Лекции.Орг


Поиск:




Меньшевизм и отход от него




 

К концу II съезда РСДРП 24‑летний «орленок» Троцкий оказался в стане меньшевиков, которые удостоились этого наименования в связи с тем, что при выборах съездом центральных партийных органов получили меньше голосов, нежели сторонники Ленина.

В дальнейшем меньшевики и большевики, которых подчас называли «враждующими братьями», ибо и те и другие руководствовались одной и той же программой РСДРП, то приближались друг к другу (особенно в период подъема революции 1905 – 1907 гг.), то вновь расходились, претерпевая перегруппировки и сближения отдельных фракций в их составе, пока, наконец, в 1917 г. (а не в 1912 г., как утверждала советская историография) они стали двумя совершенно самостоятельными политическими партиями [300].

По окончании съезда лидеры меньшевистской фракции были весьма озабочены тем, чтобы сохранить Троцкого в редакции «Искры». Мартов писал Аксельроду 31 августа 1903 г.: «Мы должны требовать приема Троцкого [в состав редакции]. Это очень трудн[ый] пункт. Имея в виду, что мы всегда можем в будущем требовать снова и снова кооптации, мы можем – в самом кр[айнем] случае – и тут уступить, если только положение Т[роцкого] будет обеспечено, напр[имер], тем, что при ред[акц]ии будет образована специаль[ная] группа для редактиров[ания] попул[ярно]‑брошюроч[ной] лит[ерату]ры из меня, Троцк[ого] и, скажем, Веры Ив[ановны Засулич]» [301].

Вскоре после партийного съезда Троцкий посетил состоявшийся в Базеле 23 – 28 августа 1903 г. VI Сионистский конгресс, на котором председательствовал лидер движения Теодор Герцль. Он вынес на обсуждение делегатов план переселения евреев в Восточную Африку, в Уганду, вызвавший бурные споры. Многие противники этого плана, главным образом представители сионистских организаций России, покинули зал в знак протеста и вернулись на заседание лишь на следующий день по личной просьбе Герцля. Конгресс удовлетворил ряд их требований, в частности запретил финансирование угандийской экспедиции из средств Еврейского колониального банка, Еврейского национального фонда и фонда членских взносов Сионистской организации.

Разумеется, Троцкий присутствовал на конгрессе не как делегат, а в качестве весьма критически настроенного социалистического журналиста, представителя «Искры». Он подготовил затем специальную статью для этой социал‑демократической газеты, в которой без каких‑либо оснований, на основе собственных эмоций оценил споры на съезде как признак полного разложения сионизма и едко высмеивал различные группы сионистов, причем особенно резкие эпитеты доставались самому Герцлю [302].

В 1903 г. Лев Троцкий все более и более оттачивал свое искусство бесстрашного политического полемиста, выступая на социал‑демократических собраниях в Швейцарии. Меньшевик П.А. Гарви [303] вспоминал одно из собраний в Женеве, происходившее под председательством Ф.И. Дана [304]: «С большой речью выступил Троцкий, обрушившийся на большевиков. Такого блестящего оратора мне не приходилось еще слышать ни в подполье, ни в тюрьме. Бросались в глаза боевой задор, отточенность, пожалуй, нарочитая и чрезмерная, формулировок, полемическое искусство: в руках не меч, а шпага – перевел я на свой внутренний язык впечатление от выступления Троцкого» [305].

В середине октября 1903 г. в Женеве Троцкий принял участие в совещании 17 меньшевистских деятелей, на котором он вместе с Мартовым, Потресовым, Аксельродом и Даном был избран в состав меньшевистского центра («бюро меньшинства»). Подготовленная Троцким и Мартовым резолюция была реакцией на победу большевиков на съезде и указывала, что действия большинства ведут к расколу партии на «замкнутую, односторонне подобранную центральную организацию» и на «широкую разнородную массу социал‑демократических работников», компрометируя этим «саму идею единой боевой строго централизованной партии». В резолюции далее говорилось: «Мы считаем для себя нравственно и политически обязательным вести… борьбу с применением всех мер, которые, не ставя нас вне партии и не компрометируя ни самой партии, ни идеи ее центральных учреждений, могут в возможно близком времени привести нас к такому изменению состава высших учреждений партии, которое обеспечило бы ей возможность свободно работать над идейным и организационным воспитанием партии» [306].

Вскоре после этого Троцкий принял участие во II съезде Заграничной лиги русской революционной социал‑демократии, которая существовала в Женеве с 1901 г. Эта Лига была признана II партсъездом единственным представительством ЦК за границей, что выглядело странно, поскольку сам ЦК также находился за рубежом. Съезд состоялся 26 – 31 октября 1903 г. по новому стилю. На нем произошли очередные столкновения между Троцким и Лениным. В докладе о II партсъезде Ленин упомянул, что «одним из искровцев было высказано мнение» не приглашать на съезд представителя «Борьбы». Троцкий перебил Ленина: «Напрасно не называете фамилии оратора, это говорил я». Аксельрод добавил: «По‑видимому, референт не считает это для себя выгодным». После этого Ленин признал, что речь шла именно о выступлении Троцкого [307].

На съезде Заграничной лиги Троцкий продолжал активно выступать с поддержкой позиции Мартова по поводу членства в партии, напомнил, что при выработке устава не было обращено достаточное внимание на создание гарантий для обеспечения независимости и авторитета ЦК [308]. Он пытался высказаться в пользу коллективного, согласованного руководства партией и против подмены коллективного руководства властью отдельных лиц, прежде всего Ленина. В духе полной поддержки меньшевиков Троцкий написал доклад о съезде, хотя в тексте было немало критических суждений о самих меньшевиках, в частности о Плеханове [309] (и это только усилило враждебность их отношений).

Надо, правда, сказать, что в первоначальной редакции, изданной на гектографе, неуважительных замечаний в адрес патриарха российской социал‑демократии было намного больше, чем в брошюре, выпущенной «высокой печатью» [310]. Основной удар конечно же был направлен против Ленина, обвиненного в том, что его взгляды стоят на уровне метафизики, а не диалектики и что его кустарничество начинает говорить языком центризма [311]. Ленин, в свою очередь, весьма энергично полемизировал с Троцким, в частности в посвященной итогам съезда брошюре «Шаг вперед, два шага назад», вышедшей в Женеве в 1904 г. и содержавшей весьма недоброжелательные оценки позиции Троцкого на съезде. В подготовительных материалах этой брошюры Ленин со знаком NB (nota bene – очень важно) выделял «нетактичность Троцкого»; его замечание, что принятый устав есть «организованное недоверие» целого к части; относил Троцкого к мартовцам. Касаясь дискуссии по уставу, Ленин называл Троцкого оппортунистом или указывал, что Троцкий говорит «как оппортунист» [312].

Троцкий, не оставшись в долгу, опубликовал направленную против Ленина полемическую брошюру «Наши политические задачи», посвятив ее «дорогому учителю Павлу Борисовичу Аксельроду» [313]. Брошюра была выпущена меньшевистским издательством в августе 1904 г. За ее подготовкой внимательно следил Мартов, сообщавший 10 июля Аксельроду: «Прошла 1/2 брошюры Троцкого. На мой взгляд, очень хороша, хотя и неровна. Я Вам вышлю ее до сдачи в набор; хотя Тр[оцкий] и просит отложить исправления до корректуры, но, может быть, будет не лишним побудить его внести их кое‑где еще в рукописи» [314].

Видимо, Мартов не был вполне откровенен. Многие оценки, содержавшиеся в работе Троцкого, явно не соответствовали его осторожной и сдержанной позиции. Слишком уж боевой и решительной была брошюра юного Льва. Весь пафос этой работы был направлен против партийного раскола, в котором он с полным основанием и в первую очередь обвинял Ленина. В то же время, хотя автор дискутировал главным образом с Лениным, он начинал уже несколько дистанцироваться и от меньшевистского крыла. Недаром в предисловии высказывалось сожаление, что русские социалисты как бы не знают других задач, кроме задач мелочной внутренней склоки, не видят других перспектив, кроме перспектив партийного раскола. Троцкий, однако, высказывал предположение, что «острый период прошел», что сторонники единства имеют право с уверенностью глядеть вперед [315], но это оптимистическое утверждение не звучало искренне.

В брошюре содержалась острая полемика против того партийного режима, который вытекает «из совершенно фантастических представлений о путях партийного развития». Троцкий трактовал эти представления как «организационную сутолоку», как приемы и методы «осадного положения». Главным объектом критики являлись ленинские установки. Троцкий выражал это и в предисловии, и – еще более четко – в специальном разделе, посвященном «книжке» Ленина «Шаг вперед, два шага назад», в которой «разрозненным предрассудкам придано подобие системы». Троцкий теперь открыто издевался над Лениным: «Хотя и до выхода названной книжки мы не сомневались, что ничего внушительного тов. Ленин не сможет сказать в защиту собственной позиции, ибо позиция, занятая им, совершенно безнадежна, но все же такой бледности мысли, какую он обнаружил, мы не ожидали». Далее шел детальный разбор тактических и организационных задач социал‑демократии с позиции решительного противостояния «ортодоксальной теократии», которую пытался навязать ей Ленин. Эпитеты сыпались один за другим. Ленина автор упрекал в негибкости мысли, в стремлении насадить в партии «казарменный режим», в установке: «Когда против меня восстают, это очень дурно. Когда я восстаю, тогда хорошо». Бумага, на которой Ленин писал, «краснела за него». Марксизм, полагал Троцкий, для Ленина не метод познания действительности и действия, а половая тряпка, когда надо затереть следы; белый экран, когда надо продемонстрировать свое величие; складной аршин, когда надо предъявить свою партийную совесть [316].

Троцкий решительно выступал против игнорирования самодеятельности пролетариата, против подмены класса партией, называя эту подмену «политическим заместительством». Возражая Ленину, привлекавшему опыт Французской революции конца XVIII в. и называвшему большевиков «пролетарскими якобинцами», «якобинцами с пролетариатом», «якобинцами с народом», Троцкий противопоставил социал‑демократизм якобинизму, а самого руководителя большевиков издевательски именовал Максимилианом Лениным, проводя параллель между ним и вождем якобинцев Максимилианом Робеспьером [317], фанатичным и безжалостным инициатором кровавого террора в Париже в 1794 г. Якобинская большевистская тактика, полагал автор, в конце концов подведет пролетариат под «революционный трибунал» по обвинению в примиренчестве, и первой попадет под безжалостный нож гильотины голова Маркса.

Впрочем, Троцкий не гнушался и более приземленными издевательскими характеристиками, которые он приклеивал Ленину, называя его «бойким статистиком» (имея в виду обилие не очень убедительно комментируемых таблиц в книге «Развитие капитализма в России») и «неряшливым адвокатом» (намекая на профессию по образованию) [318].

В брошюре была прозорливо суммирована суть ленинского плана партийного строительства – неизбежность установления личной диктатуры. Этот прогноз во всей своей масштабности подтвердится после прихода большевиков к власти применительно не только к партии, но и ко всему обществу, ко всей стране: «Партийная организация подменяет собой партию, Центральный комитет заменяет партийную организацию, и, наконец, «диктатор» подменяет собою Центральный комитет…» [319] Эти слова, лучше всего характеризующие государственное устройство и ленинской Советской России, и сталинского Советского Союза, нельзя назвать иначе как пророческими: они были сказаны Троцким в 1904 г.

Справедливость требует отметить, что подобные саркастические выводы делали и другие социал‑демократы и теоретики анархизма, так что Троцкий не может быть признан единственным «пророком» в своем отечестве. Со статьями, обвинявшими Ленина в диктаторстве, выступили, в частности, Аксельрод («Объединение российской социал‑демократии и ее задачи») и Плеханов («Централизм или бонапартизм»). Мартов тогда же опубликовал брошюру «Борьба с «осадным положением» в Российской социал‑демократической рабочей партии». Глубже всех прочувствовал проблему Аксельрод, противопоставив большевистской идее о направляющей и руководящей партии классовую самостоятельность пролетариата и создание организации рабочих на массовой основе [320]. Но слова Троцкого особенно запомнились читающей публике и позже повторялись неоднократно именно в качестве пророчества не только в силу того, что были наиболее язвительными и остроумными, но и потому, что из всех тех, кто критиковал Ленина, именно Троцкий оказался наиболее известным политическим деятелем, перешедшим в 1917 г. на сторону Ленина и большевиков.

Не надо было быть особенно проницательным, чтобы предсказать, с каким негодованием будут встречены брошюра Троцкого и его статьи в «новой» «Искре» Лениным. В сентябре 1904 г. он писал находившемуся в Женеве большевику М. Лейбовичу по поводу выступлений Троцкого и других авторов: «Трудно передать весь тот вздор, который они теперь мечут, спекулируя на невежестве публики, на ее незнакомстве с историей движения» [321]. А в письме Е.Д. Стасовой [322], датированном следующим месяцем, с еще большим злобным пафосом Ильич провозглашал: «Недавно вышла новая брошюра Троцкого, как было заявлено, под редакцией «Искры». Таким образом, она является как бы «Credo» [323] новой «Искры». Брошюра представляет собой самое наглое лганье, извращение фактов». Вслед за этим появилась и презрительная кличка, на которые Ленин был изобретателен не менее чем Троцкий, заимствованная на этот раз из сатирической повести М.Е. Салтыкова‑Щедрина «Балалайкин и Ко». Обращаясь к Сибирскому и Имеретино‑Мингрельскому комитетам РСДРП, Ленин предостерегал их членов от доверия ко лжи, которую «преподносит Балалайкин‑Троцкий», и повторял многочисленные ругательства в его адрес [324].

Позже, в советское время, Троцкий, ставший ближайшим соратником Ленина, постарался сам забыть об этой своей брошюре и очень не хотел, чтобы о ней вспоминали другие. Это была единственная крупная работа Троцкого, которая не только не была переиздана в советское время, но о которой автор начиная с 1917 г. вообще никогда не упоминал. Однако об этой книжке великолепно помнили многочисленные недруги Троцкого; и после того, как Троцкий стал оппозиционером, ему постоянно напоминали об авторстве, не осмеливаясь, однако, переопубликовывать текст, направленный против Ленина и партийной диктатуры.

После партийного съезда Троцкий временно прекратил сотрудничество в «Искре», так как вначале газета оказалась в руках Плеханова и Ленина. Последние 6 октября 1903 г. обратились с письмом к бывшим редакторам и «сотруднику т. Троцкому», выражая лицемерное сожаление по поводу их самоустранения от участия в «Искре» и «Заре»: «Если же ваше отстранение вызвано тем или иным расхождением во взглядах между вами и нами, то мы считали бы чрезвычайно полезным в интересах партии обстоятельное изложение таких разногласий».

Аксельрод, Засулич и Троцкий ответили кратким письмом о том, что они «никакого участия в «Искре» со времени ее перехода в руки новой редакции не принимают». Мартов отреагировал более подробным письмом, вскрыв махинации Ленина, готового к сотрудничеству со старой редакцией только в том случае, если ее члены изберут Ленина своим представителем в Совет партии. Троцкий с этим заявлением солидаризовался [325].

Вскоре, однако, положение кардинально изменилось. Плеханов, убедившийся в диктаторских замашках Ленина, сумел вывести его из состава редакции «Искры» и ввести туда группу прежних редакторов. С 51‑го номера газета перешла в руки меньшевиков. Именно с этого времени газету стали именовать «новой» «Искрой» [326]. В итоге с конца ноября 1903 по октябрь 1904 г. в газете были опубликованы семь «Политических писем» Троцкого [327]. Восьмое письмо, подготовленное к публикации, в свет не вышло, видимо, в связи с тем, что Троцкий стал постепенно отходить от меньшевиков. То ли он сам воздержался от отсылки этого текста в редакцию, то ли редакция не допустила его опубликования. В личном архиве, однако, Троцкий это письмо сохранил и включил его в свое собрание сочинений [328].

 

С самого начала содержание «Политических писем» отличалось от общих установок «новой» меньшевистской «Искры» большей агрессивностью в отношении официальных учреждений царской империи и оппозиционных сил, стоявших вне социал‑демократии.

Троцкий обращал внимание на намерение властей расширить права губернаторов путем передачи им полномочий по тем вопросам, которые ранее находились в ведении министров или даже требовали «благовоззрения» самого монарха. Речь шла также об отчуждении крестьянских надельных земель, разрешении съездов, открытии библиотек, бракоразводных делах и т. п. Показывая, что все эти реформы носили второстепенный характер и отнюдь не свидетельствовали о децентрализации империи, как утверждали некоторые правые печатные органы, автор стремился доказать, что расширение губернаторской власти предполагается не только по вертикали, но и по горизонтали – путем расширения опеки губернаторов над местным самоуправлением. «Дальше идти некуда, – писал Троцкий. – Губернатор, контролирующий университетскую науку, губернатор, направляющий правосудие, губернатор, устрояющий бракоразводные дела» [329].

Особое внимание Троцкого вызывали социальные и политические тенденции в сфере российской интеллигенции, причем «интеллигенцию» Троцкий зачастую брал в кавычки. Характеристика данного слоя была у него довольно противоречивой. С одной стороны, утверждалось, что «русская «интеллигенция» дописывает последние страницы своей истории», превращаясь в среднее сословие буржуазного общества, стоящее между крайними социальными классами – буржуазией и пролетариатом. С другой стороны, отмечалось «повышение нравственной самостоятельности» и «политической самоуверенности» интеллигентской демократии. В качестве примера последней тенденции приводились выборы в Петербургскую думу в начале 1904 г., которые приобщили к избирательной кампании «умеренные верхи либеральной демократии столицы». Но вновь и вновь высказывалось серьезнейшее сомнение не только в социалистическом, но даже в чисто демократическом характере «значительной части нашей интеллигенции», а поэтому по отношению к ней автором проявлялась весьма высокая степень недоверия.

Уже на данном этапе Троцкий отдавал решающую роль в борьбе против самодержавия, за всеобщее, равное, тайное и прямое избирательное право не «интеллигентской буржуазии», а пролетариату [330]. Эта тенденция в публицистике Троцкого была тем более характерной, что меньшевистские руководители, к числу которых он теперь принадлежал, входя во фракционный центр, по‑прежнему считали решающей силой демократического этапа революции именно либеральную буржуазию, активным и автономным помощником которой должен был стать пролетариат.

«Политические письма» в значительной степени стремились проанализировать внутриполитические изменения и последствия, наступившие в результате вспыхнувшей в начале 1904 г. Русско‑японской войны. Троцкий страстно выступал против «политического шовинизма», который сопутствовал войне и который он считал «одной из немногих форм политического идеализма, доступного еще сегодня силам реакции». Опасность патриотических иллюзий он видел в том, что они «позже других реакционных иллюзий разъедаются… стихийной критикой, дольше других удерживаются в сознании массы».

С оттенком презрения в «Письмах» трактовалась позиция либералов в условиях войны. Особенное негодование вызывали лозунги поддержки Российской армии, которые раздавались из уст либералов, в частности П.Б. Струве. «Какая армия? – ставил вопрос Троцкий. – Армия, топчущая Польшу, закрепляющая царское господство на Кавказе? Или армия, «стряхнувшая с себя казарменный идиотизм и сдающая ружья революционной улице»? В последнем случае лозунгу «Да здравствует армия!» должен предшествовать лозунг «Да здравствует революция!». Делался вывод, что, «пасуя перед патриотической вакханалией, оппозиция обнаруживает не только полицейский страх, она повинуется смутному голосу классового инстинкта» [331].

Пятое «Политическое письмо» [332] было полностью посвящено такой важной конкретно‑социологической категории, как толпа. По существу, это было содержательное социально‑психологическое эссе о стихийной динамике, непредсказуемости поведения массы, опасности, которая заключалась в ней самой для различных сил, в том числе и для правившей элиты. Автор отмечал некие «законы массового сцепления», в силу которых «патриотический» порыв толпы, например по поводу блокады японцами Порт‑Артура, мог бы быть повернут в противоположном направлении, если бы ей был «брошен с энергией другой лозунг». Троцкий приводил пример, как в Таганроге неожиданно в толпе стал раздаваться отнюдь не «патриотический» лозунг «Социалия, соединяйтесь!».

Разумеется, честнее было бы распространить неплохо сформулированное Троцким понятие «толпы» и на те массы, которые он надеялся повести на революцию. Однако на такую экстраполяцию революционер Троцкий пойти не мог. Он выискивал некую закономерность по поводу того, что по мере «революционизирования» масс толпа перестает быть таковой, превращается в собственную противоположность, становится неким организованным сообществом, прекращает грабежи, мародерство и прочее.

Вряд ли автор не видел всей утопичности этих предположений. Статья завершалась словами: «Пусть же полицейские псы реакции зорко следят за регистром преступлений; когда они заметят, что в центрах политической жизни, несмотря на возбуждение улицы, не допускающее правильного полицейского надзора, число преступлений становится все ниже и ниже, что оно готово склониться к нулю, тогда – не рискуя ошибиться – они смогут сказать себе: «Это идет революция!»

Судя по текстам статей Троцкого в «Искре», до революции 1905 – 1907 гг., не примкнув к большевикам и подвергая их критике, одновременно подвергаясь еще более суровой критике с их стороны, он политически и ментально был все же с самого начала раскола несколько ближе к ленинской фракции, нежели к мартовской, хотя к Ленину относился суровее, нежели к руководителям меньшевизма. Сам Троцкий отмечал в мемуарах, что его связь с меньшевиками имела кратковременный характер, что он стоял за подготовку скорейшего объединения с большевиками, «видя в расколе крупный эпизод, но не более» [333]. Он признавал, что весь 1904 г. прошел в его стычках с руководством меньшевиков в основном по двум вопросам – об отношении к либерализму и об отношении к большевикам: «Я стоял за непримиримый отпор попыткам либералов опереться на массы, и в то же время, и именно поэтому все решительнее требовал объединения обеих социал‑демократических фракций».

К тому же Плеханов продолжал буквально преследовать Троцкого, даже вступая в столкновения с другими меньшевистскими лидерами по поводу его статей. 30 марта 1904 г. Георгий Валентинович писал Аксельроду, что просил Мартова послать последнему статью Троцкого «Наша военная кампания» [334]. Аксельрод должен был выступить как своего рода третейский судья, ибо Плеханов находил статью «совершенно негодной», хотя Засулич, Потресов и Мартов высказались за публикацию. «Мое положение становится затруднительным, – ставил ультиматум Плеханов. – Я давно уж подал бы в отставку, если бы мой выход не грозил стать новым скандалом». Неужели Мартов и Засулич «не могут найти другого средства вознаградить Троцкого за те дерзости, которые он мне говорил? А ведь других titres [335] у него нет: его статьи – это произведения Евдокии Кукшиной [336], печатать их – значит срамить «Искру»… Порча литературной физиономии «Искры» – слишком дорогая цена» – так завершал свое обвинение Плеханов [337]. Но Аксельрод оказался упрямым, тем более что ранее сам вносил в статью Троцкого необходимые поправки, и Плеханов, не зная об этом, задел и самолюбие Аксельрода. Тот ответил Плеханову 31 марта откровенно и жестко: «Своим огульным, немотивированным отзывом ты поставил меня перед дилеммой: или голосовать против своей собственной совести – потому что мне статья понравилась – чтобы угодить тебе, т[о] е[сть] сделать низость, или же поступить сообразно своей совести, – наперекор тебе. Я, разумеется, выбрал последнее» [338].

Дело не ограничилось стычкой между Плехановым и Аксельродом. В столкновение вмешался Мартов. 2 апреля он писал Аксельроду, что вопрос о статье Троцкого «послужил искрой, зажегшей пороховой склад». Мартов поддерживал Аксельрода в том смысле, что большинство редакции «Искры» выступило за публикацию статьи, да и заменить ее было нечем. Плеханов, однако, на заседании поставил вопрос «на принципиальную почву»: «Я не могу быть в коллегии, которая систематически пропускает статьи сотрудника, который, по мнению одного члена редколлегии, вреден, понижает своими писаниями литератур[ный] уровень «Искры». Или Тр[оцкий] перестает быть вообще сотрудником, или Плех[анов] выходит». Плеханов указал, что для него более «морально невозможно работать при сотрудничестве Тр[оцкого]».

Мартов считал статьи Троцкого удовлетворительными, а его услуги необходимыми газете. Сам же Троцкий предложил «устраниться», уехав в Россию, хотя Мартов настаивал на сохранении Троцкого в редакции. Вопрос был отложен. В конце концов Плеханов отказался от своего ультиматума, Троцкий заявил, что временно прекращает сотрудничество в «Искре» [339], и с апреля 1904 г. не принимал участия не только в «Искре», но вообще в мероприятиях меньшевиков, а в сентябре того же года заявил о своем выходе из этой фракции [340]. Впрочем, сотрудничество в газете он скоро возобновил.

Положение Троцкого в социал‑демократической партии было незавидным. Ленин, затаивший против него глухую и непримиримую злобу, не упускал случая, чтобы подвергнуть его нападкам. Меньшевистские лидеры относились к нему противоречиво. Они стремились сохранить Троцкого в своих рядах, но смотрели на него со все большей степенью осторожности и недоверия. По мере назревания революции позиция Троцкого еще более эволюционировала в сторону противоположную меньшевизму. Этому способствовало его знакомство в 1904 г. с видным германским социал‑демократом российского происхождения А.Л. Гельфандом [341], более известным под литературным псевдонимом Парвус [342], оказавшим существенное влияние на формирование той цельной революционно‑политической концепции, которую Троцкий всесторонне будет развивать уже в период революции 1905 г. и непосредственно после нее, которой он будет придерживаться (естественно, с целым рядом уточнений, модификаций, приложений к конкретным событиям) на протяжении всей последующей жизни.

Александр Гельфанд был сыном еврея из окрестностей Минска, бежавшего в Одессу после погрома и ставшего портовым грузчиком. Несмотря на «пролетарское происхождение», он, благодаря выдающимся способностям, проявленным уже в детстве, с блеском окончил гимназию и продолжил учение в Базельском университете, где получил степень доктора философии. Он не стал возвращаться в Россию, а перебрался в Германию, где перешел на социалистические позиции, начал сотрудничать в социал‑демократической прессе, а затем завоевал репутацию одного из наиболее авторитетных социалистов‑аналитиков, как в области экономики, так и по социально‑политическим проблемам [343]. Он печатался в «Искре» и «Заре», после II съезда оказался ближе к меньшевикам, но полностью к ним не присоединился, настаивал на близости революции в России, на неизбежности крупной войны, говорил о неизбежности тесного переплетения экономики и политики ведущих стран мира.

На собеседников производили глубокое впечатление мощная эрудиция Парвуса, его живые манеры, которые, как это ни было странным, гармонировали с его массивной фигурой (Парвуса прозвали «слоном») и коммерческой хваткой, умением наиболее целесообразно распорядиться деньгами на пользу и своему делу, и себе самому для получения удовольствий от жизненных благ, вкусной пищи, элегантной и даже дорогой одежды, просторного жилья, многочисленных окружавших его красивых женщин, которых он часто вскоре забывал, так же как и рожденных ими от него детей.

Парвус жил в Мюнхене, но часто приезжал в Женеву и другие города Швейцарии. Именно в Женеве состоялись первые встречи его с Троцким. Лев развил Парвусу план создания популярной рабочей газеты, который был воспринят с энтузиазмом. Парвус писал Потресову в сентябре 1904 г., что он очень ценит талант и политическую пытливость Троцкого и считает его подходящим человеком для такого органа: «Правда, он пишет слишком по‑интеллигентски, но он пишет ясно, вразумительно и не без огня, а народных агитаторов у нас вообще еще не выдвинулось в литературе. Согласился я с Троцким также в том, что этот орган должен иметь собственную редакцию» (то есть не быть связанным с «Искрой»). Иными словами, Троцкий с помощью Парвуса пытался создать новую конкурирующую с «Искрой» газету, во главе которой он, безусловно, видел себя.

По поводу же конфликта в редакции в связи с публикацией статей Троцкого Парвус безоговорочно стал на сторону его защитников и убеждал Потресова, что, «отказывая Троцкому в напечатании его статьи», редакция «лишь только создает ту рознь, которую хочет избегнуть, и дискуссию в рамках Ц[ентрального] О[ргана] превращает в оппозицию Центральному органу» [344]. Буквально через несколько дней после этого письма, в том же сентябре 1904 г., Троцкий и Седова приехали к Парвусу в Мюнхен. Они поселились в квартире Парвуса, который их гостеприимно принял, посещали местные художественные галереи и музеи, восхищались карикатурами выходившего еженедельно с 1896 г. местного сатирического журнала «Симплициссимус» [345].

Однако значительно более важными были продолжительные, увлекавшие обоих вечерние беседы с добросердечным хозяином. В ходе бесед Парвуса и Троцкого выяснилось поразительное сходство их взглядов на ближайшие перспективы революционного движения в России, резко отличавшихся от традиционных социал‑демократических воззрений. Троцкий, порвавший с Парвусом политически после начала мировой войны, так писал о Парвусе через шесть лет после его смерти: «Парвус был, несомненно, выдающейся марксистской фигурой конца прошлого и самого начала нынешнего столетия. Он свободно владел методом Маркса, глядел широко, следил за всем существенным на мировой арене, что при выдающейся смелости мысли и мужественном мускулистом стиле делало его поистине замечательным писателем. Его старые работы приблизили меня к вопросам социальной революции, окончательно превратив для меня завоевание власти пролетариатом из астрономической «конечной» цели в практическую задачу нашего времени. Тем не менее в Парвусе всегда было что‑то сумасбродное и ненадежное. Помимо всего прочего этот революционер был одержим совершенно неожиданной мечтой: разбогатеть» [346].

Находясь в Мюнхене, Троцкий выражал все большее недовольство политическим курсом, проводимым меньшевиками. В какой‑то степени под влиянием Парвуса, но в основном по собственному убеждению Троцкий фактически пошел на почти полный разрыв с меньшевистской фракцией. В конце сентября 1904 г. он написал «Открытое письмо к товарищам», чей текст не сохранился, но о содержании которого можно судить по откликам на него. Здесь впервые была выдвинута нефракционная, примирительная линия, которая обосновывалась тем, что сторонники меньшинства, в сущности, по своим взглядам идентичны или по крайней мере близки умеренным большевикам. Именно после этого письма Троцкий формально вышел из состава меньшевистского руководящего центра [347].

Меньшевистские лидеры негодовали. Дан писал Аксельроду 29 сентября: «Троцкий толкует обо всем возможном: о некоторых лицах, намеревающихся через головы интеллигенции апеллировать к пролетариату, об имеющихся среди меньшинства тенденциях обособления, о необходимости образовать особые редакции: брошюрную и популярного органа, и передать их лицам, не ассимилированным редакцией «Искры». Все это написано ходульно и высокопарно и заключает в себе формальное объявление выхода из меньшинства».

«Некоторым лицом» был именно Дан, которого Троцкий, без видимых оснований, скорее в силу личной неприязни, считал виновником всех ошибок меньшевиков [348].

«Открытое письмо» обсуждалось в Женеве на двух собраниях руководящих меньшевиков. В результате была принята примирительная резолюция, давшая возможность Троцкому возобновить сотрудничество в «Искре» с 5 октября 1904 г. Мартов писал по этому поводу Аксельроду 20 октября, что «с Троцк[им], после очень бурной переписки, которая, – если б дать ему волю – кончилась бы полным разрывом моих с ним отношений, наступило «успокоение»: он начал даже писать для «Искры» и, видимо, смягчился» [349]. Парвусу же Потресов ответил на его предложение об издании популярной газеты под редакцией Троцкого совершенно иным образом: резким по тону письмом, в котором констатировал, что Троцкий оказывается вне круга меньшевиков и становится «чем‑то вроде врага отечества». Он убеждал Парвуса, что Троцкий «беспрерывно меняет свои взгляды, прикидывается то тем, то другим, временами таинственно молчит, отлынивает от прямого ответа и вместе с тем готовит план нападения с тыла».

Парвус пытался притушить пожар «антитроцкистских» страстей. Он отвечал Потресову, что во Льве играет юношеский задор и это качество «нам здесь больше всего нужно… Изменение взглядов Троцкого произошло у меня на глазах. Он сбрасывал с себя яичные скорлупки сект догматизма… и переходил к политическому материализму, видящему в социально‑революционных принципах объединяющую и решающую силу». Парвус признавал, что Троцкий отнюдь не свободен от грехов молодости, которая «датирует мир со дня своего рождения, сама развиваясь, живет под впечатлением, будто человечество от нее отстает», но убеждал своего адресата в том, что это «лучше старческой закостенелости» [350].

В связи с тем, что редакция «Искры» собиралась ответить на открытое письмо Троцкого резкой критической статьей, Парвус уговаривал того же Потресова отказаться от этой затеи, причем в числе выдвигаемых мотивов было стремление к примирению большевиков и меньшевиков: «Статья без нужды раздразнила бы большинство, внесла бы смуту в меньшинство и сделала бы положение самого Троцкого невозможным. Я ни на минуту не усомнился бы ее отклонить!.. Самый инцидент был бы невозможен, если бы не было в вас тех тенденций, о которых я писал» [351].

В конце 1904 г. «Искра» высказалась за участие социал‑демократов в кампаниях либеральной буржуазии, в частности за значительное расширение прав земств. Ленин выступил решительно против. Троцкий и Парвус по этому вопросу оказались на стороне Ленина и совместно приветствовали его за атаку на оппортунизм [352].

В беседах и дискуссиях Троцкого с Парвусом вначале отдельными штрихами и деталями, а затем все более последовательно и аргументированно постепенно выкристаллизовывалась идея, что в силу специфики объективных социально‑экономических условий явно назревавшая в России революция не будет носить классического буржуазно‑демократического характера, что при благоприятном раскладе сил во главе революции сможет с самого начала или на первом этапе стать рабочий класс, а сам комплекс событий в России, опять‑таки в случае позитивного, с их точки зрения, поворота событий окажется прологом развития пролетарской революции в Западной Европе. Серию очерков о назревании в России крупных политических событий, которые действительно вскоре вылились в революцию, Троцкий написал вовремя и стремительно, прямо в квартире Парвуса.

 

Глава 4 Первая Революция. Петербургский Совет [353]

 

 





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2018-11-11; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 115 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Настоящая ответственность бывает только личной. © Фазиль Искандер
==> читать все изречения...

809 - | 691 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.009 с.