Философское учение о слове и концепция языка в творчестве М.В. Ломоносова

М.В. Ломоносову принадлежат две фундаментальные работы, положившие начало науке о русском языке. В 1748 году было опубликовано «Краткое руководство к красноречию» (первая редакция сочинения называлась «Краткое руководство к риторике» и была создана в начале 1744 года) – этот труд лег в основу последующей русской риторико-стилистической традиции. В 1755 году была написана «Российская грамматика», которая явилась фундаментом для русской грамматической науки. Как сказано в «Словаре Академии Российской» 1789–1794 гг., грамматика является «основанием словесных наук» [Словарь Академии Российской 2004: II, 316]. Среди трудов М.В. Ломоносова «Российская грамматика» явилась вершиной его творчества, где не только даны определения большинству грамматических категорий, но изложен философский взгляд на природу языка и слова.

Характерно, что ни М.В. Ломоносов, ни последующие филологи-словесники в учебниках грамматик или риторик нигде не приводят определений терминов язык – речь – слово, поскольку эти понятия казались более или менее ясными читателям их книг. Однако понимание этих терминов может быть реконструировано из определений наук, к которым они относятся, и из контекстов самих учебных руководств. Не писал М.В. Ломоносов и краткого курса по языкознанию в современном смысле, однако смысл обсуждаемых терминов будет восстанавливаться как более глубокий, нежели это представляется на первый взгляд, и как более своеобразный, нежели это видится современному обыденному сознанию.

«Российская грамматика» начинается Предисловием, обращенным к наследнику престола, – это гимн русскому языку, названному, кстати, российским в соответствии с новой идеологией утверждавшейся Российской империи: «Повелитель многих языков, язык российский, не токмо обширностию мест, где он господствует, но купно и собственным пространством и довольствием велик пред многими в Европе. Невероятно сие покажется иностранным и некоторым природным россиянам, которые больше к чужим языкам, нежели к своему, трудов прилагали» [Ломоносов 1952: 391]. Таким образом, язык понимается как «наречие; слова и образ речи, употребительные каким-либо народом» [Словарь Академии Российской 2004: VI, 1037–1038] – таково одно из определений Словаря Академии Российской, которое более подробно проанализируем ниже.

Далее следуют известные каждому современному российскому школьнику слова о качествах языка, которые сегодня должны были бы быть названы «коммуникативными качествами речи»: «Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично. Но есть ли бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того, богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков [Ломоносов 1952: 391].

Действительно, если оценивать употребление термина язык в данном тексте с позиций современной науки, то фраза «говорить прилично (пристойно)», конечно, относится более к речи, нежели к языку, поскольку касается конкретности употребления языка, а это и есть речь, а перечисленные свойства языка – не что иное, как качества речи.

Заметим, à propos, что определения наук в истории русской филологии даются обычно как раз через «качества речи» (ср. у Михаила Усачева, чью «Риторику» переработал М.В. Ломоносов: грамматика – наука «добре глаголати», т.е. о хорошей и правильной письменной и устной речи, риторика – «наука добре, красно и пристойно глаголати», т.е. добавляются к правильности речи качества украшенности и уместности).

Но поскольку нас в ломоносовском тексте интересуют как раз три термина язык – речь – слово, то посмотрим дальнейший текст. М.В. Ломоносов доказывает верность предыдущего рассуждения обращением к упражнению в «российском слове» (здесь и далее курсив и подчеркивания мои. – В.А.), а говорит об использовании языка в речи:

«Меня долговременное в российском слове упражнение о том совершенно уверяет. Сильное красноречие Цицероново, великолепная Вергилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке» [Там же: 392]. Термин слово имеет здесь смысл конкретного употребления языка в тексте. «Упражнения в слове» – это работа над созданием текста, упражнения в речи, работа над языком. М.В. Ломоносов употребляет слово язык в значении совокупности средств выражения, используемой данным национальным коллективом (народом). Сделано это вполне в соответствии с традицией письменной культуры, показавшей сходство понятий язык и народ. В то же время далее встречается и третий, интересующий нас термин – речь – в значении распространенного текстового образования, которое создается определенными средствами, имеющимися в распоряжении у данного народа:

«Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличныя естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи. И ежели чего точно изобразить не можем, то не языку нашему, но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем» [Там же: 392].

Более всего нас должно заинтересовать дальнейшее: «Кто отчасу далее в нем углубляется, употребляя предводителем общее философское понятие о человеческом слове, тот увидит безмерно широкое поле или, лучше сказать, едва пределы имеющее море. Отражаясь в оное, сколько мог я измерить, сочинил малый сей и общий чертеж сея обширности – Российскую грамматику, главные только правила в себе содержащую» [Там же: 392].

Таким образом, М.В. Ломоносов намечает существование некоей философии слова, основные правила которой изложены в грамматике. Грамматика, по мысли М.В. Ломоносова, является основой для последующих употреблений языка в слове и речи, при этом слово может пониматься и в широком смысле – как «обширное поле» словесно-речевой деятельности человека. Тот факт, что грамматика является основой для последующих действий с языком, которые, собственно, и становятся речью, ясно представлен в последующем рассуждении, когда М.В. Ломоносов обращается к сферам общения или родам наук, существовавшим в XVIII столетии: «Тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики. И хотя она от общего употребления языка происходит, однако правилами показывает путь самому употреблению» [Там же: 392].

Венчает это предисловие стилистически возвышенное пожелание наследнику Павлу Петровичу: «...да возрастет и российского слова исправность в богатстве, красоте и силе к описанию славных дел предков ваших...» [Там же: 393]. Как видим, стилистическая возвышенность употребления термина слово начиналась в ломоносовское время и сохраняется поныне.

В дальнейшем М.В. Ломоносов сделал несколько важных замечаний относительно философии слова. Текст самой «Российской грамматики» начат «Наставлением первым “О человеческом слове вообще”». Как видно уже по самому началу этого раздела, М.В. Ломоносов фиксирует общефилософские суждения, которые, с одной стороны, были достаточно общими для его времени, с другой стороны, утверждали понимание человека как существа, в характеристике которого главное – «слово». Вот как пишет об этом сам ученый:

«По благороднейшем даровании, которое человек среди прочих животных превосходит, то есть правителе наших действий – разуме, первейшее есть слово, данное ему для сообщения своих мыслей» [Там же: 394]. Итак, первое, чем человек обладает и чем превосходит других существ, – разум, управляющий нашими действиями, разум же выражается в слове, цель которого «сообщение мыслей». Кроме того что в этих рассуждениях вполне явлена логосическая традиция, ибо Логос есть единство «разума (мыслей) и слова», нельзя не видеть современности этого определения, ибо «со-общение» (именно так было переведено латинское слово communicatio в первой русской «Риторике» XVII века [Аннушкин 2006: 287]) как раз соответствует идее коммуникативности, на которой построено все обучение речи во второй половине ХХ столетия.

Обратим внимание и на то, что термин слово имеет в ломоносовском труде значение самой способности выражать мысли в устно-речевой форме. М.В. Ломоносов пишет: «Но как велика творческая премудрость: одарил нас словом, одарил слухом!» [Ломоносов 1952: 395]. Понятно, что слово здесь понимается не просто как понятие или единица языка, а как нечто большее – сама творческая способность человека мыслить и выражать мысль в речи.

Присутствует в ломоносовской теории и идея знаковости. Современному исследователю хотелось бы написать: «знаковости языка», однако у М.В.Ломоносова в тексте речь идет именно о знаковости «слова»: «Правда, что кроме слова нашего, можно бы мысли изображать через разные движения очей, лица, рук и прочих частей тела...» [Там же: 393]. М.В. Ломоносов как раз вдохновенно пишет о возможности человека сообщаться словами в «разговоре», так что глава 1-я «О голосе» данного Наставления повествует о слове как устной речи: «К образованию (а образованием названо у М.В. Ломоносова «изменение голоса» как индивидуальное выражение голосовых особенностей каждого человека или народа, которые узнаются на слух. – В.А.) принадлежит и слова человеческого выговор», где выговором называется изменение голоса с «изображением...голосов разных животных и бездушных вещей» [Там же: 398].

В следующей, 2-й главе «О выговоре и неразделимых частях человеческого слова» употребление терминов слово и язык ясно подтверждает их понимание как инструментов создания устной речи: «Хотя не все сии изменения, однако великую часть оных имеет в себе человеческое слово. Толь многих народов, разным странам обитающихся, разные языки каких отмен не имеют! Показывают сие многие азиатические, африканские и американские народы, которых языки больше на шум других животных, нежели на человеческий разговор, походят, как о том многие описания путешествий свидетельствуют» [Там же: 398].

«Неразделимыми частями слова», как выясняется из повествования, называется примерно то, что сегодня было бы названо наименьшей единицей языка, т.е. той, «в которой в неразделимое по чувствам время ни напряжением, ниже повышением ничего отменного произвести невозможно» [Там же: 398]. К ним будут относиться как отдельные начертания букв, так и отдельные «движения органов» в производстве устной речи.

«Неразделимые части слова» затем, как говорится в главе 3-й, могут подвергаться операции «сложения», в результате которой «склады» образуют «речение». Ломоносовское речение понимается также как слово в обозначении отдельной лексемы – о соревновательности двух терминов-синонимов (речение и слово) в назывании отдельного понятия будет сказано чуть ниже.

В главе 4-й М.В. Ломоносов переходит к «знаменательным частям человеческого слова», вновь повторяя идею о том, что «слово дано для того человеку, чтобы свои понятия сообщать другому» [Там же: 406]. А поскольку человек «понимает... и сообщает другому идеи вещей и их деяний», то основные «изображения словесные вещей бывают либо именами, либо глаголами». Они и называются «знаменательными частями слова» [Там же: 398]. Обращаем внимание на то, что сегодняшние части речи названы частями слова.

Современный исследователь находит много необычного в употреблении традиционных сегодняшних терминов, которые претерпели исторические изменения. Так, в значении «коммуникации», «контакта», «связи» употреблено слово «обращение»: «Обращение мыслей человеческих, для которых взаимного сообщения служит слово...» Подводя итог сделанной классификации, М.В. Ломоносов делает вывод: «Посему слово человеческое имеет осмь частей знаменательных: 1) имя для названия вещей;
2) местоимение для сокращения именований; 3) глагол для названия деяний... и т.д.» [Там же: 408]. Конечно, в данном случае нельзя не заметить, что М.В. Ломоносов, развивая новое учение, вполне сохраняет верность классической традиции, где было принято описывать «осмь частей слова» (как известно, самым популярным сочинением в Древней Руси была грамматическая статья «О осми частех слова»).

Аналогом слова в основном современном значении этого лингвистического термина («основная структурно-семантическая единица языка, служащая для наименования предметов и их свойств, явлений, отношений действительности, обладающая совокупностью семантических, фонетических и грамматических признаков, специфичных для данного языка» [Русский язык 1997: 496]) был термин «речение». Это доказывается следующими контекстами.

Звуки у Ломоносова названы «неразделимыми частями слова». Они бывают «самогласные» и согласные. «Таковые неразделимые части слова изображаются...различными начертаниями, которые называются по нашему буквами» [Ломоносов 1952: 398]. Затем в описании М.В. Ломоносов называет эти «неразделимые части слова» (звуки) – буквами, а из «неразделимых частей слова», согласно его теории, составляются «склады» (в современной терминологии – слоги). Из складов «состоит речение» [Там же: 403]. Одна из последующих глав так и названа «О складах и речениях» [Там же: 403].

Таким образом, в ломоносовском описании «неразделимая часть слова», т.е. речи, – это звук и ее начертание – «буква»; «склад» – это современный слог, «речение» – это современное слово. Термин слово у М.В. Ломоносова принимает более широкое значение: это и словесный дар, свойственный человеку, и речь, и вся совокупность словесных произведений, которая получается в результате творческой деятельности человека, и отдельное «речение» как понятие, единица языка.

Любопытно, что изменение термина «речение» и замена его термином слово в значении единицы языка, понятия, отрезка текста произойдет уже в конце XVIII столетия, что будет отмечено в «Словаре Академии Российской» 1789–1793 гг., о котором речь пойдет ниже.