ГЛАВА VII - О согласии родителей на брак

Требование согласия родителей основано на их власти, т. е. на их праве собственности. Кроме того, оно основано на их любви и разуме, а также на неразумии детей, невежественных по причине их молодости и легко поддающихся опьянению страстей.
В малых республиках или при тех особенных учреждениях, о которых мы говорили, возможны законы, предоставляющие должностным лицам наблюдение за браками детей граждан, т. е. дающие им право, которым природа наделила отцов. Любовь к общественному благу может быть там не слабее, а даже сильнее всех других чувств. Поэтому Платон требовал, чтобы браки устраивались властями; правители Лахедемона, действительно, вмешивались в заключение брачных союзов.
Но при обыкновенном строе право устраивать браки детей принадлежит отцам; они проявляют большее благоразумие, чем какое бы то ни было учреждение. Природа внушает родителям желание обеспечить своим детям наследников - желание, которое у самих детей проявляется в гораздо более слабой степени. В различных поколениях отцы видят свое собственное постепенное восхождение к будущему. Но что произошло бы, если бы насилие и алчность захотели похитить эту власть у отцов? Послушаем, что говорит Томас Гаж о поведении испанцев в Америке:
"Для увеличения числа плательщиков податей было приказано, чтобы все индейцы, достигшие пятнадцати лет, вступили в брак; был даже установлен возраст брачащихся - 14-летний для мужчин и 13-летний для девушек. При этом ссылались на правило, гласящее, что "злонравие восполняет возраст". Автор видел одну из таких переписей: это было, говорит он, нечто позорное. Таким образом, в житейском деле, которое более всякого другого нуждается в свободе, индейцы остаются еще рабами.

ГЛАВА VIII - Продолжение той же темы

В Англии девушки часто злоупотребляют законами, выходя замуж во собственному выбору, не посоветовавшись с родителями. Мне кажется, что в Англии этот обычай может быть терпим более, чем в какой-либо другой стране, потому что английские законы не знают монастырского безбрачия, и девушки, не предвидя в будущем иного состояния, кроме брачного, не могут от него воздерживаться. Во Франции же существует учреждение монашества, и потому девушки всегда могут избрать безбрачие; поэтому и закон, связывающий их родительским согласием, может считаться в этом случае более уместным. С этой точки зрения наименее разумными следует признать обычаи Италии и Испании: монашество в них утверждено законом и в то же время допускается брак помимо родительского согласия.

ГЛАВА IX - О девушках

Девушки, которым только брак открывает путь к удовольствиям и свободе, ум которых не дерзает мыслить, а сердце чувствовать, глаза не смеют видеть, а уши слышать, - девушки, которые являются в общество только для того, чтобы показать, как они глупы, которые осуждены на бесконечный вздор и стеснительные правила, не обнаруживают отвращения к браку. Не их, а молодых людей приходится поощрять к нему.

ГЛАВА X - Что побуждает людей к браку

Всюду, где только есть место для спокойного существования двух человеческих существ, заключается брак. Людей располагает к тому сама природа, если только ей не препятствуют трудности в добывании средств существования.
Вновь нарождающиеся народы размножаются и быстро растут; жизнь в безбрачии составляет для них большое неудобство, тогда как многодетность их не страшит. Обратное происходит в народе уже сформировавшемся.

Монтескье.
Избр. произв.
М., 1955. С. 382-383. 510-512.

ЖЮЛЬЕН ОФРЕ ЛАМЕТРИ - Из "Трактата о душе"

Любовь и ненависть - две страсти, от которых зависят все остальные. Любовь к находящемуся налицо предмету доставляет мне радость; любовь к предмету, находящемуся в прошлом, представляет собой приятное воспоминание; любовь к будущему предмету - это то, что называют желанием или надеждой, когда им желают или надеются воспользоваться. Зло в настоящем возбуждает печаль или ненависть; зло в прошлом вызывает досадное воспоминание; страх проистекает от зла, ожидаемого в будущем. Другие переживания души представляют собой лишь различные степени любви или ненависти. Но если эти чувства настолько сильны, что оставляют в мозгу столь глубокие следы, что опрокидывают весь наш душевный строй и он перестает считаться с законами разума, то это бурное состояние называется страстью, увлекающей нас к ее предмету вопреки нашей душе. Идеи, не возбуждающие ни радости, ни печали, называются безразличными, как, например, представление о воздухе, камне, круге, доме и т. п. Но, за исключением подобных представлений, все остальные связаны с любовью или ненавистью, и в человеке все дышит страстью. Каждому возрасту свойственны свои страсти: всякий, естественно, стремится к тому, что соответствует состоянию его тела. Сильная и энергичная молодость любит войну, радости любви и все виды наслаждения; бессильная старость не воинственна, а боязлива; она скупа, а не расточительна; смелость является в ее глазах безрассудством, а наслаждение - преступлением, так как оно создано не для нее. Подобные же вкусы и такое же поведение наблюдаются и у животных, которые, подобно нам, веселы, резвы и влюбчивы в молодом возрасте, но мало-помалу теряют вкус ко всяким наслаждениям. В связи с состоянием души, вызывающим любовь и ненависть, в теле происходят мускульные движения, посредством которых мы можем - физически или мысленно - соединяться с предметом нашего влечения или отстранять предмет, присутствие которого вызывает в нас возмущение.

Ламетри.
Соч. М.. 1983.
С. 94-95.

Из статьи "Антн-Сенека, или Рассуждение о счастье"

Так будем же антистоиками! Эти философы суровы, печальны, строги; мы же будем кротки, веселы и снисходительны. Проникнутые одною только духовностью, они отвлекаются от своего тела; сохраняя всю свою телесность, мы будем отвлекаться от нашей души. Они заявляют о своей недоступности для радости и страдания; мы же будем гордиться, что испытываем то и другое. Стремясь к возвышенному, они поднимаются над всеми событиями и считают себя лишь постольку истинными людьми, поскольку перестают быть таковыми. Мы же не будем претендовать на власть над тем, что управляет нами, не будем ничего предписывать нашим ощущениям, признавая их власть и наше рабское подчинение им; мы постараемся только сделать их приятными для нас, будучи убеждены, что в этом состоит счастливая жизнь; мы будем считать себя тем более счастливыми, чем более мы будем людьми, или тем более достойными существования, чем более будем чувствовать природу, человечество и все общественные добродетели. Мы не будем признавать никаких других добродетелей, никакой иной жизни. Из сказанного вытекает, что цепь истин, необходимых для счастья, гораздо короче, чем цепь Гегезия, Декарта и множества других философов; что для объяснения механизма счастья следует советоваться только с природой и разумом. Они одни являются путеводными звездами, способными просветить и вести нас, если мы откроем свою душу их лучам так, что она будет абсолютно закрыта для всех отравляющих атмосферу миазмов фанатизма и предрассудков. Перейдем же к сути дела,
Найти органы восприимчивы к некоему чувству, или к известной модификации, которая нам нравится и делает нашу жизнь приятной. Если впечатление от этого чувства коротко, мы испытываем удовольствие; если оно более продолжительно - наслаждение; если оно постоянно - счастье. Но во всех случаях мы имеем налицо одно и то же ощущение, отличающееся только продолжительностью и степенью интенсивности, я прибавляю последнее слово, так как нет более восхитительного блага, чем великое наслаждение любви.
Чем более продолжительно, упоительно и нежно это чувство, чем меньше оно нарушается и смущается, тем глубже ощущение счастья.
Чем оно кратковременнее и менее интенсивно, тем больше оно относится к разряду удовольствия.
В зависимости от его продолжительности и спокойствия это ощущение дальше или ближе к счастью.
Чем более беспокойна, взволнованна и смущена душа, тем больше бежит от нее счастье.
Отсутствие страха и желаний, о котором говорит Сенека, составляют отрицательное счастье в том отношении, что душа освобождается от того, что нарушает ее спокойствие. Декарт хотел доказать, почему не следует ничего ни желать, ни бояться. Соображения, которые имел в виду наш стоик, без сомнения, придают нашему уму большую твердость и непреклонность; но если не испытывать никакого страха, то все равно, происходит ли это в силу устройства нашей машины или в силу нашей философии.
Иметь к своим услугам хорошее телосложение, красоту, ум, изящество, таланты, почести, богатства, здоровье, удовольствия, славу - вот в чем заключается действительное и совершенное счастье.
Из этих кратких положений следует, что все, что производит, поддерживает, питает или возбуждает врожденное чувство благополучия, становится в силу этого причиной счастья; поэтому для того, чтобы открыть ему дорогу, достаточно, как мне кажется, выяснить все причины, вызывающие у нас приятные ощущения и благодаря последним счастливые восприятия, которые могут быть внутренними и внешними, или существенными и побочными.

Ламетри.
Соч.
С.242-243