, считал плачевное состояние этой полтавской газеты весьма показательным фактом: «У нас остались более важные вопросы. Ленин не прав» [292].

Острые дебаты развернулись по вопросу о составе редколлегии газеты «Искра». Им предшествовали кулуарные переговоры, во время которых Ленин предлагал сократить состав редакции вдвое – с шести до трех человек (он сам, Плеханов и Мартов), удалив Потресова, Засулич и Аксельрода. Плеханов резко высказался против, и Ленин от своей инициативы отказался. Но Троцкий на официальном заседании решительно выступил против Ленина за переназначение прежнего состава редколлегии, руководствуясь не только соображениями целесообразности, но и почтительным отношением к той троице, которую Ленин собирался выбросить за борт.

Почти через двадцать лет Троцкий рассказывал, что ко времени II съезда «поглощал «Искру» полностью» как газету единомышленников, что ему были чужды попытки искать у ее редакторов «какие‑либо различные тенденции, оттенки, влияния». Когда он заметил в некоторых неподписанных передовицах использование местоимения «я», то поинтересовался у Ленина, кому принадлежало авторство. Ленин сообщил, что это были его статьи. Троцкий в ответ высказал мнение, что с литературной точки зрения странно использовать личное местоимение в статьях, носящих коллективный характер. «Почему странно? – недружелюбно поинтересовался Ленин и сам ответил: – Я не думаю… Личное обозначение статей, хотя они не подписаны, – это средство обеспечить свою линию мысли в условиях недостаточного доверия со стороны ближайших коллег» [293].

Троцкий все более убеждался, что Ильич видит в своих «ближайших коллегах» отнюдь не друзей, а только лишь временных союзников, с которыми не колеблясь порвет, как только сочтет это целесообразным. Тем временем Ленин и ряд других делегатов настояли на требовании выборов нового, сокращенного состава редколлегии «Искры». При голосовании по этому пункту Ленин получил незначительное большинство в два голоса. Этот крохотный перевес означал, что на сторону Ленина постепенно переходило большинство съезда [294]. Троцкий оказался с меньшинством.

На заседании 20 августа весьма резкая перепалка произошла между Лениным и Мартовым. В словесную дуэль вмешивались многие делегаты. Естественно, среди них был и Троцкий, теперь поддерживавший Мартова. Конфликт касался вопроса о выборах редколлегии. Стенограмма отмечает следующую реплику Ленина и реакцию делегатов: «Тов. Мартов говорил, что данным вотумом наложено пятно на его политическую репутацию. Выборы ничего общего не имеют с оскорблением политической репутации (Крики: «Неверно! Неправда!»… Ленин просит секретарей занести в протокол, что тт. Засулич, Мартов и Троцкий его прерывали, и просит записывать, сколько раз его прерывали)» [295].

Через два дня именно по поводу прерывания вновь произошел спор Ленина и Троцкого. Ленин настаивал, что его не поняли вследствие прерываний во время его выступления. «Но его именно потому прерывали, что его хорошо поняли» [296], – парировал Троцкий. Участники съезда действительно понимали, что Ленин вытесняет из редколлегии неугодных ему лиц, прежде всего Мартова. В связи с процедурными разногласиями Мартов, Троцкий и некоторые другие делегаты отказались участвовать в выборах ЦК [297], что, собственно, и позволило Ленину провести в его состав своих сторонников. Именно этот отказ Троцкого и других противников Ленина от участия в выборах ЦК предопределил победу на съезде ленинского большинства и появление самого термина «большевики».

Приехав на съезд единомышленниками и почти друзьями, Троцкий и Ленин покидали его в полном взаимном отчуждении, политическими и личными врагами. В последующие годы между ними временами будет происходить сближение, всегда на относительно короткий период. В основе своей враждебные отношения между Лениным и Троцким сохранятся вплоть до 1917 г., причем порой будут носить очень острый характер. В чем же состояли причины внезапного и резкого разрыва между Троцким и Лениным? Троцкий в своих мемуарах совершенно уходил от вопроса о первом параграфе устава, хотя именно по этому вопросу стали возникать резкие разногласия. Он утверждал, что главным пунктом разрыва был вопрос о редакции «Искры»: «Ленин относился ко мне прекрасно. Но именно он посягал теперь в моих глазах на редакцию, которая была для меня единым целым и называлась обаятельным именем «Искра». Мысль о расколе коллегии казалась мне святотатственной» [298].

Принять это объяснение весьма затруднительно, прежде всего потому, что вопрос о редколлегии обсуждался позже вопроса об уставе, когда и произошел фактический разрыв между обоими деятелями. Собственно, Троцкий и сам признавал, что конфликт с Лениным произошел в результате разного понимания централизма [299], то есть как раз в связи с уставом. Не исключено, что возникший острый конфликт в основе своей носил личностный характер. Троцкий постепенно, но во все большей степени убеждался, что под руководством Ленина в группе его сторонников всегда будет играть роль второго человека, что он никогда не сможет пробиться в единоличные руководители, что ленинская воля, ленинский напор будут постоянно подавлять его индивидуальность. Этого Троцкий хотя бы в силу своих персональных качеств не мог вынести. Уже созревшая авторитарность Ленина и зреющая авторитарность Троцкого отталкивали их друг от друга.

Троцкий полагал, что по своим личным качествам политического деятеля, оратора и журналиста он стоит выше Ленина. Это было, разумеется, одностороннее мнение, но по некоторым параметрам оно соответствовало действительности. Троцкий был, бесспорно, более ярким и талантливым политическим оратором. Ленин часто запутывался в своих рассуждениях, оказывался неспособным довести логическую линию до конца, обрывал мысль и переходил к чему‑то другому. Он легко впадал в ораторскую истерию, подменяя аргументы грубой руганью по адресу оппонентов. Троцкий же к 1903 г. научился преподносить свои доводы не только в доступной данной аудитории, но и в образной, яркой форме, проявлял способность жестко и безжалостно высмеивать тех, по адресу кого произносились его обвинения, но, как правило, не допускал прямых оскорблений. В то же время Троцкого коробила прагматичность Ленина, готового идти на любые союзы и компромиссы, которые были ему в данный момент выгодны. Высокомерная заносчивость Троцкого, с одной стороны, аморальность, властолюбие и грубость Ленина, с другой, не могли совмещаться.

Ко времени II съезда Ленин в полной мере осознал, что его путь к политическому партийному руководству (о государственной власти он пока еще помышлять не мог) возможен только в том случае, если он будет пользоваться в борьбе любыми средствами, включая пасквили, ложь, клевету по адресу соперников и недругов, фальсификацию их суждений, приписывание им произвольных высказываний и т. п. Троцкому было еще далеко до таких качеств и выводов. Пока ему несравненно ближе были сдержанные и в определенной степени обоснованные фактами суждения тех, кто оказался в меньшевистской группе, хотя политически изначально он был ближе к централистским ленинским установкам, осознавая, однако, их недостатки и пороки. Позже Троцкий сумеет овладеть многими ленинскими нечистоплотными политическими приемами, но дорасти в этом смысле до Ленина он никогда не сможет.