Ничто прекрасное не исчезает 4 страница

За много сотен лет до Уоллуна Посейдонией в течение четырехсот тридцати четырех дней управлял человек, обладавший чудесными знаниями. Мудрость его была подобна мудрости Зрнона из Суэрна. Никто не ведал, откуда он пришел, и многие раздумывали над смыслом его слов, не зная, понимать ли их абстрактно или буквально. А он говорил: «Я - от Инкала. Вот, я - Сын Солнца пришел оживить веру и обновить жизнь этого народа. Вот, Инкал есть Отец, а я - Сын, и Он во мне, а я - в Нем».

Когда его попросили доказать это, он возложил руки на человека, слепого от рождения, и человек обрел зрение и увидел вместе с сомневающимися, что исцеливший его, встав на треугольную платформу, начертал на ней перстом квадрат со сторонами по пять с половиной футов каждая. Затем он вышел из очерченного линиями пространства, и в ту же минуту на этом месте возник совершенный куб из огромного куска кварца. Встав рядом с ним, правитель возложил руки свои на каменную глыбу и дунул на нее. И лишь только он отвел руки, как из куба вознесся Максин - Свет Инкала. С тех пор в течение многих веков и куб, и Огонь Неутолимый находились все там же.

Нет нужды говорить, что подобного доказательства было достаточно. Затем таинственный незнакомец пересмотрел законы Посейдонии и ввел законодательство, по которому с того времени и жила страна. Он сказал, что любой, кто изменит закон, добавив или убавив что-либо, не сможет попасть в Царство Инкала до тех пор, пока «я не приду на Землю для последнего суда». Желания ослушаться не возникло ни у кого, и законы так и остались неизменными. Тот Рей записал их перстом на Камне Максина, и ни один резец скульптора не смог бы сделать этого лучше.

Все законы были также занесены в пергаментную Книгу, которую он положил прямо в сам Свет Неутолимый. Свет прошел сквозь Книгу, не опалив и не повредив ее; с тех пор он так и исходил с ее страниц. Император-законотворец положил ее так, чтобы она была видна всем входящим в новый Храм, построенный на месте старого. Сделав это, он сказал: «Слушайте меня. Вот мой закон. Смотрите, я записал его на Камне Максина. Тот, кто дерзнет сдвинуть Книгу, погибнет. Но знайте, пройдут века, и Книга исчезнет на глазах у многих, и никто не будет знать, где она. И тогда Свет Неутолимый угаснет, и никто не сможет зажечь его вновь. И когда это произойдет, - о горе! - недалек будет тот день, когда самой этой земли не станет. Она погибнет из-за грехов ваших, и воды Атла покроют ее! Я сказал».

В истории Посейдонии был лишь один Рей, усомнившийся, что человек, который попытается сдвинуть Книгу Света Неутолимого, обязательно погибнет. Он думал: раз этот Свет исходит с горизонтальной поверхности Книги, а не с боков, ее можно будет сдвинуть. Но сам боялся совершить это и принудил одного злодея. Тот правитель был тираном, человеческая жизнь не имела для него значения. В его эпоху усилились тьма и зло, а люди уже стали забывать Великого Рея - Сына Инкала. Поэтому император и приказал несчастному схватить Книгу и вытащить из огня.

В первый раз этот человек не смог даже сдвинуть ее с места, однако Максин не уничтожил его. Осмелев, подстрекаемый Реем, он попробовал еще раз, но его рука сорвалась и попала в огонь. Во мгновение ока она была отсечена и исчезла. Сам же император, опасавшийся приблизиться и стоявший далеко в стороне, в тот же миг был поражен молнией от Максина. С тех пор никто не видел его.

Этого примера оказалось более чем достаточно. Все, творившие зло, осознали ошибочность своего пути и вновь стали исполнять дух и букву закона. Десятилетие за десятилетием, век за веком люди жили так и ждали исполнения мрачного пророчества. Но время его еще не настало. Напрасно многие, побуждаемые страхом, высчитывали точную дату, когда это должно было случиться. Ничего не происходило, и Свет Неутолимый продолжал светить все так же ярко.

По закону Посейдонии тела всех душ, ушедших в Наваззамин, кремировались. Это относилось даже к некоторым животным. Те, кто умирал далеко от Каифула, сжигались в навамаксах - специальных печах, которые правительство строило во всех провинциях. Оттуда прах умершего человека привозили в Каифул и во время особых церемоний в храме Инкала бросали в Максин. Тела же умерших в самом Каифуле доставляли прямо в Инкалифлон, поднимали к вершине куба и ставили лицом к Свету Неутолимому. И каждый раз - будь то сожженные останки или целое тело умершего - результат был один и тот же: едва коснувшись чудодейственного Света, все мгновенно исчезало без пламени и дыма, сам же Максин продолжал сиять так же ровно и ярко. Неудивительно, что поэты воспевали Свет Неутолимый, как «Врата» в ту страну, в которую уходит каждая душа. Большинство людей считало самым страшным бедствием, если после смерти тело (или прах умершего) не проходило через Максин.

Может показаться, что у народа, обладавшего обширнейшими научными познаниями, такой религиозный обычай выглядел несколько наивно. Однако, он отнюдь не был таковым. Напротив, это было утверждением полного разрушения земного плена души, вступающей в Наваззамин, и освобождения истинной личности от всех земных оков. Лишь немногие атланты осознавали подлинное эзотерическое значение этого ритуала, остальные же понимали его ровно настолько, насколько открывали им это жрецы - инкали, сравнивавшие душу, живущую на Земле, с семенем, которое, когда прорастет, полностью освобождается от своей оболочки.

Но вернемся в Инкалифлон, к церемонии моего усыновления принцем Менаксом.

Мы встали рядом с Камнем Максина, и Уоллун повелел мне опуститься на колени. Затем, возложив руку на мою голову, он произнес: «В соответствии с законами нашей страны, действующими в таких случаях, астик Менакс, советник Посейдонии, дает тебе свое имя, желая усыновить тебя, Цельм Нуминос, вместо сына, уже ушедшего в Наваззамин. Поэтому властью императора я, Уоллун, Рей Посейдонии, объявляю: да будет так, как просит астик Менакс!»

Инкализ завершил церемонию, возложив свою правую руку на мою голову, а левую - на голову Менакса, тоже вставшего перед ним на колени, и призвав на нас благословение Инкала. Сняв руки, он обратился ко мне со словами: «Будь же чист пред очами Инкала так, чтобы никто никогда не мог обвинить тебя. Поступая так, ты продлишь дни свои. Но если нарушишь закон, сократишь время свое. Да пребудет с тобою мир Инкала».

Ни один из нас троих, слушавших тогда первосвященника, не понял значения сказанного, что дни мои будут сокращены, если я нарушу праведность. Мы не услышали в них предупреждения. Однако впоследствии, - увы, слишком поздно, - я понял, что предвидел Майнин и почему произнес эти слова. Я узнал это из потока горьких воспоминаний, показавших, насколько отступил я от той высокой клятвы, которую принес на Питах-Рок, отступил, предав тем самым себя и свою Божественную сущность. К сожалению, осознание пришло, лишь когда я в заточении ждал неминуемой смерти, от которой никто не мог спасти меня. Тяжелой была моя агония, отягощенная угрызениями совести. Но, к счастью, имя мое все еще было записано, - а не стерто, как я боялся, - в Книге Жизни. Карма неумолима и жестока, мой читатель. Но наш Спаситель сказал: «Следуй за Мной», «Кто имеет уши слышать, да слышит», «Будьте же исполнители слова, а не слышатели только».* (* Лук. 9:59; Лук. 8:8; Матф. 11:15; 13:9; 43; Иак. 1: 22-25.)

Едва мы отошли от помоста, как один из жрецов начал играть на огромном органе великого храма. И звуки божественного инструмента заставили мгновенно смолкнуть всех присутствующих. Им вторило эхо из всех концов зала, на их прекрасную гармонию отзывалась трепетом каждая душа. Лучи различных оттенков - то яркие, то приглушенные, как свет луны, - играли в пространстве, и цвет их менялся в зависимости от переливов мелодии. Именно так поют сами звезды.

После торжественной церемонии Рей не пошел с нами, а уединился с инкализом, которого хорошо знал и почитал своим самым близким другом. Причина в том, что и Уоллун, и Майнин были Сынами Одиночества. Молодость их пришлась на одно время, они дружили и до того, как народ выбрал одного из них императором, а другого первосвященником. Кстати, пост инкализа являлся единственной духовной должностью, претендент на которую избирался всенародным голосованием, ибо по закону и по справедливости полагалось учитывать волю каждого избирателя при выборе того, кто, по общему признанию, смог бы руководить народом, будучи самым выдающимся и совершенным примером нравственности.

Но в дни юности ни один из этих двоих не ожидал, что со временем им будет оказана такая высокая честь. Закончив длительное обучение в Ксиоквифлоне, оба они простились с миром и уединились в высоких горах, где из людей жили только Сыны Инкала - теохристиане, оккультные адепты того далекого времени, видья-йоги своей эпохи. Тогда, как и сейчас, эти люди учили Знанию не всех, но Уоллуну и Майнину открыли многое. Оба молодых человека не обзаводились семьями, как и сегодняшние ученики Бога и Природы, которые дают обет безбрачия. Ведь тот, кто надеется добиться подобных Знаний, не должен думать о браке.** (** IKop. 7:3,4,5, 7,8, 9, 29, 31,32.)

Прошли годы - так много, что сограждане почти забыли о них, и однажды Уоллун с Майнином вернулись в мир, к людям, что делают лишь немногие Сыны Одиночества. Мой отец Менакс был совсем ребенком, когда ушел Уоллун, а сестра будущего Рея тогда еще не родилась. Но когда он возвратился, голову принца Менакса уже убелила седина. Уоллун же, казалось, совсем не изменился, он выглядел так же, как в далекой юности, лишь возмужал. За это время его сестра успела родиться, повзрослеть, выйти замуж за Менакса и, дав жизнь сыну Сорису и дочери Анзими, уйти в неведомую страну через врата Максина. Вернувшийся Майнин тоже сохранил молодой облик.

Оба Сына Одиночества объяснили свое возвращение необходимостью присутствия в стране, и в должный срок оба были избраны народом на освободившиеся после смерти их предшественников посты. Лишь сейчас, когда прошедшие двенадцать тысяч лет незаметно слились с вечностью, я пришел к пониманию того, сколь ужасной была роль Майнина во всех событиях тех дней и как заблуждались Уоллун и Сыны Одиночества относительно истинной сути этой личности. Поэтому теперь меня не удивляет, что тогда, не зная правды, Рей Уоллун доверял Майнину более, чем кому-либо другому, и обсуждал с ним все государственные проблемы. Когда же предательство Майнина наконец, открылось, император переживал его острее, чем все остальные

 

Глава 15

ОТСТУПНИЧЕСТВО МАТЕРИ

О своем разговоре с Менаксом я рассказал матери в тот же ве­чер, еще до церемонии официального усыновления, и пре­дупредил ее, что вскоре за ней по указанию астика прибудет эскорт, чтобы сопроводить во дворец. Я был убежден, что после столь неожиданного поворота в судьбе мы переедем туда из нашего дома в пригороде вместе. Мое положение было поистине уди­вительным. Став отныне приемным сыном одного из принцев импе­рии и будучи признан братом его дочери Анзими, я одновременно становился племянником дяди моей сестры - Рея Уоллуна. Однако моя мать не имела никакого отношения ни к одному из членов импе­раторской семьи, не видала никого из них, за исключением Рея, а по­тому, доведись ей встретиться с кем-либо, едва ли узнала бы нового родственника. Меня же радовала сама мысль о возможности более близкого знакомства с ними, которую она вскоре получит. Я очень любил ее.

Эскорт был отправлен, но к моему великому удивлению моя мать не приехала во дворец, а прислала записку. Я поспешно сломал печать и прочитал написанный ее четким почерком простой приказ: «Цельм, при­езжай. Прецца Нуминос».

Я поехал. Сердце мое сжималось от какого-то горького предчувствия. И не зря. Дома мать, выглядевшая, как мне показалось, бледнее, чем обычно, сказала:

- Сын мой, я не могу отправиться с тобой в о дворец. У меня нет ни­какого желания делать это. Я очень рада твоему успеху в жизни. Живи там, пользуясь высоким положением, мне же нельзя быть с тобою. Ты легко чувствуешь себя в благородном обществе, а у меня это никогда не получится. Если ты хочешь сказать, что ради меня готов отказаться от всего и остаться со мной, то не делай этого. Лучше, если ты перенесешь боль сейчас, а не потом. Слушай: я заботилась о тебе, пока ты был младенцем и мальчиком, и видела, как ты мужаешь. Теперь тебе больше не нужна моя забота. Я вернусь домой, в горы.

- Не говори так, мама! - прервал я ее.

- Выслушай меня, Цельм! Я вернусь в горы вместе с моим мужем, которого ты не знаешь. Он хороший человек, и мы любили друг друга еще до того, как я вышла замуж за твоего отца. Сегодня утром мы поженились, уведомление об этом, я уверена, сейчас уже опубликовано. Один жрец, как нельзя кстати, оказался рядом и совершил эту простую церемонию. Своего первого мужа - твоего отца я совсем не любила, более того, я ненавидела его. Та свадьба была устроена моими родителями против моей воли, но, увы, с моего согласия. Как же глупа я была, что дала его! Ты - плод этого союза пришел ко мне нежеланным. Отец твой, умирая, оставил тебя, наследника. Нельзя сказать, что я совсем не любила тебя, это было бы неверно, но - как бы это сказать? - я оставалась к тебе равнодушна. Мне не хотелось быть матерью, однако из гордости я скрывала свои чувства. В какой-то степени я даже люблю тебя, как любят своих друзей, но, пожалуй, не глубже. Теперь же я должна попрощаться с тобой, сказав все, что нужно...

Больше я ничего не слышал, так как упал без сознания на пол. И это была та мать, которую я боготворил, для которой - одной - так упорно трудился в годы моего отрочества и позднее, в Каифуле? О Инкал! Боже мой! Боже мой!

...Наконец, я очнулся от ужасного сна с горячечными кошмарами, в который впал, не приходя в сознание, и прошептал: «Мама!» Едва я произнес это слово, астик Менакс, сидевший рядом, повернулся ко мне со слезами на глазах.

- Что со мной? - спросил я, еще не понимая, где нахожусь.

- Цельм, не волнуйся, пожалуйста. Ты долго болел, воспаление мозга едва не привело тебя к смерти. Мой дорогой сын, ведь ты был близок к тому, чтобы уйти в Страну Теней. Я бы не пережил такого горя. Слава Инкалу, это позади! Но сейчас тебе нельзя волноваться. Возможно, я все расскажу тебе завтра.

История была краткой: моей матери предлагали всяческое содействие, чтобы помочь выходить меня, она же ответила, что не собирается оставаться здесь, так как не сомневается, что квалифицированная помощь личного врача Менакса будет столь же действенной, если не лучше. Затем она отправилась со своим мужем в наш дом в горах. После того, как Менакс рассказал мне обо всем, что причинило и ему немалую боль, эта тема была закрыта, и никто никогда больше не возвращался к ней. Лишь однажды, проезжая мимо своего родного дома, я направил посыльного узнать, примут ли меня. Вернувшись в мой вэйлукс, он сообщил то, что сказал человек, встретивший его на пороге: «Передай своему господину, что моя жена просит его прийти». Я пошел и сразу заметил, как не хотелось матери, чтобы я появился. Она подала мне руку, но не поцеловала, как обычно поступают все матери. Ее поведение...

Но, прости, читатель, я не хочу вспоминать ту встречу, когда в последний раз видел свою мать. Она мудро поступила, не переехав во дворец. И довольно, мне больно говорить об этом.

...Поездка с поручением в Суэрн планировалась не раньше начала нового учебного года в Ксиоквифлоне, от которого ксиорейн освободил меня до следующего года. Как только позволило мое здоровье, принц Менакс позвал меня в свой кабинет.

- Совет студентов распорядился разумно, - сказал он. - Ох, уж эти молодые головы, как много они обещают в будущем! Это было самое лучшее решение - предоставить студентам самоуправление. Теперь по всем вопросам относительно предметов обучения, выбора преподавателей и даже распределения и использования предоставляемых правительством образовательных фондов их слово - закон.

На столе в кабинете Менакса стояла прекрасная ваза из ковкого стекла, в которое при выплавке подмешали золотую и серебряную пыль, а также цветные частицы других металлов вместе с некоторыми химическими веществами, менявшими прозрачность вазы. Она выглядела то почти матовой, то совершенно прозрачной, узор же при смене освещения, казалось, переливался из одной ее части в другую. Словом, красота была главной ценностью этого подарка. Я прочел на высокой вазе надпись, сделанную из рубинов: «Эрнону, Рею Суэрна, я, Уоллун, Рей Посейдонии, посылаю этот дар в знак уважения».

Если читатель захочет увидеть факсимиле оригинальной надписи на посейдонском языке, то его желание выполнимо.

- Когда мне отправляться с поручением, отец? - спросил я, оторвав взгляд от вазы.

- Как только позволят здоровье и обстоятельства, Цельм.

- Тогда пусть это будет послезавтра.

-Хорошо. Возьми с собой всех, кого пожелаешь. Тебе, наверное, хотелось бы пригласить в поездку друзей-студентов?  

Думаю, они смогут получить освобождение от занятий хотя бы на месяц, ведь ты вряд ли останешься там больше тридцати трех дней. Захвати с собой вот этот перстень с печатью. Помни, я отправляю тебя туда в качестве своего заместителя и уверен, что ты будешь пользоваться перстнем благоразумно, ибо он дает власть министра иностранных дел. И возьми еще несколько придворных.

Я ответил, что не хотел бы брать свиту из вельмож, так как после рассказа Лоликс сделал вывод, что Рей Эрнон может с презрением отнестись к такому ненужному атрибуту. Это понравилось Менаксу:

- Цельм, мне по душе твои слова! Вижу, ты становишься мудрым политиком и заранее изучаешь возможные черты характера тех людей, с кем тебе придется иметь дело.

Во время моего беспамятства Анзими, как рассказали дежурившие возле моей постели сиделки, ни на минуту не покидала меня, за исключением тех случаев, когда сама была крайне утомлена. Но с момента, как я очнулся, она лишь иногда удостаивала меня своим присутствием. Во время одного из таких посещений я сказал, что слышал о ее доброй заботе. Девушка вспыхнула и отпарировала:

- Ты же знаешь, я изучаю науку терапии. Разве мог представиться более удобный случай, чем твой?

-Да, пожалуй, - согласился я, но почувствовал: кроме желания попрактиковаться у нее были и другие, более глубокие причины, которые она тщательно и очень трогательно скрывает.

Я поведал Анзими, что, завершив государственное дело в Гандже - столице Суэрна, намерен получить от своего путешествия максимальное удовольствие, так как после деловой поездки в Марцей три года назад никуда не выезжал из Каифула. Вместе мы изучили по карте маршрут, которым предполагалось двигаться. Мой путь лежал с запада на восток через всю Атлантиду, потом через океан и далее - мимо Некропана, государства, которое занимало целиком африканский континент. Система управления в этой стране была подобна суэрнианской; люди обладали сходными способностями, но не в столь высокой степени. Африка в то время была размером лишь в половину своей современной территории. Всю же Азию, которая тоже сильно отличалась от того, как она выглядит сегодня, занимал Суэрн, включая и полуостров Индостан. Чтобы попасть туда, после Некропана нам предстояло пересечь еще «Воды Света» (так мы называли их за фосфоресцирующее свойство).

Выполнив поручение в Гандже, я намеревался пересечь Тихий океан - так он именуется сейчас - и посетить наши колонии в Америке, которую посейдонцы называли Инкалией, поскольку, согласно легенде (ее рассказывают до сих пор и именуют фольклором ацтеков), в этой стране Солнце - Инкал ложится спать.

Из Южной Инкалии (современной Соноры*) (* Штат на северо-западе Мексики, омываемый водами Калифорнийского залива. Прим. пер.) я рассчитывал отправиться на север и быстро пересечь пустынные заснеженные равнины арктических областей. Территория, где сейчас находятся Айдахо, Монтана, Дакота, Миннесота и Канадский Доминион, была в то время еще покрыта огромными ледниками - свидетелями ледникового периода, которые медленно, очень медленно отступали, не желая выпускать землю из своего холодного плена. Словом, маршрут поездки был составлен так, чтобы мы увидели много нового и разнообразного - тропики, субтропики, районы умеренного и арктического климата.

- А ты не будешь против, если я поеду с тобой, Цельм? - застенчиво спросила Анзими. - Я ведь тоже пять лет не выезжала из Каифула.

- Конечно же, нет! Уверен, и отец не станет возражать! Он предлагал мне пригласить с собой любого, кого захочу, и я не знаю никого, с кем мне было бы приятнее, чем с тобой. К тому же с нами отправится много наших общих друзей. - Не знаю, удалось ли мне скрыть ликование, охватившее меня после ее вопроса. Анзими поедет со мной! Боже мой, какое счастье!

Наконец, все приготовления завершились. Наша группа состояла из двадцати молодых, близких друг другу по духу людей, двух офицеров из свиты Менакса и нескольких слуг. Мы взяли запасы на месяц пути и выбрали для путешествия средний по величине вэйлукс.

Эти аппараты делались четырех стандартных размеров: первый - около двадцати пяти футов длиной, второй - восьмидесяти футов, третий - ста пятидесяти, а последний еще на двести футов длиннее. Снаружи вэйлуксы напоминали длинные веретена. Это были летательные аппараты из алюминия, полые внутри. Их наружная и внутренняя оболочки скреплялись двумя с лишним тысячами двойных Т-образных распорок, придававших корпусу необходимую жесткость и прочность. Многие вэйлуксы имели устройство, позволявшее при желании создать открытую палубу на носу или корме. Хрустальные окна большой прочности, напоминавшие современные иллюминаторы, тянулись по бокам, несколько их было расположено на потолке и в полу, что позволяло иметь обзор во всех направлениях. Стоит упомянуть, что максимальный диаметр (в самом центре) вэйлукса, выбранного для нашей проездки, был равен пятидесяти футам и семи дюймам.

В назначенное время все, приглашенные мной, собрались на крыше дворца, с которой мы готовились стартовать. Менакс действительно отпустил дочь в путешествие, и сейчас, следя за погрузкой, я то и дело радостно поглядывал на свою любимую сестру, гордясь ее красотой. Принцесса Лоликс, с которой все в Менаксифлоне обращались как с го­стьей, тоже пришла проводить нас и с интересом рассматривала корабль. Наверное, она впервые видела большой вэйлукс так близко и с трудом верила, что эта машина способна оторваться от земной тверди. Впрочем, принцесса из самолюбия старалась никогда не выказывать своих чувств, каким бы новым для ее опыта ни было увиденное. Да, у этой девушки было редкое самообладание. За те несколько недель, что прошли после нашей первой встречи, я не видел больше, чтобы она проявляла такого рода эмоции, как в тот вечер, когда мое внимание к Анзими задело салдийку. Поскольку мы направлялись в Суэрн, куда путь ей заказан, Лоликс не получила приглашения ехать с нами, как это могло бы быть в другом случае. Я же не преминул сердечно и уважительно попрощаться с ней.

Когда двигатели были уже включены и вэйлукс слегка задрожал, прежде чем оторваться от крыши, Менакс прыгнул к нам на палубу, чем очень удивил меня, ведь мне и в голову не приходило, что он захочет со­провождать нас. Как выяснилось, принц и не думал делать этого, но в тот момент на все вопросы отвечал лишь молчаливой улыбкой. Вскоре наше большое серебристо-белое веретено поднялось на такую высоту, что стало казаться точкой всем, оставшимся на земле. Через полчаса после взлета, - а летели мы на средней скорости, - нас стал догонять другой вэйлукс. Принц, сидевший на открытой палубе рядом со мной, оглянул­ся назад, на те сто миль, что мы уже преодолели, и лицо его погрустне­ло. Он поплотнее закутался в свой меховой плащ.

- Может, попросить нашего капитана увеличить скорость, чтобы уст­роить гонку? - спросил я, обращаясь ко всей компании, тоже облаченной в арктические одежды.

- Не надо, сын мой, - сказал Менакс, вставая, и я понял, что вэйлукс следовал за нами по его приказу.

Он попрощался со всеми, еще раз пожелал нам приятного путешествия, потом обнял Анзими одной рукой, а другой привлек к себе меня. Так мы и стояли, пока уже догнавший нас вэйлукс пришвартовывался к нашему. Затем отец перешел на его борт, дал команду отчалить, и мы расстались на высоте двух миль над зеленой землей.

 

Глава 16

ПУТЕШЕСТВИЕ В СУЭРН

 

На открытой палубе царило радостное оживление. С высоты гла­зам открывалась прекрасная панорама родной земли, ежеми­нутно менявшаяся. Полеты на вэйлуксе никогда не были однообразными, так как скорость и высота зависели от жела­ния пассажиров. Сейчас, двигаясь медленно, наша маневренная маши­на приблизилась к величественной громаде Питах-Рок и взмыла вверх, поравнявшись с ее вершиной. Я рассказывал Анзими о случившемся со мной на этой горе, и теперь она убеждала всех, что это очень красивое место и стоит приземлиться здесь ненадолго. Я понял - ей просто хоте­лось сделать мне такой своеобразный подарок. Вэйлукс легко опустился прямо на самом пике. Все вместе мы ступили на горный снег и несколь­ко минут любовались действительно живописным пейзажем. Затем от­правились дальше на восток.

С открытой палубы в салон корабля все перешли лишь на закате, ког­да внизу сверкнула на миг и убежала назад длинная белая полоса бере­га древнего океана, воды которого, свинцовые в сумеречном свете, теперь расстилались под нами со всех сторон. Не было ни островка земли. До Некропана оставалась еще тысяча миль. Так как мы летели не на полной скорости, то должны были оказаться над этой страной лишь через два-три часа. Но поскольку уже не успевали добраться туда до наступления темноты, то еще сбросили скорость - до ста пятидесяти миль в час. Сна­ружи сгущался ночной мрак, а в салоне, освещенном лампами, было теп­ло и уютно. Здесь обеспечивалась циркуляция воздуха необходимой температуры и плотности, все было сделано для того, чтобы путешественники не испытывали неудобств.

При желании, используя токи Ночной Стороны Природы, можно было снизить скорость движения корабля до скорости вращения Земли. И тог­да, поднявшись, к примеру, на высоту в десять миль в самый пол­день, вы могли пребывать в этом полуденном часе сколько хотели, если летели по ходу вращения Земли, которая движется под вами, делая примерно семнадцать миль в минуту. А если бы повернули обратно, то вэйлукс стал бы удаляться от того места на Земле, где был полдень, с такой быстротой, которая устрашила бы моих современных читателей, не­привычных к ней. Но наступит день, я надеюсь, и все снова увидят откры­тые вэйлуксы. Не долго ждать того времени, когда это случится.

В общем, мы не скучали и не испытывали недостатка в развлечени­ях. В зеркале нейма то и дело появлялись наши друзья, оставшиеся да­леко. Причем мы и видели, и слышали их так отчетливо, как если бы они были рядом. Салон большого пассажирского вэйлукса располагал биб­лиотекой, музыкальными инструментами, его украшали растущие в вазонах цветы, а среди цветов летали птицы, похожие на современных домашних канареек.

Примерно в десятом часу капитан сообщил, что под нами Некропан. Это удивило меня, ведь я дал распоряжение лететь с той скоростью, при которой мы должны были прибыть в эту страну значительно позже. Ре­шив выяснить причину увеличения скорости без соответствующих указа­ний, но не получив никаких разумных объяснений, я строго упрекнул капитана и дал команду сделать посадку так, чтобы днем мы могли пересечь Опустошенную Страну (так можно перевести посейдонское слово «Саттамунд»), которая сегодня зовется Сахарой. Некоторые из нас никог­да не видели этой огромной пустыни, и чтобы предоставить им такую воз­можность, мы условились провести ночь на скальном гребне, высота которого позволяла обезопасить себя от заражения малярией, так как мы находились в районе современной Либерии.

Сахара тогда не была такой засушливой, как сейчас. Воды, хотя и не так много, как в Посейдонии, здесь было все же достаточно, чтобы пи­тать тропические деревья засухоустойчивых пород, прикрывавшие наготу этого бывшего дна древнего моря. От него в Сахаре в то время еще ос­тавалось несколько крупных озер с прозрачной пресной водой, и имен­но вокруг них селились люди. Но позже та же самая катастрофа, что уничтожила мою любимую Атлантиду, наложила свой страшный отпеча­ток и на Некропан: его прекрасный зеленый покров исчез, воды ушли с поверхности, спрятавшись глубоко в недрах, так что теперь до них мож­но добраться, лишь пробурив артезианские скважины. Кстати, та же сила расколола скалы и в Южной Инкалии, и сегодня на этой засушливой зем­ле глазу открывается фантастический пейзаж, который мое перо не в со­стоянии описать. Там еще текут реки Рио-Гила, Колорадо, Колорадо-Чикита, но... Но сейчас я воздержусь от лишних слов, чтобы впоследствии и я, и ты, мой друг, читая описание, сделанное дру­гим, могли вместе насладиться его изысканным слогом.

В Посейдонии и Суэрне - везде, где простерла свой скипетр цивили­зация, существовал всеобщий закон, согласно которому люди с самого детства учились с радостью исполнять волю небес, требовавших, чтобы все, кто пребывал под несущими жизнь лучами солнца, сажали семена прекрасных цветов и деревьев, дарующих тень, красоту и удобство. Так надлежало делать в любом месте, где только было возможно, независимо оттого, заселено оно или находится в непроходимой глуши. Потому все путешественники обязательно брали с собой запасы семян, придавая это­му обычаю особый религиозный смысл. Мы разбрасывали их с палубы вэйлукса на закате по двум причинам: во-первых, принося дар Инкалу, величественный символ которого заходил на западе; во-вторых, чтобы ночная роса способствовала их прорастанию. Эта церемония проводилась в честь богини роста - Зании. Не удивительно, что на земле рядом с ди­кими растениями часто цвели розы.