Какое место занимает сознание в природе? Является ли сознание физическим? Можно ли объяснить сознание в физических терминах? Чтобы разобраться с этими вопросами, мы должны задать некие рамки для их рассмотрения; и в этой главе я задам их. Главным их элементом будет понятие супервентности. я раскрою это понятие и применю его для прояснения идеи редуктивного объяснения. Используя эту концепцию, я нарисую картину отношения, существующего между большинством высокоуровневых феноменов и физическими фактами, которая, похоже, будет охватывать собой всё, за исключением, возможно, сознательного опыта.
Супервентность
Широко распространено представление, что большинство фундаментальных фактов относительно нашего мира — это физические факты и что все остальные факты зависят от них. Если брать слово «зависят» в достаточно слабом смысле, это может быть чуть ли не тривиальной истиной; однако если брать его в сильном смысле, тезис становится спорным. В целом существует большое множество отношений зависимости между высокоуровневыми и низкоуровневыми фактами, и тот тип отношений зависимости, который имеет место в какой‑то одной области, к примеру в биологии, может отсутствовать в другой, к примеру в сфере сознательного опыта. Философское понятие супервентности создает унифицированные рамки, в которых могут обсуждаться эти отношения зависимости.
Понятие супервентности формализует интуитивную идею о том, что одно множество фактов может полностью определять другое множество фактов[18]. К примеру, физические факты о мире, по — видимому, определяют биологические факты в том плане, что, если зафиксировать все физические факты о мире, биологические факты уже не смогут меняться. (Фиксация всех физических фактов одновременно фиксирует, какие объекты являются живыми.) Из этого становится более или менее понятен смысл, в котором биологические свойства супервентны на физических. В общем, супервентность — это отношение между двумя множествами свойств: B-свойствами — интуитивно, высокоуровневыми свойствами и A-свойствами — более фундаментальными, низкоуровневыми свойствами.
В нашем контексте A — свойства обычно будут физическими свойствами, точнее, фундаментальными свойствами, которые были бы выявлены совершенной физической теорией. Среди них, возможно, окажется масса, заряд, положение в пространстве и времени; свойства, характеризующие распределение различных пространственно — временных полей, проявления различных сил, форму различных волн и т. п. Конкретные параметры этих свойств не имеют большого значения. Если физика претерпит радикальные изменения, не исключено, что соответствующий класс свойств будет сильно отличаться от упомянутого мной, но это не затронет аргументы, о которых пойдет речь. Я исключу из рассмотрения такие высокоуровневые свойства, как сочность, комковатость, жирафовость и т. п., хотя в известном смысле они и являются физическими. В дальнейшем рассуждения о физических свойствах будут неявным образом ограничены классом фундаментальных свойств, если иное не будет оговорено мной. Для большей ясности я иногда буду говорить о «микрофизических» или «низкоуровневых физических» свойствах.
A — факты и В — факты о мире — это факты, связанные с реализацией и распределением A — свойств и В — свойств[19]. Так что физические факты о мире охватывают все факты, связанные с реализацией физических свойств в пространственно — временном многообразии. Полезно также условиться, что физические факты о мире включают его базовые физические законы. Согласно некоторым концепциям, эти законы детерминированы совокупностью отдельных физических фактов, но это нельзя принимать за аксиому.
Основой для дефиниции супервентности является следующая формула:
В — свойства супервентны на A — свойствах, если невозможны две ситуации, тождественные в плане A — свойств, но различные в их В — свойствах.
К примеру, биологические свойства супервентны на физических свойствах, если любые две возможные физически тождественные ситуации биологически тождественны. (Здесь я использую слово «тождественные» в смысле неразличимости, а не нумерического тождества. В этом смысле два разных стола могут быть физически тождественными.) Более определенные понятия супервентности могут быть получены при конкретизации этой основной формулы. В зависимости от того, понимаем ли мы под «ситуациями», о которых идет речь, индивидов или целые миры, мы приходим к понятиям соответственно локальной и глобальной супервентности. И в зависимости от того, как мы конструируем понятие возможности, мы получаем понятия логической супервентности, естественной супервентности, а возможно, и другие. Сейчас я разъясню эти дистинкции.
В — свойства локально супервентны на А — свойствах, если A — свойства индивида детерминируют В — свойства этого индивида, то есть если два любых возможных индивида, реализующих те же самые A — свойства, реализуют и те же самые В — свойства. К примеру, форма локально супервентна на физических свойствах: любые два объекта с одинаковыми физическими свойствами с необходимостью имеют одну и ту же форму. А вот ценность не является локально супервентной на физических свойствах: точная физическая копия «Моны Лизы» не столь ценна, как оригинал «Моны Лизы». В целом локальная супервентность свойства на физическом отсутствует, если это свойство является зависимым от контекста, то есть если обладание объектом этим свойством зависит не только от физического устройства данного объекта, но также от его окружения и истории. Оригинал «Моны Лизы» более ценен, чем его копия, из‑за различия их исторического контекста: оригинал этой картины был создан Леонардо, а копия — кем‑то другим[20].
Глобально же В — свойства оказываются супервентными на А — свойствах в том случае, когда A — факты о мире в целом детерминируют В — факты, то есть если не существует двух возможных миров, тождественных относительно их A — свойств, но различных в плане их В — свойств[21]. Мир здесь понимается как весь универсум в целом; различные возможные миры соответствуют тому, каким мог бы оказаться универсум.
Локальная супервентность влечет глобальную супервентность, но не наоборот. К примеру, вполне вероятно, что биологические свойства глобально супервентны на физических свойствах в том смысле, что любой мир, физически тождественный нашему, был бы также и биологически тождествен ему. (Здесь надо сделать небольшую оговорку, о которой я вскоре скажу.) Но они, по — видимому, не являются локально супервентными. Два физически тождественных организма, судя по всему, могут отличаться по некоторым биологическим характеристикам. К примеру, один из них может быть более приспособленным, чем другой, вследствие различий в окружающей их среде. Можно даже вообразить себе ситуацию, при которой физически тождественные организмы оказывались бы представителями разных видов — при наличии у них разной эволюционной истории.
Различие между глобальной и локальной супервентностью не слишком принципиально, когда мы говорим о сознательном опыте, так как вполне вероятно, что в той мере, в какой сознание вообще супервентно на физическом, оно является локально супервентным на нем. Если два существа физически тождественны, то различия в их окружении и истории не помешают им иметь тождественный опыт. Разумеется, контекст может косвенно влиять на опыт, но только через воздействие на внутреннюю структуру, как это имеет место в случае восприятия. Такие феномены, как галлюцинации и иллюзии, иллюстрируют тот факт, что прямую ответственность за опыт несет внутренняя структура, а не контекст.
Более важно для нас различие между логической (или концептуальной) и естественной (номической или эмпирической) супервентностью.
В — свойства логически супервентны на А — свойствах, если не существует двух логически возможных ситуаций, тождественных относительно их A — свойств, которые были бы различны относительно их В — свойств. Далее в этой главе я еще поговорю о логической возможности. Пока же можно в общем помыслить ее как возможность в самом широком смысле, приблизительно соответствующей представимости, не ограниченной законами нашего мира. Полезно мыслить логически возможный мир как мир, который был бы в силах при желании создать Бог (гипотетически!)[22]. Бог не мог бы создать мир с [женатыми холостяками], но он мог бы создать мир с летающими телефонами. При определении логической возможности истинности какого‑то утверждения ограничения имеют по большей части концептуальный характер. Понятие [женатого холостяка] содержит противоречие, и поэтому [женатые холостяки] логически невозможны; а вот понятие летающего телефона концептуально когерентно, пусть и несколько необычно, и поэтому летающие телефоны являются логически возможными.
Следует подчеркнуть, что логическая супервентность не определяется в терминах выводимости в рамках какой‑либо системы формальной логики. Скорее, логическая супервентность определяется в терминах логически возможных миров (и индивидов), где понятие логически возможного мира оказывается независимым от этих формальных соображений. Подобная возможность нередко именуется в философской литературе «широкой логической» возможностью в противоположность «узкой логической» возможности, которая определяется формальными системами[23].
На глобальном уровне биологические свойства логически супервентны на физических свойствах. Даже Бог не мог бы создать мир, физически идентичный, но биологически отличный от нашего. Тут просто нет логического места для независимого изменения биологических фактов. Фиксируя все физические факты о мире — включая факты о распределении всех частиц в пространстве и времени — мы в результате также фиксируем макроскопическую форму всех объектов в мире, то, как они перемещаются и функционируют, и то, как они физически взаимодействуют друг с другом. Если в этом мире есть живой кенгуру, то в любом мире, физически тождественном с данным миром, будет существовать физически идентичный кенгуру, и этот кенгуру автоматически будет живым кенгуру.
Можно вообразить, что некое гипотетическое высшее существо — к примеру, демон Лапласа, знающий расположение всех частиц в универсуме, — смог бы непосредственно «вычитать» все биологические факты из данного ему набора всех микрофизических фактов. Микрофизических фактов будет достаточно, чтобы подобное существо построило модель микроскопической структуры и динамики мира в пространстве и времени, из которой оно может непосредственно вывести макроскопическую структуру и динамику. При наличии всей этой информации у него будет все необходимое для определения того, какая из систем является живой, какая из систем относится к тому же самому виду и т. п. Если оно обладает биологическими понятиями и имеет полную спецификацию микрофизических фактов, ему не потребуется никакой дополнительной информации.
В общем, если В — свойства логически супервентны на А — свойствах, то мы можем сказать, что A — факты влекут В — факты, где один факт влечет другой, если логически невозможным является наличие одного факта без другого. В таких случаях демон Лапласа мог бы вычитывать В — факты из спецификации A — фактов, при условии наличия у него В — понятий. (Далее в этой главе я гораздо подробнее остановлюсь на связи между этими различными способами понимания логической супервентности; данное обсуждение имеет по большей части иллюстративный характер.) В известном смысле можно сказать, что при логической супервентности всё , что нужно для наличия В — фактов, — это наличие таких же А — фактов.
Супервентность может иметь место, однако, и без логической супервентности. Более слабая разновидность супервентности обнаруживается при систематической и совершенной корреляции двух множеств свойств в природе. К примеру, давление, оказываемое одним молем газа, систематическим образом зависит от его температуры и объема в соответствии с законом
pV = КТ ,
где К — константа. (В иллюстративных целях я допускаю, что все газы являются идеальными газами.) В актуальном мире данная температура и объем моля газа определяют его давление: эмпирически невозможна ситуация, при которой два различных моля газа имели бы одинаковую температуру и объем, но оказывали разное давление. Из этого следует, что давление моля газа в известном смысле супервентно на его температуре и объеме. (В этом примере класс A — свойств берется мной как нечто гораздо более узкое, чем класс физических свойств, по причинам, которые вскоре прояснятся.) Но эта супервентность не столь сильна, как логическая супервентность. Логически возможна ситуация, при которой моль газа, имеющий определенную температуру и объем, оказывал бы другое давление; вообразим, к примеру, мир с большей или меньшей константой К. Эта корреляция является, скорее, неким естественным фактом.
Это пример естественной супервентности одного свойства на других. Здесь давление естественно супервентно на температуре, объеме и свойстве быть молем газа. В общем, В — свойства оказываются естественно супервентными на A — свойствах, если в любых естественно возможных ситуациях при одинаковых A — свойствах имеются одинаковые В — свойства.
Естественно возможная ситуация — это ситуация, которая может реально возникать в природе без нарушения каких‑либо законов природы. Это гораздо более сильный ограничитель, чем простая логическая возможность. Сценарий с различными константами газа, к примеру, логически возможен, но он не мог бы быть реализован в реальном мире, и поэтому он не является естественно возможным. Если говорить о естественно возможных ситуациях, то любые два моля газа с одинаковой температурой и одного и того же объема будут оказывать одинаковое давление.
Интуитивно, естественная возможность соответствует тому, что мы считаем реальной эмпирической возможностью: естественно возможная ситуация — это ситуация, которая при надлежащих условиях могла бы возникнуть в реальном мире. К ним относятся не только актуальные ситуации, но и контрфактические ситуации, которые могли бы возникнуть в истории мира при наличии других граничных условий или которые могли бы возникнуть в будущем при определенном стечении обстоятельств. Скажем, небоскреб высотой в милю почти наверняка естественно возможен, даже если в реальном мире он еще и не был построен. Естественно возможно (хотя и крайне маловероятно) даже, что обезьяна наберет текст «Гамлета». Естественно возможную ситуацию можно также представлять как ситуацию, которая соответствует природным законам нашего мира[24]. Поэтому естественную возможность иногда называют номинеской , или помологической , возможностью[25] от греческого слова nomos — «закон».
Имеется громадное множество логически возможных ситуаций, которые не являются естественно возможными. К этому классу относится любая ситуация, в которой происходит нарушение природных законов нашего мира. Пример: универсум без гравитации или с другими значениями фундаментальных констант. В научной фантастике можно найти немало примеров подобных ситуаций, связанных с антигравитационными устройствами, вечными двигателями и т. п. Их легко вообразить, но можно быть почти уверенным, что их не могло бы существовать в нашем мире.
Если говорить об обратном отношении, то следует отметить, что любая естественно возможная ситуация будет логически возможной. Класс естественных возможностей является, таким образом, подклассом логических возможностей. Это различение можно проиллюстрировать следующим образом: как кубическая миля золота, так и кубическая миля урана-235 кажутся логически возможными, но, насколько нам известно, только первая является естественно возможной — (стабильная) кубическая миля урана-235 не могла бы существовать в нашем мире.
Естественная супервентность имеет место, когда во всех естественно возможных ситуациях ситуации с одинаковым распределением A — свойств имеют одинаковое распределение В — свойств, то есть когда A — факты о ситуации естественным образом вынуждают В — факты. Это происходит, если одинаковые кластеры A — свойств в нашем мире всегда сопровождаются одинаковыми В — свойствами и если эта корреляция является не случайной, а закономерной , то есть если реализация A — свойств будет всегда порождать В — свойства, когда бы и где бы это ни происходило. (Говоря философским языком, зависимость должна поддерживать контрфактуалы.) Это сопутствование не обязано иметься в любой логически возможной ситуации, но оно должно быть в любой естественно возможной ситуации.
Ясно, что логическая супервентность влечет за собой естественную супервентность. Если любые две логически возможные ситуации с одинаковыми A — свойствами имеют одинаковые В — свойства, то это будет верным и для любых двух естественно возможных ситуаций. Обратное же, однако, не проходит, как показывает закон состояния газа. Температура и объем моля газа определяют давление в естественно возможных, но не в логически возможных ситуациях, так что давление естественно, но не логически зависит от температуры и объема. Когда мы будем сталкиваться с естественной супервентностью без логической супервентности, я буду говорить, что мы имеем дело с сугубо естественной супервентностью.
По причинам, которые еще прояснятся, примеры естественной супервентности на множестве физических свойств, которые не были бы одновременно примерами логической супервентности, найти непросто, но хорошей иллюстрацией может быть само сознание. Кажется очень вероятным, что сознание естественным образом, локально или глобально, супервентно на физических свойствах, если в естественном мире два любых физически идентичных существа будут иметь квалитативно тождественный опыт. Но далеко не очевидно, что сознание логически супервентно на физических свойствах. И по крайней мере, многие считают логически возможным, что существо, физически тождественное сознательному существу, могло бы быть вовсе лишено сознательного опыта, или что оно могло бы иметь иной сознательный опыт. (Некоторые оспаривают это, но пока я говорю об этом только для иллюстрации.) Если это так, то сознательный опыт естественно, но не логически, супервентен на физическом. Необходимая связь между физической структурой и опытом обеспечивается только законами природы, а не логической или концептуальной силой.
Различение логической и естественной супервентности очень важно дня наших целей[26]. Мы можем интуитивно схватить его следующим образом. Если В — свойства логически супервентны на A — свойствах, то при (гипотетическом) создании Богом мира с определенными А — фактами В — факты оказываются бесплатным и автоматическим следствием этого. Если же В — свойства всего лишь естественно супервентны на A — свойствах, то после завершения дел с A — фактами Бог должен еще поработать над В — фактами: он должен обеспечить существование закона, соотносящего A — факты и В — факты. (Я заимствую этот образ у Крипке (Kripke 1972).) При наличии этого закона соответствующие A — факты будут автоматически порождать В — факты; но в принципе они могли бы и не делать этого.
Иногда говорят также о метафизической супервентности, основанной ни на логической, ни на естественной необходимости, а на «необходимости tout court», или «метафизической необходимости», как ее иногда называют (отталкиваясь от обсуждения Крипке (Kripke 1972) апостериорной необходимости). Позже я попытаюсь показать, что метафизически возможные миры — не что иное, как логически возможные миры (и что метафизическая возможность тех или иных утверждений — это логическая возможность с апостериорным семантическим оттенком), но пока мы вполне можем допустить понятие метафизической супервентности, определяемое по аналогии с вышеуказанными понятиями логической и естественной супервентности. Иногда заходит речь и о понятии «слабой» супервентности, но оно представляется слишком слабым для того, чтобы выражать какое бы то ни было интересное отношение между свойствами[27].
Различение логической и естественной супервентности пересекается с различением глобальной и локальной супервентности. Мы вправе говорить как о глобальной логической супервентности, так и о локальной логической супервентности, хотя меня чаще будет интересовать первая. Когда я говорю о логической супервентности без дополнительных уточнений, я имею в виду глобальную логическую супервентность. Допустимы и рассуждения о глобальной естественной супервентности и локальной естественной супервентности, хотя отношения естественной супервентности, с которыми мы имеем дело, как правило, локальны или хотя бы локализуемы по той простой причине, что свидетельства, касающиеся отношения естественной супервентности, обычно сводятся к локальным регулярностям, имеющим место между теми или иными кластерами свойств[28].
Нам надо рассмотреть одну техническую проблему, связанную с понятием логической супервентности. Эта проблема возникает в силу логической возможности мира, физически идентичного нашему, но имеющего в своем составе добавочный нефизический материал, отсутствующий в нашем мире: к примеру, ангелов, эктоплазму или привидения. Можно представить мир в точности как наш, за исключением того, что в нем есть еще и ангелы, порхающие в нефизической сфере из эктоплазмы. Если бы эти ангелы размножались и эволюционировали, то они могли бы обладать собственными биологическими свойствами. У них вполне могли бы иметься разного рода убеждения и развитые социальные структуры.
Проблема, которую ставят эти примеры, очевидна. Мир с ангелами физически идентичен нашему, но биологически отличен от него. Если мир с ангелами логически возможен, то, в соответствии с нашей дефиницией, биологические свойства не являются супервентными на физических свойствах. Но мы, несомненно, хотим сказать, что биологические свойства супервентны на физических свойствах, если и не в мире с ангелами, то по крайней мере в этом мире (допуская, что в актуальном мире нет ангелов!). Интуитивно кажется нежелательным то, что одна лишь логическая возможность мира с ангелами будет препятствовать детерминации биологических свойств физическими свойствами нашего собственного мира.
Подобная проблема подтолкнула некоторых авторов (напр., Hauge- land 1982, Petrie 1987) к предположению, что логическая возможность и необходимость слишком сильны для обслуживания соответствующих им возможности и необходимости, имеющихся в отношениях супервентности, и что вместо них надо использовать их более слабые разновидности, такие как естественная возможность и естественная необходимость. Но это обесценило бы очень полезное различение логической и естественной супервентности, о котором шла речь выше, и привело бы к игнорированию того факта, что в определенном и вполне реальном смысле биологические факты, касающиеся нашего мира, логически определяются физическими фактами. Другие авторы (напр., Teller 1989) решались сказать, что, несмотря на видимость противоположного, миры с добавочным нефизическим материалом не являются логически или метафизически возможными — но это приводит к тому, что логическая и метафизическая возможность начинает казаться чем‑то весьма и весьма произвольным. К счастью, в подобных шагах нет необходимости. Вполне реально сохранить полезное понятие логической супервентности, совместимое с возможностью подобных миров, — при надлежащем уточнении соответствующей дефиниции [29].
Ключ к решению в том, чтобы трактовать супервентность как утверждение о нашем мире (или, в более общем плане, о некоторых мирах). Это отдает должное интуиции, согласно которой биологические факты логически детерминируются физическими фактами в нашем мире, несмотря на существование необычных миров, где этого не происходит. В соответствии с уточненной дефиницией, В — свойства оказываются логически супервентными на A — свойствах, если В — свойства в нашем мире логически детерминируются A — свойствами в следующем смысле: в любом возможном мире с теми же A — фактами будут иметься и те же В — факты [30]. Наличие возможных миров с добавочными В — фактами, таким образом, не будет свидетельствовать против логической супервентности в нашем мире, если по крайней мере В — факты, истинные в нашем мире, будут истинными и во всех физически идентичных мирах. Так, в общем, и будет (за исключением тех случаев, которые будут обсуждаться ниже). Если в нашем мире какой‑то коала жует эвкалиптовые листья, то в любом физически идентичном мире будет существовать идентичный коала, жующий эвкалиптовые листья, вне зависимости от того, будут ли там над ним виться ангелы или нет.
Тут есть небольшое затруднение. Биологические факты определенного рода, касающиеся нашего мира, не являются фактами в мире с ангелами: к примеру, факт того, что в нашем мире нет живой эктоплазмы, или тот факт, что все живые организмы основаны на ДНК. Не исключено даже, что мир с ангелами мог бы быть устроен так, что его эктоплазма была бы казуально зависима от физических процессов, и совокупление вомбатов на физическом уровне иногда приводило бы к рождению эктоплазмических малышей — вомбатов в нефизической реальности. В таком случае в нашем мире мог бы существовать бездетный (в определенном смысле) вомбат, а его двойник в физически идентичном мире с ангелами не был бы бездетным. Из этого следует, что свойство бездетности, в соответствии с нашей дефиницией, не является супервентным, равно как и свойства мирового масштаба, такие как отсутствие живой эктоплазмы. Не все факты относительно нашего мира вытекают из одних лишь физических фактов.
Чтобы разобраться с этой проблемой, отметим, что все эти факты заключают в себе негативные экзистенциальные положения и поэтому зависят не только от того, что происходит в нашем мире, но и от того, что в нем не происходит. Мы не можем ожидать, что эти факты будут определяться какими‑либо локализованными фактами, поскольку они зависят не только от локальных событий в мире, но и от ограничений этого мира. Тезисы о супервентности должны применяться только к позитивным фактам и свойствам, таким, которые не могут быть подвергнуты отрицанию вследствие простого расширения мира. Мы можем определить позитивный факт в W как такой факт, который имеется в любом мире, содержащем W в качестве своей собственной части [31]; позитивное же свойство есть такое свойство, которое, будучи реализованным в мире W , реализуется соответствующим индивидом также и во всех мирах, содержащих W в качестве их собственной части [32]. Большинство обыденных фактов и свойств позитивны — такие, к примеру, как свойство быть кенгуру, быть высотой в шесть футов или иметь ребенка. Негативные факты и свойства всегда так или иначе будут содержать негативные экзистенциальные положения. Они включают эксплицитно негативные экзистенциальные факты, такие как несуществование эктоплазмы, всеобще квантифицированные факты, такие как факт, что все живые существа созданы из ДНК, негативные реляционные свойства, такие как бездетность, и суперлативы вроде свойства быть самым плодовитым из всех существующих организмов.
Отношения супервентности, которыми мы будем заниматься, должны мыслиться ограниченными позитивными фактами и свойствами. Тезис, что биологические свойства супервентны на физических свойствах, относится только к позитивным биологическим свойствам. Поскольку все интересующие нас свойства позитивны — к примеру, локальные физические и феноменальные свойства, — это не столь уж сильное ограничение.
Таким образом, дефиниция глобальной логической супервентности В — свойств на A — свойствах сводится к следующему: в любом логически возможном мире W , A — неотличимом от нашего мира, В — факты о нашем мире имеются и в W. Нам необязательно делать оговорку по поводу позитивности, но обычно будет подразумеваться, что релевантными В — фактами и свойствами являются лишь позитивные факты и свойства. Аналогичным образом, В — свойства локально и логически супервентны на A — свойствах, если для каждого актуального индивида х и для каждого логически возможного индивида у верно, что если у A — неотличим от я, то В — свойства, реализованные посредством я, реализованы посредством у. Более кратко и общо: В — свойства логически супервентны на A — свойствах, если В — факты, касающиеся актуальных ситуаций, вытекают из A — фактов, где под ситуациями имеются в виду миры и индивиды соответственно в глобальных и локальных случаях. Эта дефиниция схватывает идею о том, что тезисы о супервентности, как правило, являются тезисами о нашем мире, сохраняя ключевую роль за логической необходимостью[33].
Логическая и естественная супервентность имеют весьма различные последствия для онтологии, то есть в вопросе о том, что именно существует в мире. Если В — свойства логически супервентны на А — свойствах, то в определенном смысле при данности A — фактов В — факты достаются даром. Если Бог (гипотетически) обеспечил все физические факты нашего мира, то биологические факты автоматически следуют за ними. В — факты просто по — новому описывают то, что уже было описано A — фактами. Они могут быть другими фактами (факт о слонах — не микрофизический факт), но они не являются фактами, дополнительными к тем, что имеются до них.
В случае сугубо естественной супервентности онтология оказывается не столь прямолинейной. Контингентные законосообразные связи связывают различные черты мира. В общем, если В — свойства лишь естественно супервентны на A — свойствах в нашем мире, то мог бы существовать мир, в котором наши A — факты не сопровождались В — фактами. Как мы видели раньше, после того как Бог зафиксировал все A — факты, он должен был бы поработать еще, чтобы зафиксировать В — факты. В — факты дополнительны к A — фактам, и их наличие означает появление в мире чего‑то нового.
Помня об этом, мы можем дать точную дефиницию широко распространенного учения материализма (или физикализма ), согласно утверждениям которого, как обычно считается, все в мире имеет физический характер, или в нем нет ничего сверх физического, или физические факты в известном смысле исчерпывают все факты относительно этого мира. На нашем языке, материализм верен, если все позитивные факты об этом мире глобально логически супервентны на физических фактах. Это отдает должное интуитивной идее о том, что если материализм верен, то фиксация Богом всех физических фактов об этом мире фиксирует все факты о нем.
(Или хотя бы фиксирует все позитивные факты. Ограничение позитивными фактами требуется для гарантии того, чтобы миры с добавочными эктоплазмическими фактами не препятствовали материализму в нашем мире. Негативные экзистенциальные факты, такие как «ангелов не существует», не являются строго логически супервентными на физическом, но их несупервентность вполне совместима с материализмом. В известном смысле для фиксации негативных фактов Бог должен не только зафиксировать физические факты, но также провозгласить: «И это все». При желании мы могли бы добавить второпорядковый факт «и это все» к супервентностной основе в дефиниции материализма; в этом случае можно было бы избавиться от ограничителя, указующего на позитивные факты.)
Согласно этой дефиниции, материализм верен, если все позитивные факты, касающиеся нашего мира, выводимы из физических фактов[34]. Иными словами, материализм верен, если в любом логически возможном мире W , физически неотличимом от нашего мира, все позитивные факты, имеющиеся в нашем мире, имеются также и в W. Это, в свою очередь, эквивалентно тезису, что любой мир, физически неотличимый от нашего, содержит копию нашего мира в качестве своей (собственной или несобственной) части, — эта дефиниция интуитивно кажется верной[35]. (Сказанное соответствует дефиниции физикализма, данной Джексоном (Jackson 1994), критерий которого состоит в том, чтобы всякая минимальная физическая копия нашего мира являлась копией simpliciter нашего мира[36].)
В главе 4 я обсужу эти вопросы гораздо более подробно, и там мы получим новое подкрепление этой дефиниции материализма. Кто‑то мог бы возразить против использования идеи логической возможности, а не возможности tout court , или «метафизической возможности». Эти люди могут заменить в данной выше дефиниции логическую возможность на метафизическую возможность. Позже я покажу, что это одно и то же.
Редуктивное объяснение
Выдающийся прогресс науки на протяжении последних нескольких столетий дал нам серьезное основание считать, что в мире имеется лишь очень немного глубоких тайн. Кажется, что практически любой естественный феномен, возвышающийся над уровнем физики микромира, в принципе можно объяснить редуктивным способом , то есть объяснить его исключительно в терминах более простых сущностей. В этих случаях, при наличии надлежащей характеристики низкоуровневых процессов, мы получаем объяснение и соответствующего высокоуровневого феномена.
Хорошей иллюстрацией этого являются биологические феномены. Размножение можно объяснить через описание генетических и клеточных механизмов, позволяющих организмам порождать другие организмы. Адаптацию можно объяснить через описание механизмов, приводящих к надлежащим изменениям внешней функции в ответ на стимулы, идущие из окружающей среды. Сама жизнь объясняется объяснением различных механизмов, вызывающих размножение, адаптацию и т. п. Как только наши низкоуровневые истории становятся в достаточной степени детализированными, ощущение глубокой тайны исчезает: феномены, которые должны были быть объяснены, получают свое объяснение.
Сказанное применимо к большинству естественных феноменов. В физике мы объясняем тепло, рассуждая об энергии и возбуждении молекул. В астрономии мы объясняем фазы луны, детализируя процессы орбитального движения и отражения света. В геофизике землетрясения объясняются описанием взаимодействия подземных масс. В когнитивной науке для объяснения такого феномена, как обучение, нам, в первом приближении, надо лишь объяснить различные функциональные механизмы — механизмы, порождающие надлежащие изменения в поведении в ответ на стимулы из окружающей среды (если отвлечься от проблем, связанных с переживанием процесса обучения). Многие детали подобных объяснений в настоящее время ускользают от нас и, скорее всего, окажутся весьма запутанными, но мы знаем, что при достаточной проработке низкоуровневых концепций мы в итоге поймем, что происходит и на высоком уровне.
Пока я не буду давать точного определения понятия редуктивного объяснения; его характеристики останутся данными на уровне примеров. Однако я могу сделать ряд пояснений относительно того, чем не является редуктивное объяснение. Редуктивное объяснение феномена не обязано требовать редукции данного феномена, по крайней мере в некоторых смыслах этого неоднозначного термина. В известном смысле феномены, которые могут быть реализованы на многих различных физических носителях, к примеру обучение, могли бы и не быть редуцируемыми в том плане, что мы не можем отождествить обучение с каким‑либо конкретным низкоуровневым феноменом. Но эта множественная реализуемость не препятствует редуктивному объяснению любых примеров обучения в терминах низкоуровневых феноменов[37]. Нельзя также смешивать редуктивное объяснение феномена с редуцированием высокоуровневой теории. Редуктивное объяснение феномена иногда будет сопровождаться редуцированием существовавшей до этого высокоуровневой теории, однако в других случаях оно будет показывать ошибочность подобных теорий. А зачастую в таких случаях мы вообще не нашли бы высокоуровневых теорий.
Редуктивное объяснение не исчерпывает и не завершает всякое объяснение. Имеется множество других видов объяснения, и некоторые из них могут лучше высвечивать феномен, чем редуктивное объяснение. Бывают, к примеру, исторические объяснения, объясняющие генезис таких феноменов, как жизнь, — редуктивное объяснение дает лишь синхронистский отчет о функционировании живых систем. Существуют также разнообразные высокоуровневые объяснения вроде объяснения различных аспектов поведения в терминах убеждений и желаний. Хотя в принципе можно было бы редуктивно объяснить это поведение, высокоуровневые объяснения нередко оказываются более полными и ясными. Не надо думать, что редуктивные объяснения должны вытеснить эти другие виды объяснений. У каждого из них есть свое собственное место.
Что позволяет редуктивно объяснить такие разные феномены, как размножение, обучение и тепло? Во всех этих случаях ключевое значение имеет природа понятий, требующихся для характеристики этих феноменов. Если бы кто‑то стал возражать против клеточного объяснения размножения, сказав: «Это объясняет, каким образом процессы в клетках могут приводить к порождению сложного физического объекта, сходного с изначальным объектом, но не объясняет размножение », мы были бы возмущены: ведь именно это и означает «размножение». В общем, редуктивное объяснение феномена сопровождается схематичным анализом данного феномена, имплицитным или эксплицитным. Понятие размножения может быть схематично проанализировано в терминах способности организма определенным образом порождать другой организм. Из этого следует, что, объяснив процессы, благодаря которым один организм порождает другой, мы объясняем этот случай размножения.
Этот момент может показаться тривиальным, но возможность подобного анализа фундирует возможность редуктивного объяснения в целом. Без такого анализа мы не смогли бы построить объяснительный мост от низкоуровневых физических фактов к интересующему нас феномену. При наличии же упомянутого анализа нам остается лишь показать, каким образом определенные низкоуровневые физические механизмы соответствуют этому анализу, — и в итоге мы получаем то или иное объяснение.
В случае самых интересных феноменов, требующих объяснения, включая такие феномены, как размножение и обучение, соответствующие понятия обычно допускают функциональный анализ. Ядро подобных понятий может быть охарактеризовано в терминах осуществления определенной функции или функций (при этом «функция» понимается скорее каузально, чем телеологически) или же в терминах способности осуществлять эти функции. Из этого следует, что, объяснив, как именно осуществляются эти функции, мы объясняем интересующий нас феномен. Объяснив, каким образом организм осуществляет функцию порождения другого организма, мы объясняем размножение, поскольку размножение и означает осуществление этой функции. Это же верно и для объяснения обучения. Обучение организма в общем сводится к надлежащей адаптации его поведенческих способностей в ответ на стимулы из окружающей среды. Если мы объясним, каким образом организм способен осуществлять соответствующие функции, мы объясним обучение.
(В худшем случае нам не удастся объяснить феноменальные аспекты обучения, которые я здесь не рассматриваю по очевидным причинам. Если понятие обучения содержит феноменальный элемент, то он может остаться необъясненным; но здесь я фокусируюсь на психологических аспектах обучения, составляющих, по всей видимости, ядро этого понятия.)
В принципе, объяснение осуществления этих функций идет достаточно прямым путем. Если результаты осуществления подобных функций сами могут быть охарактеризованы физически, и если все физические события имеют физические причины, то должно существовать физическое объяснение осуществления любой функции такого рода. Нужно лишь показать, каким образом определенные состояния отвечают за продуцирование надлежащих итоговых состояний через некий каузальный процесс в соответствии с законами природы. Детали таких физических объяснений могут быть, конечно, нетривиальными. И именно детали составляют львиную долю любого редуктивного объяснения, тогда как аналитический компонент зачастую тривиален. Но при наличии релевантных деталей описание низкоуровневой физической каузальности объяснит осуществление соответствующих функций, а значит, и интересующий нас феномен.
Даже физические понятия, такие как тепло, допускают функциональное конструирование: тепло в общем — это нечто расширяющее металлы, порождаемое огнем, вызывающее определенного рода ощущение и т. п. Объяснив, каким образом реализуются эти каузальные отношения, мы объясним тепло. Тепло есть каузально — ролевое понятие , характеризуемое в терминах того, чем оно обычно порождается и что оно порождает при надлежащих условиях. Узнав в результате эмпирических изысканий, как исполняется эта каузальная роль, мы объясняем этот феномен.
Здесь имеются некоторые технические проблемы, но они несущественны. Крипке (Kripke 1980) указал на различие, имеющееся между термином, таким как тепло, и связанным с ним описанием каузальной роли: если принять, что тепло реализуется движением молекул, то это движение молекул могло бы считаться теплом в контрфактическом мире независимо от того, играли ли они бы там соответствующую каузальную роль. Тем не менее объяснение тепла по — прежнему подразумевает объяснение осуществления каузальной роли, а не объяснение движения молекул. Чтобы убедиться в этом, заметим, что идентичность тепла с движением молекул известна апостериори: мы узнаем об этом в результате объяснения тепла. Понятие тепла, имевшееся у нас априори — до объяснения этого феномена, — было приблизительно таким: «нечто, играющее данную каузальную роль в нашем действительном мире». Обнаружив, как именно играется эта роль, мы объясняем этот феномен. В качестве бонуса мы обретаем знание о том, что такое тепло. Оно есть движение молекул, поскольку движение молекул играет соответствующую каузальную роль в актуальном мире.
Второй небольшой проблемой является то, что многие каузальноролевые понятия несколько неоднозначны в плане того, идет ли речь о состоянии, играющем определенную каузальную роль, или о реальном исполнении этой роли. «Тепло» может трактоваться либо в качестве обозначения молекул, выполняющих каузальную работу, либо в качестве обозначения самого каузального процесса (нагревания). Сходным образом «восприятие» может отсылать либо к перцептивному акту, либо к внутреннему состоянию, возникающему в его результате. Впрочем, эта двусмысленность не имеет каких‑либо важных последствий. Объяснение исполнения каузальной роли объяснит тепло или восприятие в обоих смыслах.
Третья проблема связана с тем, что многие каузально — ролевые понятия частично характеризуются в терминах их воздействия на опыт. К примеру, тепло естественно конструируется как причина ощущений тепла. Значит ли это, что, прежде чем мы сможем объяснить тепло, мы должны объяснить ощущения тепла? Разумеется, у нас нет хорошего объяснения ощущений тепла (как и опыта вообще), так что на практике оказывается, что эта часть данного феномена оставляется без объяснения. Если мы можем объяснить, как происходит движение молекул при определенных условиях, как оно приводит к расширению металлов и определенным образом воздействует на нашу кожу, то вполне достаточно будет ограничиться наблюдением, что это движение скоррелировано с ощущениями тепла. Из этой корреляции мы заключаем, что здесь почти наверняка имеется каузальная связь. Конечно, ни одно объяснение тепла не будет полным до тех пор, пока мы не покажем, каким образом реализуется эта каузальная связь, но и неполного объяснения будет вполне достаточно для большинства целей. Несколько парадоксально, что мы можем объяснить почти всё в том или ином феномене , за исключением деталей его влияния на нашу феноменологию, но на практике это не порождает проблем. Не стоило бы останавливать развитие остальной науки до появления у нас теории сознания.
Парадигма редуктивного объяснения через функциональный анализ прекрасно работает в большинстве областей когнитивной науки, по крайней мере в принципе. Как мы видели в предыдущей главе, большинство нефеноменальных ментальных понятий может быть подвергнуто функциональному анализу. Психологические состояния могут быть охарактеризованы в терминах играемых ими каузальных ролей. Для объяснения этих состояний мы объясняем, как реализуется соответствующая каузальность.
В принципе, это можно делать на уровне фундирующей их нейрофизиологии. Объяснив, каким образом определенные нейрофизиологические состояния отвечают за осуществление интересующих нас функций, мы дадим объяснение того или иного психологического состояния. Мы, однако, не обязаны всякий раз опускаться на нейрофизиологический уровень. Зачастую мы можем объяснить какой‑то аспект ментального, указав надлежащую когнитивную модель , то есть указав детали абстрактной каузальной организации системы, механизмов которой достаточно для осуществления соответствующих функций, но не специфицируя физико — химический субстрат, в котором реализована эта каузальная организация. Подобным способом мы даем принципиально возможное объяснение данного аспекта психологии, показывая, каким образом некие каузальные механизмы могли бы быть основой соответствующих ментальных процессов. Если нас интересует объяснение ментальных состояний реального организма или типа организмов (к примеру, человеческого обучения, в отличие от возможности обучения вообще), то подобное объяснение должно дополняться демонстрацией того, что каузальная организация этой модели отражает каузальную организацию организма, о котором идет речь.
Для объяснения возможности обучения мы можем указать модель, механизмы которой ведут к надлежащим изменениям в поведенческой способности в ответ на разного рода стимулы, идущие из окружающей среды, — к примеру, коннекционистскую модель обучения. Для объяснения человеческого обучения мы должны также продемонстрировать, что подобная модель отражает каузальную организацию, ответственную за осуществление данных функций у людей. Этот второй шаг, как правило, оказывается непростым: мы не можем напрямую указать на это соответствие из‑за пробелов в наших нейрофизиологических знаниях и поэтому мы обычно ищем косвенные свидетельства вроде качественных сходств схем наших реакций, временных параметров и т. п. Это одна из причин того, что когнитивная наука пока еще недостаточно развита. Но опять‑таки из функциональной природы психологических понятий можно напрямую заключить к принципиальной возможности подобного объяснения.
К сожалению, функциональное объяснение, так хорошо работающее с психологическими состояниями, похоже, не работает при объяснении феноменальных состояний. Причина этого очевидна. При любом функциональном объяснении человеческого познания возникает новый вопрос : почему подобное функционирование сопровождается сознанием? В случае психологических состояний таких новых вопросов не возникает. Если бы кто‑то спросил о функциональной модели обучения: «Почему функционирование такого рода сопровождается обучением?», то правильный ответ имел бы семантический характер: «Потому что под обучением имеется в виду исключительно функционирование такого рода». Но для понятия сознания не существует подобного анализа. В отличие от психологических состояний, феноменальные состояния не определяются исполняемыми ими каузальными ролями. Из этого следует, что объяснения исполнения какой‑то каузальной роли недостаточно для объяснения сознания. После объяснения осуществления некоей функции остается, по сути, необъясненным тот факт, что оно сопровождается сознанием (если это так).
Этот момент можно выразить следующим образом. Если мы располагаем надлежащим функциональным объяснением обучения, то попросту логически невозможной является ситуация, при которой нечто могло бы быть примером реализации этой объяснительной модели, но не обучаться (во всяком случае в той мере, в какой обучение не требует сознания). Однако, как бы мы функционально ни объясняли познание, кажется логически возможным, что наша объяснительная модель могла бы быть реализована и без какого бы то ни было сопровождающего ее сознания. Это может быть невозможным по естественным причинам — сознание может фактически возникать из этой функциональной организации в актуальном мире, — но важно, что такое представление является логически когерентным.
Если это и в самом деле логически возможно, то любое функциональное и, более того, физическое толкование ментальных феноменов окажется, по сути, незавершенным. Говоря словами Левина (Levine 1983), между подобными толкованиями и сознанием существует провал в объяснении. Даже если на практике соответствующая функциональная организация всегда порождает сознание, вопрос, почему она порождает сознание, остается без ответа. В дальнейшем мы подробно обсудим этот момент.
Если так, то отсюда следует, что любому ментальному понятию, содержащему в себе какой‑то феноменальный элемент, будет соответствовать частичный провал в объяснении. К примеру, если для убеждения или обучения требуется сознательный опыт, то мы не сможем дать полное редуктивное объяснение убеждения или обучения. Тем не менее у нас по крайней мере есть основание считать, что психологические аспекты этих ментальных характеристик — составляющие, судя по всему, ядро соответствующих понятий — в принципе будут допускать редуктивное объяснение. Если мы отвлечемся от проблем, связанных с феноменологией, то ситуация выглядит таким образом, что у когнитивной науки имеются ресурсы, позволяющие ей успешно справляться с объяснением ментального.
