Первая речь против Катилины

[В сенате, в храме Юпитера Статора. 8 ноября 63 г.]

(I, 1) Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, что предыдущей ночью, где ты был, кого сзывал, какое решение принял?

(2) О, времена! О, нравы! Сенат все это понимает, консул видит, а этот человек все еще жив. Да разве только жив? Нет, даже приходит в сенат, участвует в обсуждении государственных дел, намечает и указывает своим взглядом тех из нас, кто должен быть убит, а мы, храбрые мужи, воображаем, что выполняем свой долг перед государством, уклоняясь от его бешенства и увертываясь от его оружия. Казнить тебя, Катилина, уже давно следовало бы, по приказанию консула, против тебя самого обратить губительный удар, который ты против всех нас уже давно подготовляешь.

Итак, ты был у Леки в эту ночь, Катилина! Ты разделил на части Италию, ты указал, кому куда следовало выехать; ты выбрал тех, кого следовало оставить в Риме, и тех, кого следовало взять с собой; ты распределил между своими сообщниками кварталы Рима, предназначенные для поджога, подтвердил, что ты сам в ближайшее время выедешь из города, но сказал: что ты все же еще не надолго задержишься, так как я еще жив. Нашлись двое римских всадников, выразивших желание избавить тебя от этой заботы и обещавших тебе в ту же ночь, перед рассветом, убить меня в моей постели.

(10) Обо всем этом я узнал, как только было распущено ваше собрание. Дом свой я надежно защитил, усилив стражу; не допустил к себе тех, кого ты ранним утром прислал ко мне с приветствиями; впрочем, ведь пришли как раз те люди, чей приход—и притом именно в это время— я уже заранее предсказал многим виднейшим мужам.

(V) Теперь, Катилина, продолжай идти тем путем, каким ты пошел; покинь наконец, Рим; ворота открыты настежь, уезжай. Слишком уж долго ждет тебя императора, твой славный Манлиев лагерь. Возьми с собой и всех своих сторонников; хотя бы не от всех, но от возможно большего числа их очисти Рим. Ты избавишь меня от сильного страха, как только мы будем отделены друг от друга городской стеной. Находиться среди нас ты уже больше не можешь; я этого не потерплю, не позволю, не допущу.

(15)Неужели тебе, Катилина, может быть мил этот вот свет солнца или воздух под этим небом, когда каждому из присутствующих, как ты знаешь, известно, что ты, в консульство Лепида и Тулла, в канун январских календ стоял на комиции с оружием в руках; что ты, с целью убийства консулов и первых граждан, собрал большую шайку и что твое безумное зло- деяние было предотвращено не твоими собственными соображениями и не страхом, а Фортуной римского народа?

IX, 22 Впрочем, к чему я это говорю? Разве возможно, чтобы тебя что-либо сломило? Чтобы ты когда-либо исправился, помыслил о бегстве, подумал об изгнании? О, если бы бессмертные боги внушили тебе это намерение! Впрочем, я понимаю, какая страшная буря ненависти — в случае, если ты, устрашенный моими словами, решишь удалиться в изгнание — угрожает мне если не в настоящее время, когда память о твоих злодействах еще свежа, то, во всяком случае, в будущем.

(33) При этих предзнаменованиях, Катилина, на благо государству, на беду и на несчастье себе, на погибель тем, кого с тобой соединили всяческие братоубийственные преступления, отправляйся на нечестивую и преступную войну. А ты, Юпитер, чью статую Ромул воздвиг при тех же авспициях, при каких основал этот вот город, ты, которого мы справедливо называем оплотом нашего города и державы, отразишь удар Катилины и его сообщников от своих и от других храмов, от домов и стен Рима, от жизни и достояния всех граждан; а недругов всех честных людей, врагов отчизны, опустошителей Италии, объединившихся в злодейском союзе и нечестивом сообществе, ты обречешь—живых и мертвых—на вечные муки.

 

ЭПИКУР

ИЗ ПИСЬМА К МЕНЕКЕЮ

 

Так как удовольствие есть первое и прирожденное нам благо, то поэтому мы выбираем не всякое удовольствие, но иногда мы обходим многие удовольствия, когда за ними следует для нас большая неприятность; также мы считаем многие страдания лучше удовольствия, когда приходит для нас большее удовольствие, после того как мы вытерпим страдания в течение долгого времени. Таким образом, всякое удовольствие по естественному родству с нами есть благо, но не всякое удовольствие следует выбирать, равно как и страдание всякое есть зло, но не всякого страдания следует избегать...

Простые кушанья доставляют такое же удовольствие, как и дорогая пища, когда все страдание от недостатка устранено. Хлеб и вода доставляют величайшее удовольствие, когда человек подносит их к устам, чувствуя потребность. Таким образом, привычка к простой, недорогой пище способствует улучшению здоровья, делает человека деятельным по отношению к насущным потребностям жизни, приводит нас в лучшее расположение духа, когда мы после долгого промежутка получаем доступ к предметам роскоши, и делает нас неустрашимыми пред случайностью.

Итак, когда мы говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствия распутников и не удовольствия, заключающиеся в чувственном наслаждении, как думают некоторые, не знающие, или не соглашающиеся, или неправильно понимающие, но мы разумеем свободу от телесных страданий и от душевных тревог. Нет, не попойки и кутежи непрерывные, не наслаждения мальчиками и женщинами, не наслаждения рыбою и всеми прочими яствами, которые доставляет роскошный стол, рождают приятную жизнь, но трезвое рассуждение, исследующее причины всякого выбора и избегания и изгоняющее [лживые] мнения, которые производят в душе величайшее смятение.

 

ИЗ «ВАТИКАНСКОГО СОБРАНИЯ ИЗРЕЧЕНИЙ»

IX. Необходимость есть бедствие, но нет никакой необходимости жить с необходимостью.

XXIII. Всякая дружба желанна ради себя самой, а начало она берет от пользы.

XXIV. Сны не имеют божественной природы и вещей силы; они происходят от впадения [в человека] образов.

XXXIII. Голос плоти — не голодать, не жаждать, не зябнуть. У кого есть это и кто надеется иметь это и в будущем, тот даже с Зевсом может поспорить о счастье.

XLI. Следует смеяться и философствовать и в то же время заниматься хозяйством и пользоваться всеми остальными способностями и никогда не переставать изрекать глаголы истинной философии.

XLV. Изучение природы создает людей не хвастливых и велеречивых и не выставляющих напоказ образование, предмет соперничества в глазах толпы, но людей смелых, довольных своим, гордящихся своими личными благами, а не благами, которые им даны обстоятельствами.

LIII. Никому не следует завидовать: хорошие люди не заслуживают зависти, а дурные, чем счастливее бывают, тем более вредят себе.

LIX. Не желудок ненасытен, как говорят люди толпы, но лживое представление о желудке как о чем-то, не имеющем предела наполнения.

LXV. Глупо просить у богов то, что человек способен сам себе доставить.

LXXVII. Величайший плод довольства своим (ограничения желаний) — свобода.

 

ЭСХИЛ

ОРЕСТЕЙЯ

АГАМЕМНОН

Агамемнон, царь Аргоса Вестник Талфибий

Клитемнестра, царица Страж, раб Агамемнона

Эгисф, двоюродный брат Хор аргивских старейшин

царя Служанки Клитемнестры,

Кассандра, пленная тро- воины Агамемнона, оруже-

янская царевна носцы Эгисфа.

 

 

Костер! Костер!

 

Супруга Агамемнона — услышала ль?

Бегу поведать знаменье. Чрез миг она,

Воспрянув с ложа, радостный подымет клик,

Встречая ликованьем вожделенный луч,

30 Заголосит: «Победа! Рухнул вражий кремль!..»

 

 

Ее мольбы, плач, к отцу взыванья,

Ее красы нежный цвет свирепых

230 Не тронули Арея слуг.

С молитвой царь подал знак, и жертву,

Не козочку — деву — тканью длинной

Покрыв, схватили; еле живую

Повергли на жертвенник;

Полных, как парус, милых уст

Звук заглушили томный, —

Чтоб не кляла злодеев.

 

 

Изныла я в тоске по муже... Дни текут -

Застенчивость и робость покидают нас.

Скажу пред всеми: жизнь была не в жизнь со дня,

860 Как отплыл он, - безмужней, безутешной мне!

Уж в доме опустелом, запершись, сидеть

Вдовой живого мужа - горе горькое.

А тут еще за слухом слух зловещие

Глашатаи приносят: тот - лихой конец,

А этот - лише каркает. Развылись псы,

Зло на дом накликают! Ведь когда б супруг

Все раны принял, сколько их молва начла, -

Дырявым просквозило б тело неводом.

 

 

И пышных не стели мне тканей под ноги:

Их зависть сглазит; так богов единых чтут.

Красы цветные, смертный, попирать дерзнув

Стопой надменной, вышних оскорбил бы я:

Одна богам, другая человеку честь.

Делами, что соделал, а не пурпуром,

Что я топтал, прославлен буду. Лучший дар

Смиренномудрый помысл. И лишь тот блажен,

Кто жизнь скончает в мирном благоденствии.

930 Что правым чту, чего не смею, - я сказал.

 

 

Хор

 

Строфа 1

 

Что же страх меня томит,

И предчувствие душе

Неотступно представляет ужас?

Глухо пророчит

О чем неотвязною песнью?

980 Как зловещих, смутных снов

Навожденье отогнать?

Захватил темный сонм

Кремль души, где разум - царь...

Состариться успело время с той поры,

Как, пески взрыв, канат

Был отпущен: тронулись

В путь под Трою корабли.

 

 

Войди и ты, - к тебе, Кассандра, речь моя! -

В сей дом и круг, с которым Зевс тебе судил

Незлобное священных струй общенье. Стань

В толпе рабынь, у пламени подателя...

Сойди же с колесницы, гордый дух смирив.

1040 И сын Алкмены, помнят были, продан был,

Склонял под иго выю, рабий хлеб вкушал

Кому ж удел в неволе жить, добро тому

В издревле изобильном доме рабствовать.

Вчера разбогатевшим - внове власть; они

К рабам жестоки, требуют чрезмерного.

У нас не так; по совести господствуем.

 

 

Кассандра

 

Строфа III

 

1090 Богопротивный кров, злых укрыватель дел!

Дом - живодерня! Палачей

Помост! Людская бойня, где скользишь в крови.

 

Предводитель хора

 

Она - ищейка ловчая, и крови дух

Далече чует: нюхает, и сыщет кровь.

 

Кассандра

 

Антистрофа III

 

Вот они, вот стоят, крови свидетели!

Младенцы плачут: «Тело нам

Рассекли, и сварили, и отец нас ел».

 

Предводитель хора

 

В молве слывешь ты вещею провидицей;

Но, знай, не ко двору здесь прорицатели.

 

 

Кассандра

 

Строфа IV

 

1100 Увы! Жена - что предумыслила?

Злодейство новое в дому,

Великое, готовит, - ближним злой удар.

Целенья не будет, не снидет спасенье,

Друг не придет помочь.

 

 

Находит вновь!..

Вновь судорогой яростной схватил меня

Пророчественный ужас!.. Горе, горе нам!

Гляди - вот там, в притворе пред дворцом, они

Сидят недвижны, снам подобны, призраки

Детей, закланных...чьей рукой? не родича ль?

1220 В горстях окровавленных держат снедь... чья плоть,

Не их ли? - эти внутренности? Страшный пир!

Кого-то угощают... Кто вкусил? Отец!..

Оттоль - возмездье... Кто же мститель?.. Лев?.. Да, лев

Без мощи львиной, вор домашний, ложницы

Царевой вор, - умыслил на владыку зло,

 

 

Агамемнон,

изнутри дома:

 

Секирой насмерть я сражен в моем дому!

 

Предводитель хора

 

Тише! Чье стенанье слышу под ударом топора?

 

Агамемнон

 

О горе мне! Другой удар!.. Уходит жизнь.

 

Предводитель хора

 

Слышали?.. Цареубийство свершено! Сомнений нет.

Как нам быть, рассудим спешно, - как нам действовать

верней?

 

Старейшины хотят войти во дворец, когда средние врата раскрываются

и являют зрелище совершённого убийства. В купальне лежит тело

Агамемнона, окутанное с головой покрывалом. Подле - тело Кас-

сандры. Клитемнестра, с лицом, обрызганным кровью, и, с

двойным топором в руке, ступает навстречу Хору.

 

Клитемнестра

 

Речам противоречить, что при случае

Я льстиво расточала, - постыжусь ли? Нет!

 

 

Хор

 

Антистрофа III

 

1560 Мнишь: глаз за глаз, зуб за зуб... Но то же

Ждет и тебя! Не мне дан

В том деле суд. Знаю: меч подъявший

Мечом сражен. Жив Судья. Свершивший зло

Потерпит зло. Так сам Зевс установил.

Но кто изгонит демона из дома вон?

Цепями скован этот род с Проклятьем!

 

Предводитель хора

 

Эгисф! Киченье делом злобным мерзко мне.

Ты что сказал? Убийства не содеял сам;

Но козни деял; ковы все ковал один.

Так знай же: не минуют головы твоей

Сограждан камни, - частый, крепкий, крупный град.

 

Предводитель хора

 

Ты же, город зачумляя, на чужих хлебах жирей!

 

Эгисф

 

1670 Мзду мне жирную отдашь ты за слова свои, глупец!

 

Предводитель хора

 

Расхрабрился при наседке, раззадорился петух.

 

Клитемнестра

 

Их злословье - суесловье; лают на ветер они!

Мы же здесь - владыки, милый! Что положим, то закон.

 

Уводит Эгисфа во дворец. Хор покидает орхестру.

 

ЭСХИЛ

ОРЕСТЕЙЯ

ХОЭФОРЫ (ПЛАКАЛЬЩИЦЫ)

 

Хор плакальщиц (хоэфор), Эгисф

невольниц царского дома, со- Клитемнестра

вершающих надгробные воз- Пилад

лияния и поминальные об- Килисса, Орестова мамка

ряды Дворцовый Вратарь

Орест Раб Эгисфа

Электра

 

ПРОЛОГ

 

В стороне от орхестры могильный курган Агамемнона; за орхе-

строю — дворец Атридов. На кургане стоит Орест; у подножия кур-

гана — Пилад, юноша, на вид немного старше Ореста. Орест воору-

жен мечом; Пилад держит в руке два легких копья.

 

Орест

Подземный Гермий, отчих опекун державств,

Спасителем явись мне и споспешником!

В отечество пришел я, и глашатаем

Над сим курганом кличу: я пришел, отец!

Ты слышишь ли? Первину от кудрей моих

Взял Инах быстротечный: постриг мужества

Потоку предку. Вот другая прядь — отцу

Дань скорби! Не стенал я по тебе с семьей,

Руки не поднял к мертвому на выносе...

 

 

ЭЛЕКТРА

Отец, отец! Ореста приведи домой!

Нас продали. Без крова, без приюта мы.

Нас мать с порога гонит. Мужа в дом взяла.

Эгисф — нам отчим, недруг и губитель твой.

Служу я за рабыню. На чужбине брат,

Ограбленный, опальный. На роскошество

Пошло их спеси, что стяжал трудами ты.

Молю! Ореста, чудом или случаем,

Родимый, возврати мне, милосердствуя!

140 Дай чище быть мне, быть святей, чем мать моя,

Чтоб рук не запятнала кровь преступная.

За нас моленья эти. А враги твои

 

 

Электра

Оставил на кургане кто-то прядь волос.

 

Предводительница хора

Мужские ль это кудри, или девичьи?

 

Электра

170 Загадана загадка немудреная.

 

Предводительница хора

Меня, старухи, вижу, ты догадливей.

 

Электра

Опричь меня, кто прядью б одарил отца?

 

Предводительница хора

Те, кто могли бы, — вороги покойнику.

 

Электра

И разве не подобен завиток густой...

 

Предводительница хора

Чьим, — говори же, — чьим кудрям? Я знать хочу.

 

Электра

Моим, рабыни! Тот же вид. Нет разницы.

 

 

Электра

430 О, мать моя, злая мать,

Ты смела вынос обратить в бесчестие!

Без граждан, без друзей,

Без плача, без молитв,

434 Безбожница, в прах зарыть владыку!

 

Хор

439 Без почести ль только был зарыт царь?

Нет! — все узнай: был он искалечен!

На жизнь твою тем навесть

Укор и тень мнила мать.

Ты слышишь ли отчий срам последний?

 

 

Хор

Строфа IX

 

О, родовой недуг,

Вечно живая рана!

Крови напев немолчный, —

Увы!

Давний напев нестройный, —

Увы!

470 Неусыпимый веред!

 

Антистрофа IX

 

В язвину вложит кто

Зелий целебных силу?

«В дом не придет чужой врач.

Раздор

Сам себя съест в потомках».

Богов

Слышу напев подземный.

 

Предводительница хора

И будто спеленала, как дитя, его.

 

Орест

530 Какой же пищи стал детеныш требовать?

 

Предводительница хора

Ей мнилось, будто кормит змия грудию.

 

Орест

Разинул рот змееныш, укусил сосцы?

 

 

Предводительница хора

И млеко кровью брызнувшей окрасилось!

 

Орест

И вправду, мнится, нечто знаменует сон.

 

 

Орест

Эй, отрок! Слышишь в двери стук, в срединные?

Стучусь вторично. Вратарь! Есть ли в доме кто?..

Опять стучусь и кличу, в третий раз! Эгисф,

Знать, слуг не надоумил отворять гостям?

 

Вратарь

Довольно, слышу! Кто такой? Откуда ты?

 

Орест

Скажи владыкам дома, что с вестями гость

Пришел, и тотчас видеть их нужда ему.

 

 

Орест

Я гость фокейский, родом из Давлиды я.

С походною сумою, но своим делам,

Держал я путь на Аргос. Повстречался мне

Дорогой незнакомец, в разговор вступил,

Поведал, как идти мне и откуда сам.

Он Строфием, фокейцем, назвался, и так

680 Наказывал: «Коль в Аргос попадешь, земляк,

На совести держи ты, не забудь сказать

Родителям Ореста: умер юноша.

Домой вернешься, заповедь мне дашь от них:

На родину ль останки захотят вернуть,

Навек ли гостем спать ему в чужой земле.

Оплакан был покойник с честью многою,

И свято собран пепел в урну медную...»

Я все, что слышал, слово в слово передал;

Но тем ли, коим весть важна, — не ведаю.

690 Родителям Ореста это нужно знать.

 

 

Эгисф

За мною посылали: я на зов пришел.

Явились, слышу, путники с известием,

840 Отнюдь нам не желанным: будто нет в живых

Ореста. Если то не ложь, — тяжелая

Обуза дому эта смерть. Еще народ

От смут недавних болен, не оправился.

Почесть ли новость правдой? Вероятна ль весть?

Иль это — басни, глупых женщин россказни,

Мечты пугливой облак, быстро тающий?

Быть может, ты что скажешь достоверное?

 

НЯНЯ:

750 Орест, новорожденным повила тебя!

Ночами крик твой слушала младенческий!

Труды мои, тревоги ни во что пошли.

Ребенок неразумен: как зверька, питать

Его должны мы. Верно то! Угадывать,

Он есть ли хочет, пить ли, иль еще чего.

Малютка ведь не скажет, в чем нуждается.

Желудок детский — сам себе хозяин он.

Порой смекнешь, что нужно; проглядишь порой,

Меняй пеленки сызнова; без устали

760 То пестуешь питомца, то полощешь холст.

Рукомесло двойное правя весело,

Наследника владыке воспитала я.

И что же ныне слышу? Нет в живых его!

И шлют меня же вестью той порадовать

Врага, что осрамил нас, разорил, сгубил.

 

 

Раб

Ожив, живого умерщвляют мертвые.

 

Клитемнестра

Увы, мне ясен смысл речей загадочных.

Нас губит хитрость, как губили хитростью

Мы сами. Эй, секиру мне двуострую,

890 Мужеубийцу! Мы ль осилим, или нас

Осилит враг, увидим. На краю стоим.

 

Раб уходит в дверь терема. Серединная дверь распахивается. Из нее

выступают Орест и Пилад. За, порогом виден окровавленный труп

Эгисфа.

 

Орест

Тебя ищу я. Твой черед. Он взял свое.

 

Клитемнестра

Увы, ты умер, мой Эгисф возлюбленный!

 

Орест

Его ты любишь? Рядом будешь с ним лежать,

В одной могиле, мертвому навек верна.

 

Клитемнестра

(обнажая грудь)

Ни с места, сын мой! Бойся эту грудь разить!

Она тебя кормила. Ты дремал на ней,

А сам в дремоте деснами сосал ее.

 

Орест

Пилад, что делать? Устыдиться ль матери?

 

Пилад

900 Но где ж глаголы Локсиевы ясные,

Орест-ослушник? Где присяга крепкая?

Пусть все врагами станут, — был бы другом бог.

 

Орест

Твоя победа! Ты предостерег меня.

 

Супруга ненавидя, ты с любовником

Хотела жить: я смертью сочетаю вас.

 

Клитемнестра

Тебя вскормив, с тобой хочу состариться.

 

Орест

Отца убийца, с сыном будешь кров делить?

 

 

Орест

Мать с детства сына с бедствием сосватала.

 

Клитемнестра

Был отдан ты к надежным кунакам в семью.

 

Орест

Позорно продан, сын отца свободного.

 

Клитемнестра

Но где ж цена, за сына мною взятая?

 

Орест

Сказать стыжуся прямо, что в обмен взяла.

 

Клитемнестра

Коль так, ведь и отец твой прегрешал равно.

 

Орест

Ты, дома сидя, не кори воителя.

 

Клитемнестра

920 Разлука с мужем женщине тяжка, мой сын.

 

Орест

Своих домашних кормит муж, уйдя на труд.

 

 

Хор

(удаляясь с орхестры)

Уж и третья гроза всколыхнула чертог

Стародавний царей, —

И пахнуло живым дуновеньем!..

Как впервые над ним разразился удар:

То Фиестов был пир плотоядный.

1070 А второй был удар, — это страсти царя,

Что водил за моря всеахейскую рать

И в купели погиб.

А и третий пришел — избавитель иль жрец

Рокового конца?..

Вновь затишье — доколь? И куда приведет,

И замрет ли проклятие рода?

 

И наши пусть увидят день возмездия!

 

 

ЭСХИЛ

ОРЕСТЕЙЯ

ЭВМЕНИДЫ

 

Хор Эриний, богинь-мсти- Пифия, дельфийская про-

тельниц, принимающих, в те- рочица

чение трагедии, новое имя — Аполлон

Эвменид, или «благосклон- Гермии

ных». Тень Клитемнестры

Орест Судьи афинского Ареопага и

Афина народ афинский с хором

Провожатых.

 

ПРОЛОГ

 

{Площадь перед храмом Феба Аполлона (Локсия) в Дельфах. По сто-

ронам площади толпы богомольцев. На храмовой паперти, у запертых

дверей, Аполлонова жрица-пророчица, увенчанная лаврами, с золотым

ключом в руках.}

 

Вхожу внутрь храма, — все в венках святилище,

[40] И вижу человека: там, где Пуп Земли,

Сидит опальный грешник. Богомерзостно

Кровь на пол каплет с рук его, скверня затвор.

В руках меч голый и молебной маслины

Росток высокий, благочестно длинною

Повит волною белой. Ясно все досель.

Вкруг богомольца сонм старух чудовищных,

Воссевшись важно, дремлет на седалищах.

Не старицами в пору, а Горгонами

Их звать; но и Горгоны — не подобье им.

[50] На стенописи хищниц раз я видела,

Финея сотрапезниц: вот подобье! Лишь

Без крыльев эти; но, как те, страшны, черны.

Уснули крепко; гнусный издалече храп

Приводит в трепет; с кровью гной сочится с вежд.

Убранство ж их — кощунство пред обличьями

Богов; обидой было б и в людском жилье.

Неведом был мне этаких страшилищ род!

 

 

{Открывается святилище. Близ остроконечного камня, Пупа Земли, си-

дит Орест, с мечом и маслиничною ветвью, повитою белою тесьмою,

в руках. Вокруг спят в каменных креслах Эринии; Аполлон в длин-

ной одежде появляется над Орестом.}

 

 

Аполлон.

Глагол мой помни; мыслью да не правит страх!

Ты ж бог-вожатый, брат единокровный мой, —

[90] Зане мы, Гермий, — Зевсовы, и ты слывешь

Спасителем скитальцев, — упаси его

В путях опасных! Отчий освятил устав

Странноприимство; страннику будь пастырь ты!

 

 

Тень Клитемнестры.

Увы, вы спите! Время ль почивать? Меня

Забыли вы меж мертвых, где преследуют,

Стоустой укоризной приумножены,

Укоры мной убитых тень опальную.

Скитаюсь я, от милых отлученная;

Клеймо на мне и кары бремя тяжкое.

[100] От кровных, от родимых претерпела зло,

И бога нет, который бы прогневался

За мать, рукой сыновней убиенную.

 

 

Тень Клитемнестры.

Все рыщешь, лаешь, нюхаешь и ловишь дичь,

Заботой дня тревожась в грезе явственной.

Поймала — призрак! Томный плен усилием

Стряхни! Опомнись! Нежась, утеряешь лов.

Проснись — и пусть пронзишься угрызеньями:

Их острие знакомо сердцу мудрому.

Вскочи! В погоню!.. Дхни пожаром внутренним.

Палящей жаждой крови вслед бегущему!..

За травлю! Улюлюкай! Изнури его!

 

 

Аполлон.

Вон, вам повелеваю! Изыдите вон

[180] Из сих чертогов! Прочь от прорицалища!

Неровен час — ужалит, с тетивы златой

Спорхнув, змея — летунья среброкрылая:

Изрыгнете от боли с пеной черною

Все сгустки крови, слизанной со свежих ран.

Тут храм, не место лобное, где плетью бьют,

Выкалывают очи, рубят головы,

Камнями поражают, четвертуют, рвут,

Скопят, увечат, с долгим воем корчатся

Посаженные на кол. Вот, где праздник вам, —

[190] Вот в чем веселье ваше, — что являет нам

Ваш нрав, столь ненавистный! И таков ваш вид!..

Гнездиться бы в пещере кровожадных львов

Вам, кровопийцы! Вы ж сквернить дерзаете

Вторженьем смрадным вещие обители.

Живей, исчадья мрака! Козовод жезлом

Так гонит стадо черных коз. Без пастыря, —

Кому пасти вас любо? — всей гурьбою вон!

 

{Изгоняет Эриний из храма.}

 

 

Аполлон.

Пришлись не ко двору вы в этом доме, знай!

 

Предводительница хора.

Сопутствовать Оресту мне велит мой сан.

 

Аполлон.

Какую ж должность ты несешь? Похвастайся.

 

Предводительница хора.

[210] Гнать матереубийцу из жилищ людских.

 

Аполлон.

Мужеубийцы-матери, убийцу? Так?

 

Предводительница хора.

Мужеубийство — не убийство кровного.

 

 

Дождешься нас, — в грозный час.

Мы знаем путь, знаем цель,

И зло, все зло — помним,

И не прощаем: святы мы.

Ни чести нет нам, ни места нам нет

Ни от людей, ни у богов.

Не светит свет в доме нам.

Нет в неприступную пустынь дороги

Зрячим дня, ни тьмы слепцам.

 

 

Предводительница хора.

Где сила, что принудить может — мать убить?

 

Афина.

Полтяжбы знаю: слышала истца донос.

 

 

Предводительница хора.

Такой, как я, присяги он не даст тебе.

 

Афина.

[430] Оправданною хочешь, а не правой быть.

 

Предводительница хора.

Как так? Наставь! Слов мудрых у тебя запас.

 

Афина.

Не сделает присяга правды правдою.

 

Предводительница хора.

Тогда расследуй дело и суди сама.

 

 

Орест.

Царица, что последним помянула ты,

Заботой первой было бы; но нет ее.

Не залит кровью я бежал под твой покров,

Рукой нескверной обнял изваяние.

Великое в сем деле есть свидетельство.

Уставлено: преступник да безмолвствует,

Доколе очиститель некий кровью жертв,

[450] Сосущих млеко, мужа не обрызгает.

Давно меня кропили по чужим домам

И жертвенною кровью и речной водой.

Снята сия забота с благостынь твоих.

Сейчас и край узнаешь и родню мою.

Аргивец я, и ведом мой отец тебе:

Царь Агамемнон, вождь морского воинства,

С которым превратила Илион святой

В пустырь троянский ты сама. Лихая смерть

Отца постигла в доме.

 

 

{Входит Афина во главе шествия избранных в судьи и почетных

граждан. Подле выступает трубач. Сзади теснится народ. Судьи зани-

мают приготовленные сидения, богиня председательствует.}

 

Афина

Гласи глашатай! Воинство гражданское

Сзывай в порядке! Всею грудью выдохни

 

 

Из полой меди, выкованной тусками,

Зык трубный, дребезжащий, заглушая гул!

[570] Когда собор сей грозный собирается,

Молчать пристойно, да во всеуслышанье

Закон мой огласится — он на веки дан! —

И благочинно правый да вершится суд.

 

 

Аполлон.

Свидетелем пришел я: в мой священный дом

Бежал опальный; мой очаг пригрел его,

И был я богомольцу очистителем.

Защитником пришел я: и на мне вина

[580] Сего убийства; вместе и сообщник я.

(К Афине)

Твоя премудрость все решит. Открой же суд!

 

 

Предводительница хора.

И то помысли: в людях оправдается ль,

Кто гнусно пролил матери родимой кровь?

Как в отчий дом, как в Аргос он войти дерзнет?

Как жертвуя, приступит к алтарям градским?

Как с ним водой общаться станут родичи?

 

Аполлон.

Вот мой ответ; увидишь, сколь он правилен.

Не мать дитяти, от нее рожденного,

Родительница: нет, она кормилица

[660] Воспринятого семени. Посеявший

Прямой родитель. Мать же, словно дар, в залог

От друга-гостя взятый на хранение, —

Зачатое взлелеет, коль не сгубит бог.

Свидетельство пред нами: Зевса дочь на свет

Не из утробы матерней исшедшая;

Но ни одна богиня не родит такой!...

И впредь, Паллада, знаю, приведется мне

О славе сей твердыни порадеть не раз;

И ныне я Ореста к алтарям твоим

[670] Привел, да верен будет навсегда тебе

И да стяжает город твой союзников

Во всем его потомстве. Да святится же

Из рода в род та клятва вековечная.

 

 

Аполлон.

Счет жребиев ведите строгий, счетчики,

В две груды разгребайте их рачительно!

[750] В едином недостача — роду пагуба,

Единый лишний — племени спасение.

 

{Исчезает.}

 

Афина.

Оправдан подсудимый! В урне милости

И в урне смерти то же голосов число.

 

 

Хор.

Антистрофа I.

 

Увы! Скрижаль старинных правд

Новые боги, вы

Попрали, власть исторгли из руки моей!

[810] Язвит обида сердце; ярый гнев коплю...

Яд на окрестный край,

Черный яд мой выплюну,

Яд змеи растоптанной!

Где на поля и веси

Брызну тем ядом я,

Лишай там вскочит, сад заглохнет, сгинет злак,

Выкинет матерь плод,

Чумные пятна выступят, — о, месть моя!

Стенаем...

Как быть нам?

 

Афина.

Благодетельной я, опекая народ,

Водворила в стране сих великих богинь,

Чьим гневливым сердцам угодить не легко.

[930] Их удел — дозирать за делами людей,

И судьбами людей управлять им дано.

Кто их тяжких бремен на плечах не носил,

Тот не знает, как ранит судьбина,

Ниоткуда приходит беда; но его

Предает им вина, неотмщенная встарь,

И кичливую спесь

Стережет молчаливая гибель.

 

(Евмениды - "Благие богини")

 

 

В недра земли, в первозданные склепы

Будут живые вам слать неоскудные дани.

 

Народ, безмолвствуй! Храни уста!

 

Строфа II.

 

Кроткие, милостью щедрые, мирно

В дом свой грядите,

[1040] Взор услаждая

Радостью светочей в темном пути!

 

Все воскликните в лад песнопению!

 

Антистрофа II.

Мир вековечный Палладина града

С дщерями Ночи, —

Светочи, рдейте! —

Зевсом всезрящим и Мойрой скреплен.

 

Все воскликните в лад песнопению!