Очень быстро отдельные хитрованы стали задумываться о монополии. История сохранила имя того, кому уже в 1753 г. пришла в голову эта светлая идея — иркутский купец Югов. Именно он предложил властям некое новшество: платить он будет не десятую часть, а треть, но зато ему предоставят исключительные права промышлять в определенном районе.
Власти, недолго раздумывая, согласились — поскольку, как уже говорилось, ничегошеньки не теряли. Выгода получилась обоюдная: монопольно промышляя на острове Беринга три года, иркутянин, вернувшись, честно заплатил треть — и ему осталось ровным счетом шестьдесят тысяч рублей. Правда, на том же острове Югов, лично руководивший промыслом, и умер — после чего идея монополии как-то стала забываться.
Освоив Алеутские и Командорские острова, русские стали прицеливаться и к материку, к самой Аляске — давно было известно, что и там всевозможный пушной зверь водится в изобилии. Осенью работавший на компанию купца Бечевина мореход Пушкарев первым из русских достиг Аляски и остался там на зимовку. Правда, первооткрыватель этот был «чистым» коммерсантом, в отличие от многих своих предшественников совершенно не озабоченный научными интересами и думал только об одном: как бы раздобыть побольше мехов. Субъект был, прямо скажем, неприятный — и очень быстро рассорился с алеутами. Причина опять-таки житейская: бабы. Должно быть, не вынеся длительного воздержания, Пушкарев вместе с подчиненными обошелся с несколькими алеутками самым хамским образом, называя вещи своими именами, полюбил силком… Алеуты (в чем их трудно упрекнуть) напали на русских, нескольких убили, сожгли временный лагерь. Русские в ответ казнили семерых взятых ранее заложников. Тогда алеуты атаковали новый лагерь уже большим отрядом, с трудом удалось отбиться огнестрельным оружием, но стало ясно, что нормальной жизни тут Пушка-реву уже не будет. Он вернулся на Камчатку с мехами на сумму 52 000 руб. К чести русских, в безобразиях не замешанные по возвращении подали жалобу на остальных за их бесчинства над алеутами. К чести камчатских властей, они отреагировали достаточно жестко: все сорок виновных были лишены права выходить на промысел «на вечные времена», и их обязали заниматься хлебопашеством. Сам Пушкарев тоже стал «невыездным» и впоследствии зарабатывал на жизнь, нанимаясь в качестве проводника к государственным морским экспедициям.
Что греха таить, в действиях промышленников порой не было ни капли «прогрессивного», а их отношение к туземцам мало чем отличалось от действий английских протестантов против краснокожих. Удивляться тут особенно нечему: очень уж пестрым оказался контингент. Хватало добропорядочных людей но попадались и отморозки, о которых писал знаток проблемы Головнин: «Будучи народ распутный и отчаянный, большей частью из преступников, сосланных в Сибирь, они собственную жизнь ни во что не ставили, то же думали и о жизни других, а бедных алеутов они считали едва ли не лучше скотов…»
По крайней мере англичане в Северной Америке вели продуманную и систематическую политику истребления индейцев — иными словами, это была стратегия. Не пытаясь оправдывать иных, наших соотечественников, все же уточню, что подобной стратегии у них не было. Все зависело от конкретной личности. Вот два прекрасных примера…
Капитан «Св. Иоанна Устюжского» Василий Шошин (компания Чебаевского), приплыв на остров Булдырь, увидел алеутов, заготовлявших для себя мясо и рыбу. Немедленно приказал открыть по ним ружейный огонь, убил двоих, остальные разбежались, после чего Шошин, глазом не моргнув, забрал все припасы себе. Мало того, поставил перед своими людьми задачу: полностью истребить алеутов на острове — чтобы, не дай бог, не напали. Подчиненные, мать их за ногу, задачу выполнили. Шошин устроил еще несколько набегов на соседние острова, убивая и там всех встречных. Навел на алеутов такой страх, что они, едва завидев судно Шошина, выкладывали на берег меха и сушеную рыбу, а сами укрывались где придется. Острова эти были маленькие, безлесные, прятаться было негде…
Так вот, Шошин вернулся на Камчатку, привезя пушнины всего на пять с лишним тысяч рублей. А промышлявший неподалеку А. Толстых мехов раздобыл на сто двадцать тысяч. Причина проста: Шошин, накуролесив и опасаясь мести, быстренько сбежал, хапнув, сколько удалось. Толстых же первым делом, приплыв на острова, собрал местных старшин-тойонов, раздал им подарки и попросил двух проводников. С ними отплыл на острова Андреяновской гряды, опять-таки раздавая подарки встречавшимся туземцам, не обидев ни одного из них ни словом, ни делом. В результате он два года преспокойно добывал морского зверя. Перед отъездом щедро расплатился с проводниками, снова одарил тойонов, а те снабдили его продуктами на дорогу. Он еще и ясак ухитрился собрать чуть ли не на тысячу рублей!
Нужно заметить, что и алеуты, дети природы, были не без греха. Один из тойонов стал уговаривать своих собратьев напасть на только что прибывших промышленников и перебить всех до одного. Мотив был насквозь шкурный: у русских добра много, и все оно нам достанется… Самое интересное, что «заложили» его русским его же земляки, категорически воспротивившиеся идее обогатиться таким вот неприглядным образом.
И все же, увы, пришельцы слишком часто оставляли о себе самую худую память… На Лисьих островах в 1763 г. разыгрались самые настоящие бои. К тому времени уже существовало особое предписание камчатских властей, доводившееся до каждого капитана: «Никаких обид, утеснений и озлоблений не чинить, съестных и харчевых припасов или чего самовольно грабежом и разбоем не брать и не отнимать, ссор и драк от себя не чинить и тем в сумление тамошних народов не производить под наижесточайшим штрафом и телесным наказанием». Покажите мне подобный документ, изданный бы властями английских колоний в Северной Америке. Хрен сыщете…
На промысел к островам Лисьей гряды приплыло несколько кораблей компаний Кулькова и Трапезникова. И их команды повели себя в совершеннейшем противоречии с инструкциями властей. Начались грабежи, ссоры, изнасилования женщин и даже убийства…
Алеуты дождались, когда нахальные гости разобьются на мелкие артели и разойдутся по разным местам. А потом напали одновременно на всех…
Из 136 русских и 39 камчадалов уцелели буквально единицы. Капитан Коровин, предупрежденный о готовящемся нападении женой одного из вождей (уж не было ли там меж ними чего романтического?), с горсточкой подчиненных больше месяца просидел в осаде, отбиваясь ружейным огнем. Другим повезло гораздо меньше. Все корабли алеуты спалили к чертовой матери, все имущество русских старательно уничтожили — следовательно, дело и в самом деле было исключительно в мести, а не в стремлении к грабежу.
Домой, на Камчатку, вернулись всего 5 русских и 6 камчадалов. Ущерб составил более ста тысяч рублей. Кульков еще как-то выкрутился, а вот Трапезников, до того один из крупнейших промышленников Тихого океана, разорился совершенно и умер нищим…
Другие худо-бедно продолжали промысел. Нет смысла рассказывать о дальнейших событиях подробно. Все продолжалось по тому же сценарию: все новые и новые корабли отправлялись к островам и Аляске, временами вступая в бои с местным населением — а порой устанавливая самые дружеские отношения. Понемногу уже у властей — конкретно, Иркутской губернии — стали рождаться замыслы создать одну, монопольную компанию (наверняка еще и для того, чтобы лучше контролировать буйную вольницу, изощрявшуюся кто во что горазд). К тому же в семидесятых годах XVIII столетия морского зверя изрядно повыбили. Некогда богатейшие промысловые угодья стали беднеть — а вот количество искателей удачи не только не уменьшалось, но даже увеличивалось. В конце концов — как случалось не раз во всех уголках света — конкуренция меж самими русскими вступила в вооруженную фазу. На острове Амля схватились команды кораблей двух компаний — Серебренникова и Панкова. «Панковцы» после нескольких нешуточных стычек вынуждены были покинуть остров.
В ситуации определенно наметился некоторый застой, прекрасно осознаваемый как некоторыми купцами, так и властями. Русские промышленники освоили практически все острова, лежащие меж Камчаткой и побережьем Аляски, но «освоение» это носило характер, если можно так выразиться, «вахтовый»: корабли приплывали, добывали шкуры, уплывали назад… Назвать это «освоением» язык не поворачивался — все сводилось к добыче морского зверя, не было постоянных баз, настоящих поселений.
Пора было что-то менять, и решительно… Смутные идеи кружили в воздухе, но, как это частенько случается, не было подходящего человека, способного претворить их в жизнь.
И такой человек появился!
Многие знакомы со знаменитым высказыванием М. В. Ломоносова, сделанным еще при Елизавете: «Российское могущество будет прирастать Сибирью». Однако мало кто знает, что в полном виде оно звучит иначе: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке».
Человека, энергично взявшегося претворять предвидение Ломоносова в жизнь, звали Григорий Иванович Шелихов. Родился он в 1747 г. в городе Рыльске Курской губернии. Из семьи небогатого тамошнего купца. Чем занимался до 1773 г., в точности неизвестно — вероятнее всего, служил приказчиком по меховой торговле (его отец тоже торговал мехами).
Приехав в Сибирь, он поначалу служил приказчиком у иркутского купца Голикова. В 1775 г. женился на Наталье Алексеевне (девичья фамилия неизвестна). Супруга попалась с умом и характером — стала не только женой, но и помощницей в делах, замещая мужа в его отсутствие, была даже вхожа в дом иркутского генерал-губернатора. Слишком, я бы сказал, энергичная дама — позже мы это интригующее уточнение рассмотрим подробно…
Есть сведения, что по торговым делам Шелихов какое-то время провел в пограничной с Китаем Кяхте, куда китайцы привозили шелка и чай, а у русских покупали шкуры каланов и котиков. Чуть позже Шелихов поступил приказчиком к охотскому купцу Оконишникову — а чуть погодя совместно с тем же Голиковым основал собственное дело. Они сообща построили корабль «Прокопий» и отправили его на промысел. Выручки хватило на постройку еще двух судов. Ну и началось…
Но в том-то и суть, что Шелихов уже тогда мало напоминал своих многочисленных собратьев по бизнесу. В отличие от них, курский уроженец засел за книги и журналы — изучал историю и нынешнюю жизнь Китая, Ост-Индии, Филиппин, Японии и Америки, интересовался историей мировой торговли. Вокруг него собрался этакий «неформальный кружок» грамотеев-самородков. Происходившие из самого что ни на есть низкого сословия (кто сибирский казак, кто солдатский сын, кто вольный крестьянин) Антипин, Татаринов и Шебалин писали книги о Японии и составляли русско-японский словарь. Захаживал на огонек еще один будущий герой нашей книги — каргопольский купец Александр Андреевич Баранов, еще один грамотей-самоучка, книгочей, изобретатель-любитель, чьей любимой книгой были «Путешествия» Джеймса Кука.
Их общий знакомый молодой мореход и географ Герасим Измайлов в те годы встретится с самим Куком. Англичанин приплыл к Аляске (название еще не устоялось, русские порой именовали эту землю и «Алякса»).
Сохранилось подробное описание этой встречи, сделанное обеими сторонами, и полезно будет, думаю, привести обширные выдержки, чтобы читатель почувствовал очаровательный старинный стиль.
Кук: «Вечером, когда я был с мистером Вебером в индейском селении… здесь высадился русский, которого я счел главным среди своих соотечественников на этом и соседних островах. Его имя было Ерасим Грегорев Син Измайлов (естественно, Герасим Григорьевич сын. — А. Б.), он прибыл на каноэ, в котором было три человека, в сопровождении 20 или 30 одиночных каноэ».
Измайлов: «Прибыли на тот же остров Уналашку, и стали не в дальнем расстоянии от гавани моей, на полунощной стороне в бухту два пакет боту с острова Лондона, называются англичанами… На большом пакет боте, называемом Резулюшон, господин полковник называется Дем Кук, лейтенантов трое: первый — Жион Гор, второй — секунд Дем Скин, третий — Жион Вилим-сын (Джон Гор, Джеймс Кинг, Джон Уильямсон. — А. Б.), всего комплекту, что состоит на пакет боте ПО человек, в том числе все афицеры. На другом пакет боте, называемом Ескадре (Дис-кавери. — А. Б.), на нем командир в ранге майора Чир Тлярк (Чарльз Кларк. -А. Б.)».
Джеймс Кук пытался идти на восток вдоль северного побережья Аляски. Но наткнулся на сплошные льды. Хотел продвинуться в Атлантический океан вдоль побережья Евразии — снова льды. Пришлось возвращаться. Мистер Кук, без сомнения, испытал некое подобие шока — он ожидал встретить здесь исключительно «дикарей», а наткнулся на вполне цивилизованных русских, давным-давно обживших эти места. Мало того, Измайлов с коллегами с самым простецким видом исправили многочисленные ошибки в картах Кука и дали ему скопировать свои карты Охотского и Берингова морей.
В ответ на гостеприимство Кук повел себя как последняя свинья — именно он, глазом не моргнув, окрестил давным-давно открытый русскими мыс мысом Принца Уэльского: с понтом, чисто конкретно, это он первый открыл… Как ни протестовали против этакого нахальства ученые Санкт-Петербургской академии во главе с академиком Миллером, именно данное Куком название понемногу прижилось на европейских картах…
Кук, впрочем, кончил плохо. От русской Аляски он направился к Гавайским островам, где простодушные туземцы по какому-то совпадению приняли его за бога, давно ожидавшегося с моря. Но, присмотревшись к хамоватому и наглому гостю, сообразили, что ошиблись, погорячились малость — и, когда Кук в очередной раз начал за что-то на них наезжать, прикончили. Вопреки известной песне Высоцкого съесть вроде бы не съели, хотя дело темное…
И аллах с ним, впрочем — жил грешно и умер смешно… Вернемся к Шелихову Планы у него простирались гораздо дальше обычной охоты за морскими бобрами. Он как раз и собирался осваивать Русскую Америку в полном смысле слова.
Создал «Американскую Северо-Восточную, Северную и Курильских островов Компанию», в Петербурге познакомился со знаменитым богачом Демидовым и заручился его содействием. С большим трудом доставил в Охотск якоря, пушки, уральское железо с демидовских заводов, корабельные снасти. На собственной судоверфи построил три галиота: «Три святителя», «Симеон и Анна» и «Св. Михаил». И, посадив на них 200 моряков и промышленников, отправился на Аляску.
В плавании мужа сопровождала и Наталья Алексеевна. И вот здесь, думается мне, все же следует разгласить одну полузабытую тайну, чтобы дать представление о тогдашнем путаном времени и тогдашних людях, ох каких неоднозначных…
Нельзя исключать, что Шелихов взял супружницу в плавание, чтобы была на глазах. Несколько лет назад в Иркутске меж ними произошла история, достойная пера Александра Дюма. За время долгого отсутствия мужа, плававшего в Охотском море, волевая красавица Наталья Алексеевна, как бы это поделикатнее выразиться, завела себе воздыхателя, некоего чиновника. Роман расцвел пышным цветом, настолько, что Наталья всерьез собиралась замуж за своего Ромео в вицмундире. И распустила слух, что законный муж, «вышед из Америки в Камчатку», умер. Что самое противное, и ее планам, и распусканию слухов активно способствовал родной брат Шелихова Василий.
И тут, как в романах Дюма, от Шелихова приходит письмо, а вслед за ним объявляется и он сам — пассаж… Наталья — ну волевая баба! — решила мужа отравить. Он как-то об этом узнал заранее и хотел разделаться со всеми виновными по-сибирски круто, не утруждая себя въедливым соблюдением законов…
Эта история, похожая на голливудский триллер, реальна. Более чем через четверть века о ней рассказал барону Штейнге-лю (с ним мы еще встретимся), не кто иной, как Александр Андреевич Баранов, друг и многолетний сподвижник Шелихова. Именно он и отговорил Шелихова от расправы, и всю историю потихонечку замяли. Сомневаться в словах Баранова нет оснований — честнейший был человек и напраслины никогда ни на кого не возводил.
Вот такие шекспировские страсти случались порой в тихих сибирских городах. Что было, то было, из песни слова не выкинешь…
Итак, Шелихов приплыл на Аляску. На огромном острове Кадьяке он и построил первое русское поселение (Кадьяк отделяло от материка лишь 50 километров водного пространства, для русских — не расстояние). Первыми союзниками Шелихова из местных стали 400 пленников, содержавшихся в рабстве у местного эскимосского племени — Шелихов, едва осмотревшись, от рабства их моментально избавил. Эскимосы поворчали было, но, поглядывая на шелиховские пушки, а вслед за тем на свои луки и копья с каменными наконечниками, очень быстро согласились с бледнолицым гостем, что рабство — позорный пережиток прошлого… Понятливые оказались ребята.
Вот тут-то и началась Русская Америка! На бобров Шелихов уже не охотился, считая это пройденным этапом. Его люди проникли на материк в районе Кенайского залива, составили подробную карту, отыскали разнообразные руды, годный для строительства камень, горный хрусталь, поставили еще две деревянные крепости — на острове Афогнак и на берегу Кенайского залива. Посеяли на Кадьяке ячмень, просо, горох, картофель, репу и тыкву — и, вы знаете, росло!
Шелихов даже собирался организовать плавания из Кадьяка к Калифорнии, Японии и Северному полюсу — но собственных средств не хватало, а государственной поддержки он не получил, и дело заглохло. Зато шелиховцы заложили еще несколько поселений, собрали коллекции одежды, оружия и утвари на Аляске, Алеутских и Курильских островах. Часть их все же стала промышлять пушного зверя и добывать моржовую кость.
Официальный Петербург, в общем, тоже порой уделял внимание Русской Америке. В 1785 г. в тех местах появилась экспедиция Биллингса и Сарычева, шесть лет работавшая главным образом на Чукотке. Она поминается во всех серьезных работах — и по заслугам. Но вновь мы сталкиваемся с массой неприятнейших вещей…
Начальник экспедиции Биллингс, англичанин по происхождению, когда-то плававший юнгой с Куком, оказался, простите за непарламентские выражения, волком позорным. Экспедиция была секретной, и все ее участники давали подписку о неразглашении. Тем не менее Биллингс в Иркутске выложил всю собранную информацию французу по фамилии Лессепс, который был не мирным книжником, а профессиональным разведчиком (сохранились его донесения французскому морскому министру).
Как руководитель Биллингс больше мешал, чем приносил пользу. Мало того, сохранилось письмо Баранова с жалобами на то, что англичанин подстрекал алеутов к нападениям на ше-лиховцев. Темная была лошадка…
Главные труды выволок на себе Сарычев. Вот только и Биллингс, и Сарычев с совершеннейшим пренебрежением отнеслись к интереснейшему человеку, Николаю Дауркину…
Даже иные современные академики, пренебрежительно отказывая Дауркину в заслугах, называют его «толмачом». Мол, крутился возле настоящих исследователей мелкий переводчик, толмачил того-сего, что о нем вспоминать…
Меж тем крещеный чукча Дауркин был не «толмачом», а именно что настоящим казаком, в этом качестве и числившимся в списках гарнизона Анадырского острога. Именно он у берегов Чукотки встречался с аляскинскими эскимосами, собирал у них сведения об Америке, именно он составил в 1765 г. карту, где задолго до Кука — и до русских картографов — обозначил «мыс Принца Уэльского» как «Землю Кыгмын». Сарычев его использовал позже как простого проводника, со всей офицерской спесью игнорируя сообщаемые Дауркиным сведения. Вновь сработал тот же механизм — провинциал без чинов, званий и образования не должен был заслонять своей скромной персоной важных господ в эполетах и с государевым предписанием…
В июне 1791 г. Дауркин с казачьим сотником Кобелевым по своему собственному почину отправились на байдаре из Чукотки на Аляску, побывали на ее побережье, на прилегающих островах. Сохранились и отчет Кобелева, и письмо Дауркина, за неимением бумаги составленное на моржовом бивне. Это — первое документированное плавание российских подданных через Берингов пролив на Аляску. Но именно о нем Сарычев в своих отчетах умолчал напрочь, хотя осведомлен был прекрасно — то ли спесь сработала, то ли элементарная человеческая зависть…
Вернемся к Шелихову. Действовал он во всех своих начинаниях решительно — такой уж был человек. Еще в Иркутске, не вытерпев вымогательств и наглости местного чиновника, сержанта Повалишина, без колебаний дал ему в рожу. Сержант моментально подал кляузу, обвиняя Шелихова в «покушении на достоинство дворянина» — поскольку был как раз благородного происхождения и ужасно оскорбился, что простой «купчишка» дерзнул залезть ему в личность. Дело согласно тогдашним законам могло кончиться для Шелихова скверно — но местный губернатор его замял: очень уж худая слава тянулась за сержантом, брат коего, прапорщик, только что угодил под стражу «за засечение до смерти тунгузского князька»…
В феврале 1788 г. Шелихов и Голиков прибыли в Санкт-Петербург, где предложили проект создания мощной монопольной компании, которая, по их замыслу, сможет «завести торговлю с Японией, Китаем, Кореею, Индией, Филиппинскими и прочими островами, по Америке же с гишпанцами и американцами». В обширной «Записке», полностью поддержанной иркутским и колыванским генерал-губернатором Якоби, Шелихов предлагал обширный план преобразований: послать на Аляску до ста «мастеровых людей» и военных, двух православных священников и дьякона. Предполагалось выкупать у местных племен рабов и использовать «для пользы к отечеству», а для туземных детей заводить школы. У государства просили ссуду — сначала в 500 тысяч рублей, потом в 200 тысяч, с рассрочкой на 20 лет.
В проектах компаньонов не было ни капли утопии — все, что ими было задумано, впоследствии осуществлялось, и довольно успешно. Но…
Проекты Шелихова получили поддержку в Коммерц-колле-гии, тогдашнем министерстве экономики. Ими заинтересовались крупные государственные деятели: сенатор граф А. Р. Воронцов, сын знаменитого фельдмаршала граф И. Э. Миних (оба в разное время возглавляли Коммерц-коллегию). Подключился и Совет при высочайшем дворе, который рекомендовал взять эту сумму из средств Тобольской казенной палаты, а Шелихову с Голиковым, в знак их заслуг перед империей, присвоить гражданские чины.
Однако все эти предложения и проекты встретили самый резкий отпор императрицы Екатерины. Самый резкий. Умнейшая государыня, сделавшая немало для процветания и возвеличивания России, отчего-то отнеслась к американским проектам откровенно враждебно. О займе она высказалась вовсе уж насмешливо:
«Это получится, как в той истории про слона, коего некий господин брался за тридцать лет выучить танцевать для царя — за немаленькие деньги. За тридцать лет кто-нибудь да обязательно помрет, или царь, или учитель танцев, или сам слон…»
О монополии и того недоброжелательнее: «Случись все по-купечески, эта монополия, стоглавое чудовище, смогла бы по частям вкрасться в Россию…»
Причин тут несколько. Всесильный Потемкин, находившийся в многолетней вражде с Воронцовым, из чистой вредности выступал против любых начинаний последнего. Кроме того, монополии в России еще со времен Меншикова пользовались самой худой славой. Сплошь и рядом ловкие деятели, получив монополию на тот или иной вид предпринимательства, настолько увязали в грязных махинациях, выбивая из своего положения максимальную выгоду, что идея была давненько скомпрометирована. На всем протяжении своего царствования Екатерина не допускала монополий где бы то ни было в торговле, предпринимательстве, коммерции.
Наконец, нельзя исключать, что императрица просто-напросто опасалась недавнего прецедента — когда английские колонии в Северной Америке провозгласили себя независимыми Соединенными Штатами. В свое время Екатерина отказалась по просьбе Лондона послать войска против взбунтовавшихся американцев — но не из симпатии к ним, а из нежелания собственными руками усиливать соперницу — Англию. Екатерина, в чем нет ничего удивительного, была ярой сторонницей монархической идеи. Вполне могла опасаться, что господа купцы, получив немалую государственную поддержку и укрепившись на Аляске, захотят последовать примеру генерала Вашингтона…
И, наконец, самое печальное — но вполне допустимое предположение. Возможно, на сей раз блестящий ум Екатерине изменил, и она не оценила должным образом те перспективы, что обещало России освоение Русской Америки. Сохранились ее доподлинные слова: «Многое распространение в Тихое море не принесет твердых польз. Торговать дело иное, завладеть дело другое. Из записок не видно, или весьма мало, о твердой земле Америки».
Государыня крупно прошиблась, увы…
Все же Шелихова и Голикова не оставили уж совершенно без наград. Они получили «похвальные листы», серебряные купеческие шпаги и золотые медали на Александровской ленте с надписью: «За усердие к пользе государственной распространением открытия неизвестн. земель и народов и заведения с ними торговли». Какой-никакой, но почет, правда стоивший казне не особенно и много: две шпаги обошлись в 85 рублей, обе медали — в 59 руб. 32 с половиной копейки. Займ не предоставили, на всех проектах появилась резолюция: «Отказать»…
Высоко оценил труды Шелихова личный секретарь императрицы, известный поэт Гаврила Державин — но от него в данной ситуации мало что зависело.
Вскоре в Санкт-Петербурге вышла книга с длиннейшим, как тогда полагалось, названием, которое все же стоит привести целиком: «Российского купца, именитого рыльского гражданина Григория Шелихова первое странствование с 1783 по 1787 год из Охотска по Восточному океану к Американским берегам и возвращение его в Россию с обстоятельным уведомлением об открытии новообретенных им островов Кыктака и Афогнака, до которых коих не достигал и славный аглинский мореход капитан Кук, и с приобретением описания образа жизни, нравов, обрядов, жилищ и одежд обитающих там народов, покорившихся под Российскую державу; также климат, годовые перемены, звери, домашние животные, рыбы, птицы, земные произрастания и многие другие любопытные предметы, там находящиеся, что все верно и точно описано им самим. С географическим чертежом, с изображением самого мореходца и найденных им диких людей».
Книга имела огромный успех, несколько раз переиздавалась. Она, кстати, имеется в библиотеке А. С. Пушкина, живо интересовавшегося Америкой.
Петербургская неудача нисколечко не обескуражила Шелихова. Вернувшись в Иркутск, он вновь занялся делами компании.
А тем временем навстречу русским продвигались «гишпан-цы»…
Поначалу в Испании мало интересовались открытой еще Кортесом Калифорнией. Но в XVIII столетии, видя, что по всему земному шару шныряют извечные противники, британцы, Мадрид оживился. Интересно, что испанцы честно признавали, что русские вырвались далеко вперед: королевская инструкция новому испанскому послу в России маркизу Альмадовару предписывала: «установить границы открытий, сделанных русскими при попытках плавания к Калифорнии», поскольку русские «в этих попытках преуспели больше, чем другие народы».
С тех пор испанские дипломаты аккуратнейшим образом информировали своего короля о всех плаваниях русских возле американских берегов, старательно отслеживая даже рейды маленьких суденышек, — прекрасно понимали, что не в размерах тут дело и не в количестве золота на эполетах командира…
Испанцы и сами начали активно исследовать Тихоокеанское побережье. К 1770 г. они открыли залив Сан-Франциско, построили на тамошнем побережье форт и несколько миссий. В Калифорнию двинулись и пешие экспедиции. Монах Франсиско Гар-рес, пройдя жуткую пустыню Мохаве (где человеку и сейчас комфортно примерно так же, как на Луне, и отличие лишь в присутствии кислорода), открыл цветущую Калифорнийскую долину.
Когда испанская разведка выяснила, что Джеймс Кук собирается в Берингов пролив, король Карл III распорядился при первой же возможности арестовать флотилию пронырливого капитана. Это интересное предприятие (вполне возможно, помешавшее бы Куку попасть на Гавайи и тем спасшее бы ему жизнь) сорвалось только потому, что испанская эскадра, предназначенная для ловли Кука, не успела вовремя покинуть порт, снаряжение кораблей затянулось — и Кук беспрепятственно отправился навстречу гибели…
Испанцы, впрочем, довольно быстро успокоились касательно русских: тщательно изучив все русские достижения, в Мадриде пришли к выводу, что о какой бы то ни было «русской угрозе» говорить пока рано, а значит, нечего провозглашать: русские и испанцы осваивали каждый свои земли, не поддерживая никаких связей. И никто не знал, что всего-то лет через пятнадцать произойдут события, которые мы и сегодня помним из-за романтического их ореола…
Но не будем забегать вперед. Итак, Шелихов готовился к новым свершениям. Именно в это время становится широко известной не разгаданная до сих пор загадка «белых индейцев», о которой просто необходимо рассказать подробно — тема интереснейшая.
Во время своих первых плаваний на Аляску Шелихов с превеликим удивлением обнаружил среди черноволосых, скуластых, круглолицых аборигенов людей, на индейцев, алеутов, эскимосов не похожих совершенно! С гораздо более светлой кожей, овальными лицами, русыми волосами, окладистыми бородами совершенно на русский манер! Мужчины, как русские, стриглись «в кружок», а женщины носили прически, похожие не на индейские, а опять-таки на русские: спереди челка, на затылке косы. Дома «бородачей», деревянные, утепленные снаружи землей, на индейские не походили. Мало того, «бородачи» строили совершенно неизвестные их окрестным соседям… бани. Заносили туда раскаленные камни, обдавали их водой и парились березовыми вениками.
