И-ань Чжэнь из монастыря Фо-цзи дает такой совет:
«В старину говорили: „Где достаточно веры, достанет и сомнения, а сомнение — это великий дух исследования; где жив великий дух исследования, там есть просветление”. Все, что приобретено вашим сознанием, выплесните из него прочь: выученное, услышанное, ложное понимание, умные и острые словечки, так называемую истину дзэн, учение Будды, самодовольство, невежество и прочее. Сконцентрируйтесь на коане, смысл которого все еще скрыт от вас. Сядьте, скрестив ноги, выпрямите спину и, не обращая внимания на время суток, удерживайте концентрацию до тех пор, пока не перестанете понимать, где находитесь, на востоке, западе, юге или севере, — как если бы вы были живым трупом.
Сознание движется в ответ на воздействия внешнего мира, и оно знает, когда его касаются. Придет время, когда затихнет волнение мыслей, прекратится работа сознания. И именно тогда ваш мозг вдруг разобьется вдребезги и вы впервые осознаете, что владели истиной всегда, от начала времен. Это ли не величайшее удовлетворение?»
Да-хуэй был одним из величайших поборников коанов двенадцатого века. Одним из его излюбленных коанов было «У!» Чжао-чжоу, но имел он и свой собственный. Обычно он носил с собой короткую бамбуковую палку. Держа ее перед собранием монахов, он спрашивал: «Называя это палкой, вы утверждаете; называя не-палкой — отрицаете. Не утверждая и не отрицая, как назовете вы это?» В нижеследующем отрывке из своей проповеди монаху-садовнику Цзин- гуану, названной Да-хуэй Бу-шуо и записанной Цзу-цзином в 1190 г., он предложил другой коан:
«Истина (дхарма) не открывается только лишь посредством видения, слушания и размышления. Будь это так, истина была бы лишь видением, слышанием, мышлением; но не здесь лежит путь к истине. Ибо истина — не в том, что вы слышите от других или узнаете через понимание. Итак, держитесь в стороне от того, что видите, слышите, мыслите; смотрите на то, что внутри вас. Там — только пустота, только ничто, ускользающее от постижения, и ваша мысль не может быть остановлена на этом. Почему? Потому что это — обитель, которой не достигают чувства. Будь она достижима для чувств, она была бы бытием, которое можно помыслить, увидеть хоть краем глаза, и тогда она была бы подвержена закону рождения и смерти.
Главное — запереть органы чувств, уподобить сознание деревянной колоде. Когда же в этой колоде неожиданно рождается движение, звук, вы чувствуете себя подобно льву, свободно шествующему, никем не беспокоимому, или же подобно слону, переходящему водный поток спокойно и величественно, каким бы сильным ни было течение. В этот момент нет лишних движений, нет действия — только это и больше ничего. Пин-тянь Старший говорит так:
Не омрачено сияние небес,
Закон пребывает вечно;
Для тех, кто в те вошел врата,
Ни размышлений нет, ни научений.
Вам следует знать, что только благодаря зрению, слуху и размышлению[39] вы вступаете на путь, и именно
видение, слышание и размышление препятствуют вступлению. Почему? Представьте, что в руки ваши вложен обоюдоострый меч, уничтожающий и возрождающий жизнь, жизнь, в которой вы одарены зрением, слухом и мыслью. Только с этим мечом вы сможете извлечь пользу из зрения, слуха и мысли. Но если меч, отсекающий оба пути, меч, уничтожающий и возрождающий, потерян, ваши зрение, слух и мысль станут камнем преткновения, спотыкаясь о который, вы вновь и вновь падете на землю. Ваше око истины совершенно ослепнет и, бредя наощупь в темноте, вы не найдете пути к освобождению и независимости. Если же вы желаете стать свободным хозяином самому себе, тогда, покончив со слухом, зрением и мыслью, не позволяйте вашему алчному, обезьяньему сознанию и дальше чинить вред; без лишнего шума держите его под контролем; чем бы вы ни занимались — сидите ли вы или лежите, стоите или идете, молчите или разговариваете, — сохраняйте сознание полностью собранным; сохраняйте его подобным туго натянутой струне; не упускайте его из рук. Как только оно выскользнет из-под контроля, оно тотчас же окажется на службе у зрения, слуха и мысли. Есть ли лекарство от этого недуга? Какое средство излечения применимо здесь?
Монах спросил Юнь-мэня: „Кто есть Будда?” „Сухая тряпка”, — был ответ мастера. Это и есть лекарство. Идете ли вы, сидите или лежите, пусть ваше сознание будет неотрывно привязано к этой „сухой тряпке”. Настанет время, когда ваше сознание неожиданно остановится, как крыса, обнаружившая себя в cul-de-sac.^ Потом следует прыжок в незнаемое с криком: „А, вот это!” Сразу вслед за возгласом вы откроете себя. Вы обнаружите в то же время, что все учения древних мудрецов, развернутые в буддийской
Трипитаке, даосских писаниях, у конфуцианских классиков, — не более чем комментарии к вашему внезапному крику: „А, вот это!”».
Да-хуэй не уставал втолковывать своим ученикам важность сатори, уводящего за пределы языка и рас- суждений, сатори, взрывающегося в сознании как только границы сознания оставались позади. Его письма и проповеди наполнены советами и руководствами, относящимися к достижению этой цели. Я приведу еще некоторые из них. Постоянное возвращение Да-хуэя к этой теме доказывает, что в его дни дзэн вырождался в форму простого безмолвия, с одной стороны, и в умствующий анализ коанов, оставленных старыми мастерами, — с другой.
«Практика дзэн должна завершиться сатори (кит. — у~жу). Это подобно воскресным лодочным гонкам: хотя они и проводятся в укромном месте, их участники всерьез нацелены на победу. Так было и с древними мастерами дзэн: ведь мы знаем, что победа может быть одержана только тогда, когда достигнуто сатори. Сатори должно быть достигнуто любым способом, но пока вы стараетесь водворить покой в себе и восседаете подобно мертвецу, вы не реализуете сатори. Почему? Не говорил ли один из патриархов, что чем больше пытаетесь вы достичь успокоения, подавляя в себе активность, тем более хрупким, легко разрушимым будет ваше спокойствие? Как бы решительно вы ни заставляли умолкнуть ваш смятенный разум, все-таки результат будет противоположен ожиданиям, и так будет до тех пор, пока с вами остается привычка к рассуждениям.
Поэтому оставьте привычку к рассуждению; пусть на вашем челе будут отмечены лишь два знака — „смерть” и „рождение”, а ваше внимание будет сосредоточено на следующем коане, как если бы тяжкий долг довлел над вами. Думайте о коане вне зависимости от своих действий, круглые сутки, ночью и днем.
Монах спросил Чжао-чжоу: „Обладает ли собака природой Будды?" Чжоу ответил: „У!” Соберите свои мысли на этом „У!” и посмотрите на то, что в нем. По мере усиления вашей концентрации вы почувствуете, что коан этот совершенно лишен вкуса, то есть невозможно подобрать интеллектуального ключа к его смыслу. Однако одновременно вы, возможно, ощутите, как в ваше сердце проникает радость, которая вскоре сменится иным чувством — чувством беспокойства. Не обращая внимания на эти меняющиеся эмоции, напряженным усилием заставляйте себя продолжать работу с коаном, пока не поймете, что, подобно старой крысе, забрались в тупик. Теперь необходимо повернуть назад, но на это не способен слабый разумом, вечно ошибающийся и колеблющийся».
В другом месте Да-хуэй говорит: «Упорно, каждое мгновение своей жизни продвигайтесь в работе с коаном. Если всплывает посторонняя мысль, не пытайтесь сознательным усилием подавить ее, но еще раз попытайтесь сосредоточиться только на коане. Двигаясь или сидя, непрерывно удерживайте на нем внимание. Если же обнаружите, что он совершенно лишен аромата, знайте — заключительный момент близок, не позволяйте ему выскользнуть из рук. Когда внезапно что-то, подобно молнии, сверкнет в вашем сознании, свет этот озарит всю вселенную, и вы узрите духовную землю просветленных, которая откроется вам вся на кончике волоска, и великое колесо Дхармы повернется в песчинке».[40]
Кун-гу Цзин-хун, живший в XV в., дает монахам аналогичный совет. Он говорит:
«„У!” Чжао-чжоу, пока вы не проникли в его смысл, подобно серебряной горе или железной стене, [перед которой вы стоите в недоумении]. Но когда вы будете день за днем удерживать в себе „УГ\ неустанно, не давая себе ни малейшего отдыха, пытаясь постигнуть его смысл, тогда настанет высший миг, он придет с такой же неизбежностью, как поток, прокладывающий себе русло. Тогда вам станет ясно, что в конце концов ни серебряная гора, ни железная стена не представляют больше угрозы. Главное — не слишком полагаться на ученость, но решительно подавить все сомнения и, в предельном напряжении собрав все свое существо, разрешить великую проблему рождения и смерти. Не тратьте свое время на раздумья об „У!”, не будьте таким простаком; не пытайтесь найти ложное решение, прибегая к спекуляциям и воображению. Решительно отдайте всего себя, свои сердце и душу, разгадке «У!». Тогда внезапно произойдет переворот всего сознания и озаренное ярким светом придет понимание конечной цели этого путешествия».
Автор Зеркала для изучающих дзэнг подтверждает соображения, высказанные в процитированных отрывках. Он также дает исчерпывающее описание психологии практики коанов:
«От посвятивших себя дзэн требуется внимание к живой, а не к мертвой фразе.[41] Пытайтесь найти смысл коана, прилагая к решению этой задачи всю свою духовную силу; будьте упорны, как курица, сидящая на яйцах, как кот, охотящийся за мышью, как голодный человек, жадно ищущий пищу; думайте о нем с сосредоточенностью жаждущего, стремящегося к воде, ребенка, думающего о матери. Если ваше усилие будет столь же напряженным и отчаянным, обязательно придет время, когда смысл коана рассветной зарей загорится в вас.
Существуют три вещи, которые принесут победу идущему путем дзэн: 1) великая вера, 2) великая решимость, 3) великий дух вопрошания. Нехватка одного из них уподобит вас кривобокому котелку со сломанной ножкой. Во всякое мгновение жизни, что бы вы ни делали, напряженно всматривайтесь в смысл „У!” Чжао-чжоу. Постоянно удерживайте коан в сознании, и пусть не ослабевает в вас дух вопрошания. Продвигаясь в упорном и непрерывном вопрошании, вы увидите, что у разума нет ключей к коану, ибо он (коан) совершенно лишен смысла, в привычном понимании слова „смысл”; он совершенно плоский, он лишен вкуса, в нем нет ничего привлекательного, возбуждающего аппетит. Затем придет чувство беспокойства, смятения. Коль скоро вы достигли этого состояния, пришло время обнажить меч, броситься в бездну и тем самым заложить основание буддовости.
Не думайте, что смысл коана заключен в самом его разрешении; не рассуждайте о нем, не упражняйте на нем свое воображение; не ждите, что к вам придет сатори и освободит ваше сознание от его смутных идей. Сосредоточьтесь на непостижимости коана, над которым сознание, очевидно, не имеет власти.[42] В конечном
итоге с вами может произойти то же, что и со старой крысой, когда, забившись в дальний угол амбара, кидаясь из стороны в сторону, она вдруг находит лазейку. Измерять коан мерой разума, приложимой, как правило, к обычным вещам, проживать свою жизнь, двигаясь вверх и вниз по течению реки рождений и смертей, быть осаждаемым страхом, тревогой, неопределенностью — все это укоренено в воображении и рассчитывающем сознании. Вы должны понять, как поднять себя над житейскими тривиальностями, где
тонут столь многие. Не тратьте времени, расспрашивая всех и каждого, как это сделать, просто вложите в это дело всю душу. Вы — как москит, пытающийся ужалить железного быка: как раз в тот момент, когда железо кажется совершенно непроницаемым для вашего хрупкого жала, вдруг, забыв о себе, вы проникаете сквозь него, и дело сделано».
Можно считать, что процитировано достаточное количество авторитетных источников, чтобы стало ясным, как действует коан, приближая осуществление сатори; проясняются теперь и намерения мастера дзэн, вместе с учеником работающего над доведением его сознания до зрелости. Подводя итоги этой части, я бы хотел привести отрывок из сочинений Хакуина, основоположника современного варианта японской дзэнской школы риндзай. Рассуждения Хакуина показывают, как развивалась психология дзэн на протяжении более тысячи лет, не претерпевая значительных изменений со дней Хуэй-нэна и его китайских последователей.
«Желая достичь вечно юной истины не-я, вы должны однажды и навсегда отпустить себя и броситься в пропасть. Тогда вы восстанете вновь пробужденным, полностью владея четырьмя добродетелями — вечностью, блаженством, свободой и чистотой, которые принадлежат подлинному „я”. Что значит отпустить себя и броситься в пропасть? Представьте человека, забредшего в отдаленные горы, куда до него не осмеливался заходить никто. Он подходит к краю непостижимо глубокой пропасти; ноги его скользят по неровным камням, поросшим мхом; он не в состоянии сделать ни единого шага, ни вперед, ни назад; смерть смотрит ему в лицо. Единственная его надежда — ухватиться за лозу. Его руки уже нащупали ее, вся жизнь его зависит от нее. Если по неосторожности он выпустит ее из рук, тело его неминуемо полетит в пропасть и разобьется на куски.
Так же и изучающий дзэн. Борясь с коаном, он доходит до предела умственного напряжения, и это напряжение полностью обездвиживает его. Подобно висящему над пропастью, он находится в совершенной растерянности, не зная, что же делать дальше. Если не считать случайно вторгающихся чувств смятения и отчаяния, это — сама смерть. Внезапно он чувствует, как его сознание и тело выбрасываются из существования вместе с его коаном. Это то, что названо „отпусканием себя”. Выходя из состояния остолбенения, восстанавливая дыхание, он чувствует себя подобно пьющему воду и познавшему ее прохладу. Это невыразимая радость».
10. Общие выводы о практике коанов
Резюмируя все изложенное выше, можно сказать, что обстоятельства, обусловившие неизбежность введения коанов, были следующими.
1. Если бы практика дзэн следовала естественному ходу своего развития, очень скоро она пришла бы к полному угасанию вследствие аристократической природы своих дисциплины и опыта.
2. За два-три столетия, последовавшие за эпохой Хуэй-нэна, дзэн исчерпал запасы творческой оригинальности. Необходимо было вдохнуть в него новую жизнь; в целях выживания следовало прибегнуть к радикальному методу, способному энергично оживить сознание дзэн.
3. По мере того как уходил век творческой активности, шло освоение все разрастающегося материала, известного как «истории» (хуа-тоу), или «условия» (цзы-юаиь), или же «вопросы и ответы» (мэнь-да), составившего основной массив истории дзэн. Все это стимулировало интеллектуальную интерпретацию, разрушительную для созревания опыта дзэн.
4. Безудержное распространение дзэнского квиетизма, начавшееся уже на раннем этапе истории дзэн, представляло наиболее реальную угрозу его живому опыту. Два направления — квиетизм, или школа «безмолвного просветления», и интуитивизм, или школа поэтического опыта, — с самого начала находились если и не в открытой, то в замаскированной оппозиции друг к другу.
В силу этих обстоятельств коаны, введенные мастерами дзэн в десятом и одиннадцатом веках, были задуманы для решения следующих задач.
1. Популяризировать дзэн для нейтрализации его природной аристократичности, которая вела к угасанию живой традиции.
2. Придать новый стимул развитию сознания дзэн в целях активизации процесса созревания опыта.
3. Остановить рост интеллектуализма в дзэн.
4. Спасти дзэн от погребения заживо во тьме квиетизма.
На основе приведенных выше отрывков, касающихся коанов, можно сделать следующие выводы.
1. Коан дается ученику прежде всего для того, чтобы привести его сознание в полное замешательство.
2. Способность рассуждения держится в узде. Иначе говоря, поверхностные способности сознания должны бездействовать, чтобы более сокровенные и сущностные его силы были выведены на поверхность и пробуждены к их изначальной деятельности.
3. Решение коана требует максимального напряжения деятельного и волевого центров, являющихся подлинным основанием личностного характера. Именно это имеет в виду мастер дзэн, упоминая «великую веру» и «великий дух вопрошания» как две наисущественнейшие силы, необходимые для реализации успешного последователя дзэн. Все великие мастера стремились полностью, телом и духом, отдаться практике дзэн. В этом стремлении явлены величие их
веры в высшую реальность и сила духа вопрошания в них, выражающегося в «поисках и ухищрениях», не ослабевающего вплоть до достижения окончательной цели — вхождения в состояние Будды.
4. 
Когда духовная интеграция доходит до высшей точки, достигается нейтральное состояние сознания, ошибочно определяемое теми, кто изучает психологическую сторону религиозного сознания, как «экстаз». Дзэнское состояние сознания существенно отличается от экстаза. Экстаз — это замирание всех духовных сил при пассивно созерцающем сознании, тогда как дзэнское состояние сознания является результатом самой напряженно-активной работы тех фундаментальных сил и способностей, которые и составляют собственно личность. Эти последние пребывают в позитивной сосредоточенности на единственном предмете мысли; такое состояние называют состоянием «единомысленной сосредоточенности» (экагра). Оно также известно как состояние дайги, или «фиксации».1
Именно в этом состоянии эмпирическое сознание со всем своим содержанием, сознательным и бессознательным, готово выйти за свои пределы, поэтически отнестись к неведомому, запредельному, бессознательному. В экстазе нет подобного выхода, поскольку он является недвижной завершенностью, не допускающей дальнейшего развертывания. В экстазе нет ничего, имеющего отношение к «сбрасыванию себя в пропасть», или «отпусканию себя».
5. Наконец, то, что первоначально казалось временным замиранием всех психофизических функций, неожиданно рождает взрыв новых энергий, немыслимых ранее. Толчком к этой резкой трансформации могут стать внезапно раздавшийся звук, видение, какое-либо физическое действие, движение. Лишь только пробьется источник новой жизни, во внутренней глубине сознания рождается всепроникающее прозрение; вместе с ним и коан раскрывает свои тайны.
6.
Дзэн-буддисты дают следующее философское объяснение этим психическим фактам. Дзэн, будучи прежде всего живым опытом, не является ни философией, ни психологией. Опыт этот исполнен глубокого смысла и несет в себе живое, насыщенное энергией содержание. Он окончателен и самодостаточен. Он — окончательная истина, рожденная не от относительного знания и несущая совершенное удовлетворение всем человеческим чаяниям и нуждам. Он должен быть реализован непосредственно в самом субъекте, без опоры на какие-либо внешние авторитеты. Даже учения Будды и беседы мастера, как бы глубоки и истинны они ни были, не принадлежат ищущему, пока они не сращены с его существом, то есть пока они не выросли непосредственно из его собственного живого опыта. Эта личностная реализация учения и есть сатори. Все коаны суть прямое, интеллектуально неопосредованное выражение сатори, отсюда их странность, неуклюжесть, непостижимость.
Мастер дзэн не ставит перед собой задачи сделать свои высказывания о сатори неуклюжими или логически неудобоваримыми. Подобно цветам, распускающимся в весеннее время, солнцу, излучающему свет, эти высказывания рождаются в сокровенном существе мастера. Поэтому, чтобы постичь их, следует уподобиться цветам и солнцу, следует войти в их внутреннее существо. Мы познаем коан, когда воспроизведем в себе то же психическое состояние, в каком находился мастер, изрекая его. Мастера избегают словесных объяснений, которые, возбуждая интеллектуальное любопытство, толкают к исследованию тайны. Интеллект, как наиболее досадное препятствие, или, скорее, как смертельный враг (по крайней мере в начале занятий дзэн), должен на какое-то время быть устранен из сознания. Коан действительно является великой преградой на пути умствований. Дзэн же явно предпочитает психический факт понятию. Непосредственно переживаемые, несущие удовлетворение страждущему духу, эти факты неотвратимо взывают к «ищущему и взыскующему» сознанию последователя дзэн.
Именно потому, что данные личного опыта столь высоко ценятся в дзэн, у нас есть такие коаны, как «сухая тряпка» Юнь-мэня, или же «кипарис» Чжао- чжоу, или «три цзиня льна» Дун-шаня и другие. В сравнении с такими индийскими выражениями, как «все есть пустота, нерожденное, за пределами причинности» или «вся вселенная содержится в одной песчинке», каким домашним духом веет от изречений китайских мастеров!
Таким образом, дзэн в большей степени отвечает задаче вытеснения интеллекта, поскольку он уводит наше эмпирическое сознание к самым глубоким его истокам. Если мы стремимся к достижению ноэтиче- ского опыта совершенно иного порядка, нежели все нам известное, опыта, который принесет мир нашему духу, положив конец всем поискам и борениям, то нам следует прибегнуть к средству, не принадлежащему интеллектуальному миру, чуждому его категориям. Говоря более точно, специфической характеристикой дзэн должно быть нечто нелогичное, иррациональное, не поддающееся интеллектуальной интерпретации. Таким образом, упражнения в коанах были естественным этапом развития сознания дзэн в контексте истории человеческих битв за истину. Посредством коана вся полнота нашей психики приводится в состояние, в котором она созревает до сатори.
