Линия на умиротворения во многом подтверждалась рекомендациями лорда Хэнки, председателя подкомитета по оборонной политике, которому как раз был поручен анализ военно-морской мощи британского флота в потенциальном конфликте. Меморандумы и аналитические обзоры подкомитета по оборонной политике не только обосновывают умиротворенческую стратегию, но и задают тон последующему алгоритму действий Лондона в бассейне Средиземного моря. Основные выводы данной парламентской группы, сделанные в октябре-ноябре 1935, заключались в необходимости скорейшего урегулирования отношений с Италией. Особенно показательным является отчет Хэнки под названием «Внешняя политика и имперская оборона», сделанный им на одной из парламентских сессий. В нем колониальная война для Италии изображалась «планом по обеспечению ее имперских интересов[196]». Война в Средиземноморье выглядела риском как для Британской Империи, так и для западной цивилизации в целом. Хэнки завершал отчет словами о том, что «мы обязаны дать руку помощи Муссолини и сделать все, чтобы вернуть нашим с Италией отношениям сердечный характер[197]». Свои отчеты представляли и подкомитеты военно-воздушных и военно-морских сил. В них явно преувеличивалась возможность массированных ударов со стороны итальянской авиации. В частности, указывалось, что от их действий может быть нанесен ущерб не только военно-морским базам британского Средиземноморья, но и южным городам Англии (по некоторым данным даже Лондону). Просочившаяся в газеты информация об итальянской угрозе, создает панику в обществе, тревогу которого передает «Таймс», вышедшей 28 ноября с заголовком «Лондон незащищен»[198]. К тому же отчеты военных подкомитетов преуменьшали боевую готовность средиземноморского флота Великобритании. Об этом нам говорят воспоминания Р. Ванситтарта, в которых он вспоминает о том, что, когда командир эскадры в Средиземном море Чэтфилд получил одну из таких рекомендаций из Лондона, он попросил дословно передать следующее: «сообщите их превосходительствам, что я не согласен ни с одной строкой этого малодушного документа[199]». Все это рождало в обществе пораженческие настроения и чувство охватившей всех тревоги[200].
Интересно, что подобные отчеты разительно отличаются от тех, что клались на стол дуче. Так, в октябре 1935 по отчетам Бадольо, «возможная военная конфронтация с Великобританией могла привести к военной катастрофе[201]». В ноябре, уже в новом докладе Бадольо, фиксировалось убедительное превосходство англичан на море[202]. Он отмечал, что главная проблема итальянского флота заключается в том, что их подлодки способны противодействовать британцам лишь в условиях замкнутого бассейна Адриатического моря, в то время как в Средиземном море Италию ждет провал[203]». Отличалась ситуация и внутри итальянского общества. Пропагандистски настроенная пресса фиксировала на своих страницах яркий образ новой Италии, «не стеснённой рамками удушливого сапога[204]». Ключевой тематикой статей в этот период становятся вести с полей сражения, на которых, по материалам газет, итальянская армия вела исключительно героические бои. В обществе все более укреплялся миф о несокрушимости итальянского флота, подтверждались слабости англичан. Интересно, что всерьез на страницах «Коррьере Делла Сера», обсуждалась идея о том, что «единство нации, сплетенной в fasci[205]» может быть сильнее оружия, а граничащая с мистикой сила Средиземного моря лишь помогает итальянцам, являющихся истинными хозяевами водной артерии.
Основным краеугольным камнем итальянских позиций в Эфиопии являлась потенциальная баррикада коммуникаций, которая могла бросить 250 000 итальянских солдат на произвол судьбы. «Война, при таком случае», - как писал в письме Бадольо Муссолини, - «может отбросить нашу Родину на уровень слабейшего балканского государства Албании[206]».О слабости итальянской армии говорит и адмирал С. Денти, ответственный уполномоченный за командование флотом в Средиземном море. В своем дневнике П. Алоизи рассказывает о встрече с ним, на основании которой делает вывод, что даже «у главного морского волка Италии изменились взгляды[207]», и превратили его, главного сторонника войны с Англией, в ее противника. Аргумент С. Денти заключался в том, что, не смотря на количественное увеличение кораблей в бассейне территориальных вод Италии[208], у англичан остается способное стать ключевым превосходство в воздухе. Что же касается самого дуче, то в историографии часто делался вывод о том, что лидер итальянского государства полагал иначе. Подтверждением этому служат его многочисленные речи, выдержанные в привычном ему пафосном стиле. Однако здесь необходимо учитывать некоторую степень лукавства Муссолини, игравшего на самолюбии своих британских конкурентов. К тому же, если верить все тому же П. Алоизи, то весьма вероятен и факт того, что «дуче вводят в заблуждение не только его иллюзии, но и ряд собственных генералов[209], превышающих боеготовность итальянской армии[210]». Еще одной важной чертой развития внешнеполитической стратегии Италии с ноября 1935 года становится отказ от антигерманских акций, о котором дуче сообщает в личной переписке с ди Боно. Муссолини рассуждает о «смерти духа Стрезы» и не видит оснований для конфронтации с нацистским режимом[211].
Конец осени 1935 года связан также и с растущим национальным интересом Турции к внешнеполитической активности Италии. В рамках роста агрессивных тенденций в дипломатических действиях Рима, в начале ноября начались широкомасштабные военные приготовления на Додеканесских островах, как часть плана по увеличению военного присутствия государства в Восточном Средиземноморье. Для Анкары, что подтверждают турецкие историки, эти действия выглядели не иначе, как прямая угроза территориальной целостности страны[212]. Храня в памяти еще свежие воспоминания о претензиях Италии на юг Анатолии, Турция обратилась с требованием о срочном совещании к английскому послу в Анкаре, Дж. Патчу. В ответ на это британский дипломат лишь попытался заверить турецкую сторону в том, что она преувеличивает значимость итальянской угрозы и подчеркнул, что туркам не стоит забывать про международные гарантии, защищающие их от потенциальных попыток агрессии со стороны Рима[213]. Не желая иметь лишнего противника в столь важном для страны регионе, дуче предпринял ряд действий, целью которых стало успокоение турецкой стороны. Еще в начале октября 1935 года итальянский посол в Турции заявляет о том, что у Италии никогда не было намерений нападать на берега Малой Азии и являться собственником народов, не имеющего ничего с Эфиопией[214]. В это же время ряд итальянских газет выходит с циклом дружественных статей в пользу Турции. Но, все же, по мнению турецких исследователей, разведка говорила обратное[215], и единственной реальной гарантией собственной безопасности Турция видела заключение так называемого Средиземноморского Пакта, идеи которого стали распространяться и в другие страны.
Видя столь явную обеспокоенность Анкары и понимая безвыходность ее положения, власти Великобритании решают подключить к этому процессу еще одного средиземноморского игрока, Грецию, и навязать странам ряд собственных требований. По ним, ситуация с Додеканесскими островами вынуждает турок и греков дать со своей стороны обязательство о предоставлении в случае итальянской агрессии в распоряжение Великобритании своих военных доков и аэродромов. Стоит сразу заметить, что данный договор являлся односторонним, и британская сторона не несла никаких обязательств[216]. Односторонними получились и англо-французские переговоры между генеральными штабами двух стран в конце ноября-начале декабря 1935 года, в ходе которых были рассмотрены вопросы сотрудничества вооруженных сил в средиземноморском бассейне. По их итогам, Средиземное море фактически было поделено на две сферы влияния с границей от мыса Боан в Тунисе до западного побережья Сицилии. Эти переговоры были встречены в Италии волной критики на страницах ведущих газет[217]. Тем не менее, данные внешнеполитические акции демонстрируют то, что главной целью Великобритании в регионе в этот период является укрепление пошатнувшихся итальянской агрессией позиций. Ответом Муссолини на англо-французский раздел Средиземного моря становится дальнейшая эскалация конфликта. 29 ноября 1935 дуче решает отправить в Ливию две мотомеханизированные дивизии. Это решение Муссолини принимает благодаря не только данным итальянской разведки, но и предшествующим переброске заверениям британских дипломатов о том, что правительство Болдуина не собирается предпринимать решительных мер по отношению к Италии. Через несколько дней на ключевой аэродром Ливии, в Бенгази перебрасывается десяток бомбардировщиков нового типа, чей радиус поражения при комфортной погоде мог достичь британских позиций в Египте. К началу декабря в Ливии оказались передислоцированы все основные мотомеханизированные силы итальянской армии. Неожиданно вставший перед британскими дипломатами «ливийский» вопрос стал основной темой секретных англо-итальянских переговоров в декабре 1935 года. Основную роль в этих контактах играл итальянский посол в Лондоне Д.Гранди, который при прямом посредничестве П. Лаваля осуществлял телефонную связь между дуче и С. Хором. По воспоминаниям Д. Гранди, итальянская сторона с первых дней переговоров сформулировала довольно четкие условия, включавшие в себя вывод дивизий из Ливии в обмен на отказ западных стран от применения санкций по отношению к Риму[218]. Британская сторона во главе с министром иностранных дел С. Хором сразу же заявила о том, что «Англия является старым другом Италии[219]» и не собирается поддерживать санкционный курс Лиги Наций и, тем более, не планирует перекрывать Суэцкий канал. Концентрацию флота в бассейне Средиземного моря британская делегация назвала предохранительной мерой[220]. До 7 декабря переговоры продолжились уже в формате Хор – Гранди, суть которых заключалась в том, что правительство С. Болдуина пыталось всячески избежать возможного осложнения обстановки в Средиземном море, способного привести к военному конфликту с Италией. Следующее предложение уже исходило из уст С. Хора. Английская сторона была готова воздержаться от отправления подкрепления в Египет, при условии, что Италия начнет постепенно уменьшать военный контингент в своих североафриканских землях. Столь явный политический оппортунизм усиливает амбиции дуче, и он приказывает Д. Гранди передать британской стороне новые требования Италии. Их суть состояла в выводе всех основных сил британского флота из акватории Средиземного моря при наличии там лишь суден необходимых для поддержания инфраструктуры и обеспечения жизни населения.
15 декабря 1935 С. Хор проводит встречу в Цюрихе с П. Алоизи, где снова делает громкие заявления о дружбе, и предлагает Италии вывести два линейных крейсера, основную ударную силу флота, в обмен на передислокацию двух итальянских мотомеханизированных дивизий из Ливии на юг Италии. Тем не менее, какого-то конкретного решения на этих переговорах в Цюрихе так и не было принято[221].
По мнению итальянской исследовательницы Р. Куартараро, одну из ключевых ролей в столь несоглашательской позиции Муссолини играл Д.Гранди, который постоянно напоминал дуче о том, что при любых обстоятельствах финансовые круги Сити не допустят эскалации конфликта и введения против Италии экономических санкций[222]. Вопрос же о нефтяных санкциях имел, по версии Гранди, лишь академический характер.
Как бы то ни было практически на протяжении всех двух первых месяцев войны британский истэблишмент сохранял и продвигал идею о возможности прямых переговоров с дуче и в то же время наравне с этим допускал компромисс дабы удовлетворить итальянскую сторону за счет Эфиопии. Это желание довольно скоро выльется в так называемый компромисс Хора-Лаваля[223]. Ему предшествовало несколько личных заявлений Э. Драммонда дуче, подтверждавшие готовность Англии решать вопрос за столом переговоров. План по ряду компромиссных уступок Италии вошел в историю под названием «соглашения Хора-Лаваля» по именам британского министра иностранных дел и главы французского правительства, выступавшего здесь в качестве посредника. Основной целью, по признанию самих инициаторов, являлось отстаивание независимости Эфиопии и желание, направленное на «сохранение репутации» итальянской стороны[224]. На самом же деле и англичане и французы при заключении соглашения преследовали, как описывалось выше, свои национальные цели. Технически «соглашение Хора-Лаваля» выражалось в двух секретных договоренностях, достигнутых в Париже. По первой из них предполагалось провести обмен территориями, целью которого являлось окончание военных действий в Африке. Обмен включал в себя аннексию Римом земель, уже завоеванных им, что составляло примерно треть все территории независимой до событий 1935 года Эфиопии, которой в свою очередь компенсировались чересполосные земли у побережья Красного моря, взятые из состава британской колонии Сомали. Второе соглашение говорило о признании половины оставшейся части «независимой» Эфиопии (южные земли от района города Гондэр) сферой влияния и экономического преобладания Италии, а так же зоной переселения ее граждан. Стоит отметить, что данный проект во многом заимствовал основные идеи из условий Э. Идена, предложенных итальянскому правительству еще летом 1935 года. Британские власти верили в успех этого плана, поскольку дела итальянцев на фронтах в Африке шли не лучшим образом и к тому же бюджет южноевропейского государства нес многочисленные военные издержки. В связи с выгодными для обеих сторон условиями соглашения в Италии 15 декабря министром печати и пропаганды Г. Чиано во все газеты была разослана инструкция с требованием проявлять максимально возможную сдержанность по отношению к Великобритании[225]. 17 декабря в Риме план был принят как основа обсуждения, но буквально в этот же день французская сторона допускает серьезный просчет. Прессе становятся известны детали будущей сделки, что выливается в настоящий скандал. Итогами этой утечки информации становится отставка С. Хора, на которого глава кабинета С. Болдуин возлагает всю ответственность. Пошатнувшиеся скандалом позиции П. Лаваля все же не лишают его премьерского кресла.
Таким образом, первый период итало-эфиопской войны, закончившийся провалом выдержанного в духе умиротворения «плана Хора – Лаваля», не решил итало-английских противоречий в восточно-средиземноморском регионе. В то время как курс на умиротворения агрессора получил в английских властных кругах политическое и военно-стратегическое обоснование, дуче все больше убеждался в отказе британской стороны от применения военных сил и укреплении желания Лондона в целом сохранить статус-кво в Восточном Средиземноморье ценой егочастичной ревизии.
§2. Развитие англо-итальянских отношений в Восточном Средиземноморье (декабрь 1935 – май 1936) и установление «долгожданной» стабильности в регионе.
После провала «соглашения Хора – Лаваля» и отставки главы внешнеполитического ведомства Великобритании в Форин Оффисе наступил так называемый период безвременья, продолжавшийся до назначения на пост министра иностранных дел Э. Идена, 22 декабря 1935 года. На его протяжении английской дипломатией велись чрезвычайно важные переговоры, непременным образом касающиеся восточно-средиземноморского региона. Как уже писалось выше, с октября-ноября 1935 начались попытки, инициированные, главным образом, Турцией, диалога средиземноморских стран с Великобританией на предмет заключения пакта, который мог бы обезопасить границы этих государств. Данные устремления были, прежде всего, вызваны усилением итальянских гарнизонов на Додеканесских островах, что не только увеличивало военный потенциал возможного противника, но косвенно угрожало территориальной целостности анатолийского государства. Если до провала дипломатической авантюры С. Хора и П. Лаваля для британской политики по данному вопросу была характерна неспешность, то уже к концу декабря проблема заключения Средиземноморского пакта становится одним из внешнеполитических приоритетов. Тем не менее, система общих гарантий не была основной целью Англии. Куда более политическую элиту Великобритании привлекали региональные гарантии, которые предполагалось дать каждому из лояльных государств Восточного Средиземноморья[226]. Британские дипломаты пытались превратить простое военное сотрудничество в «полную проанглийскую переориентацию всего политического курса средиземноморских государств[227]». 20 декабря 1935 года посол Великобритании в Анкаре П. Лорейн получает прямое указание от Форин Оффиса обратиться непосредственно к Ататюрку с просьбой о переговорах[228]. Аналогичные инструкции получают дипломаты в Греции и Югославии. Положительный ответ Турции и Греции следует молниеносно, в то время как Югославия требует консультации с остальными членами Балканской Антанты. Практически все средиземноморские страны во время переговоров настаивают на консультациях и обмене данными на уровне генеральных штабов, однако, их попытки были безуспешны и в окончательный протокол соглашений, которые стали лишьджентльменскими, эти позиции не были включены. Таким образом, серия неформальных двухсторонних договоров, заключенных между Великобританией с одной стороны, и Турцией, Югославией и Грецией с другой, подразумевала под собой нестрогое обязательство оказать помощь друг другу в случае начала войны с фашистской Италией. Помимо этого средиземноморские страны обязались предоставлять Великобритании в пользование свою прибрежную инфраструктуру.Джентльменские соглашения стали одним из импульсов к решению пересмотра конвенции о проливах. Ответом Италии на данные договоренности стал протест всем участникам и членам Лиги Наций, одобрившей их[229]. Стоит отметить, что часть политической элиты Великобритании выступила категорически против заключения Средиземноморского пакта о взаимопомощи, поскольку «лорды в Парламенте допускали, что с Муссолини можно договориться[230]» и не хотели связывать себя обязательствами с другими игроками. Следовательно, джентльменские соглашения так и не переросли в строгое обязательство для сторон. На их счет довольно показательно высказался заместитель министра иностранных дел Италии Ф. Сувич, назвавший договоренности «гипотетической причиной итало-британского конфликта[231]».
Вскоре после заключения джентльменских соглашений на пост министра иностранных дел Великобритании был назначен Э. Иден, ранее занимавший пост министра по делам Лиги Наций. Как пишет сам дипломат в своих мемуарах, в день назначения к нему в дом пришел лично С. Болдуин и сам объявил о назначении[232]. Несомненно, этой перестановкой лидер консерваторов пытался укрепить ставший шатким авторитет правительства, которое теряло престиж в связи с разгоревшейся в прессе критикой власти. «Великий кризис» правительства С. Болдуина был связан, прежде всего, с несоблюдением основных внешнеполитических пунктов избирательной кампании, среди которых выделялось «стремление поддерживать мир и справедливость[233]». В этот период «Таймс» публикует целую серию писем, где обличает лицемерие и цинизм ведущих британских министров, что приводит к тому, что «заднескамеечные» консерваторы начинают всерьез поговаривать о вотуме недоверия действующему правительству. Фигура Э.Идена могла изменить ситуацию в обществе. В нем видели, главным образом, приверженца основных идей Лиги Наций. Тем не менее, не стоит забывать, что именно он принимал активное участие в создании плана «Хора – Лаваля», что подтверждается его личными воспоминаниями[234]. Однако, важным отличием от своего предшественника являлось то, что новый глава Форин Оффис выступал сторонником «детально проработанного умиротворения», в вопросах которого необходимо избегать скоропалительных и неоправданных уступок[235]. В первых же интервью прессе Э. Иден отмежевался от политики и заявлений С. Хора, за что получил образ «борца с несправедливостью[236]». Практическим итогом данного назначение, на мой взгляд, становится последовательный отказ от дальнейших попыток поиска прагматичных вариантов выхода из кризисной ситуации. Реакцию итальянского МИДа на смену главы британской внешней политике поначалу характеризует позитивное восприятие фигуры Э. Идена, в котором Рим видит продолжателя политики С. Хора[237]. Таким образ нового министра продолжает сохраняться и после 6 января 1936 года, когда происходит первая встреча Э. Идена с Д. Гранди. В целом, характер переговоров носит дружественный характер, и глава британского внешнеполитического ведомства отвергает заявления прессы о его, якобы, антиитальянской позиции и называет ее «миротворческой»[238]. Он же в корне отвергает тезис о существующих личных разногласиях с Б. Муссолини, появившихся после встречи летом 1935 года, и призывает отказаться от сложившихся стереотипов, мешающих разрешению противоречий[239]. Через три дня дуче посылает рекомендации послам в Афины, Белград и Анкару, в которых обязывает донести до правительств стран пагубность их решения о создании коллективной системы безопасности в Восточном Средиземноморье и включения в нее Великобритании. Особенно интересной выглядит инструкция Д. Галли, послу в Турции, в которой дуче в довольно высокомерной манере рассуждает о «непростительности» преступления, задуманного властями малоазиатской страны[240]. Спустя день после этого между Д. Гранди и Э. Иденом происходит вторая встреча, в которой итальянский посол интересуется о возможности новой примирительной инициативы со стороны Великобритании и Франции. Здесь, глава Форин Оффиса практически впервые демонстрирует принципиальность и ссылается на верховенство Лиги Наций и на приоритет именно ее позиции в любых инициативах, касающихся эфиопского вопроса. По заверениям советского посла в Лондоне И.М. Майского, Э. Иден еще в начале января был глубоко убежден, что не последует никакой примирительной инициативы[241]. Он был уверен, что бесконечное взывание к дуче, которое С. Хор сделал постоянной практикой, не может принести никаких плодов, поскольку сделанные уступки воспринимаются итальянской стороной в качестве слабости, а не стремления смягчить кризис. В своем разговоре с советским послом, Э. Иден подчеркивал, что в вопросе Италии, главным образом, стоит «вооружиться терпением и оказывать поменьше инициативы[242]».
В это же время в парламенте начинаются новые трения, в результате которых сторонники тотального умиротворения на время сдают свои позиции. Показательно, что даже Н. Чемберлен оказывается вынужденным отмежеваться от планов по разделу Эфиопии[243]. Э. Иденом инициируется новое обсуждение вопроса о реальных экономических санкциях по отношению к Италии. Британские экспертные оценки делают вывод о том, что ввиду ухудшения финансового положения Италии, экономические санкции поставят дуче на колени[244]. Ослабление экономических возможностей Рима было вызвано целым рядом факторов. В частности, не проходило незаметным для реального наполнения финансового сектора падение курса лиры. Валютные запасы страны таяли, а потоки туристов, что служило источником иностранной валюты, и не думали возвращаться к довоенным показателям[245]. К тому же в таких условиях реальные экономические санкции Лиги Наций отвечали интересам деловых кругов Сити, которые в ряде случаев могли начать вытеснять итальянских монополистов из традиционных сфер британского влияния. Так, к примеру, Италия теряла контрольный пакет акций «Мосул Ойл Филдз», которая поглощалась пробританской «Ирак Петролиум». Высшая степень осторожности царила в вопросе нефтяных ограничений, способных в теории нанести максимальный ущерб итальянской экономике и практически уничтожить весь военно-промышленный комплекс страны. Причиной здесь помимо решительного отказа Франции в поддержки нефтяных санкций становится промежуточная позиция США, политика которых заключалась скорее в «моральном эмбарго[246]», нежели в реальном запрете экспорта. Цифры показывают, что ввоз нефтепродуктов в Италию из США не просто не сократился во время итало-эфиопской войны, а продолжал расти. Столь выжидательная позиция определялась еще и ситуацией, которая складывалась на полях сражений в Эфиопии к началу 1936 года[247]. Несмотря на всю несопоставимость вооруженных сил африканского государства и Италии, солдат под знаменем фашистского триколора встречал лишь ограниченный успех. Приобретшая затяжной характер война грозила итальянским войскам не успеть решить свои основные задачи до начала сезона дождей, во время которого вести военные действия и вовсе представлялось крайне затруднительно. Именно неудачи армии, по мнению британского внешнеполитического ведомства, должны были склонить дуче к принятию нового компромиссного плана решения накопившихся средиземноморских проблем. В будущих переговорах главной разменной монетой выглядел британский флот, который так и не был выведен из Восточного Средиземноморья.
С конца января-начала февраля в британском истэблишменте начинается серьезная полемика, в которой важное место занимают как раз средиземноморские проблемы. Палитру мнений в британских верхах можно разделить на две противоположные позиции. Министерство иностранных дел и министерство колоний в один голос высказывались за наращивание военного потенциала на Ближнем Востоке и в зоне Суэцкого канала. Их план заключался не только в непосредственном увеличении военно-морского преимущества, но строительство новых военных баз в регионе[248]. Суть этой идеи заключалась, прежде всего, в том, что британский военный потенциал должен был достичь такого уровня, который Италия в ближайшее время никак не сможет превзойти. [249] Ко второй группе относились бывшие сторонники С. Хора с традиционным британским изоляционистским подходом. Она настаивали на продолжении политики умиротворения и отказе от лишних расходных статей бюджета, которые предположительно ушли бы на потенциальное увеличение флота.
В Лондоне не было сил, сомневающихся в победе, однако, по подсчетам специалистов, она могла стоить 4-5 крейсеров тяжелого типа[250].А рисковать своим флотом правительство не могло, так как это бы уничтожило английское превосходство по тоннажу в сравнении с немецким и, что важнее, японским флотами. Продолжались вести разговоры о качественном пересмотре взаимоотношений со средиземноморскими странами (Грецией, Югославией, Турцией и Египтом). Их, по мнению большинства, следовало бы подчинить интересам британской короны, для того чтобы в необходимом случае использовать их оборонную инфраструктуру в обмен на поддержку действующей правительственной верхушки. Для достижения этой цели Форин Оффису было крайне необходимо достичь компромисса с Комитетом Имперской обороны, являвшимся традиционным оплотом консерваторов. Ключ к нему Э. Иден нашел посредством упора на потенциальную угрозу Италии Суэцкому каналу, что смогло убедить консерваторов голосовать за пересмотр англо-египетского соглашения от 1922 года. По его итогам на север Египта были передислоцированы две пехотные и одна мотомеханизированная дивизия. Это сопровождалось количественным увеличением военно-воздушных сил. По воспоминаниям Э. Идена, к середине 1936 года в Египте и на Ближнем Востоке размещалась треть всех британских боевых самолетов[251].
Аналогичные решения с другими восточно-средиземноморскими странами откладывались. Наиболее сложными вышли переговоры с турецкой стороной, которая в обмен на использование своего берегового военного потенциала требовала скорейшего пересмотра режима черноморских проливов[252].
При Э. Идене гораздо серьезнее начала действовать британская разведка. Именно им инициируется сбор сведений внутри Италии о планах, приготовленных Муссолини. Сам дуче, уже не имея иллюзий о смене вектора развития в британской внешней политике, предпринимает ряд мер по противодействию Великобритании в Восточном Средиземноморье. Ускоренными темпами форсируется военная подготовка к потенциальной войне в Ливии и на Додеканессах. Личным распоряжением Б. Муссолини активизируются агентурные сети Италии в британском Магрибе и на Аравийском полуострове. Об этом решении дуче сообщает в личном письме Д. Гранди 26 января[253]. В частности, создается широкая шпионская сеть в Марокко с целью сбора сведений об укреплениях Гибралтара. Особое место занимает «мальтийская» политика Муссолини в этот период. Тайный и тщательно продуманный план «Иль Риланчо», составленный в недрах итальянского МИДа, подразумевал активное подстрекательство итальянцев Мальты к бунту против англичан. Продолжалась и финансовая подпитка национально-освободительных движений в странах арабского мира, среди которых наибольшее внимание уделялось организациям сотрудничества в Палестине. Пытались поднять на антибританское восстаниеи самую мятежную средиземноморскую сферу влияния Великобритании, Египет.
Заключением же в обзоре Э. Идена становится куда более важный итог. Глава Форин Оффис прямо говорит о том, что Италия в попытках реализации своих внешнеполитических задач может пойти на дипломатическое сближение с Германией, что усложнит ситуацию для Лондона[254]. Причиной этому Э. Иден видел в отсутствии у сторон взаимных точек противоречий кроме австрийского вопроса, который и удерживает страны на далекой дистанции. Он пишет, что «экспансия Б. Муссолини находится в прямой пропорции от появления внутриполитических и экономических проблем[255]». Однако с прогнозом министра не было согласно большинство в британских властных кругах, в глазах которого ситуация в Эфиопии не могла повлиять на развитие средиземноморских проблем. В верхушке верили, что после окончания итало-эфиопской войны Италия вернется к привычной ей роли стабилизатора системы[256]. В это же время в поддержку Э. Идена выступает один из членов Комитета Имперской обороны Ч. О’Мэлли, который в своем меморандуме Совету Министров «Итальянская политика в историческом аспекте» высказывает сомнения о стабилизационной функции Италии и отмечает, что «единственным устойчивым элементом в итальянской внешней политике на протяжении последних 50 лет было лишь ее непостоянство[257]».
