Социально-экономический строй 2 страница

Если с политической точки зрения период Объединенного Силла - период существования единого централизованного корейского государства - принципиально отличался от предшествующего периода Трех государств, когда такого государства не существовало, то с точки зрения социально-экономического развития страны никаких принципиальных различий между этими периодами не наблюдалось. Как подчеркивается в изданном в 1974 г. обобщающем двухтомном труде советских историков "История Кореи", по известным в настоящее время фактам невозможно установить принципиальные отличия ни в формах эксплуатации непосредственных производителей, ни в характере собственности на основные средства производства в период Трех государств и после объединения [76, 87]. Изменения в этом отношении носили только количественный характер.

Поэтому ниже, при характеристике социально-экономического положения Кореи в IV- IX вв., соответствующие явления этого времени рассматриваются как единый процесс общественного развития страны.

Социально-экономический строй

Вопрос о времени возникновения государственности в Корее до сих пор является дискуссионным. По традиционной версии, основание государства Силла относится к 57 г. до н. э., Когурё - к 37 г. до н. э. и Пэкче - к 18 г. до н. э. Однако, даже если считать эти даты связанными с какими-либо реальными событиями в жизни древних корейских общин, то очевидно, что о существовании в то время государства в марксистском понимании этого слова не могло быть и речи. Китайский источник - хроника "Саньго чжи" ("История троецарствия") - содержит описание корейских племен середины III в. н. э., из которого явствует, что говорить о сложившейся государственности даже в то время, видимо, еще рано [7].

Тем не менее до сих пор существуют различные мнения о том, когда возникла государственность в Корее. Некоторые корейские историки все-таки считают возможным относить образование трех корейских государств к I в. до н. э.- I в. н. э. [179, с. 185, 248, 321] или по крайней мере к II-III вв. н. э. [142, с. 17]. (При этом справедливо признается, что формирование государства Силла произошло на один-два века позднее, чем Когурё и Пэкче.) В советской историографии принято считать, что окончательное оформление государственности происходило: в Когурё и Пэкче - в III-IV вв., а в Силла - в начале VI в. н. э. [76, с. 49, 55, 63].

Несмотря на разновременность образования трех корейских государств, общей чертой характера их образования можно считать то, что все они сложились на общинной основе, т. е. путем объединения родственных общин, одна из которых постепенно приобретает главенствующее положение, выражающееся в том, что присваивает себе исключительное право выдвигать из своей среды ванов (правителей). Из китайской летописи "Саньгочжи" известно, что Когурё, например, образовалось на основе пяти "бу" из которых главенство сначала принадлежало Ённобу, а затем перешло к Кэрубу [7, с. 120]. В Силла первоначально также имелось шесть "бу", одно из которых постепенно заняло главенствующее положение. Точно так же, видимо, сложилось и государство Пэкче, которое первоначально представляло собой одну из небольших маханских общин. (Махан - название юго-западной части Корейского полуострова в первые века нашей эры.)

Следует заметить, что по поводу когурёских "бу" существуют самые различные мнения как среди советских, так и среди корейских и японских ученых [118; 50, с. 68-69]. Представляется, что эти "бу" обозначают то же понятие, что и силлаские, т. е. родовые общины с преобладающей в них тенденцией к экзогамии, члены которых впоследствии имели одно и то же родовое название (фамилию).

Члены господствующей общины, видимо, почти в полном составе могли претендовать на более высокий социальный статус в качестве родственников правителя. Однако в общей массе населения члены такой общины составляли незначительное меньшинство (тем более что в результате завоеваний население постоянно росло за счет присоединения покоренных общин).

Та база, на которой происходило формирование ранних корейских государств, определила и характер общественных отношений. На базе общинной собственности на землю возникла собственность государственная. Впервые этот вывод был сделан в советской историографии М. Н. Паком, который писал, что "экономические отношения между господствующим и эксплуатируемым классом определялись государственной собственностью на землю (господствующий класс, составляя правящую бюрократию, эксплуатировал сидящее на государственной земле и зависимое от государства крестьянство)" [105, с. 44]. Ю. В. Ванин также считал, что "в основе феодального способа производства в Корее лежала государственная собственность на землю, определявшая организацию экономики, социальные отношения и политические институты" [22, с. 4]. В полном соответствии с этим мнением находится и точка зрения Ю. В. Ионовой, которая подчеркивает, что в Корее класс эксплуататоров формировался не на отчуждении или присвоении земель, а в процессе превращения правящего сословия в бюрократический аппарат [66, с. 180]. Р. Ш. Джарылгасинова, говоря о складывании государственной собственности на землю, отмечает, что основной причиной ее появления было долгое сохранение общинных традиций [52, с. 79].

Таким образом (несмотря на то что М. Н. Пак считает такой строй носящим ярко выраженный феодальный характер, а Ю. В. Ионова склонна видеть в том же самом строе "азиатскую" форму), все советские исследователи единодушны в оценке характера общественных отношений. Проблема складывания государственной собственности на землю имеет большое значение потому, что все сказанное выше о характере общественных отношений, имевших место с самого начала становления государственности в Корее, является основой основ для понимания характера развития корейского общества не только в IV-IX вв., но и во все периоды его истории.

Что же касается самого понятия "государственная, собственность на землю", то, видимо, наиболее удачным является определение Ю. В. Ванина, по мнению которого это понятие "сочетает в себе принцип верховной собственности государства в лице его правителя на все земли страны и непосредственную собственность государства на некоторую часть земельного фонда". Верховная собственность - "это монополия государства во всем, что касалось земли" [20, с. 53]. При этом она качественно отличается от обычного суверенитета государства в отношении территории. Однако при господстве верховной собственности государства могли существовать и отдельные категории частной феодальной собственности [20, с. 53-54]. Таким образом, наличие в незначительных размерах некоторых форм частного землевладения не может быть поводом для отрицания господства в стране государственной собственности на землю.

В советском корееведении преобладает точка зрения, согласно которой социально-экономические отношения, складывавшиеся на основе разложения первобытнообщинного строя в Корее в первых веках нашей эры, носили феодальный характер. Впервые на это было указано М. Н. Паком в его статье, посвященной характеру социально-экономических отношений в государстве Силла (1956 г.) [108], как раз в то время, когда Институтом истории АН КНДР была организована дискуссия на тему о социально-экономической сущности Трех государств^*. Среди историков КНДР не было тогда единого мнения по этому вопросу.

^* (Результатом этой дискуссии явился изданный в 1958 г. сборник статей [158].)

Наряду с историками, обосновавшими в своих работах концепцию феодального пути развития ранних корейских государств (Ким Кванджин, Чон Чханён, Чон Хиён, Чхэ Хигук и др. [141; 142; 143; 171]), были и такие (например, Пэк Намун, То Юхо, Лим Гонсан), которые считали эти государства рабовладельческими [157; 160; 152]. Поскольку материалы дискуссии и обе точки зрения исчерпывающе освещены М. Н. Паком в ряде последующих его статей [104; 103; 105; 107; ПО], нет оснований останавливаться на них подробно. Заметим лишь, что "рабовладельческая" концепция не была подкреплена сколько-нибудь существенными фактами (по причине отсутствия таковых) и была вызвана к жизни исключительно желанием ее сторонников непременно найти рабовладельческую формацию в Корее. При этом сторонники обеих концепций фактически сходились в оценке реального характера раннекорейского общества, поскольку сторонники "рабовладельческой" концепции точно так же, как и их оппоненты, признавали в качестве господствующей формы собственности в ранних корейских государствах не частную, а государственно-общинную собственность на землю, существование деспотической формы государственной власти и численную незначительность рабов. По существу, единственным отличием между "феодальной" и "рабовладельческой" концепциями в данном случае явилось различное толкование формационной принадлежности одного и того же строя, ибо сторонники "рабовладельческой" концепции считают, что эксплуатация непосредственных производителей, осуществляемая в форме взимания дани государственной властью правящего класса, качественно отличается от форм феодальной эксплуатации и является рабовладельческой, так как население зависимых общин при господстве государственной собственности на землю рассматривалось государственной властью как ее собственность. Впрочем, со временем несостоятельность "рабовладельческой" концепции стала настолько очевидной, что официальная историография КНДР стала относить период Трех государств к феодальной общественно-экономической формации [169, с. 84; 212, с. 20-21].

Основную массу непосредственных производителей составляли лично-свободные крестьяне, которых представляло население сельских (территориальных) общин; они не составляли собственности господствующего класса, а эксплуатировались как подданные государства [105, с. 44]. М. Н. Пак отмечает, что в результате утверждения государственной собственности на землю в Силла возникли две формы докапиталистической (феодальной) земельной ренты: продуктовая и отработочная [105, с. 44]. Продуктовая рента существовала в виде поземельного и подворного налогов, присваиваемых господствующим классом в лице его государства. Она выражалась в форме налогов зерном, тканями и другими предметами. Этими продуктами выдавалось жалованье чиновникам. Отработочные повинности крестьян также вытекали из государственной собственности на землю, благодаря чему государство имело возможность мобилизовать огромные массы людей на различного рода общественные работы [105, с. 45]. В "Самгук саги" имеется ряд сообщений подобного рода, на которые и ссылается М. Н. Пак [5, с. 119. 121, 126]. Заметим здесь, что мобилизованные на эти работы часто называются военнообязанными. Дело в том, что в данном случае отработочная повинность выступает в качестве всеобщей воинской повинности, которая также сложилась на основе государственной собственности на землю [34, с. 74].

В государстве Когурё, по свидетельству китайских летописей "Бэй ши" и "Суй шу", также существовал фиксированный поземельный налог, взимаемый с крестьян государством [4, т. 2., с. 82], который Р. Ш. Джарылгасинова считает формой феодальной собственности на землю [52, с. 79].

М. Н. Пак считает, что процесс складывания государственной собственности на землю "имел по своему существу феодальный характер, ибо формой ее реализации являлась эксплуатация зависимого (от государства.- С. В.) крестьянства" [105, с. 42], и такая точка зрения разделяется большинством советских корееведов, хотя Ю. В. Йонова, признавая общинников основным эксплуатируемым сословием, склонна считать вана и государственных чиновников, образующих правящее сословие, классом эксплуататоров, но не классом феодалов на том основании, что чиновники не являлись собственниками земли [66, с. 180].

Итак, основной тенденцией развития корейского общества была тенденция, связанная с господством государственной собственности на землю. Но наряду с ней признается и существование некоторых форм частного землевладения. В советской историографии принято считать, что при самом своем возникновении государственная собственность на землю уже предполагала различные формы частного землевладения (от права временного сбора в свою пользу поземельного налога до права закрепления за наследниками и превращения в фактическую частную собственность). Однако этот процесс формирования частной феодальной собственности на землю растянулся на многие столетия.

Владеть частной земельной собственностью в Корее мог, впрочем, весьма узкий круг лиц, а именно родственники вана. В этом смысле ситуация в Корее типична для большинства стран государственного феодализма. Например, в Таиланде также "единственной формой "частного" землевладения, сложившегося в средневековье, было землевладение наследственной аристократии - принцев крови", однако "крупное "частное" владение землей, возникавшее как результат государственных пожалований земли буддийским святилищам и монастырям, а также принцам крови и столичной знати, не выходило из-под контроля государства" [114, с. 231, 232].

Вначале удельный вес этих земельных пожалований в общем земельном фонде страны был весьма незначительным. Несмотря на зарождение этих форм крупного землевладения, абсолютно преобладали земли, находившиеся в распоряжении крестьян (общинников) и составлявшие собственность государства. При передаче государственных земель во владение знати последняя присваивала то, что полагалось государству. Однако крупные земельные пожалования в период до объединения составляли исключительное явление [76, с. 88].

Земельные наделы, выдаваемые государством, известны под названием "сигып" и "ногып". Сведения о пожаловании "сигып" встречаются в период до объединения, а "ногып" - после него, но вряд ли это означает какую-либо качественную разницу между этими держаниями, поскольку в социально-экономическом строе Силла, как уже указывалось, не произошло каких-либо качественных изменений. Это, очевидно, и имел в виду М. Н. Пак, который писал, что "нельзя найти каких-либо существенных различий как в формах земельных держаний типа кормлений ("сигып") и жалований ("ногып"), так и в функции силлаского государства до и после объединения под его властью большей части страны в конце VII века" [105, с. 56, 57]. Действительно, весьма трудно определить такую разницу, так как в источниках отсутствуют указания на безусловность "сигып"; поэтому автор присоединяется к этому мнению. Однако следует принципиально различать владения условные и наследственные, ибо по мнению автора, если первые являются результатом реализации государственной собственности на землю и, находясь во владении чиновников, не перестают быть государственными землями, которые могут быть в любой момент отобраны и выступают лишь в качестве платы за службу (ничем не отличаясь в этом смысле от жалованья зерном, которым, кстати, иногда они и заменялись), то вторые выпадают из сферы государственной собственности на землю и при значительном распространении могут даже угрожать принципу государственной собственности, являясь в полном смысле слова частными владениями. Связь этих двух форм земельных держаний с различными слоями господствующего класса будет показана в следующем разделе, посвященном социальной структуре.

Как совершенно справедливо отмечено в "Истории Кореи", государственная собственность на землю могла иметь реальное значение лишь до тех пор, пока существовало сильное централизованное государство, а последнее могло быть сильным лишь при реальном сохранении государственной собственности на землю.

С конца VIII в. Силла вступило в полосу социально-политических потрясений; начался двуединый взаимосвязанный процесс роста частного землевладения и ослабления централизованного государства. Аристократия и крупные чиновники, усиливаясь, все больше стремятся к самостоятельности от центрального правительства и начинают захватывать крестьянские земли. Кроме того, пользуясь ослаблением контроля со стороны правительства, чиновники все с большим успехом начинают превращать в свою полную собственность те земли, которые были отданы им в условное временное кормление за службу. Причем такая трансформация имела место "прежде всего в районах, удаленных от столицы, где особенно сильна была тяга к закреплению наделов в качестве наследственных владений и превращению в фактическую частную собственность" [76, с. 94]. Существенную роль в этом процессе играло и землевладение буддийской церкви, носившее частнофеодальный характер (оно является предметом специального рассмотрения в гл. 3, поэтому здесь решено ограничиться этим замечанием).

Таким образом, в результате развала централизованного государства частное землевладение стало серьезно угрожать принципу государственной собственности на землю. В свете этого мнение о том, что в начале X в. площадь частных земель почти сравнялась с государственными [66, с. 180], может показаться не столь уж неправдоподобным. Такое положение имело место вплоть до создания и упрочения нового централизованного государства - Корё,- когда вновь была восстановлена во всей полноте государственная собственность на землю, причем даже на более высоком уровне в смысле усиления условности держаний [33, с. 41].

Социальная структура

Корейское феодальное общество периода Трех государств и Объединенного Силла может быть разделено в самом общем виде на два класса - эксплуатируемое население, представленное главным образом общинниками, и господствующий класс, организованный в основном в форме государственного аппарата.

Разделение это произошло уже на ранних этапах формирования государственности. Рассмотрим сначала состав эксплуатируемого населения. Основную массу населения, как уже было сказано, составляли крестьяне-общинники, т. е. податное население деревень, входивших в определенные округа и уезды. Эта категория населения страны возникла в результате разложения общинного строя наряду с выделением аристократии и как ее антипод.

Крестьяне-общинники были лично-свободными и эксплуатировались только как подданные государства. Их социальный статус был в общем достаточно высок. Именовались свободные крестьяне-общинники термином "янъин", т. е. "добрые люди", что подчеркивало их социальный статус (в отличие их от "чхонъинов" - "подлых"). Янъины допускались к сдаче экзаменов на чин, и из них в значительной степени пополнялись ряды низшего чиновничества. Все янъины трудоспособного возраста были военнообязанными и составляли рядовой и младший командный состав армии. Будучи держателями наделов, крестьяне-янъины платили государству поземельный и подушный налоги и несли отработочную повинность (что и дает основание советским корееведам считать форму их эксплуатации государством феодальной).

По мере ослабления централизованного государства, когда оно уже не могло оградить наделы своих данников от захвата их крупными землевладельцами, среди янъинов усиливалось расслоение. Те янъины, чьи земли были самовольно захвачены крупными сановниками, попадали в личную зависимость от последних, и, хотя статус их как янъинов мог некоторое время еще сохраняться, по реальному положению они уже приближались к "подлому" населению. С другой стороны, некоторые янъины, выдвинувшись на службе, становились представителями господствующего класса, и из среды крестьян-янъинов вышло немало деятелей времен смутной поры Позднего Троецарствия; так, например, выходцем из крестьян был основатель государства Хубэкче Чин Хвон, а также многие сподвижники основателя династии Корё - Ван Гона.

Другую часть эксплуатируемого класса составляли неполноправные члены общества, известные под общим названием "чхонъины" ("подлые"). Состав чхонъинов не был однородным. Ким Сокхён, исследовавший классовую структуру крестьянства, считает возможным включать в класс феодально-зависимого крестьянства, с одной стороны, посаженных на землю ноби (лично-зависимых), а с другой - беднейшую часть свободных янъинов [144, с. 102], полагая, что юридическое положение янъинов и чхонъинов отставало от реальных отношений [144, с. 227]. Однако, хотя в период ослабления государства какая-то часть янъинов и попадала в личную зависимость, лишаясь земли, их статус все равно давал им некоторое преимущество по сравнению с чхонъинами, не говоря уже о том, что сходство в реальном положении могло иметь место только между низшими слоями янъинов и высшими слоями чхонъинов, а не между теми и другими в целом. Высшим слоем чхонъинов можно, видимо, считать население таких категорий деревенских общин, как "пугок", "хян" или "со", которое в сословном отношении было принижено. Как и остальные крестьяне, такие общинники несли триаду повинностей, занимаясь земледелием ("пугок" или "хян") или ремеслом ("со"). Такая категория населения сохранилась в Корее вплоть до XV в. [76, с. 90]. Представляется, что население неполноправных общин может быть названо государственными крепостными. Существовали и крепостные, принадлежавшие частным лицам, которые обрабатывали земли, находившиеся в частном владении аристократии. Среди таких крепостных были и посаженные на землю ноби. Ноби в целом представляли собой наиболее бесправную часть общества; это был низший слой чхонъинов. Обычно они выполняли роль домашних слуг, но могли использоваться и в сельском хозяйстве, и особенно в ремесле. Ноби были как частные, так и казенные. Эта категория зависимого населения существовала в Корее очень долгое время - до конца XIX в., причем статус и доля ноби в общем числе населения страны не изменились существенно и через тысячу лет - к XV-XVI вв. (см., например, [76, с. 179]).

Рассмотрим теперь состав господствующего класса. В соответствии с двумя тенденциями в развитии корейского общества (государственной и частной) можно разделить и господствующий класс. Имеется в виду бюрократия и аристократия, хотя в силу ряда причин (о них будет сказано ниже) эти термины несколько условны. Тем не менее по отношению к двум упомянутым выше тенденциям они достаточно определенны.

Поскольку в Корее была государственная собственность на землю, то можно сказать, что господствующим классом являлась бюрократия в широком смысле этого слова (господствующий класс был организован в государственный аппарат, о чем говорилось выше). На самом деле первоначально древнекорейское общество разделилось на простых общинников и аристократию, а бюрократия появилась позднее, хотя и выросла на основе общинной аристократии. Из этого вытекает, что первое время аристократия и бюрократия представляли собой единое целое. Аристократия состояла из родственников правителя (вана) и в очень небольшой степени из элиты покоренных общин, и, пока число административных должностей было небольшим, все их занимали представители аристократии. Однако по мере развития государственности, с усложнением административного аппарата возникло чиновничество как самостоятельная общественная прослойка, т. е. бюрократия в полном смысле этого слова. Это чиновничество состояло не только из аристократии и пополнялось самыми различными путями.

Первое по времени сообщение "Самгук саги" об учреждении 17 чиновных рангов относится к 9-му г. правления вана Юри - 32 г. н. э. Это сообщение дается вместе с сообщением об учреждении территориального деления и присвоения фамилий жителям определенных общин [5, с. 78]. Датировка этого сообщения подвергается обоснованным сомнениям, так как начало государственности принято относить к более позднему времени. Действительно, подобная структура слишком детальна для того времени, когда, несомненно, существовали должностные лица в общинах, но когда вряд ли могла существовать фиксированная чиновная градация. По-видимому, это одно из тех сообщений, которые хотя и отражали какие-то реалии, но при изложении были крайне модернизированы, тем более что последующие сообщения летописи (в том числе и очень ранние) позволяют достаточно логично представить себе постепенное развитие административной системы, которое могло завершиться созданием именно такой стройной системы (как это указано в упомянутом сообщении под 32-м годом) лишь через несколько столетий. Действительно, весьма характерно то, что в записях летописи, относящихся к назначениям чиновников и производству их в следующий чин, за II - IV вв. упоминаются лишь пять-шесть из 17 чинов. Эти пять-шесть градаций и удовлетворяли полностью потребность в регламентации чиновничьей иерархии в то время. В сложной системе 17 рангов тогда необходимости не было. Как таковая, она могла, видимо, появиться не раньше, чем были созданы многочисленные учреждения центрального государственного аппарата, а они в Силла появились лишь в VI в. (Такое важнейшее ведомство, например, как военное - Пёнбу, - было создано в 517 г. н. э. [5, с. 127]; другие - во всяком случае не раньше.)

Быстрое развитие государственного аппарата Силла относится к VI - VII вв.; именно тогда и можно с полным основанием говорить о чиновничестве как особом социальном слое. Как будет показано ниже, в определенном аспекте его интересы могут быть даже противопоставлены интересам аристократии. В "Самгук саги" имеются специальные главы [8, т. 2, с. 231 - 296], посвященные чиновничеству, анализ материала которых позволяет составить достаточно полное представление об этом слое. Не давая здесь подробную характеристику чиновничеству, что является задачей специального исследования, приведем лишь основные сведения о нем. В каждом из трех государств существовала система рангов: в Когурё - от 12 до 17, в Пэкче - 16, в Силла - 19. Каждому рангу соответствовало особое название, т. е. чин (в Силла наряду с основными существовали так называемые провинциальные чины). Всего чинов (вместе с вариантами) было: 68 в Когурё, 27 в Пэкче, 60 в Силла. Кроме того, все чиновники занимали определенные должности, которых в Силла в VI I- VIII вв. насчитывалось 188 (в том числе 125 столичных, 47 военных и 16 провинциальных). Минимальное общее число чиновников в Силла определяется примерно в 5 тыс. 690 человек [33, с. 38]. Чиновничество подразделялось на столичное, провинциальное и военное.

Резкое возрастание числа должностей в период быстрого развития государственного аппарата потребовало массового привлечения в ряды чиновничества лиц, не относящихся к аристократии, так как аристократия не была в состоянии занять своими представителями все чиновные посты ввиду своей ограниченной численности. Поэтому широко практиковалось производство в чиновные ранги за заслуги на войне, за различные услуги, оказанные вану, или за проявленные "в быту" добродетели. Так, например, в "Самгук саги" сообщается, что в 668 г. за заслуги при взятии Пхеньяна двум рядовым солдатам силлаской армии был дарован чин сульгана (8-й степени) и еще одному - когана (9-й степени) [5, с. 175]. (Замечу, что это довольно высокие чины: всего степеней было 19.) Под 699 г. упоминается о пожаловании чина намбёна крестьянину Михилю за преподнесение вану найденного им большого золотого самородка [5, с. 209]. В 788 г. были учреждены экзамены на чин, к которым допускались все представители лично-свободного населения.

Жили чиновники за счет выдаваемых казной земельных наделов (введенных впервые под названием "ногып" в 687 г.) или жалованья зерном вместо них (практиковавшегося с 689 до 757 г.). Поэтому они зависели от государственной власти и были заинтересованы в укреплении государственной собственности на землю, являясь, в свою очередь, главной опорой этой собственности. Таким образом, интересы бюрократии представляли собой ту тенденцию развития общественного строя Кореи, которая базировалась на государственной собственности на землю.

Тенденция развития его на основе частной собственности была представлена интересами аристократии. На ранних этапах государственности, когда все чиновничество было представлено исключительно аристократией, никакой разницы между интересами аристократии и бюрократии, естественно, не было. Но когда бюрократия сложилась в особый социальный слой, включавший в себя (и в большей своей части) лиц неаристократического происхождения, стало заметно проявляться различие в их интересах. Аристократия стремилась отгородиться от массы чиновничества, высшую прослойку которого она по-прежнему составляла.

Что же представляла собой корейская аристократия? Как уже говорилось, под этим понятием подразумеваются прежде всего родственники правителей. Верхушка покоренных или добровольно присоединившихся к Силла общин лишь в редких случаях могла пользоваться тем же статусом и обычно находилась на уровне рядового чиновничества. Силлаская аристократия формально подразделялась на две группы: "сонголь" ("священная кость") и "чинголь" ("истинная кость"). Ниже этих групп стояли три разряда "тупхум" ("шести-, пяти- и четырехглавая степени"). Однако эти разряды включали практически всех, кто по своему статусу стоял выше рядового крестьянства (к ним, в частности, приравнивались вожди присоединенных общин), поэтому члены этих групп не могут быть отнесены к аристократии.

По поводу системы "кольпхум" ("двух костей и трех степеней") существуют самые различные мнения (см. [109, с. 103 - 108; 118, с. 126 - 155]). Представляется, что различие между "сонголь" и "чинголь" было незначительным и несущественным. Пожалуй, даже наиболее близка к истине точка зрения, согласно которой группы "сонголь" никогда реально не существовало [118, с. 138], поскольку различие в степенях родства с ваном лиц, относимых к "сонголь" и "чинголь", практически неуловимо. Достаточно сказать, что первый ван, относимый к "чинголь", Тхэджон-Мурёль, являлся прямым потомком предшествующих ванов из "сонголь" как по мужской, так и по женской линии и принадлежал, естественно, к тому же роду - Ким. Во всяком случае, вся аристократия - это родственники вана. Только аристократия могла иметь высшие 5 рангов (их 17, не считая особого и исключительного), так что она, как говорилось выше, составляла верхушку чиновничества. (Надо заметить, впрочем, что карьеру свою все аристократы, в том числе и сыновья вана, начинали с младших рангов.)