II. Текст в массовой коммуникации 3 страница

Кроме того, в представленных материалах содержатся аналогичные утверждения о других национальностях; ср.: «Сегодня в Москве по неофициальным данным проживают 15 миллионов человек. Из них 1/3 – это в основном «кавказцы» и южане, которые нагло, бессовестно эксплуатируют русский народ».

2. Да, содержат. При этом, как ни странно, имеются заявления и утверждения, направленные на унижение национальной чести и достоинства не только евреев, но и русских. Ср.: «за жидовской мразью…», «пустыни, выжженной еврейской гнилью…», «картавые внушают…» и мн. др. Однако русский народ выступает в исследуемых материалах в следующем виде: «Наш народ, погрязший в пьянстве и воровстве, убивающий миллионы собственных детей через аборты и забывший о чувстве национального достоинства, пока что не заслужил победу в этой войне» (то есть с евреями).

3. Нет, не содержат. Многочисленные высказывания антиеврейской направленности «обосновывают» не неполноценность еврейского этноса, а якобы направленность всей деятельности евреев на мировое господство и уничтожение России и русских.

4. Да, содержатся.

Во-первых, в представленных материалах содержатся однозначные призывы к насильственным действиям против евреев, отвечающим содержанию ст. 357 УК РФ («Геноцид») – «действия, направленные на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы путем… насильственного переселения». Во многих местах содержатся прямые призывы к депортации евреев из России.

Во-вторых, в них содержатся также призывы к насильственному изменению конституционного строя РФ. См., например: «Колонизаторы навязали нам Конституцию, отрицающую национальный статус России…», «правительство грабителей», «вся юриспруденция тоже в руках этой братии», «Наступил сионистский беспредел. Он господствует под сенью ими же созданных фарисейских законов…», «финансы, управление – все прихватизировано сионистами», и мн. др. Вывод – «необходимо отстранение жидов от руководства Россией» в виде «хирургического вмешательства», то есть насильственных действий. См. также: еврейская нация «навязывает миру «демократию» и "права человека" – подлейший способ порабощения народов с помощью доллара». Аналогично утверждение о свободе слова. Напомним, что все эти понятия содержатся в Конституции РФ в числе основных гарантируемых ею ценностей.

Кроме того, в представленных материалах, в частности в передовой статье газеты «Русские ведомости», усматриваются высказывания, соответствующие содержанию ч. 1 и 2 ст. 129 УК РФ («Клевета»): «распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию» («клевета, содержащаяся в публичном выступлении, публично демонстрирующемся произведении или средствах массовой информации») в отношении Президента РФ В.В. Путина и других должностных лиц РФ. Ср.: «Банда Березовского пока контролирует исполнительную власть и поставила на пост президента масона Путина… Он обнаружил себя врагом русской нации… Развитие экономики Путин ориентирует только на иностранные инвестиции, чтобы в России русским ничего не принадлежало». В другом месте: «Попытался Путин продержать три дня Гусинского в тюрьме, так ему, из-за океана, стукнули кулаком, он его и оттуда отпустил. То есть правят нами не русские, а из-за океана жидократия». Клевета усматривается также в отношении Швыдкого, Лужкова, Кириенко, Грефа и ряда депутатов Государственной Думы (Примаков, Жириновский, Явлинский).

Следует добавить, что представленные материалы оскорбляют религиозные чувства православных граждан РФ, так как утверждается: «Финансируя постройку церквей и поощряя проповеди по телевидению, евреи приобщают русских людей к религии, памятуя, что христианство – это религия рабов». И в другом месте: «жидовский Иисус».

Таким образом, экспертиза представленных материалов приводит к бесспорному выводу о правомерности возбуждения уголовного дела по ст. 282 УК РФ «Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды», ст. 280 «Публичные призывы к насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации» и ст. 129 «Клевета».

(подпись)

Говоря здесь и далее об экспертизе, мы имеем в виду сам процесс экспертного исследования текста под тем или иным углом зрения, а не подготавливаемый на основе такого исследования процессуальный документ. С юридической (процессуальной) точки зрения экспертиза отличается от заключения. «Экспертиза – строгий жанр, предполагающий определенную форму… указание на то, что эксперты предупреждены об уголовной и гражданской ответственности; указание материалов, анализированных экспертами (о требованиях к этому документу см. ст. 77 ГПК РСФСР, ст. 191 УПК…). Экспертизы (заключения экспертов) выполняются по определению судебного органа или по постановлению правоохранительного органа… Заключение выполняется по запросу в учреждение адвокатов, учреждения, частного лица… Кроме того, исследование может быть представлено и в жанре "мнение эксперта" в случае обращения к эксперту как к частному лицу, а не как к представителю экспертного учреждения» (Цена слова… 2002, с. 199). Из приведенного текста видно, что в содержательном отношении экспертиза (экспертное заключение) не отличается от просто заключения и от мнения эксперта: весь вопрос в том, по чьей инициативе осуществляется экспертное исследование. Если это суд или прокуратура, то мы имеем дело соответственно с судебно-психолингвистической или следственно-психолингвистической экспертизой. По запросу адвоката или сторонней организации (чаще всего в качестве такой организации выступает газета) результаты исследования описываются в форме заключения. Что касается третьего случая, то нам вообще непонятно, что здесь имеется в виду: что такое эксперт «как частное лицо» в отличие от «представителя экспертного учреждения»? Допустим (это реальный пример), в качестве эксперта выступает доктор филологических наук, профессор факультета иностранных языков МГУ им. М.В. Ломоносова Юлий Абрамович Бельчиков. Другой эксперт – главный научный сотрудник Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН Леонид Петрович Крысин. Можно ли считать, что второй – «представитель экспертного учреждения», а первый – «частное лицо»? Или надо рассматривать факультет иностранных языков как «экспертное учреждение»? Вся проблема здесь в том, что привычные для суда и прокуратуры виды экспертизы (например, баллистическая, трассологическая, микроскопическая и мн. др.), включая сюда и инструментальное (фоноскопическое) исследование звучащей речи, как правило, связаны с работой целых коллективов; между тем лингвистическая и психолингвистическая экспертизы осуществляются, как правило, отдельными крупными специалистами «за письменным столом», и здесь важен опыт и квалификация эксперта, а отнюдь не его, так сказать, ведомственная принадлежность.

Федеральный закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» (2001) пытается внести некоторую ясность в этот вопрос. Он предусматривает, так сказать, трехэтажную конструкцию. В основе ее лежит система государственных судебно-экспертных учреждений, обычно осуществляющих фоноскопическую либо автороведческую экспертизу. Однако, хотя об этом в тексте данного закона специально не говорится, в принципе судебно-экспертное учреждение не обязательно должно быть государственным – во всяком случае, УПК РФ в ст. 199 («Порядок направления материалов уголовного дела для производства судебной экспертизы») говорит об «экспертном учреждении», а не о «государственном экспертном (судебно-экспертном) учреждении». Наконец, третья возможность – это проведение экспертизы вне экспертных учреждений лицами, обладающими необходимыми специальными познаниями, но не являющимися государственными судебными экспертами (ст. 41 указанного Федерального закона). Кстати, означает ли это, что государственный судебный эксперт – это то же самое, что сотрудник государственного экспертного учреждения? И всякий ли такой сотрудник может называть себя государственным судебным экспертом? Наконец, в какой мере сопоставимы (под правовым углом зрения) в качестве государственных экспертных учреждений, например, с одной стороны, НИИ судебных экспертиз Генпрокуратуры, с другой, Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН?

1.4. Лингвистическая экспертиза

Наряду с психолингвистической экспертизой в следственной и судебной практике распространена так называемая лингвистическая экспертиза. В частности, ей специально посвящен вышедший двумя изданиями сборник «Цена слова» (2002). Создана общественная организация – «Гильдия лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам». Согласно определению, данному в указанном сборнике Т.В. Губаевой, «лингвистическая экспертиза представляет собой процессуальное действие, состоящее из проведения исследований и дачи заключения экспертом по вопросам, разрешение которых требует специальных знаний в области науки о языке» (там же,  с. 237). Очевидно, что этот критерий непригоден для определения специфики лингвистической экспертизы, так как он не носит целевого характера – непонятно, какие вопросы имеются в виду. Вообще многие авторы названного сборника, по-видимому, недостаточно представляют себе спектр экспертных задач и специфику экспертного исследования текстов. Так например, Е.И. Галяшина в качестве недостатка существующих экспертиз указывает, что «выводы подчас даются в вероятной, а не категоричной форме, что не позволяет использовать их в качестве судебных экспертиз» (там же,  с. 235). Однако любая экспертиза, имеющая дело с текстом (например, автороведческая), способна дать информацию лишь с определенной долей вероятности; задача эксперта не в том, чтобы дать категоричный ответ (автором текста является Н.), а в том, чтобы максимально обеспечить высокую вероятность ответа путем объективизации используемых методик и обосновать в заключении этот ответ и степень его вероятности. Дело суда, а не эксперта, каким образом можно и следует использовать в процессе это заключение; допрос эксперта как раз и имеет одной из целей уточнение степени достоверности экспертного заключения. В той же статье к экспертам предъявляются совершенно нереальные требования: базовое филологическое образование и квалификация, конечно, желательны, но едва ли обязательны – на практике прекрасные экспертизы делались людьми с иным базовым образованием; но уж «свидетельство на право производства фоноскопических и автороведческих экспертиз» (там же,  с. 233) – это требование невозможное. Как и рекомендация следующего характера: «…в каждом конкретном случае назначения экспертизы устных и письменных текстов… необходимо тщательно проверить… наличие свидетельств на право производства экспертизы…» (там же,  с. 235—236). Но даже если не проверять наличие таких свидетельств, следователю или суду придется проверять квалификацию экспертов, стаж работы по специальности, наличие научных публикаций или разработок в данной области науки и техники, ученых степеней и званий, наличие у экспертов специальных познаний, навыков и умений и экспертного инструментария для решения конкретной экспертной задачи… Любопытно, представляет ли автор этих рекомендаций течение реального уголовного процесса? И кто из участников процесса имеет достаточную профессиональную квалификацию, чтобы судить обо всех этих вещах? Кстати, Федеральный закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» (2001, с. 13) не предъявляет к государственным экспертам никаких подобных требований.  

В указанном сборнике собраны многочисленные экспертные заключения, относимые составителями сборника к лингвистическим. Подавляющее большинство их связано с оскорблением или клеветой, в частности с употреблением обсценной лексики и фразеологии. Наряду с этим приводится лингвистическая часть комплексного экспертного заключения по обвинению группы ораторов на митингах в Москве и Самаре на предмет наличия в их речах публичных призывов к насильственному изменению конституционного строя РФ и возбуждения национальной и расовой вражды и заключение по «Газете вопросов» (унижение национального достоинства). В целом четко обозначить границу между лингвистической и психолингвистической экспертизой затруднительно: авторы сборника вообще склонны отождествлять эти два вида экспертизы.

1.5. Распространение информации

Выше мы упоминали о том, что типичная ситуация психолингвистической экспертизы типа «д» – это экспертиза текстов СМИ. Однако они составляют лишь часть всего корпуса текстов, в отношении которых возможна психолингвистическая экспертиза этого типа.

Понятие «сведения» в текстах права синонимично понятию «информация». Иными словами, сюда входят переписка, телефонные переговоры, почтовые и телеграфные сообщения, сообщения, переданные по факсу, телексу, радио, через космическую связь, с использованием других каналов связи. И, естественно, в объем сведений или информации входит также тиражирование текстов в средствах массовой информации, как печатных, так и электронных. Наконец, сюда же относится расклеивание плакатов и листовок, публичные устные заявления и т. п.

Информация может быть разглашена,  то есть передана не только тому лицу (лицам), которым она предназначена и которые имеют право (а иногда и обязанность) с ней знакомиться. Так, работники телеграфа несут ответственность, если они ознакомили посторонних лиц с частной телеграммой. С другой стороны, наказуемо разглашение государственной тайны.

Информация может быть произведена  (это не требует комментария – речь идет о составлении текстов, например газетных статей) и может быть распространена.  Наиболее обычным видом распространения сведений (информации) являются СМИ. См. в Федеральном законе «Об участии в международном информационном обмене» такое определение массовой информации: «предназначенные для неограниченного круга лиц печатные, аудиосообщения, аудиовизуальные и иные сообщения и материалы». Само распространение толкуется законодателем как опубликование сведений в печати, трансляция по радио– и телепрограммам, демонстрация в хроникальных программах и других средствах массовой информации, изложение в служебных характеристиках, публичных выступлениях, заявлениях, адресованных юридическим лицам, или сообщениях в иной, в том числе устной, форме нескольким или хотя бы одному лицу (кроме того лица, которого данные сведения касаются, если дело происходило без свидетелей) (см. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 18 августа 1992 г. №11 «О некоторых вопросах, возникших при рассмотрении судами дел о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц» в редакции от 21 декабря 1993 г. и с изменениями от 25 апреля 1995 г.).

2. Психологическое содержание понятий разжигания социальной, расовой, национальной и религиозной розни и пропаганды социального, расового, национального и языкового превосходства

Психолингвистическая экспертиза текстов СМИ на предмет наличия в них высказываний или мнений, подпадающих под содержание статей в российском законодательстве (прежде всего в УК РФ), связанных с разжиганием в обществе той или иной розни и пропагандой превосходства той или иной социальной группы, требует более четкой, чем это делает законодатель, квалификации соответствующих обвинений и раскрытия психологического содержания рассматриваемых понятий.

Рассмотрим сначала содержание интересующих нас статей в законодательстве РФ.  

2.1. Законодательная база

В Конституции РФ содержатся три статьи, трактующие этот вопрос.

В ст. 13, п. 5, «запрещается создание и деятельность общественных организаций, цели и действия которых направлены на… разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни».

В ст. 19, п. 2, «запрещаются любые формы ограничения прав граждан по признакам социальной, расовой, национальной, языковой или религиозной принадлежности».

Наконец, в ст. 29, п. 2, «не допускаются пропаганда или агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть или вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального или языкового превосходства».

Наиболее подробно раскрыто содержание такой пропаганды или агитации в ст. 282 Уголовного Кодекса РФ, носящей название «Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды». Вот эта статья целиком:

«1. Действия, направленные на возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды, унижение национального достоинства, а равно пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, национальной или расовой принадлежности, если эти деяния совершены публично или с использованием средств массовой информации – наказываются штрафом в размере от пятисот до восьмисот минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от пяти до восьми месяцев, либо ограничением свободы на срок до трех лет, либо лишением свободы на срок от трех до пяти лет.

2. Те же деяния, совершенные: а) с применением насилия или с угрозой его применения; б) лицом с использованием своего служебного положения; в) организованной группой – наказываются лишением свободы на срок от трех до пяти лет».

Кроме того, УК РФ содержит три статьи (в редакции Федерального Закона от 25.07.2002 г. №112-ФЗ), посвященных экстремистской деятельности. В двух из них (ст. 280 «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности»; ст. 282.2 «Организация деятельности экстремистской организации») не содержится раскрытие понятия экстремистской деятельности. В ст. 282.1 «Организация экстремистского сообщества», п. 1, говорится: «Создание экстремистского сообщества, то есть организованной группы лиц для подготовки или совершения по мотивам идеологической, политической, расовой, национальной или религиозной ненависти либо вражды в отношении какой-либо социальной группы преступлений, предусмотренных статьями 148, 149, частями первой и второй статьи 213, статьями 214, 243, 244, 280, 282 настоящего Кодекса (преступления экстремистской направленности), а равно руководство таким экстремистским сообществом, его частью или входящими в такое сообщество структурными подразделениями, а также создание объединения организаторов, руководителей или иных представителей частей или структурных подразделений такого сообщества в целях разработки планов и (или) условий для совершения преступлений экстремистской направленности…». Пункт 2 этой статьи трактует «участие в экстремистском сообществе», а п. 3 – «Деяния, предусмотренные частями первой и второй настоящей статьи, совершенные лицом с использованием своего служебного положения».

Под преступлениями экстремистской направленности в данной статье понимаются: воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и вероисповеданий; воспрепятствование проведению собрания, митинга, демонстрации, шествия, пикетирования или участие в них; хулиганство, то есть грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, сопровождающееся применением насилия к гражданам либо угрозой его применения, а равно уничтожением или повреждением чужого имущества; вандализм, то есть осквернение зданий или иных сооружений, порча имущества на общественном транспорте или в иных общественных местах; уничтожение или повреждение памятников истории и культуры; надругательство над телами умерших и местами их захоронения; публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности; возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды.

Как ни странно, но в данной статье к преступлениям экстремистской направленности не отнесена «Организация объединения, посягающего на личность и права граждан» (ст. 239 УК РФ), что есть, безусловно, просчет законодателя.

Закон «О средствах массовой информации» (с учетом поправок) в ст. 4 («Недопустимость злоупотребления свободой массовой информации») говорит: «Не допускается использование средств массовой информации… для… разжигания национальной, классовой, социальной, религиозной нетерпимости или розни, для пропаганды войны». В ст. 51 этого закона говорится также: «Запрещается использовать право журналиста на распространение информации с целью опорочить гражданина или отдельные категории граждан исключительно по признакам пола, возраста, расовой или национальной принадлежности, языка, отношения к религии, профессии, места жительства или работы, а также в связи с их политическими убеждениями».

Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» в ст. 3 («Право на свободу совести и свободу вероисповедания») говорит (п. 6): «Воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и свободу вероисповедания, в том числе сопряженное с насилием над личностью, с умышленным оскорблением чувств граждан в связи с их отношением к религии, с пропагандой религиозного превосходства, с уничтожением или с повреждением имущества либо с угрозой совершения таких действий, запрещается и преследуется в соответствии с федеральным законом. Проведение публичных мероприятий, размещение текстов и изображений, оскорбляющих религиозные чувства граждан, вблизи объектов религиозного почитания запрещаются».

В этой статье вызывает удивление запрет на проведение публичных мероприятий и размещение оскорбительных текстов и изображений только  «вблизи объектов религиозного почитания». Значит ли это, что запрещен, скажем, антиисламский митинг в непосредственной близости от мечети или мусульманского кладбища, но такой митинг разрешен в любом другом месте?

Федеральный закон «Об общественных объединениях» дважды упоминает интересующую нас тематику. Во-первых, в ст. 16 («Ограничения на создание и деятельность общественных объединений») констатируется: «Запрещаются создание и деятельность общественных объединений, цели и действия которых направлены на… разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни». Во-вторых, среди оснований для отказа в государственной регистрации общественных объединений (ст. 23) значится следующее: «если название общественного объединения оскорбляет нравственность, национальные и религиозные чувства граждан».

В законодательстве РФ не предусмотрены некоторые понятия, содержавшиеся в законодательстве РСФСР. Это, во-первых, понятие «нарушения национального и расового равноправия» в одноименной статье 74 УК РСФСР. Там это понятие раскрывается следующим образом: «Умышленные действия, направленные на возбуждение национальной или расовой вражды или розни, на унижение национальной чести и достоинства, а равно прямое или косвенное ограничение прав или установление прямых или косвенных преимуществ граждан в зависимости от их национальной принадлежности». Во-вторых, это понятие «национальной чести и достоинства» в той же статье (в УК РФ есть только понятие «унижения национального достоинства» (ст. 282).

В ряде приведенных цитат из российского законодательства вводится понятие «публичности». В УК и ГК РФ неоднократно упоминается слово «публичный» (например, в ст. 129 УК РФ: «Клевета, содержащаяся в публичном выступлении, публично демонстрирующемся произведении или средствах массовой информации…»). Между тем четкого определения «публичности» законодатель не дает.

Одним из вариантов такого определения может быть следующий.

Публичными считаются призывы, заявления и т. д., высказанные в устной форме при выступлении на митингах, манифестациях и других специально организованных или стихийно возникших мероприятиях; высказанные при выступлениях по радио и телевидению; специально заготовленные в виде плакатов, транспарантов, листовок и пр. и выставленные для свободного обозрения в местах массового скопления людей; опубликованные в печатной форме в прессе, в виде книги или ее части, в виде плаката или листовки; распространяемые в Интернете (сайты и пр.).

Под распространением информации мы предлагаем понимать продажу или бесплатную раздачу или рассылку книг, газет, листовок и других печатных (или размноженных иным способом) материалов, расклеивание плакатов и листовок в общедоступных местах (например, в вагонах метрополитена), выступления или трансляции по радио или ТВ, выступления на собраниях, митингах, манифестациях, выставление плакатов, лозунгов, транспарантов на собраниях, митингах, манифестациях, а также в любых местах массового скопления людей, обнародование в Интернете.

2.2. Анализ правовых текстов

В цитированных выше текстах законодательства РФ употребляются следующие основные понятия, выраженные в терминах или терминологических словосочетаниях:

Ограничение прав граждан по признакам (социальной и т. д.) принадлежности.

Возбуждение (социальной и т. д.) ненависти и вражды.

Унижение национального достоинства.

Пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по тому или иному признаку.

Разжигание национальной и т. д. нетерпимости или розни.

Опорочение гражданина или отдельных категорий граждан исключительно по признакам расовой и т. д. принадлежности.

Умышленное оскорбление чувств граждан в связи с их отношением к религии (вариант: оскорбление национальных и религиозных чувств граждан).

Все эти понятия делятся на две группы: а) объективные и б) субъективные.

Объективные понятия – это:

– ограничение гражданских прав,

– пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан,

– опорочение гражданина или отдельных категорий граждан исключительно по признакам их принадлежности к той или иной социальной группе.

Субъективные понятия:

– возбуждение или разжигание нетерпимости, вражды, розни,

– оскорбление чувств граждан и их достоинства.

В отличие от объективных, эти понятия носят психологический характер; для того, чтобы они «работали» в правовом поле, они нуждаются в дальнейшей операционализации. Нам уже приходилось отмечать, что, например, хотя умаление достоинства достаточно четко понимается в текстах права (и вообще юридической литературе) как такое воздействие на общественное мнение, которое противоречит достоинству личности как ее неотъемлемому праву независимо от общественного мнения о ней или от ее самосознания, но рациональных критериев умаления достоинства не существует (см.: Понятия чести…, 1997, с. 43).

Достоинство есть в самом общем смысле ощущение человеком своей ценности как человека вообще, конкретной личности, члена той или иной социальной (профессиональной, этнической, конфессиональной и т. д.) группы. Отсюда понятия личного, профессионального, национального достоинства. Конституция РФ в ст. 21 говорит: «Достоинство человека охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления». Достоинство, как и честь, включается законодателем в число нематериальных прав личности.

Таким образом, понятие достоинства включает в себя сознание человеком своей абстрактной и конкретно-социальной ценности, а также ценности (значимости) социальных групп, в которые он входит (другой вопрос, на какой основе формируются эти группы: чаще всего они являются профессиональными, национальными или конфессиональными). Оно по определению может быть только со знаком «плюс»: есть ли у данного лица те или иные положительные качества и что по поводу данного лица считает общественное мнение, здесь несущественно.

Что такое «опорочить гражданина или отдельные категории граждан»? По-видимому, это означает – распространить о нем (о них) порочащие сведения. Однако само понятие порочащих сведений в текстах права далеко от четкости, а тем более операциональности. Они определены только в подзаконном акте, а именно в постановлении Пленума Верховного Суда от 18.02.1992: «порочащими являются… не соответствующие действительности сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином или юридическим лицом действующего законодательства или моральных принципов… которые умаляют честь и достоинство гражданина либо деловую репутацию гражданина или юридического лица». Очевидно, либо понятие «опорочить» не связано непосредственно с понятием «порочащих сведений», либо последние трактуются в постановлении недопустимо зауженно. Постановление связывает понятие порочащих сведений с тем, что гражданин (та или иная категория граждан) якобы нарушает общепринятые моральные принципы или даже действующее законодательство; следовательно, опорочить гражданина или категорию граждан означает, видимо, обвинить его (или их) в том, что он (они) нарушают моральные принципы уже потому, что относятся к определенной категории граждан (социальной группе). Например, чеченцы обвиняются в том, что они нарушают законодательство и моральные принципы, потому, что они чеченцы.  

В правовом отношении чрезвычайно расплывчатым остается понятие «умышленного оскорбления чувств граждан». Здесь, во-первых, неясно, направлен ли умысел именно на оскорбление чувств или имеет место умышленное деяние, побочным результатом которого является оскорбление чувств граждан. Если умысел направлен именно на оскорбление, то остается открытым вопрос о мотивах такого деяния. Как известно, российское уголовное право предусматривает два вида умысла – прямой и косвенный (ст. 25 УК РФ). «Преступление признается совершенным с прямым умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их наступления… Преступление признается совершенным с косвенным умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность наступления общественно опасных последствий, не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично». Неясно, идет ли в нашем случае речь о прямом или косвенном умысле.

Во-вторых, неясно, насколько правомерно говорить именно об оскорблении, а не о возможности оскорбления (аналогичная проблема возникает в праве в связи с причинением морального вреда и физических или нравственных страданий – ст. 151 ГК РФ). См.: «Все эти нравственные страдания и нравственные переживания неуловимы, доказать следственным или судебным путем наступление морального вреда, кроме отдельных случаев, невозможно… Поэтому единственный правовой выход – говорить не о наступившем, а о возможном моральном вреде. Соответственно, и компенсация морального вреда должна производиться по логике возможного, а не наступившего вреда. Скажем, невозможно установить, действительно ли потерпевший испытывал унижение, раздражение или отчаяние в результате незаконного увольнения с работы, а если мы знаем, что он был раздражен, – то было ли это вызвано именно увольнением. Но сам факт незаконного увольнения уже дает основания для вчинения иска о компенсации морального вреда. Другой вопрос, что такая компенсация предполагает установление причинно-следственной связи между увольнением и "физическими и нравственными страданиями"» (Понятия чести…, 1997, с. 16—17).