Президент России Владимир Путин в последнее время зачем-то высказывается по темам, которые могут отрицательно сказаться на его образе.

В сентябре, выступая на экономическом форуме, он вдруг анонсировал интервью "Петрова" и "Боширова" – людей, которых Великобритания считает агентами российской военной разведки, отравившими Сергея Скрипаля и его дочь. Путин заявил, что это гражданские лица: "Мы, конечно, посмотрели, что это за люди, и знаем, кто они такие. Мы их нашли. Ничего там особенного и криминального нет, уверяю вас". Путин пообещал, что они вскоре дадут интервью – и на следующий день "Петров" и "Боширов" дали удивительное интервью каналу RT, которое вряд ли улучшит образ России и его президента.

В конце августа Путин выступил с телеобращением к народу, попытавшись объяснить объявленное правительством повышение пенсионного возраста. До этого Путин избегал высказываться о реформе, вызвавшей сильное недовольство людей. "Путин сегодня взял личную ответственность за самую непопулярную реформу эвер. Ответственность лицом. А мог бы и не брать. А взял", – восхищенно прокомментировала главный редактор RT Маргарита Симоньян.

Даже если предположить, что в обоих случаях власть достигнет своих целей, – "Петрова" и "Боширова" предъявили публике первый и последний раз, объяснив это защитой их страдающего бизнеса и личной жизни; недовольство реформой к следующим выборам развеется, – остается вопрос, зачем Путину, который только что триумфально переизбрался на четвертый срок, оказываться вовлеченным в такие сомнительные с точки зрения имиджа истории.

Политолог Валерий Соловей, на недавних выборах входивший в штаб "привластного" кандидата в президенты, бизнес-омбудсмена Бориса Титова, замечает, что явление публике "Петрова" и "Боширова" действительно не должно было бы быть делом президента, если бы история с отравлением Скрипалей не вышла на самый высокий межгосударственный уровень:

– Это не только вопрос отношений России и Великобритании – это вопрос отношений России и западного сообщества. Характер ожиданий и претензий был настолько значителен, что пришлось вмешаться российскому президенту. Думаю, советники ему подсказали, что было бы неплохо, если бы он высказался. Другое дело, что, наверное, президенту при этом сказали, что уже готова убедительная версия, неопровержимая легенда. Точно так же, как, наверное, когда принималось решение по Скрипалям, говорилось, что там комар носа не подточит. Однако выяснилось, что версия, которую мы увидели в телеинтервью, не только никого не убеждает, но вызывает откровенный смех и еще большее недоверие. Это все, с моей точки зрения, показывает тотальную деградацию государственного механизма Российской Федерации во всех сегментах и на всех уровнях. Эта деградация затронула, конечно же, и разведывательные службы, что было понятно уже после "дела Литвиненко". Но сейчас это уже напоминает полный развал и откровенный непрофессионализм. В такой ситуации трудно выглядеть убедительным, от кого бы заявления ни исходили: от президента, премьер-министра, министра иностранных дел. Это уже неважно. Репутационно Россия понесла колоссальный ущерб, просто беспрецедентный.

– Это не единственное появление президента на публике в последнее время, до этого он взял на себя ответственность за пенсионную реформу, обратившись к народу.

– Получилось точно так же неубедительно. Социология показала, что президенту не удалось переубедить большинство общества. С моей точки зрения, это свидетельствует о качественном изменении общественных настроений, в частности, восприятия обществом Путина и того, что он говорит. Это отношение не стало отрицательным, но оно явно ставит под сомнение то, что президент говорит и делает. Похоже, власть переоценивает как собственное влияние, так и эффективность пропаганды.

– То есть они думают, что они в состоянии с помощью пропаганды?..

– Да, и у них были такие основания. Они очень серьезно восприняли победу Путина на президентских выборах: он победил подавляющим большинством, значит, мандат продолжен, контракт с обществом продолжен, и это открывает карт-бланш для почти любых изменений. Выяснилось, что это, мягко говоря, не так.

– Путин сначала дистанцировался от пенсионной реформы, но потом взял ответственность за нее на себя. Вы комментировали это в том ключе, что это означает некий предстоящий транзит власти.

– Да. Дело не только в том, что Путина использовали как тяжелую артиллерию, самый убедительный аргумент, имеющийся у власти, но и потому, что у него, кажется, есть внутренняя готовность взять на себя ответственность за непопулярные шаги, – а он хорошо знает, что они непопулярны, – с тем чтобы снять эту ответственность с будущей властной конструкции и/или со своего преемника. Путин берет на себя эту неприятную работу. Но при этом значение и сила пресловутой мистической связи между царем и народом преувеличены, и эта связь уже точно не работает так, как прежде.

– Как это устроено, с вашей точки зрения? Есть какой-то круг Путина, который говорит: нам нужно это "продавить", давайте-ка вы вперед пойдете. Кто может сказать Путину: вам надо взять на себя?

– Ему могут предложить несколько вариантов, он слушает мнения разных людей, но принимает решение только сам. Эти решения он принимает, исходя из собственной картины мира. У меня усиливается впечатление, – судя по поведению некоторых фигурантов правящей элиты, в частности, генерала Золотова, – что в правящей группировке все понимают: мы находимся в транзите, причем это транзит не просто к другой властной конструкции – это переход к другой системе вообще. Поэтому все нервничают. А при этом сам государственный механизм, еще раз повторю, работает все хуже. Об этом сообщают со всех уровней этого механизма: из правительства, из администрации президента, из региональных администраций. Это типологически похоже на Советский Союз 1989–90 года. Понимаю, что любые сравнения условны. Но вот что интересно: я уже давно такое сравнение проводил, а недавно встретил знакомого, человека весьма влиятельного, и он мне сам, без подначиваний, сказал: знаешь, это все похоже на 1989–90 год.

– Сравнения с концом 80-х начались с протестов 2012-го, а все никак ничего не произойдет.

– Конечно, в чем-то ситуация весьма отличается или схожа с другими моментами. Например, могу сказать, что результаты голосования 9 сентября схожи с результатами голосования декабря 2011 года, когда "Единая Россия" потерпела де-факто поражение. Она и сейчас потерпела поражение, другое дело, что это было не общенациональное голосование.

– Обращение генерала Золотова к Навальному – он назвал Навального по имени, фактически оправдывался перед ним. Некоторые считают, что он испросил разрешения у Кремля, читай президента, а некоторые считают, что, наоборот, он обращался к президенту таким образом со словами, что нет-нет, ничего плохого мы тут не делаем. С вашей точки зрения, что это было?

– Я могу вам предложить очень простое объяснение, которое соответствует принципу бритвы Оккама. Золотов – доверенное лицо президента, один из очень немногих людей (таких всего несколько), которым Владимир Владимирович доверяет безусловно и без ограничений. Поэтому он и стал главой Национальной гвардии. И вот президенту кладут на стол документы, которые прозвучали публично, обвиняющие Золотова и членов его семьи в коррупции. Президент о чем-то похожем уже, наверное, слышал или догадывался, но он терпеть не может публичности вокруг такого рода разоблачений – это вызывает у него чувство глубокой неприязни по отношению к тем людям, которые стали объектами подобных разоблачений. Был ли это вице-премьер Рогозин, вице-премьер Шувалов, глава СледкомаБастрыкин – президент реагирует всегда одинаково, он считает, что эти люди оскорбили его доверие не только потому, что они в чем-то замешаны, но и потому, что это стало известно обществу и бросило густую тень на власть, в том числе верховную. Вот этот монарший гнев, естественно, доходит до генерала Золотова. Он реагирует в присущей его личной и корпоративной культуре манере: растерзал бы Навального, но не могу, его публичность охраняет. Но тут нашелся какой-то, мне кажется, скрытый враг (или идиот) в окружении генерала, который ему сказал: а ты запиши, генерал, видеообращение, какое сделал Усманов, помнишь? – Но Усманов же олигарх, а я офицер?! – Ну вот и запиши обращение русского офицера. Он с этим обращением и выступил. Для этого не надо спрашивать ничьего согласия. Золотов отреагировал в соответствии со своим пониманием ситуации и своим психоэмоциональным настроем, сказал что думал. Другое дело, что в этом обращении сквозит сословная спесь: ну кто ты такой, Навальный, кто вообще вы все такие? Вы – пыль под ногами генерала Золотова. У меня, как видите, самое простое объяснение, никакой конспирологии, никакой хитрой изощренной игры, никаких двусмысленных сигналов. Зато налицо возросшая нервозность у всех участников транзита, которые сейчас занимают важные позиции и хотят эти позиции сохранить.

– Вы говорите о транзите, эта конструкция обсуждалась перед выборами: Путину нужно будет решить – либо преемник, либо он становится "отцом нации" и так далее. Но все думали, что это произойдет ближе к следующим выборам, а тут выясняется, – если следовать тому, что говорите вы, – что транзит начался примерно через пять минут после того, как президент выступил с благодарностью к избирателям.

– Так и было, так и есть. Никто не собирается откладывать этот процесс на шесть лет, его надо осуществить досрочно. Досрочность – это стратегическое преимущество. Замысел очень простой: все враги и недоброжелатели будут готовиться к тому, что это произойдет в 2024 году, а мы это сделаем досрочно. Плюс есть еще некоторые обстоятельства, которые остаются втуне, но которые вынуждают этот процесс ускорить и, вероятно, осуществить его до 2024 года. Я говорил уже несколько раз и могу повторить: видимо, решающая фаза транзита начнется в 2020–21 году, а совсем не в 2023–24.

– Вы имеете в виду, что не дожидаясь следующих выборов, власть перейдет кому-то еще?

– Я не говорю, что власть перейдет, а говорю о том, что будет сформирована иная властная конструкция. Есть несколько вариантов, они стали прорабатываться в правовом отношении еще с осени 2017 года, если не раньше. Несколько вариантов, предполагающих изменения Конституции, изменения властной конструкции. Наиболее известна идея с Госсоветом, но есть и другие варианты, например, введение поста вице-президента.

– Предыдущий транзит, который совершил Путин в 2008 году, – это были длительные скачки претендентов на звание преемника, в которых Путин был верховным арбитром, и никто не знал, кого он выберет в последний момент. А тут вы говорите, что транзит готовят, – но кто готовит? Владимир Путин знает о том, что он находится в стадии транзита?

– Все эти изменения прорабатываются по его указанию. Он их инициатор, готовится несколько вариантов в зависимости от ситуации и, наверное, для того, чтобы скрыть тот вариант, который лично ему кажется наиболее подходящим.

– Реакция Путина в 2010-е годы на все общественные волнения, он никогда не отвечает либерализацией, а завинчивает гайки. Сейчас, очевидно, транзит тоже будет связан с завинчиванием гаек?

– Думаю, да. Это практически неизбежно при ухудшении социальной ситуации, нарастании давления по внешнему периметру и приросте внутренних противоречий. Можно сколько угодно говорить о либерализации, пытаться ловить какие-то ее дуновения, но на самом деле ничего подобного не будет. Там, где возрастают риски, власть в России всегда реагирует одинаково: она пытается уничтожить эти риски и, главное, нейтрализовать их носителей.

– "Единая Россия" проигрывает значительную часть региональных выборов…

– Она их проигрывает неожиданно для себя. Она ожидала, что результаты ухудшатся, но что произойдет такой обрыв, не ожидала. Это вызвало у них неуверенность, сомнения в собственной социологии. Выяснилось, что люди научились скрывать свои подлинные эмоции. Не только изменились их настроения, стало меняться их политическое поведение, причем очень быстро. После выборов прошло всего полгода, а вон какие уже изменения происходят!

– В этой ситуации, если либерализации никакой нет, закручивание гаек означает, что власти в принципе все равно, что народ говорит. Означает ли это, что никакого смысла в выборах нет с точки зрения власти?

– Их нельзя проигнорировать, существует институт многопартийности, существует процедура выборов. Да, в правящей группе говорят, что в 90-е годы мы совершили ошибку, пошли по пути демократизации. Но сейчас же мы не можем это просто проигнорировать. Значит, надо готовить изменения в Конституцию, которые бы ослабили влияние даже этих псевдодемократических процедур. Есть серьезные опасения, – пока не страх, но усилившиеся после 9 сентября опасения, – в связи с непредсказуемостью общества. Никто не понимает, как оно может себя повести в ухудшающейся ситуации, никто не понимает, насколько велик запас прочности власти.

– Но Золотов, – один из тех людей, которые отвечают не за то, чтобы слушать народ, а за то, чтобы подавлять его недовольство силовыми методами, – вдруг начинает слушать народ в лице Алексея Навального.

– Наплевать Золотову на мнение народа, но ему не наплевать на мнение Путина. Недовольство Путина побудило его выступить с этим заявлением. Он избрал крайне странную и пиаровски провальную форму – публичное заявление, чего ему, конечно же, не надо было делать. Могу сказать, что и бюрократами в Кремле это не без злорадства воспринимается как абсолютный провал генерала.

– Тут сомнений нет. Но Путин Навального по имени не называет, и ему должно быть совершенно все равно, что говорит Навальный, что говорят люди по поводу пенсионной реформы, что говорят на Западе по поводу отравления в Солсбери, потому что Путин на тропе конфронтации с Западом, ему в каком-то смысле выгодна эта конфронтация. Зачем Путин появляется на публике и вписывается в такие истории, где на самом деле ему ничего не нужно?

– Почему не нужно? Путин – фигура глобального масштаба, так он себя видит, так себя позиционирует. Он влияет на глобальную политику и представляет интересы России в глобальной политике. Если он чувствует, что скандал со Скрипалями повлиял на репутацию России, затрудняет личное общение президента на глобальном уровне, то надо как-то отреагировать. Видимо, в силу собственных соображений и каких-то советов он решает поступить таким вот образом. Это его занимает в первую очередь – глобальная политика. Путину наплевать на Алексея Навального, которого он убежденно и прочно считает агентом ЦРУ, его нисколько не задевает, назвал ли Золотов фамилию "Навальный" или не назвал. Другое дело, почему генерал Золотов снизошел до Алексея Навального. Как я пытался объяснить, на то есть глубоко личные причины: вот не любит Владимир Владимирович скандалов в своем ближайшем окружении, обвинений в коррупции в адрес близких к себе людей, сподвижников.

– Почему он не любит? В нынешней конструкции власти, где есть круг людей, на которых Путин опирается, он лучше, чем кто бы то ни было, может знать, что у них и как. Но это их право на кормление, разве нет?

– Может быть, он это оценивает и таким образом, я не берусь реконструировать, но Путин терпеть не может, когда подобное становится достоянием общественности, поскольку это компрометирует власть в целом и его как главного носителя власти и покровителя этих людей. Рассказывают, что в случае с Бастрыкиным, когда два года назад арестовали часть руководства московского следкома, Путин даже по телефону с ним отказывался говорить пару месяцев, не то что лично. Ведь он же доверял Бастрыкину: тот однокурсник, староста группы – это было личное доверие. Случилось ли нечто похожее с Золотовым – не знаю. Но в любом случае это громкий и крайне неприятный публичный скандал вокруг крайне близкого Путину доверенного человека.

– Есть представление, что в окружении Путина есть различные группы, в одну из них входит Золотов, можно ли сказать, что произошедшее меняет баланс в этом окружении?

– Я бы не решился сказать, что это меняет баланс в окружении. Я думаю, скандал не отменяет уверенности Путина в Золотове и глубокого доверия, которое он ему оказывает. Всего нескольким людям президент доверяет так же, как генералу Золотову. Так что стратегически и даже тактически баланс не меняется. Другое дело, что когда эта властвующая группа, состоящая из нескольких фракций, понимает, что идет транзит, любые жесты вождя и все, что влияет на их позиции, их не может не беспокоить, причем беспокоить гораздо больше, чем прежде. Нервозность выросла – это очень хорошо заметно. Пообщайтесь с чиновниками, и вы сразу же это увидите.

– Транзит в отсутствие либерализации значит, что он должен опираться в значительной степени на силовиков.

– Скорее всего.

– Означает ли это, что влияние на Путина так называемых системных либералов слабеет?

– Пока кардинального изменения не происходит. Владимир Владимирович прекрасно понимает, что ему все эти группы, все эти фракции нужны. Потому что силовики не могут управлять экономикой, он в этом уже много раз убеждался, управлять ею должны другие люди, те, кого называют системными либералами.

– При этом явно был взят курс на окончательное раскулачивание внутреннего бизнеса. Даже была запущена история с изъятием доходов некоторых компаний, с понятными последствиями для российского бизнеса. Это прямо противоположно тому, за что ратует, например, Борис Титов, с которым вы работали на выборах.

– Совершенно верно, у Титова, конечно, это не вызывает никаких симпатий, но не только у него.

– Это означает, что позиции этих людей должны быть подорваны. Ясно ли сейчас, какая группировка собирается быть наиболее сильной в ходе транзита, представитель которой и должен быть наиболее выигравшим в ходе транзита?

– Сейчас наиболее сильная группировка – коалиция Ротенбергов и Чемезова. Она противостоит Сечину и некоторым другим фракциям. Но я уверен, что транзит будет сопровождаться серьезнейшим политическим кризисом, в ходе которого все группы потеряют прежнее значение, возникнет новая комбинация, новая динамика. Куда она нас выведет – одному Богу известно. Это классическая аксиоматика: мы можем предсказать кризис – это не так сложно, предсказать политический кризис, но не можем предсказать его развитие и его последствия. Я бы обратил внимание на откровенное интервью, которые Ольга Крыштановская (социолог, прокремлевский общественный деятель. – Прим.) дала Блумбергу месяц назад. Крайне интересно ее замечание, что все группировки, которые Путину всем обязаны, готовятся его предать. Не уверен, что дело обстоит именно таким образом, но в том, что изменится вся диспозиция, у меня сомнений нет. Можно какие угодно сценарии закладывать в транзит, но сам по себе транзит – а это не передача власти, это изменение системы, то есть гораздо более масштабное дело, – неизбежно сопровождается масштабным кризисом. Я уверен, что ту систему, которая сложилась в России, сохранить не удастся. Но это мое личное убеждение, пусть и имеющее некоторые подкрепления

Источник: punkt-a.info