Конец капиталистического способа производства

 

Мы подходим к концу своей попытки дать, следуя Марксу, изображение капиталистического производственного процесса.

Мы видели, что первобытный способ производства основан на общественном, планомерно организованном труде и обусловливает общественную собственность на средства производства. Продукты, правда, распределяются и потому становятся личной собственностью, но лишь постольку, поскольку они составляют предметы потребления для отдельных лиц. В качестве же непосредственного результата общественного труда продукты прежде всего принадлежат обществу.

Этот способ производства вытесняется простым товарным производством, которое ведётся частными работниками, действующими независимо друг от друга. Каждый из них производит продукты с помощью своих собственных средств производства, и эти продукты составляют затем, разумеется, его частную собственность.

Но из простого товарного производства развивается капиталистическое товарное производство. Место независимо производящих отдельных работников занимают крупные концентрированные предприятия. Каждое из них производит товары независимо от других, но внутри каждое предприятие организовано как планомерное общественное производство. Так как эти крупные капиталистические предприятия противостоят друг другу как товаропроизводители, то в их взаимных сношениях продолжает господствовать обмен товарами и остаются в силе отношения собственности, присущие простому товарному производству, — частная собственность на средства производства и продукты.

Но тем самым частная собственность превращается в свою противоположность.

При простом товарном производстве частная собственность была следствием и плодом труда. Работник сам был собственником своих средств производства и своих продуктов. Капиталистическое производство разрывает связь между трудом и собственностью. Рабочий уже не является собственником своего продукта. Наоборот, средства производства и продукты принадлежат тем, кто не работает. Превращение производства в общественное производство на капиталистической основе всё более превращает тех, кто не трудится, в собственников всего богатства, а рабочих — в неимущих.

Но этим не исчерпывается противоречие между господствующим способом производства и господствующим способом присвоения.

Мы видели, как просто и ясно было организовано производство в эпоху первобытного коммунизма и как им управляло общество по своему желанию и соответственно своим потребностям.

При системе товарного производства общественные производственные условия превращаются в силу, господствующую над отдельным производителем. Последний становится их безвольным рабом, и его положение становится тем более жалким, что новые господа не предписывают ему той или другой работы, не сообщают ему своих потребностей, а предоставляют ему их угадывать.

Производство подпадает теперь под власть законов, независимых от производителей и зачастую действующих против их воли, подобно законам природы. Законы эти осуществляются посредством периодических отклонений от нормального состояния, как, например, падение цен, дороговизна и т. д. Впрочем, при господстве простого товарного производства, низкой производительности раздробленных предприятий отдельных производителей эти отклонения, поскольку они вызываются причинами общественного характера, имеют мало значения и ограничиваются небольшими районами.

Капиталистический способ производства в огромной степени повышает производительность труда. Он освобождает от оков и даёт простор тем производительным силам, которые свойственны общественному, целесообразно организованному труду, заставляющему себе служить силы природы, покорённые наукой. В результате этого периодические отклонения от нормы, посредством которых осуществлялись законы товарного производства и которые прежде приводили лишь к временным и местным затруднениям, легко переносимым, а зачастую и устранимым, теперь стали выражаться в периодических катастрофах, продолжающихся целыми годами, охватывающих целые страны и континенты и производящих ужаснейшие опустошения. Район и интенсивность этих катастроф растут вместе с капиталистическим производством, и теперь они, по-видимому, превратились в хроническую болезнь.

Далее, в эпоху первобытного коммунизма продукт общественного труда принадлежит обществу и распределяется последним между отдельными лицами соответственно общественным потребностям; поэтому доля каждого возрастает вместе с ростом производительности труда.

При господстве товарного производства масса потребительных стоимостей, представляющих определённую стоимость, растёт вместе с производительностью труда. При простом товарном производстве продукт труда, как правило, принадлежит работнику. Он может сам потребить его полностью или частью; очевидно, в этом случае количество находящихся в его распоряжении предметов потребления растёт в той же мере, как и производительность его труда.

Но он может также обменять продукт своего труда целиком или частью; только небольшая часть продукта становится при простом товарном производстве товаром. За продукт определённого труда, который он выменивает, он получит тем больше потребительных стоимостей, чем выше в общем производительность труда. И здесь рост производительности труда идёт целиком на пользу работнику.

При капиталистическом товарном производстве рабочая сила сама является товаром, стоимость которого, как и всякого товара, понижается по мере роста производительности труда. Следовательно, чем больше производительность труда, тем меньшую относительную долю в его выгодах получает рабочий в виде цены рабочей силы. По мере же того как капиталистический способ производства становится преобладающим, всё большая масса населения превращается в наёмных рабочих и лишается, следовательно, возможности пользоваться плодами повышенной производительности своего труда.

Все эти противоречия неизбежно порождают конфликты между классом капиталистов и классом рабочих — конфликты, которые пробуждают классовое самосознание рабочих, толкают их к политической деятельности и вызывают возникновение рабочих партий во всех капиталистических странах. Но все эти обстоятельства порождают также и всевозможные страдания — и не только у рабочего класса, — страдания, которые делают невыносимым существующее положение вещей для всё более широких кругов, и не принадлежащих к классу наёмных рабочих.

Так всё толкает к разрешению противоречия, воплощённого в капиталистическом способе производства, — противоречия между общественным характером труда и отжившей формой присвоения средств производства и продуктов.

Только два пути мыслимы для разрешения этого противоречия. Оба они имеют целью согласовать между собой способ производства и способ присвоения. Один путь — уничтожение общественного характера труда, возврат к простому товарному производству, замена крупного производства ремеслом и мелким крестьянским хозяйством. Другой путь стремится приспособить не способ производства к способу присвоения, а способ присвоения к способу производства. Этот путь ведёт к общественной собственности на средства производства и продукты.

В настоящее время многие стараются повернуть ход развития на первый путь. Они исходят из ошибочного взгляда, будто способ производства можно установить по произволу при помощи юридических предписаний. Буржуазная вульгарная экономия, прислужница капитала, осуждает эти попытки там, где она ещё не дошла до окончательного упадка.

Сама она, однако, пытается идти подобным же путём. Чтобы доказать полную гармонию между господствующим способом производства и господствующим способом присвоения, она в своих изображениях экономической действительности оставляет в стороне своеобразные и существенные черты современного способа производства и рисует его так, словно бы оно было простым товарным производством. Стоит только прочесть популярные работы вульгарных экономистов. В них товары и теперь обмениваются, как у диких народов. Охотники и рыбаки, свободно пользующиеся лесами и морями, изображаются в качестве наёмных рабочих, а лук и стрелы, лодка и рыбачья сеть изображаются в качестве капитала.[32]

Этот тип экономистов Маркс подверг в «Капитале» уничтожающей критике, но его работа не ограничивается разоблачением всей пошлости и фальши вульгарной экономии.

Маркса часто называют духом отрицания, который только критиковал и разрушал, но не был в состоянии создать ничего положительного.

Однако уже один очерк процесса капиталистического производства, который дал нам Маркс, показывает, что он на самом деле создал новую экономическую и историческую систему. Критика предшественников составляет только обоснование этой системы.

Нельзя преодолеть старого, не поднявшись самому на новую и более высокую точку зрения. Нельзя критиковать, не приобретя более глубокого познания. Нельзя разрушить какую-либо научную систему, не создав предварительно другой, более всеохватывающей и превосходной системы.

Маркс первый раскрыл фетишистский характер товара. Он первый показал, что капитал — не вещь, а отношение, опосредствованное вещами, он показал, что капитал является исторической категорией. Он первый исследовал законы движения и развития капитала. Он же первый показал, что цели современного социального движения представляют собой естественный и необходимый результат из предыдущего исторического развития, а не образуются произвольно в головах людей в виде требований какой-то «вечной справедливости».

С той точки зрения, на какую поднимает нас Маркс, мы не только видим, что все попытки вульгарных экономистов лживо изобразить современные отношения как патриархальные и простые столь же тщетны, как и попытки превратить патриархальные отношения в современные. Мы видим также, что единственный путь, который остаётся для дальнейшего развития общества, — это приведение формы присвоения в соответствие со способом производства, переход средств производства в собственность всего общества, полное превращение производства из частного в общественное. А вместе с этим начинается новая эпоха человеческой истории.[33]

Место анархического товарного производства занимает планомерная и сознательная организация общественного производства. Господству продукта над производителем наступает конец. Человек, ставший во всё большей степени господином над силами природы, тогда станет также господином общественного развития. «И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в значительной и всё возрастающей степени и те следствия, которых они желают. Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы» (Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, 1953, стр. 267).

 

 

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1] Правильнее было бы, пожалуй, сказать: они вернулись к коммунистическим взглядам. Первоначально быт индейцев был коммунистическим, следовательно, и распределение охотничьей добычи производилось на коммунистических началах. (Примечание автора.) Термин «коммунистический» употребляется здесь Каутским для характеристики первобытного строя. — Ред.

 

[2] «Та форма труда, при которой много лиц планомерно работает рядом и во взаимодействии друг с другом в одном и том же процессе производства или в разных, но связанных между собой процессах производства, называется кооперацией» («Капитал», т. I, стр. 337). Немного далее Маркс в одном примечании говорит: «Ленге в своей работе «Théorie des Lois Civiles», быть может, не без основания, называет охоту первой формой кооперации, а охоту на людей (войну) — одной из первых форм охоты.» («Капитал», т. I, стр. 346).

 

[3] Ряд фактов показывает, что первоначальное развитие товарного производства происходило в действительности таким путём, как изображено в последующих строках. Понятно, это произошло не так просто, как здесь описано, но наше изложение имеет своей целью представить не историю товарного производства, а его отличительные особенности, которые легче всего познаются путём сравнения его с другими способами производства.

 

[4] Как уже было отмечено выше, речь идёт о первобытной общине. — Ред.

 

[5] От латинских слов aequus — равный и valere — стоить.

 

[6] В этой связи Маркс делает интересное замечание об утопии, ещё до сих пор разделяемой многими. Он говорит:

«Вопрос, почему деньги не представляют непосредственно самого рабочего времени, почему, напр., бумажный денежный знак не представляет x рабочих часов, сводится просто к вопросу, почему на базисе товарного производства продукты труда должны становиться товарами, так как присущая товарам форма предполагает необходимость раздвоения их на товар и денежный товар; или — к вопросу, почему частный труд не может рассматриваться как непосредственно общественный труд, т. е. как своя собственная противоположность. В другом месте я подробно рассмотрел плоский утопизм таких проектов, как «рабочие деньги» на основе товарного производства («Zur Kritik der Politischen Oekonomie», стр. 61 и сл. [см. Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 13, стр. 67 и сл. ]). Здесь отмечу только, что, напр., «рабочие деньги» Оуэна имеют с «деньгами» так же мало общего, как, скажем, театральный билет. Оуэн предполагает непосредственно обобществлённый труд, т. е. форму производства, диаметрально противоположную товарному производству. Рабочая квитанция лишь констатирует долю индивидуального участия производителя в общем труде и долю его индивидуальных притязаний на предназначенную для потребления часть общего продукта. Но Оуэн и не думал предполагать товарное производство и в то же время стремиться устранить его необходимые условия посредством денежных фокусов» («Капитал», т. I, стр. 104).

 

[7] Агитация в пользу биметаллизма, ещё очень сильная в последние десятилетия прошлого века, затем стала совершенно безнадёжной и почти заглохла. Одна страна за другой переходят к золотой валюте. За последние десятилетия к ней перешли Австрия (1892), Япония (1897), Россия (1898), Соединённые Штаты (1900). В Англии она введена уже с конца XVIII века, в Германии — с 1871 г., в Голландии — с 1877 г. В Бельгии, Франции, Швейцарии она фактически господствует, хотя номинально там и существует двойная валюта. Британские и голландские колонии также перешли к золотой валюте. Переход Германии к двойной валюте был бы наиболее выгоден для тех, кто наделал долгов при господстве золотой валюты и мог бы затем уплатить их более дешёвым серебром. Бо́льшую часть таких долгосрочных долгов составляют ипотеки, что вызывает агитацию аграриев.

 

[8] Стоимость денежного запаса (монет и слитков) в благородных металлах в странах с современным способом производства исчислялась:

Золото | Серебро

в 1831 г. — 2 232 000 000 марок | 8 280 000 000 марок

в 1880 г. — 13 170 000 000 марок | 8 406 000 000 марок

С 1880 по 1908 г. на всём земном шаре отчеканено золотой монеты на 30 миллиардов, а серебряной — свыше 20 миллиардов марок.

Следовательно, золото в настоящее время является безусловно преобладающим денежным товаром.

 

[9] Обесценение бумажных денег в несравненно большем масштабе имело место в Германии после первой мировой войны. В результате политики германской буржуазии, направленной к ограблению трудящихся масс, выпуск бумажных денег достиг астрономических размеров. В ноябре 1923 г. при проведении денежной реформы одна золотая марка была приравнена к миллиарду бумажных марок. — Ред.

 

[10] Приведённые здесь и ниже цифры являются, конечно, совершенно произвольными и выбраны исключительно ради большей наглядности. Это, казалось бы, должно быть само собой понятно. Но некоторые из писавших о «Капитале» изображают дело таким образом, будто Маркс приводил примеры вроде вышеизложенного как факты. До чего в состоянии дойти толкователи «Капитала», можно судить по следующему: в 57-м томе «Preussische Jahrbücher» господина фон Трейчке некто д-р Штегеман поместил чрезвычайно поверхностную статью об «Экономическом мировоззрении Карла Маркса». Непосредственно после того, как он «принцип стоимости» приводит как основное требование Маркса, он рассказывает (на стр. 227): «Маркс утверждает, что человеческое общество нуждалось бы только в 6 часах ежедневного труда для создания необходимых для всех средств существования, если бы только каждый работал и притом сообразно своим силам». Из всего этого нет в «Капитале» ни одного слова. Если бы господин Штегеман меньше фантазировал и с бо́льшим вниманием читал «Капитал», то он нашёл бы там на стр. 231, что Маркс на основании числовых данных, доставленных ему одним манчестерским фабрикантом, вычислил необходимый труд, который в 60-х годах фактически должен был затратить прядильщик одной определённой прядильной фабрики. Маркс пришёл к заключению, что при десятичасовом рабочем дне необходимое рабочее время прядильщика не достигает 4 часов, остальное же рабочее время, в течение которого он производит прибавочную стоимость, составляет больше 6 часов. Мы увидим ниже, что необходимое для существования работника рабочее время представляет чрезвычайно изменчивую величину.

 

[11] Мы предполагаем при этом, что сокращение рабочего времени с 12 до 11 часов сопровождается также и понижением производительности труда на 1/12. В действительности же это отнюдь не обязательно. Обычно сокращение рабочего времени сопровождается повышением энергии, ловкости, напряжённости, внимания, понимания — словом, работоспособности рабочего. Эта работоспособность может возрасти до такой степени, что рабочий в течение более короткого времени начинает производить больше, нежели прежде, когда он работал более долгое время. Впрочем, с этим следствием сокращения рабочего времени мы в данном случае не будем считаться, — ради простоты мы не принимаем его во внимание.

 

[12] Это неверно. Закон стоимости сохраняет силу и при господстве монополии. Ещё в условиях домонополистического капитализма Маркс указывал, что «если бы выравнивание прибавочной стоимости в среднюю прибыль встретило в различных сферах производства препятствие в виде искусственных или естественных монополий, и в частности в виде монополии земельной собственности, так что сделалась бы возможной монопольная цена, превышающая цену производства и стоимость товаров, на которые распространяется действие монополии, всё же границы, определяемые стоимостью товаров, этим не были бы сняты. Монопольная цена известных товаров лишь перенесла бы часть прибыли производителей других товаров на товары с монопольной ценой» («Капитал», т. III, стр. 937–938). Именно это и происходит в эпоху империализма, экономическая суть которого заключается в господство монополий. — Ред.

 

[13] Это противопоставление законов прибыли законам прибавочной стоимости, утверждение, будто теория прибыли не нужна для объяснения отношения между буржуазией и пролетариатом, в корне неверно. Маркс указывает, что солидарность всего класса капиталистов в деле эксплуатации рабочего класса объясняется «не только в силу общей классовой симпатии, но и непосредственно экономически; потому что, — если предположить данными все прочие условия, в том числе стоимость всего авансированного постоянного капитала, — средняя норма прибыли зависит от степени эксплуатации совокупного труда совокупным капиталом» («Капитал», т. III, стр. 215). — Ред.

 

[14] Австрийской парламентской анкетой 1883 г. о положении рабочих было констатировано, что в некоторых прядильнях Брюнна работа производится непрерывно с утра субботы до утра воскресенья. Эта постыдная практика, к сожалению, не ограничивается одним только Брюнном и одними только прядильнями.

 

[15] Английские рабочие — и не одни английские, конечно, — превосходно умеют высмеивать ту расчётливость, с которой капиталист наблюдает за тем, чтобы рабочий ничего не оттягивал у него из купленного им рабочего дня. Так, рассказывают анекдот о некоем владельце каменоломни, что у него один рабочий преждевременно взорвавшейся миной был выброшен на воздух, но благодаря случайности упал на землю невредимым. При расчёте предприниматель вычел с него за время, проведённое им в воздухе, как за прогульное. Нечто подобное действительно имело место при постройке водопровода в Кротоне в штате Нью-Йорк. Надо было пробуравить гору. От взрывов в туннелях распространялись удушливые газы. Это приводило рабочих в бесчувствие, и они становились на некоторое время (менее чем на час) неработоспособными. За это время у них производился вычет из заработной платы. В Цюрихском кантоне один фабрикант-бабник вычитывал из заработной платы работниц за то время, которое они проводили у него в кабинете.

 

[16] Маркс цитирует следующее место из статьи д-ра Ричардсона в «Social Science Review» за 1863 г.: «В Мэрилебоне (одном из самых больших городских кварталов Лондона) смертность кузнецов составляет 31 на 1 000 ежегодно, что на 11 превышает среднюю смертность взрослых мужчин Англии. Занятие, представляющее почти инстинктивное искусство человека, само по себе безукоризненное, становится вследствие чрезмерного труда разрушительным для человека. Он может делать такое-то количество ударов молотом в день, такое-то количество шагов, совершать столько-то дыхательных движений, исполнять такую-то работу и прожить в среднем, скажем, 50 лет. Его принуждают производить на столько-то больше ударов, проходить на столько-то шагов больше, на столько-то учащать дыхание, и это в общей сложности увеличивает затрату его жизненных сил на одну четверть. Он делает усилия в этом направлении, и в результате оказывается, что в продолжение какого-то ограниченного периода он выполняет работ на одну четверть больше и умирает в 37 лет вместо 50» («Капитал», т. I, стр. 266–267).

 

[17] Здесь и повсюду дальше выражение «нормальный рабочий день» употребляется в смысле нормированного, т. е. ограниченного законодательным путём рабочего дня. — Ред.

 

[18] Кажется, из всего закона до сих пор всего больше применялась на практике эта оговорка.

 

[19] Слово «мануфактура» составлено из двух латинских слов — manus (рука) и factus (сделанный, изготовленный). Одной из важнейших отраслей промышленности, которой овладела мануфактура, была обработка волокнистых веществ — шерсти, хлопка и т. д. Поэтому, ещё и теперь текстильные фабрики часто называют мануфактурами, хотя их следует относить не к области мануфактуры, а к области крупной машинной промышленности; иногда же под мануфактурой разумеют исключительно текстильную промышленность. Такое употребление слова «мануфактура» неверно.

 

[20] Эта таблица, заимствованная у Баббэджа («On tne Economie of Machinery and Manufakture», London 1835), даёт очень ясное изображение иерархической шкалы заработной платы и прекрасно иллюстрирует техническую необходимость — приводить в надлежащее соответствие число рабочих, занятых при каждой отдельной операции, равно как и строго придерживаться среднего общественно необходимого времени. Таблица изображает положение небольшой английской булавочной мануфактуры в начале XIX века.

 

[21] На вопрос «Что такое изобретение?» Гёте метко отвечает: «Завершение искомого».

 

[22] «The Industry of Nations», London 1855, ч, II, стр. 239. Из этого же сочинения Маркс цитирует следующее место относительно изобретения «slide rest»: «Как бы прост и на первый взгляд незначителен ни казался этот придаток к токарному станку, мы думаем, что без преувеличения можно сказать, что его влияние на усовершенствование и распространение машин было так же велико, как влияние усовершенствований, произведённых Уаттом в самой паровой машине» («Капитал», т. I, стр. 396).

 

[23] К этому месту Энгельс, редактор 3-го и 4-го изданий «Капитала», делает такое примечание: «Одна «лошадиная сила» равна силе 33 000 футо-фунтов в минуту, т. в. силе, которая в 1 минуту поднимает 33 000 фунтов на 1 фут (английский) или 1 фунт на 33 000 футов. Это и есть вышеупомянутая лошадиная сила» («Капитал», т. I, стр. 400).

 

[24] Рост производства, конечно, предполагает также и соответствующее расширение рынка сбыта. Этот чрезвычайно важный фактор мы, однако, не может рассматривать здесь подробнее.

 

[25] Цена труда может в то же время и понизиться, но это будет следствием не сокращения рабочего времени, а усиленного предложения рабочих рук и других явлений, которых мы здесь не будем касаться. Надо всегда иметь в виду при чтении этой книги, что до сих пор здесь идёт речь об основах капиталистического способа производства, а не о его полной картине.

 

[26] Автор имеет в виду царскую Россию 80-х годов XIX века с её технически отсталой промышленностью, с её нищенски оплачивавшимся пролетариатом. — Ред.

 

[27] Как и выше, речь идёт о царской России конца прошлого столетия. — Ред.

 

[28] Маркс говорит: «Таким же образом в фазе кризиса промышленного цикла общее понижение товарных цен выражается как повышение относительной стоимости денег, а в фазе процветания общее повышение товарных цен выражается как понижение относительной стоимости денег. Так называемая Currency School [Денежная школа] делает из этого тот вывод, что при высоких ценах в обращении находится слишком много, а при низких — слишком мало денег. Её невежество и полное игнорирование фактов находит себе достойную параллель в лице экономистов, которые истолковывают указанные сейчас явления накопления таким образом, будто в одном случае имеется слишком мало, а в другом слишком много наёмных рабочих» («Капитал», т. I, стр. 633–634).

 

[29] Охарактеризованный нами уже во втором отделе д-р Штегеман с ужасом замечает по поводу этого места: «Маркс без малейшего колебания (!) возвещает о быстро надвигающемся всеобщем кризисе» («Preussische Jahrbücher», LVII, стр. 227). В том месте, о котором идёт речь, Маркс говорит о «колебаниях проделываемого современной промышленностью периодического цикла, апогеем которых является общий кризис» («Капитал», т. I, стр. 22).

Яснее нельзя выразиться. Однако это не мешает учёному доктору разуметь под кризисом, о котором идёт речь, революцию. Подобные же «недоразумения», выражаясь парламентским языком, всегда, однако, ведущие к тому, что Марксу приписывают всяческие ужасы, слишком часто случаются со многими учёными, которые читали или даже и не читали, но цитируют Маркса.

 

[30] Автор обрывает свое изложение на вопросе о промышленной резервной армии. Он опускает при этом важнейший вывод Маркса о росте абсолютного и относительного обнищания пролетариата в ходе капиталистического развития. «…Положение рабочего должно ухудшаться, какова бы ни была, высока или низка, его оплата… Накопление богатства на одном полюсе есть в то же время накопление нищеты, муки труда, рабства, невежества, огрубения и моральной деградации на противоположном полюсе, т. е. на стороне класса, который производит свой собственный продукт как капитал» («Капитал», т. I, стр. 660). — Ред.

 

[31] Послушаем, например, Рошера: «Представим себе рыбачье племя, не имеющее частной собственности на землю и капитал, живущее нагишом в пещерах и питающееся морской рыбой, которая выбрасывается на берег приливом и которую представители этого племени собирают голыми руками. Пусть все работники будут здесь равны и каждый из них добывает и съедает по три рыбы в день. Но вот какой-нибудь умный человек в продолжение 100 дней ограничивает своё потребление двумя рыбами и употребляет собранный таким образом запас в 100 рыб на то, чтобы в течение 50 дней затрачивать всю свою рабочую силу на постройку лодки и изготовление рыболовной сети. С помощью этого капитала он ловит с этих пор по 30 рыб ежедневно» («Grundzüge der Nationalökonomie», Stuttgart 1874, т. I, стр. 423). На такого рода гнилую рыбу сбиваются все сказки о происхождении капитала.

 

[32] Иллюзии, которые стараются возбудить эти господа, разрушаются примером колоний, обладающих девственной почвой и заселяемых переселенцами. Там господствует полная свобода трудового договора, собственность рабочего на свои продукты, т. е. на плоды своего труда — вообще мы находим там условия, которые наши экономисты выдают за условия капиталистического способа производства. Но странным образом капитал при подобных условиях перестаёт быть капиталом!

В таких колониях свободная земля имеется в избытке и всем доступна. Всякий работник обычно имеет там возможность вести производство самостоятельно, он не вынужден продавать свою рабочую силу. Вследствие этого всякий предпочитает работать на себя, а не на других. А раз дело обстоит так, то деньги, средства к жизни, машины и другие средства производства перестают быть капиталом. Они не приносят прибавочной стоимости. Поэтому те самые экономисты, которые в капиталистических странах с таким пафосом кричат о святости собственности и о свободе трудового договора, требуют, чтобы в молодых колониях в целях развития там капитала рабочим не давали земли и чтобы государственная власть содействовала иммиграции, даже за счёт ранее поселившихся там рабочих. Иными словами, они требуют насильственного отделения рабочего от средств производства и существования и искусственного создания избыточного рабочего населения, фактически не свободного, а вынужденного продавать свою рабочую силу. А где колонисты находят покорных работников — особенно из местного населения, — которым это можно навязать, там открыто вводят принудительный труд и рабство.

«Те самые интересы, которые заставляют экономиста, сикофанта капитала, теоретически обосновывать в метрополии тождество капиталистического способа производства с его собственной противоположностью, — эти же самые интересы побуждают его здесь «to make a clean breast of it» [ «очистить свою совесть в этом отношении»] и громко провозгласить противоположность этих способов производства» («Капитал», т. I, стр. 775).

 

[33] Этот переворот совершается социалистической революцией пролетариата, свергающей власть буржуазии и устанавливающей диктатуру рабочего класса. Учение о диктатуре рабочего класса — главное в марксизме. Экономическое учение Маркса является наиболее глубоким и всесторонним обоснованием необходимости пролетарской революции и диктатуры рабочего класса. Всем ходом капиталистического развития пролетариат подготовляется к выполнению своей исторической миссии могильщика капитализма и созидателя нового, высшего, социалистического общества. По мере развития капитализма растёт и возмущение «рабочего класса, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства» («Капитал», т. I, стр. 772). Раскрывая историческую тенденцию капиталистического накопления, Маркс писал: «Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьёт час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют» («Капитал», т. I, стр. 773). Гениально предвиденная Марксом социалистическая революция победила в 1917 г. в СССР. Диктатура рабочего класса, руководимого Коммунистической партией, привела нашу страну к победе социализма. После второй мировой войны народы ряда стран Европы и Азии, в том числе великий китайский народ, освободились от ига капитализма и перешли на путь социалистического развития. В этих странах победил народно-демократический строй, являющийся одной из форм диктатуры рабочего класса. Марксизм-ленинизм учит, что в современную эпоху в результате коренных сдвигов в пользу социализма на международной арене вполне закономерно, что формы перехода отдельных стран к социализму будут в дальнейшем всё более разнообразными. — Ред.