«От чего же зависит внутреннее, «личностное» значение идей, знаний, их место в развитии личности, их "личностный смысл"?
Существует общий психологический закон: каков главный мотив деятельности, таков и тот личностный смысл, который приобретают для человека его действия, реализующие данную деятельность, их цели и условия…
Почву, необходимую для эффективного внесения в сознание человека определенных идей, определенного мировоззрения, составляет… бытие, реальная деятельность человека, взятая не только объективно, но и субъективно, то есть со стороны ее мотивации» (там же , с. 36).
A.Н. Леонтьев, можно сказать, предложил мотивационную теорию психологического воздействия. Позиции этой теории на материале общения лектора с аудиторией, в частности, реализованы в нашей книге «Психологические особенности деятельности лектора». Там выделены четыре вида мотивов вступления аудитории в лекционное общение. Это:
«А. Мотивы, связанные с объектом и целью взаимодействия, то есть определяемые единством социальной деятельности… Результатом, непосредственным эффектом является здесь изменение в деятельности группы…
Б. Мотивы познавательного плана, направленные либо непосредственно на удовлетворение потребности узнать что-либо интересное или важное, либо на дальнейший выбор способа поведения, действия…
B. Мотивы социального плана, связанные с интересами и целями общества в целом, определенной социальной группы… и человека как члена общества, данной группы…
Г. Личностные… чтобы… не отстать от других, подчеркнуть свое согласие с аудиторией по обсуждаемому вопросу, "самоутвердиться"…» (Леонтьев А.А. , 1981).
В 1972 г. (перепечатано в 1974, 1997 и 1999) автор настоящего раздела предложил психологическую модель речевого воздействия. Она исходит из коррелированных друг с другом понятий «поля значений» и «смыслового поля».
«Под полем значений, присущим тому или иному индивиду, имеется в виду структурация присвоенного им общественного опыта… та система категорий, с помощью которой он этот мир расчленяет и интерпретирует… Смысловое поле понимается нами как структура отнесенности значений к выраженным в них мотивам, как включенность значений в иерархию деятельностей индивида. Индивид всегда имеет дело с действительностью через посредство смыслового поля: восприятие им предметов и явлений действительности всегда окрашено его отношением к ним» (Леонтьев А.А. , 1999, с. 272—273).
В чем цель психологического (в частности, речевого) воздействия? «Мы бы определили цель речевого воздействия как определенную организацию деятельности человека… Воздействуя на реципиента, мы стремимся “спровоцировать” его поведение в нужном нам направлении, найти в системе его деятельности “слабые точки”, выделить управляющие ею факторы и избирательно воздействовать на них» (там же , с. 273).
Психологическое воздействие в таком понимании не есть пассивное восприятие реципиентами чужого мнения или их пассивное подчинение чужой воле. «…Оно предполагает борьбу и сознательную оценку значимости мотивов, более или менее осознанный выбор из ряда возможностей. Речевое воздействие служит не для упрощения самого этого выбора, а для облегчения осознания, ориентировки в ситуации, подсказывая реципиенту известные основания для выбора…» (там же , с. 274). Прежде всего психологическое воздействие направлено на сдвиг в системе ценностей реципиентов.
Эффективности психологического воздействия можно добиться одним из трех основных способов (на практике они, конечно, сочетаются друг с другом и здесь выделены чисто теоретически).
«1. Ввести в поле значений реципиента новые значения, то есть сообщить ему такие знания о неизвестных ему элементах действительности, на основе которых он изменит свое поведение или по крайней мере свое отношение к этой действительности…
2. Изменить структуру поля значений реципиента, не вводя в него новых элементов, то есть сообщить реципиенту новую информацию об уже известных ему вещах, причем такую, которая объективно существенна для понимания этих вещей в их взаимосвязи, способна изменить представление реципиента об их взаимосвязи и, следовательно, его отношение к этим вещам (фактам, событиям, элементам действительности)…
В обоих случаях мы можем говорить о воздействии через информирование. Конечно, с изменением поля значений ни в том, ни в другом случае процесс воздействия не завершается. Новые значения и вообще изменения поля значений важны для нас лишь постольку, поскольку они существенны для нашей деятельности, поскольку они ее в той или иной мере конституируют» (там же , с. 274—275).
«3. Можно, наконец, не сообщая никакой объективно новой информации об элементах поля значений… изменить способ вхождения элементов поля значений в деятельность реципиента, изменить его отношение к окружающей действительности… Этот случай… можно назвать воздействием через убеждение… Например, мы можем связать известную ему информацию с новым, иерархически более высоким мотивом или даже, “столкнув” мотивы разной “высоты”, убедить реципиента ориентироваться на более высокий мотив… Возможен и переход в план “низкого”, бытового мотива; мы можем, например, убедить рабочего, что хозяйственная реформа в масштабах завода принесет лично ему материальную выгоду» (там же , с. 275—276).
Чтобы успешно осуществить воздействие, коммуникатор должен представлять себе смысловое поле реципиента, то есть «характер и направление тех изменений в смысловом поле реципиента, которых он должен добиться в результате воздействия» (там же , с. 276). Но сделать это можно только через значения.
«Речевое воздействие в психологическом плане в том и состоит, что на основе моделирования смыслового поля реципиента (двойного моделирования – наличного и желаемого состояния этого смыслового поля) и на основе знания о правилах оптимального перевода смыслового поля в значения говорящий кодирует желаемые изменения в смысловом поле реципиента в виде языкового (речевого) сообщения, а реципиент, воспринимая это сообщение, декодирует его и “извлекает” из него скрытую за внешним планом (планом значений) глубинную информацию, обуславливающую реальное или потенциальное изменение его деятельности» (там же , с. 277).
Близкую модель предложил В.Ф. Петренко (Петренко, 1986; 1988). Он также выделяет три типа коммуникативного воздействия: а) изменение отношения субъекта к объекту без изменения категориальной структуры индивидуального сознания субъекта; б) формирование общего эмоционального настроя, мироощущения реципиента; в) изменение категориальной структуры сознания, введение в нее новых категорий.
Из сказанного видно, что существеннейшим компонентом профессиональной деятельности коммуникатора являются умения моделирования смыслового поля реципиента (или реципиентов, аудитории) и, соответственно, такие умения поведения коммуникатора, которые обеспечивают моделирование аудиторией его собственного образа в нужном плане.
Последние умения (умения «самоподачи») применительно к телевидению подробно проанализированы Л.В. Матвеевой с соавторами (Матвеева, Аникеева, Мочалова , 2000). Впрочем, еще в 1978 г. А.У. Хараш указывал: «Всякое сообщение есть, помимо всего прочего, сообщение коммуникатора о себе – о своих личных качествах, притязаниях, об уровне своего самоуважения и самооценки, о степени своей заинтересованности предметом сообщения, о своей общей компетентности в избранной им тематической области и, наконец, о действительных мотивах своей деятельности, о лежащих в ее основе личностных смыслах» (Хараш, 1978, с. 87). По мнению А.У. Хараша, «наибольшей воздейственностью должны обладать тексты, авторы которых стремятся к предельно открытому самовыражению, к посвящению читателя или слушателя в проблемы, имеющие для них высокий личностный смысл» (там же , с. 94).
Что касается смыслового моделирования аудитории, то остановимся на важнейших отличиях аудитории электронных СМИ (радио, телевидение) от «живой» аудитории.
Первое отличие в том, что коммуникатор в электронных СМИ лишен возможности оперативно регулировать процесс своего воздействия на аудиторию. «Его «мера» – не вне его, а внутри его» (Леонтьев А.А. , 1999, с. 288). Отсюда необходимость либо привычки к специфическим условиям выступления перед микрофоном или телекамерой, либо вообще богатого опыта разнообразного общения (опытный коммуникатор способен, даже не видя аудитории, с достаточной уверенностью представить себе, как она будет реагировать).
Второе отличие связано с тем, что теле– и радиоаудитория рассредоточена не только в пространстве, но и психологически. Каждый отдельный реципиент далеко не всегда становится членом этой аудитории по собственному (сознательному) выбору: поэтому «если обычный оратор имеет дело с аудиторией, уже заведомо представляющей собой некоторое психологическое единство, то в условиях радио или телевидения публичное выступление требует с самого начала, чтобы зритель (слушатель) был заинтересован, чтобы было привлечено его внимание» (там же , с. 289).
Третье отличие: теле– и радиоаудитория практически не поддается заражению. В реальном общении достаточно воздействовать на часть слушателей, и вся аудитория уже будет «захвачена». Здесь же необходимо дойти до каждого отдельного слушателя (зрителя) или, вернее, до той минимальной «ячейки» (обычно это семья), которая сидит перед экраном телевизора и формирует оценку передачи.
Четвертое отличие касается в первую очередь именно телевидения и лишь частично – радио. Это – интимность, способность обращаться к каждому зрителю или слушателю в отдельности, которая в свою очередь требует специфической – доверительно-интимной – манеры общения.
Пятое отличие: аудитория радио и телевидения, так сказать, по определению, более разнообразна по своим характеристикам, чем аудитория «живого» общения. Это касается и возраста, и социального статуса, и профессии, и уровня образования.
Большой интерес с точки зрения психологической специфики СМИ, определяющей и особенности их языка, представляет теория массовой коммуникации как «направленной трансляции смыслов», разработанная Д.А. Леонтьевым на материале исследования эффективности рекламного воздействия. По мнению автора, «задача рекламного воздействия – донести до клиента некоторое заданное конкретное послание, причем донести его не только и не столько на уровне словесном, на уровне рационального предложения, но и на уровне подсознательном, иррациональном. Существуют две основных стратегии воздействия в рекламе – уникальное торговое предложение и формирование имиджа. Психологическую основу первой составляют закономерности смыслообразования, а второй – закономерности психологии субъективной семантики… Важнейшим, то есть более универсальным и всеобщим способом воздействия является разработка имиджа, потому что иррациональный подсознательный образ (целенаправленное конструирование которого превращает его в имидж) есть всегда. В рекламе можно обойтись без предложения, но невозможно обойтись без имиджа.
…Имидж – это навевание совершенно конкретных смысловых ассоциаций… Любой фирме важно производить впечатление хорошей и порядочной, но это еще не все. Банк еще должен выглядеть устойчивым, рекламное агентство – динамичным и творческим… реклама автомобиля должна дышать комфортом и скоростью, а мороженого – прохладой…
При этом необходимо, чтобы не только все компоненты рекламной деятельности, но и все, с чем фирма выходит во внешний мир, несло один и тот же образ, одну и ту же субъективную семантику» (Леонтьев Д.А. , 2003, с. 410—411).
Сказанное здесь о рекламе в не меньшей мере справедливо по отношению к тому, что называется политической рекламой, и – с определенной коррекцией – вообще по отношению к деятельности СМИ.
Проблемы психолингвистической экспертизы текстов СМИ [12]
Введение
Проблема толерантности/ксенофобии приобрела в последние годы такой массовый резонанс и выдвинулась в ряд ключевых и наиболее болезненных проблем общественной жизни в нашей стране, как и во всем мире, во многом потому, что ксенофобия проявляется не только в сфере межличностного общения людей, но и в немалой степени в сфере массовых коммуникаций – в эфире, периодике, книжной продукции, электронных медиа и др. В силу широты распространения информации современными СМИ влияние публичного слова несравнимо с влиянием слова приватного как по широте распространения, так и по длительности воздействия. Именно на публичное слово, транслируемое через СМИ, ориентировано в первую очередь современное законодательство, карающее за разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни и пропаганду социального, расового, национального и языкового превосходства, при всей ограниченности его эффективности. Судебные процессы, связанные с применением соответствующих норм закона, также связаны в первую очередь с высказываниями, тиражируемыми через СМИ.
В этой связи особое значение приобретает проблема точных и надежных методов, позволяющих преодолеть субъективность личных мнений и дать достоверную оценку того, является ли то или иное высказывание экстремистским или ксенофобским. Известно, что практика судебной экспертизы по подобным вопросам сталкивается с радикальным несовпадением мнений разных экспертов, привлекаемых для ответа на один и тот же вопрос. Это несовпадение мнений вызвано отсутствием единых достоверных критериев для вынесения такого суждения. Выход из этого юридического тупика возможен двумя путями. Первый из них – это тщательная разработка детальных критериев и практических методических правил экспертизы в подобных случаях, которыми законодатель, после доказательного подтверждения адекватности и достоверности применения этих критериев, должен обязать пользоваться каждого эксперта, привлекаемого для ответа на этот вопрос. В этом случае, если ответ на главный вопрос должен логически следовать из ответов на систему частных вопросов, по которым вряд ли могут быть разные мнения, будет устранена возможность для экспертов подчинять свое суждение личным интересам и предубеждениям. Второй путь позволяет вообще обойтись без экспертов. Это применение современных методов компьютерного анализа самих текстов, позволяющих с помощью подсчета выделенных и предварительно апробированных количественных индикаторов тех или иных психологических установок и ценностей достоверно классифицировать текст как относящийся к той или иной категории (например, толерантных либо ксенофобских). Данный комплексный проект направлен на изучение возможностей одновременно и первой группы методов (назовем их экспертными) и второй группы методов (компьютерных).
Следует также отметить, что в настоящее время при проведении научных экспертиз текстов СМИ нередко в качестве экспертов привлекаются случайные люди, не владеющие теорией и методикой профессионального анализа текстов СМИ на предмет их соответствия и несоответствия требованием законодательства. Это вызывает необходимость в раскрытии и четкой научной формулировки требований законодательства к текстам СМИ, а также анализа существующей психолингвистической экспертизы таких текстов. В особенности необходима разработка четкой психологической основы психолингвистической экспертизы, которая предполагает создание теоретических, методических и организационных основ проведения психолингвистической экспертизы текстов СМИ под углом зрения их соответствия требованиям законодательства о противодействии политическому экстремизму.
Данная работа содержит анализ отечественных и зарубежных методических разработок по анализу текстов, анализ ключевых понятий экспертизы, исследование существующих методических разработок и практического опыта, разработку теоретических основ психолингвистической экспертизы текстов в СМИ, уточнение требований и параметров разработки психолингвистической методики экспертизы текстов в СМИ. Основное назначение выполненной работы – создание теоретической и методической базы для разработки оптимальной методики психологической экспертизы текстов СМИ.
1. Понятие экспертизы и место психолингвистической экспертизы в системе экспертиз
1.1. Понятие экспертизы
Понятие экспертизы в российском праве неоднозначно, и общепринятая классификация различных экспертиз по видам отсутствует. Это делает необходимым предпослать настоящему отчету анализ определения и классификации экспертиз.
Наиболее общим является деление экспертиз по их правовому статусу. С этой точки зрения выделяется, с одной стороны, собственно судебная экспертиза, с другой, криминалистическая экспертиза как разновидность судебной. Деятельность судебного эксперта подробно регулируется УПК РФ (см. гл. 27 «Производство судебной экспертизы») более того, сама статья «Эксперт» этого кодекса (ст. 57) касается исключительно судебной экспертизы. Ср.: «эксперт – лицо, обладающее специальными знаниями и назначенное в порядке, установленном настоящим Кодексом, для производства судебной экспертизы и дачи заключения» (ст. 57, ч. 1). См. также Федеральный закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» от 31 мая 2001 г.
Что касается предварительного следствия, то здесь в тексте УПК нет ясности: если в ст. 168 говорится об «участии специалиста» в следственном действии, то в ч. 5 ст. 164 (на которую есть ссылка в ст. 168) говорится: «Если в производстве следственного действия участвует потерпевший, свидетель, специалист, эксперт или переводчик…». Таким образом, специалист здесь не идентичен эксперту (см. также ст. 70 и 71 «Отвод эксперта» и «Отвод специалиста»). Соответственно в ст. 58 дается следующее определение специалиста: «лицо, обладающее специальными знаниями, привлекаемое для участия в процессуальных действиях… для содействия в обнаружении, закреплении и изъятии предметов и документов, применении технических средств в исследовании материалов уголовного дела, для постановки вопросов эксперту, а также для разъяснения сторонам и суду вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию». Как можно видеть, здесь граница с функциями эксперта очень зыбка (разве «разъяснение сторонам и суду вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию» не входит в функции эксперта?).
В то же время в УПК отсутствует специальная статья (или ее часть), посвященная функциям эксперта на стадии предварительного следствия. Однако в ст. 282 «Допрос эксперта» (ч. 1) говорится: «По ходатайству сторон или по собственной инициативе суд вправе вызвать для допроса эксперта, давшего заключение в ходе предварительного расследования, для разъяснения и дополнения данного им заключения». Это означает, что заключение, данное экспертом в ходе предварительного следствия, в общем случае принимается судом как документ, имеющий процессуальное значение. (Между тем в списке образцов документов, прилагаемом к УПК, документы, связанные со следственной, а не судебной экспертизой, отсутствуют.)
Итак, под экспертизой в широком смысле следует понимать криминалистическое исследование, совершаемое лицами, обладающими специальными знаниями и опытом (специалистами) в рамках уголовного процесса (как его досудебной, так и судебной части) и имеющее целью получить дополнительную информацию, имеющую процессуальное значение, об обстоятельствах и средствах совершения преступления, личности и психическом состоянии подозреваемого и т. д. В некоторых случаях, предусмотренных УПК в ст. 196, назначение экспертизы (судебной экспертизы) обязательно: речь идет об установлении причины смерти, характера и степени вреда, причиненного здоровью, психического и физического здоровья подозреваемого или обвиняемого, что важно для решения вопроса о его вменяемости, психического и физического здоровья потерпевшего, а также возраста подозреваемого, обвиняемого или потерпевшего, если он не подтвержден документами.
Экспертиза является криминалистической (следственной), если она осуществляется в рамках предварительного расследования, и собственно судебной, если она осуществляется в рамках судебного следствия.
В принципе не исключено использование следственной и судебной экспертизы также в рамках гражданского, арбитражного, конституционного, а не только уголовного процесса, но ее функции здесь ограничены. Во всяком случае, возможное участие эксперта в судебном следствии предусмотрено Гражданским процессуальным кодексом РСФСР (ГПК РФ находится в стадии принятия Государственной Думой).
Как уже говорилось, общепринятой классификации видов экспертизы не существует. Наиболее часто выделяются следующие виды (криминалистической) экспертизы:
а) трассологическая экспертиза,
б) баллистическая экспертиза,
в) экспертиза документов,
г) отождествление личности по внешним признакам (габитология).
Особое место занимает в этой системе судебно-психологическая экспертиза (под названием «судебно-психологическая экспертиза» обычно объединяется и собственно судебная, и криминалистическая – см. напр. публикации М.М. Коченова.
1.2. Судебно-психологическая экспертиза
«Основная задача судебно-психологической экспертизы состоит в оказании помощи органам правосудия при решении вопросов психологического содержания, а ее функция заключается в получении на основе практического применения специальных психологических знаний и методов исследования новых фактов, позволяющих точно и объективно оценивать многообразные индивидуальные особенности психической деятельности обвиняемых, свидетелей и потерпевших…
…Мы считаем, что предметом судебно-психологической экспертизы являются компоненты психической деятельности человека в ее целостности и единстве, установление и экспертная оценка которых имеет значение для выяснения объективной истины по делу» (Коченов , 1980, с. 14).
Судебно-психологическую экспертизу следует отличать от судебно-психиатрической.
К компетенции судебно-психологической экспертизы, в частности, относятся: установление способности обвиняемого осознавать значение своих действий и руководить ими; установление способности свидетелей и потерпевших правильно воспринимать имеющие значение для дела обстоятельства; диагностика состояния аффекта в момент преступления; установление возможности возникновения у человека психических состояний и их влияния на поведение; диагностика индивидуально-психологических особенностей, способных существенно влиять на поведение; установление ведущих мотивов и мотивации конкретных поступков; установление установки на суицид и т. д. (там же , с. 16—17).
1.3. Разновидности психолингвистической экспертизы
Понятие судебно-психолингвистической экспертизы как разновидности судебно-психологической экспертизы было введено В.И. Батовым и М.М. Коченовым в 1974 г. (Батов , 1974). В настоящее время понятие психолингвистической (в том числе судебно-психолингвистической) экспертизы общепринято, хотя оно не упоминается в основополагающих юридических документах (ГК, УК, УПК и др.).
Психолингвистическая экспертиза обычно ставится специалистами в один ряд с лингвистической и почерковедческой экспертизой, то есть определяется по критерию методики. Однако в большинстве случаев задачи, решаемые экспертизой, требуют комплексного подхода, то есть использования и психолингвистической, и лингвистической, и почерковедческой экспертиз. Так например, осуществленная с нашим участием по заданию Прокуратуры г. Москвы экспертиза, направленная на установление действительного авторства собственноручного признания обвиняемого в зверском убийстве (по его утверждению, это признание было продиктовано ему следователем), осуществлялась параллельно лингвистическими и психолингвистическими методами, причем ее результаты совпали (было установлено, что следователь являлся «автором содержания» текста, но текст писался обвиняемым самостоятельно). Другая осуществленная нами следственная экспертиза по гражданскому делу, задачей которой было установить, действительно ли представленный как вещественное доказательство текст писался непосредственно во время интервью (аутентичность которого оспаривалась обвинением), потребовала комплексного использования лингвистического, психолингвистического и почерковедческого подхода, в результате чего было доказано, что текст не мог выполняться непосредственно в процессе интервью.
Возможна и другая классификация видов экспертиз – по цели. В этом плане можно выделить следующие виды экспертизы:
а) автороведческая экспертиза, направленная на установление автора текста или выявление категориальных признаков вероятного автора, делающих возможным установление автора следственными и судебными органами. Такими признаками могут быть пол, возраст, национальность или родной язык, место рождения или долговременного проживания, уровень образования и т. д.;
б) экспертиза, направленная на установление временных признаков автора текста, например его эмоционального состояния. Классическим образцом подобной экспертизы является опубликованное еще в 1959 г. Ч. Осгудом и И. Уокер исследование предсмертных записок самоубийц (Osgood, Walker , 1959). Подобный вид экспертизы смыкается с судебно-психиатрической экспертизой текста; однако основная задача последней (применительно к тексту) – это установление вменяемости подследственного (обвиняемого);
в) экспертиза, направленная на установление тех или иных условий (обстоятельств) создания исследуемого текста (сюда относится упомянутая выше экспертиза аутентичности записей при интервью);
г) экспертиза, направленная на установление преднамеренного искажения сведений, высказываемых в тексте (ложности текста);
д) экспертиза, направленная на установление наличия у текста содержательных и иных признаков, позволяющих поднять вопрос об обвинении автора текста по определенным статьям Гражданского или Уголовного Кодексов РФ, Конституции РФ и других федеральных законов. Сюда относятся, в частности, статьи, касающиеся клеветы, оскорбления чести и достоинства, возбуждения социальной, расовой, национальной, языковой и религиозной ненависти и вражды, призывов к войне или к свержению государственного строя РФ и т. д.
Предметом нашего рассмотрения как раз и является экспертиза признаков текста по их соответствию требованиям законодательства РФ о противодействии политическому экстремизму.
Объектом экспертизы в принципе могут быть авторские тексты, не предназначенные для широкого распространения через СМИ, или тексты СМИ. Граница между ними достаточно зыбка (см. ниже). Наиболее обычная ситуация психолингвистической экспертизы текстов типа (д) – это судебно-психолингвистическая экспертиза, связанная с публикацией в СМИ тех или иных текстов, подпадающих под формулировки российского законодательства.
Приведем пример такой экспертизы, осуществленной нами (А.А. Леонтьевым) по запросу Тимирязевской межрайонной прокуратуры г. Москвы в 2001 году. Заключение приводится в сокращении.
…Я, Леонтьев А.А., на основании письма Тимирязевской межрайонной прокуратуры от 02.04.01, №7-02…, произвел в период 25.04.01 – 03.05.01 психолого-лингвистическую экспертизу представленных материалов. Передо мною были поставлены следующие вопросы:
1. Могут ли материалы, представленные на исследование, оказать влияние на сознание читателей путем формирования искаженных представлений о тех или иных нациях, возбуждения по отношению к отдельным нациям чувства национальной неприязни, враждебности?
2. Содержат ли представленные на исследование материалы заявления или утверждения, направленные на унижение национальной чести и достоинства отдельных наций?
3. Содержат ли материалы, представленные на исследование, утверждения об исключительности, превосходстве, либо неполноценности отдельных наций?
4. Содержатся ли в представленных материалах призывы к насильственным действиям против какой-либо нации, призывы к насильственному захвату власти или насильственному изменению строя РФ?
В мое распоряжение были предоставлены:
1. Номер 35 газеты «Русские ведомости» за 2000 г.
2. экземпляр книги А. Селянинова «Евреи в России», изданный издательством «Витязь» в 2000 г., 144 с.
…Ответы на вопросы прокуратуры: 1. Да, могут. Как присланный на экспертизу номер газеты, так и книга А. Селянинова содержат искаженные сведения об истории, религии, современном состоянии еврейского народа, (а) во многих случаях голословные (например: «Эта паразитическая нация, не приспособленная к созидательному труду, но приученная Талмудом и иными наставлениями к лживости (миф о «Холокосте») и мошенничеству (приватизация), генетически корыстолюбивая, веками гонимая отовсюду за зло, которое она приносит людям…»), в других – (б) «обоснованные» ссылками на заведомо подложные источники (типа сочинений профессионального провокатора, автора «Протоколов Сионских мудрецов» С. Нилуса), (в) на ложные сведения, которые читатель не может проверить (например: говорится о естественной убыли населения в регионах с преобладанием русского населения и о естественном приросте в республиках и автономных округах; между тем хотя там и «проживают» титульные нации, но русские насчитывают в Ямало-Ненецком АО 94 тыс. из 160, в Ненецком 31 из 47, в Ханты-Мансийском 424 из 571 и т. д.), или (г) на мнения тех или иных авторов, степень компетентности которых читатель тоже не может проверить.
Эти сведения не просто «могут» оказать влияние на сознание читателей – они демонстрируют явный умысел на формирование у них искаженных представлений о евреях. На это указывает пропагандистски очень продуманный подбор аргументов и высказываний, направленный на воздействие на сознание массового читателя через апелляцию к ухудшению экономического положения в стране (в чем обвиняются именно евреи).
