Социально-экономический строй 3 страница

Родственников правящей династии насчитывалось вполне достаточно, чтобы они могли занять все должности, соответствующие пяти высшим рангам, да и значительную часть прочих. В летописях Силла на протяжении всей истории этого государства упоминается по различным поводам более 400 чиновников разных рангов (как правило, не ниже 11-го), и более 80% из них относятся к правящему дому, что само по себе достаточно показательно. Благодаря одному из сообщений "Самгук саги", касающемуся раздачи захваченных после разгрома Когурё лошадей в 669 г. [5, с. 177], можно установить даже число аристократов в высших чинах, одновременно находившихся на службе в середине VII в. Среди них были: один тхэдэгаккан (исключительный ранг), один тэгаккан (особый ранг), семь какканов (1-й ранг), пять ичханов (2-й ранг), четыре сопхана (3-й ранг), шесть пхаджинчханов (4-й ранг) и 12 ачханов (5-й ранг) - всего 36 человек. Но каким бы значительным ни казалось абсолютное число аристократов, во всей массе чиновничества, особенно в VIII - IX вв., они составляли ничтожное меньшинство. Среди почти 6-тысячной массы чиновников высшие чиновники - 1-го разряда по классификации автора (см. [33, с 38 - 39]), т. е. те, для чьих должностей показатель среднего ранга был выше 7,5, составляли всего 1,6% (91 должность). Таким образом, в это время не могло быть и речи об отождествлении аристократии и чиновничества как социальных слоев. Хотя абсолютное число родственников правителей постоянно и неуклонно росло, доля их среди господствующего класса столь же неуклонно падала, поскольку количественный рост чиновников происходил еще быстрее.

Среди аристократии прежде всего и начала проявляться тенденция к наследственному владению землей, так как прежде всего земли и другое имущество могли быть дарованы ваном своим родственникам. В "Самгук саги" под 716 г. встречается сообщение о том, что в связи с выездом из дворца (разводом) бывшей жене вана наряду с тканями и рисом было даровано 200 кёль земли и имение, причем для дарования ей была куплена усадьба, в которой до того жил князь Кансин [5, с. 213]. Здесь налицо, во-первых, пожалование земель лицу, не являющемуся чиновником, а во-вторых, упоминание о наличии усадьбы, находящейся, по-видимому, в частной собственности аристократа (пусть даже Кансин был чиновником). Путь пожалований со стороны вана был одним из способов приобретения земель в частное владение. Следует заметить, что такое дарение практиковалось, возможно, и по отношению к заслуженным чиновникам неаристократического происхождения. В период ослабления государства крупные чиновники неаристократического происхождения, захватывавшие крестьянские земли и превращавшие свои условные земельные держания в наследственные частные владения, смыкались тем самым с аристократией в характере землевладения, и тогда их интересы становились тождественными.

Однако таких чиновников было меньшинство, а вся бюрократия как социальный слой, являвшийся частью господствующего класса, не была заинтересована в ликвидации государственной собственности на землю, хотя отдельно взятые ее представители и желали бы стать в ряды земельной аристократии.

Государственная власть в лице вана отражала интересы всего господствующего класса. (С одной стороны, она была тесно связана с аристократией родственными узами, а с другой - её главной опорой было чиновничество.) Однако родственные связи с аристократией являлись источником не столько силы власти вана, сколько постоянной угрозы ей со стороны аристократии, так как в связи с особенностями корейской аристократии, описанными выше, круг лиц, могущих претендовать на престол, был очень широк.

Поэтому ваны стремились сохранить систему государственной собственности на землю, в чем их интересы сходились с интересами чиновничества. Исходя из этой общности интересов, чиновничество служило для ванов опорой в борьбе с тенденциями дестабилизации обстановки в стране и подрыва государственной собственности на землю (ибо в Корее, как и в других странах, где она действительно существовала, государственная собственность на землю являлась экономической основой централизованного государства [20, с. 53]). В сохранении такой собственности были заинтересованы и крестьяне-янъины, так как, хотя государственная власть и эксплуатировала их посредством бюрократического аппарата, положение их было несравненно лучше, чем в случае захвата их земель аристократами; в последнем случае они теряли и землю, и (постепенно) личную свободу, превращаясь в зависимых людей, подобных тем, чьим трудом обрабатывались земли частных владельцев. Соотношением сил всех названных социальных групп и определялись в каждый конкретный момент социальные отношения и социальная структура корейского общества.

В целом корейское общество рассматриваемого периода представляет собой типичный пример широкого распространения явления, называемого обычно "государственным феодализмом" и которое можно наблюдать во многих странах. В раннем европейском феодализме частная собственность, как известно, вообще не существовала [48, с. 52]; огромная роль государственной собственности на землю - наиболее существенная черта египетского феодализма [121, с. 100]. То же самое мы видим и в Османской империи, где по отношению к непосредственным производителям государство выступало не только как организатор производства, но и как совокупный эксплуататор. "Оно присваивало основную часть прибавочного продукта, производимого в сельском хозяйстве, промышленности и ремесленном производстве, затем в централизованном порядке распределяло его среди правящего класса. Поэтому распределение ренты осуществлялось в виде закрепления отдельных источников доходов за различными государственными ведомствами, службами и должностными лицами. Непосредственно в руки отдельных представителей господствующего класса феодальная рента поступала в форме даров, жалованья, различного рода льгот и особых должностных вознаграждений, или рент, связанных с представлением в их распоряжение фиксированных источников государственных доходов" [60, с. 142], т. е. здесь, как и в Корее, "господствующий класс представлял собой военно-служилую элиту" [60, с. 143].

Такой строй был особенно типичен для ЮВА, где господствующий класс также представлял собой "совокупность эксплуататоров, осуществляющих свою власть преимущественно через государственное управление при подчиненной роли частноправовых отношений и частной земельной собственности [128, с. 188]. Господствующий класс феодально-бюрократического типа выступает не только как нерасчлененная организация с преобладанием административных функций, но и как тотальная организация. Тотальность государственно-феодального общества бюрократического типа предполагает такие качества, как высокая степень централизации и последовательная - административная по характеру - иерархичность, без которой оно не могло существовать как тотальный организм. (Наиболее последовательный и полный вариант государственного феодализма в Юго-Восточной Азии дает Вьетнам [128, с. 188 - 190].)

В Японии VII - XI вв. согласно законам "Тайка" вся земля была объявлена собственностью правителя, создавался иерархический аппарат управления в центре и на местах, вводилась надельная система землепользования. Земля распределялась между крестьянскими семьями, объединенными в деревенские общины. Каждый член семьи получал свой надел, размер которого был установлен законом. Земля не могла быть предметом купли-продажи. В случае распада семьи земля отходила к государству для перераспределения. Крестьянам вменялось в обязанность платить единый налог-ренту, вносить промысловую подать изделиями ремесла и нести отработочную повинность (см. [113, с. 244]). Надельная система существовала, как известно, в III - VIII вв. и в Китае (см. [80, с. 127]).

Как указывалось выше, в Корее имели место как раз все подобные явления, причем в описываемое время в наиболее совершенной форме, ибо корейская государственность выросла на основе общинной собственности на землю. Это представляется вполне естественным, тем более что, как было показано Л. С. Васильевым, "формирование ранних политических образований и ранних государств шло в условиях, когда о частной собственности еще не было и речи, когда она еще не возникла" [30, с. 31]. В связи с этим (поскольку корейское общество IV - IX вв. ведет свое происхождение непосредственно от родо-племенного строя, относящегося с марксистской точки зрения к первобытнообщинной формации) уместно напомнить разработанное И. М. Дьяконовым положение о трех возможных путях развития первых классовых обществ: 1) сосуществование государственного и общинно-частного экономических секторов при преобладании государственного, 2) полное господство государственного сектора и 3) сосуществование государственного и общинно-частного секторов без ярко выраженного преобладания одного из них [73, с. 30 - 44]. Корея, очевидно, демонстрирует второй путь развития по этой классификации.

Политическая ситуация

К IV в. в основном завершились войны Когурё, Пэкче и Силла с окружавшими их более мелкими общинами, и эти три государства могли вступить в более активную борьбу между собой за гегемонию на Корейском полуострове. В первой половине IV в. столкновений между ними не происходило, так как государство Когурё вынуждено было отвлекать свои силы на борьбу с сяньбийским государством Муюнов. Однако во второй половине этого века, одержав победы над Муюнами (в результате чего границы Когурё на севере расширились до р. Ляохэ и верховьев р. Сунгари), Когурё решило перейти к экспансии на юге, где ему пришлось столкнуться с Пэкче. Сначала борьба между ними шла с переменным успехом, но вступивший на престол Когурё в 391 г. ван Квангэхто сильно потеснил пэкчесцев. Он воевал также и с японцами, пытавшимися укрепиться на юге полуострова. Причем после установления в 392 г. отношений с Силла между этими государствами сложился кратковременный союз против Пэкче и японцев (в конце IV - начале V в.). Первая половина V в. прошла без каких-либо существенных военных действий между тремя государствами, но вторая половина V в. была ознаменована усилением когурёской экспансии на юге. Здесь Когурё противостояли Пэкче и крепнувшее государство Силла (союз которого с Когурё к этому времени распался). До самой середины VI в. Силла не было в состоянии предпринимать какие-либо наступательные действия. Во-первых, оно еще недостаточно окрепло как государство, а во-вторых, ему постоянно приходилось сдерживать нападения японских пиратов, грабивших побережье, а иногда и совершавших крупные набеги на Силла, угрожая самой столице государства. В V в. нападения японцев участились. Если в первой половине IV в. отмечено одно такое нападение (в 346 г.), когда они осаждали столицу Силла, г. Кымсон [9, с. 107 - 108], то во второй половине IV в. - два (в 364 и 393 гг.), в первой половине V в. - восемь (в 405, дважды в 407, 415., 431, дважды в 440, в 444 г.) и во второй половине V в. - девять (в 459, 462, 463, 476, 477, 482, 486, 497 и 500 гг.) [5, с. 110 - 123]. После этого нападения японцев надолго прекратились, что, видимо, было вызвано усилением отпора со стороны Силла.

Таким образом, во второй половине V в. Силла оказалось в довольно трудном положении, так как помимо японцев на него усилилось давление Когурё. Перед лицом общей опасности, со стороны Когурё уже со второй половины IV в. началось сближение Пэкче и Силла. Наметился более или менее регулярный обмен посольствами между этими государствами. За вторую половину IV в. Силла посетило три пэкческих посольства, за весь V век - семь посольств. Почти 300 лет, с 283 по 550 г. (за исключением единственного случая нападения пэкчесцев на окраину Силла в 403 г.), Пэкче и Силла не воевали друг с другом. В ходе крупных военных действий, развернувшихся во второй половине V в., пэкческие и силлаские войска часто совместно сражались с когурёсцами. Так, силлаские войска высылались на помощь Пэкче в 455 и 474 гг. [5, с. 117, 119]. В 481 и 484 гг. силлаские и пэкческие войска совместно отражали когурёское вторжение в Силла [5, с. 120 - 121]. В 494 г. Пэкче помогло снять осаду с силлаской крепости Кёна, а в следующем году силласцы рассеяли когурёские войска, окружившие пэкческую крепость Чхиян [5, с. 122 - 123]. Всего во второй половине V в. отмечено 12 крупных нападений когурёсцев на Силла и 7 - на Пэкче, в том числе страшный разгром Пэкче в 475 г., когда когурёсцами была взята пэкческая столица Хансон (взятый в плен ван Пэкче был убит) и Пэкче потеряло земли всего бассейна р. Ханган.

После смерти (491 г.) когурёского вана Чансу (преемника Квангэтхо) натиск Когурё на юг стал уменьшаться. В первой половине VI в. отмечено только одно нападение когурёсцев (совместно отраженное Пэкче и Силла) на пэкческую крепость Токсан в 548 г. [5, с. 131]. Тем не менее вся первая половина VI в. может быть отнесена в политическом плане к предшествующей эпохе, так как это все еще было время, когда ни Пэкче, ни Силла не предпринимали наступательных действий, а находились в состоянии обороны против экспансии Когурё, которое в это время выступало в качестве реального претендента на объединение всего Корейского полуострова под своей властью. Пэкче и Силла были тогда союзниками, а Когурё пользовалось иногда поддержкой мохэских племен, участвовавших в когурёских нападениях на юг. Для Силла положение осложнялось борьбой с японцами, однако следует заметить, что последние не могут считаться союзниками Когурё, так как, во-первых, их действия не были скоординированы, а во-вторых, японцы преследовали исключительно собственные цели, в равной мере враждебные как Силла, так и Когурё. Мирные контакты с Китаем и Японией были в общем незначительны. Такова была внешнеполитическая ситуация в Корее на протяжении 200 лет (со второй половины IV по первую половину VI в.), которые в этом плане могут быть выделены в особый этап взаимоотношений трех государств.

Следующий этап начался в 550 г., когда Силла, окрепнув, впервые перешло к завоевательным действиям, причем против обоих государств - и Пэкче, и Когурё, воспользовавшись их ослаблением в результате предшествующих войн. В том году Пэкче захватило когурёскую крепость Тосаль, а Когурё - пэкческую крепость Кымхён, и силлаский ван выслал свои войска и занял обе эти крепости, где провел восстановительные работы и оставил гарнизон [5, с. 131]. Во второй половине VI в. Когурё не вело наступательных действий, само подвергаясь ударам Пэкче и Силла. В 551 г. силласцы захватили десять когурёских округов; в том же году Когурё подверглось нападению Пэкче. Одновременно развернулись военные действия между Пэкче и Силла. Нападения пэкчесцев на силлаские окраины и крепости отмечены в 554, 562, 577 гг.; в 578 г. упоминается ответное нападение силласцев на пэкческую крепость Арясан [5, с. 132 - 133, 137]. Начав завоевательную политику, Силла пыталось заручиться поддержкой китайских династий - как южных, так и северных, - отправляя к их дворам послов "для подношения местных предметов". Если до середины VI в. отмечено лишь одно такое посольство - в Лян в 521 г. [5, с. 128], то во второй половине VI в. - девять: два в Северное Ци (в 564 и 572 гг.), шесть в Чэнь (в 566, 567, 568, 570, 571 и 578 гг.) и одно в Суй (в 596 г.) [5, с. 134 - 139]. В свою очередь, Силла в 549 г. посетило лянское посольство, а в 565 г. - чэньское [5, с. 131, 134].

Вторая половина VI в. является фактически началом нового (и последнего) этапа во взаимоотношениях трех государств, который окончательно наступил в конце VI в., когда Китай был объединен под властью династии Суй, создавшей мощное централизованное государство. Этот этап, продолжавшийся до самого конца периода Трех государств, характеризуется борьбой Силла, опирающегося на Китай, против Когурё и Пэкче, которые все чаще выступают против Силла как союзники, особенно с середины VII в. Пэкче при этом пытается опереться на Японию против Силла, а Когурё в одиночестве противостоит суйскому и танскому Китаю.

На протяжении первой половины VII в. борьба Силла с Когурё и Пэкче шла с переменным успехом, причем и инициатива принадлежала воюющим сторонам в равной мере. Когурё нападало на Силла в 603, 608 (дважды), 638, 655, 660 и 661 гг. [5, с. 140, 141, 147, 157, 162 - 164], а Пэкче - в 602, 611, 616, 623, 624, 626, 627, 628, 633, 636, 642 (дважды), 645 (трижды), 647, 648, 649 и 659 гг. [5, с. 140 - 157]. В свою очередь, Силла наносило ответные удары по Когурё в 629, 642, 645, 662, 664, 666, 667 и 668 гг., по Пэкче - в 605, 618, 644, 649 и 659 гг. [5, с. 140 - 158]. Во многих случаях действия силласких войск были согласованы с китайцами (походы 645, 662, 666 - 668 гг. против Когурё) и представляли, по существу, совместные военные мероприятия.

В результате совместной войны Китая и Силла в 660 г. после тяжелых и ожесточенных сражений государство Пэкче перестало существовать. Однако потребовалось еще четыре года, чтобы подавить постоянно вспыхивавшие восстания, целью которых было восстановление этого государства.

На севере Корейского полуострова весь конец VI и начало VII в. прошли в борьбе Когурё с экспансией суйского Китая, который четырежды - в 598, 612, 613 и 614 гг.- пытался сокрушить Когурё, каждый раз посылая против него армии в несколько сот тысяч человек. Однако все эти походы потерпели неудачу. Пришедшая в 618 г. к власти в Китае танская династия возобновила экспансию на восток к середине VII в., но и ее первые три похода (644 - 645, 647 и 648 гг.), хотя и повлекли большие жертвы с обеих сторон, окончились так же плачевно. Лишь в 666 - 668 г., после падения Пэкче, китайцы смогли сосредоточить все силы на борьбе против Когурё, которое пало после героического сопротивления. Силлаские войска участвовали в этой войне, но, в отличие от войны с Пэкче, где они вынесли на себе всю тяжесть боев, роль их в разгроме Когурё была ничтожной.

Естественно, что в это время (первые семь десятилетий VII в.) необычайно интенсивно развивались силласко-китайские отношения (при полном отсутствии связей с Японией). Достаточно сказать, что в первой половине VII в. (в основном после 620 г.) из Силла в Китай было отправлено 25 посольств и из Китая в Силла - 6, а во второй половине VII в. (в основном до 670 г.) - 22 и 14 соответственно. В период частых контактов (640 - 670) посольства посылались практически ежегодно, причем иногда по 2 - 3 раза в год.

Бывшая территория Пэкче перешла под власть китайского ставленника Пуё Юна (сына бывшего пэкческого вана), с которым китайцы принудили Силла заключить мирный договор в 665 г. [5, с. 171], с тем чтобы положить конец притязаниям Силла на эти земли. Что же касается территории Когурё, то она была превращена в китайское наместничество.

Такое положение дел, естественно, не могло удовлетворить Силла, и вскоре, уже в 670 г., между недавними союзниками началась война. Силла признало Ансына, выходца из когурёского правящего рода, который возглавлял борьбу против китайских завоевателей, ваном Когурё. В том же году Силла начало военные действия против марионеточного пэкческого государства и уже в следующем году одержало решающие победы над ним. Однако борьба с китайскими армиями растянулась на семь лет, в течение которых почти непрерывно шли военные действия. После 676 г. сведения о военных действиях отсутствуют. Китайцам пришлось признать силлаские завоевания и прекратить войну, хотя официально граница по р. Тэдонган была признана Танами только через 60 лет, в 735 г. [76, с 85].

Так начался период Объединенного Силла. VII век, в основном его середина, отмечен его особой военной и дипломатической активностью. Никогда, ни до, ни после того времени, Корея не знала такого количества военных столкновений и не имела столь оживленных внешних сношений. Это, впрочем, не должно вызывать удивления, если учесть, что это был решающий период в истории страны, когда впервые было создано единое централизованное государство на всем Корейском полуострове.

После того как танский Китай сначала де-факто, а потом и де-юре признал силлаское государство в его реальных границах, между ними установились отношения на основе формального признания Силла своего вассалитета по отношению к Китаю. В начале VIII в. снова (после периода напряженности в отношениях, последовавшего за войной) участились дипломатические контакты с Китаем. За первую половину VIII в. отмечено 46 посольств силласцев к китайскому двору и 6 китайских посольств в Силла (обычно имевших целью выразить соболезнование по поводу кончины вана и передать указ о инвеституре нового вана). За вторую половину этого столетия отмечено 23 и 4 посольства соответственно. Контакты с Японией были, как и прежде, незначительны. Японские посольства посещали Силла в 698 и 703 гг. [5, с. 209, 210]. Затем государственные связи надолго прервались, что, видимо, было вызвано нападением японцев в 731 г. на восточные границы Силла [5, с. 218]. Известно, что в 742 г. прибывшему японскому послу было отказано в приеме; такая же история повторилась и в 753 г. [5, с. 225, 228].

Весь период Объединенного Силла прошел без внешних войн (если не считать упомянутого выше нападения японцев и двух случаев, когда по требованию китайского императора Силла посылало свои войска на помощь китайским: в 733 г. против государства Бохай и мохэских племен и в 819 г. для подавления мятежа Ли Шидао в Юньчжоу [5, с. 219, 253] (впрочем, в обоих случаях до боев дело не доходило). Зато с VIII в. стала постоянно усиливаться нестабильность внутри государства, что было вызвано ростом сепаратистских тенденций и усилением борьбы за власть внутри самого правящего дома. До VII в. практически отсутствуют сведения о заговорах, мятежах, переворотах и тому подобных акциях в Силла (в отличие от Когурё и Пэкче), если не считать упоминания о том, что в 417 г. ван Нульджи взошел на престол, убив своего предшественника и тестя, вана Сильсона [5, с. 115].

Но уже в 631 г. встречается упоминание о раскрытии заговора двух крупнейших сановников - ичхана Чхильсука и ачхана Сокпхума, а в 647 г. - о мятеже Пидама и Ёмджона [5, с. 144, 151]. В период Объединенного Силла заговоры и мятежи участились. В 670 и 673 гг. были открыты два прокитайских заговора [5, с. 179, 194], в 681 г. трое высших сановников хотели помешать вступлению на престол вана Синмуна [5, с. 202 - 203], в 684 г. после казни главы заговорщиков (из бывшей когурёской правящей династии), чангуна Тэмуна, его единомышленники подняли мятеж и некоторое время удерживали округ Кыммаджо [5, с. 205], в 700 г. в готовившемся мятеже ичхана Кёнёна был замешан министр - чунси Сунвон [5, с. 209]. Еще один заговор был раскрыт в 740 г. [5, с. 224 - 225]; в 768 г. мятежники во главе с Тэгоном и его братом Тэрёмом 33 дня осаждали ванский дворец [5, с. 234 - 235]; через два года был раскрыт еще один заговор; в 775 г. - два заговора (в одном из которых участвовал министр- сиджун) [5, с. 235 - 236]; в 780 г. мятежники снова осадили дворец вана; в следующем году отмечены волнения в округах к югу от р. Пхэган [5, с. 237 - 238].

В результате участившихся неурожаев и голода стали отмечаться и народные волнения, о которых в летописи обычно говорится как о "появлении воров и разбойников". Такие выступления происходили в 788, 815, 819, 832, 889 и 896 гг. [5, с. 243, 252, 253, 259, 278, 279 - 280]. В 791 г. имел место мятеж ичхана Чегона [5, с. 244]; в 809 г. двое дядей вана Эджана совершили переворот, убив при этом вана и его брата [5, с. 250]. Это был первый случай насильственного свержения правителя. С этого времени Силла вступает в сплошную полосу внутренних потрясений, заговоров, переворотов и мятежей, которые приобретают все больший размах. Крупные мятежи и заговоры имели место в 822, 825, 836, 837, 838, 839, 841, 846, 847 и 849 гг.; в ходе переворотов были убиты ваны Хыйган (838 г.) и Минэ (839 г.) [5, с. 254 - 256, 260 - 262, 264, 266]. Во второй половине IX в. государство еще более ослабевает и распадается на отдельные владения. Заговоры и мятежи продолжаются; они отмечены в 866, 868, 874, 879, 887, 889 и 896 гг. [5, с. 271, 273, 275, 276, 278, 279]. Наконец, глава одного из отделившихся владений, выходец из крестьян, Чин Хвон провозгласил создание собственного государства - Хубэкче (Позднее Пэкче) в 892 г., а в 901 г. объявил себя независимым правителем другой авантюрист - Кунъе [5, с. 279, 282].

С этого времени начинается борьба за гегемонию главным образом между этими правителями. Ослабевшее Силла не играло уже активной роли в этой борьбе, подвергаясь само постоянным нападениям, и почти ежегодно (особенно с 20-х годов X в.) лишалось какой-либо части своей территории. Тем временем Кунъе был свергнут и убит Ван Гоном (одним из своих сподвижников), который провозгласил создание государства Корё. Между Корё и Силла установились дружественные отношения, и они совместно вели войну с Хубэкче.

Наконец, в 935 г. последний силлаский ван, Кёнсун, добровольно отдался под власть Ван Гона, и государство Силла прекратило свое существование.

С усилением внутренней нестабильности внешние связи Силла резко ослабли. Реже стали отправляться посольства в Китай. В первой половине IX в. их было только 17, во второй - 8, в начале X в. - 7 (для сравнения: в VIII в. - 69). Из Китая за то же время прибыло соответственно 5, 3 и 2 посольства. С конца 80-х годов IX в. дипломатические связи с Китаем почти совсем прекратились. С Бохаем Силла никогда не имело каких-либо дипломатических отношений. Известны лишь два случая отправки посольств в это государство - в 790 и 812 гг. [5, с. 244, 252]. В IX в. несколько участились контакты с Японией. В 803 г. между Силла и Японией состоялся обмен посольствами и были установлены дружественные отношения [5, с. 249]. В дальнейшем японские посольства посещали Силла в 804, 806, 808, 864, 878 и 882 гг. [5, с. 248 - 249, 270, 274 - 275]; им был оказан радушный прием. Однако силласких посольств в Японию больше не было. В целом внешние контакты за последние полтора века существования Силла были гораздо менее интенсивными, чем в VII - первой половине VIII в.

Все сказанное относится к политической истории Силла, без учета внешнеполитической деятельности и внутриполитических событий в государстве Корё (и предшествующих ему Маджина и Тхэбона), существовавших несколько десятилетий параллельно с Силла. Такой подход вызван тем, что политическая ситуация, описанная в этом разделе, дана как фон, на котором развертывалась история буддизма в ранний период его распространения, т. е. в период Трех государств и Объединенного Силла. Период же Корё характерен особым отношением к буддизму и представляет новый этап в его развитии. Поэтому, не рассматривая корёский буддизм, автор не рассматривает и его политический фон, хотя хронологические рамки периодов Объединенного Силла и Корё частично совпадают.

Религиозная ситуация

Религиозная ситуация в Корее в IV - IX вв. характеризуется поразительной пестротой. В это время в стране были распространены как древние верования, так и проникшие извне идеологические системы: конфуцианство, даосизм и буддизм, которые в основном сосуществовали мирно, хотя в отдельных случаях и велась борьба за преобладание одной из них. Поскольку история буддизма является основной темой исследования и подробно описывается в следующей главе, в этом разделе представляется необходимым (не затрагивая пока вопроса о распространении буддизма в стране) дать обзор других религиозных течений, с которыми буддизму пришлось столкнуться и соперничать на ранних этапах своего развития в Корее.

Древнейший религиозный пласт в Корее был представлен различными верованиями, восходящими к эпохе первобытнообщинного строя. Он характерен переплетением таких древних форм религии, как тотемизм, анимизм, фетишизм, шаманизм, культ природы, демонизм, культ предков. Среди исследователей, занимавшихся вопросами ранних корейских верований, никогда не было единства относительно того, какие из этих форм должны считаться наиболее ранними и преобладающими. Различные мнения на этот счет содержатся в работах русских, западных и японских исследователей, вышедших в конце XIX - начале XX в. (см. [102; 122; 186; 198; 201; 213]), а также в 20 - 30-х годах XX в. и более позднее время (см. [133; 190]). В настоящее время вопросы, связанные с ранними формами религии Кореи, в советской историографии освещены в работах М. И. Никитиной, Ю. В. Ионовой, Р. Ш. Джарылгасиновой и А. Ф. Троцевич [97; 98; 65, 67; 68; 69; 52; 126].

Первобытные верования играли в Корее всегда очень большую роль, причем они занимали важное место в религиозном комплексе даже в конце XIX в. Отмечалось, что, например, шаманские идеи еще в конце XIX в. торжествовали над конфуцианством и буддизмом и часто шаманские обряды исполнялись самим королем (см. [69, с. 173]). Есть сведения, что даже буддийские священники придерживались шаманской веры, а убежденные конфуцианцы хотя и говорили о ее глупости, но на самом деле верили в духов (см. [220, с. 85]). Как справедливо отмечает Ю. В. Ионова, влияние заимствованной идеологии - даосизма, буддизма, конфуцианства - наблюдалось в основном в среде правящих слоев корейского общества. Что касается простого народа, крестьян, то среди них в значительной степени продолжали бытовать шаманские, дошаманские и тотемистические представления о жизни и смерти, о душе и загробном ее существовании [68, с. 168].

Действительно, в Корее долгое время наблюдается тенденция к сохранению культов и суеверий, носящих "домашний" характер, чем, видимо, и вызвана неизменная популярность таких верований, которые не требуют официальных публичных церемоний. Во всяком случае, если мы видим столь сильную привязанность корейцев к древнейшим культам в конце XIX в., го отсюда нетрудно сделать вывод о том, сколь сильные позиции занимали они в IV - IX вв., когда конфуцианство, буддизм и даосизм только начинали распространяться в Корее.