Двухтысячный год истории готов 18 страница

В равной степени важно то, что короли франков должны были делить бывшее пространство Западной Римской империи с другими, совершенно законными христианскими правителями. Особенно после того, как об их официальном переходе из арианства в католицизм было объявлено на Третьем соборе в Толедо в 589 г., вестготские правители Испании и Септимании (территория современной Юго-Восточной Франции к северу от Пиренеев) пропитались римской и христианской обрядовостью, которая решительно подражала императорам в Константинополе. Они смотрели на весь мир как совершенно законные правители значительной части старой Западной империи. Точный религиозный статус лангобардов, которые вторглись в Северную Италию, когда авары начали посягать на регион Среднего Дуная в конце 560-х гг., трудно определить. В источниках содержатся сбивчивые – на самом деле сбивающие с толку – указания на то, были ли правители лангобардов вообще католиками, арианами или придерживались какой-то иной веры. Но по крайней мере при случае короли лангобардов могли произвести вполне приличное впечатление респектабельных римских правителей, в частности в 612 г., когда король Агилульф представил Адалоальда, своего сына и избранного наследника, своим подданным в цирке в Милане (старой столице империи), непосредственно подражая римской церемонии. И все это, конечно, без учета того, что до середины VI в. Восточно-римское государство вместе со своим «собственным» императором оставалось чрезвычайно активной силой в Италии (контролировало большие территории вокруг Равенны, Рима и на юге), не говоря уже о сохранении жизненно важной государственной структуры на каждом настоящем клочке старой Западной империи, вроде Северной Африки, Сицилии и адриатического побережья[196].

Временами франки начинали масштабные войны против равных по силам противников, но в конце VI в. вторжения франков на юг Альп и Пиренеев стали более ограниченной формой набегов, и больше не было серьезных попыток расширить бывшую римскую территорию, находившуюся теперь под властью Меровингов. В результате ни один представитель этой династии никогда не обладал властью – даже при сочетании прямого и руководящего правления – над такой большой частью римского Запада, как Теодорих во всем своем великолепии. И вообще имперским полномочиям франков не хватало чего-то существенного, чтобы заглушить притязания других государств-правопреемников, да и самого Восточного Рима.

 

Если сыновья и внуки Хлодвига были сильными, но не тянули на императоров, то традиционные рассказы о его потомках в VII и начале VIII в. – звери меньшего размера из сна Базины – были в большинстве своем сформированы историческими трудами, написанными во время династии Каролингов, к которой принадлежал Карл Великий. В частности, Эйнхард, который писал в начале правления сына Карла Великого, оставил нам неотразимый литературный портрет последних Меровингов.

«Королю ничего не оставалось делать, кроме как сидеть на троне, распустив длинные волосы, с нестриженой бородой, довольствуясь тем, что он только носит королевский титул и делает вид, что правит… Он выслушивал представителей различных земель, и, когда они уходили, он, казалось, давал им свои собственные решения, которые его научили – или скорее приказали – озвучивать. За исключением ничего не значащего титула короля и скудного содержания, которое [мажордом дворца] выдавал ему, как ему было удобно, он не имел ничего своего, кроме одного поместья с очень небольшим доходом. В том поместье у него были дом и слуги, которые откликались на его потребности и повиновались ему, но их было мало. Он ездил в повозке, в которую была запряжена пара быков, которых вел… скотник… Таким образом он ездил во дворец, а также на ассамблею своего народа, которая ежегодно проводилась для блага королевства, и тем же манером он возвращался домой. Но именно [мажордом дворца] занимался всеми делами – и внутренними, и иностранными, которые нужно было выполнять и заниматься управлением королевства».

Как только необычная история, написанная Григорием Турским, заканчивается в середине 590-х гг., не остается никакого повествования, содержащего сколько-нибудь такой же масштаб обстоятельных подробностей, пока не наступит эпоха Каролингов, так что практически ничто не может бросить вызов яркой характеристике Эйнхарда. Поэтому вообще-то историки часто рады видеть в последних королях Меровингов зверей меньших размеров. Отсутствие у них власти обрекает мир франков на отсутствие порядка; они позволяют власти постепенно переходить в руки второстепенных фигур – мажордома дворца. Эту роль играли предки Карла Великого в северо-восточной части королевства – Австразии (карта 11, с. 278) до тех пор, пока его отец Пипин Короткий не решил в 751 г. положить этому конец и не стал королем франков[197].

Но Эйнхард писал, принадлежа к третьему поколению, появившемуся после того, как Пипин стал королем, и будучи верным подданным Каролингов. Что могло быть удобнее для династии, которой он служил, чем идея о том, что Меровинги потеряли свое право на управление королевством ввиду своей неспособности делать это? После более внимательного изучения, как это сделало последнее поколение – или пара поколений – современных ученых, источники выдают совершенно другую историю, в которой последние Меровинги не такие уж неумелые, какими Эйнхард хочет нам их представить, и восхождение на трон Каролингов выглядит более случайным исходом.

Даже с учетом всего этого нет ни малейшего сомнения в том, что представители династии, которые правили, скажем, в 675–700 гг., в сущности, занимали гораздо менее могущественное политическое положение, чем их предшественники сто лет назад. В частности, этот период видел подъем хорошо укрепившихся группировок региональной знати во всех центральных регионах государства франков, через которые должен был действовать любой последующий король. А власть этой знати изолировала многие районы в тех регионах от прямой досягаемости короля. Самая яркая картина такого положения дел представлена не в Австразии, а в соседней на западе Нейстрии (карта 11, с. 278), где главный источник «Книга истории франков» (Liber Historiae Franco rum) показывает нам, что любой монарх из династии Меровингов должен был (по крайней мере, так пишет автор текста) действовать совместно и через группу взаимосвязанных между собой аристократических кланов (их было около шести). Аристократы проводили время, вступая в браки, соперничая друг с другом за власть в Нейстрии, то есть за должность мажордома ее дворца, и пытаясь отбиться от вмешательства Каролингов[198]. Каждый из центральных регионов, иными словами, создал свой собственный аналог семьи Каролингов, и коллективно эти аристократические узы сильно уменьшали реальную власть любого короля, каковы бы ни были его личные способности.

Это означает, что, хотя правящая династия и оказалась ослабленной, вытеснение Каролингами Меровингов не стало простым дворцовым переворотом, в ходе которого главный советник короля в конечном итоге занял место последнего представителя старой династии. Взглянув на взятые вместе VI, VII и VIII вв., мы видим значительную реструктуризацию власти, в которой захват Каролингами власти над всем государством франков в VIII в. представлял собой отчетливый второй этап. На первом этапе предки Карла Великого были не более чем победителями регионального внутриавстразийского соревнования, а равные им по положению соперники занимались тем, что побеждали в похожих соревнованиях в других главных регионах Франкского королевства.

Я очень подозреваю, что если бы Каролинги не покончили со становившимся все более хрупким равновесием, которое представляло собой государственное устройство при последних Меровингах, то тогда какой-нибудь соперничавший знатный клан из какого-нибудь другого центрального региона империи франков сделал бы это вместо них. Это не звучит как рецепт долговременной стабильности, так как у кого-нибудь где-нибудь обязательно возникла бы идея переориентировать всю политическую систему на свою собственную власть, хотя бы даже только из страха перед тем, что сделать это вместо них может соперник. Схожее чувство нестабильности также проявляется и на периферии. Здесь в VI в. Меровинги тоже осуществляли свою власть – отчасти напрямую, отчасти периодическим утверждением своей военной гегемонии – в ряде районов-сателлитов: Алемании, Тюрингии, Баварии и даже – в меньшей степени – Саксонии, которая была вынуждена платить дань[199]. Пока шел VII в., эти районы вырвались из-под центральной власти, а это в той же мере, что и рост власти региональной знати, отражает слом старой системы. Череда в высшей степени непредвиденных событий лежала в основе способности Каролингов полностью захватить власть во Франкии, но к 700 г. династия Меровингов в любом случае была обречена.

Даже если характеристика Эйнхарда последних Меровингов была сатирической, он, по крайней мере, указывает нам правильное направление. Период 550–700 гг. оказался свидетелем мощного общего перехода власти от короля к региональной знати, и результатом стали и общая политическая нестабильность, и то, что короли, оставаясь важным элементом системы, утратили свою способность управлять ею. Это не явилось следствием упадка династии, который превратил львов в котов, и некоторые правители из династии Меровингов, вроде Дагоберта I (умер в 639 г.), не разучились орать. Но последние из династии боролись за безнадежное дело, оказавшись перед структурными переменами в локализации власти в государстве франков. К 700 г. дальние границы мнимой империи франков в VI в. уже выпали из ее сферы влияния, а ее центр начал дробиться на куски. То, как Каролинги вышли из этого процесса ослабления центральной власти, ставит нас лицом к лицу с карьерой первого великого Карла в новой династии – Карла Мартелла, Молота.

Молот франков

Центральным местом любой экскурсии по Версалю является Галерея битв. Длиной сто двадцать и шириной тринадцать метров, она была создана из ряда более мелких картинных галерей Луи Филиппом в 1830-х гг. Этот – почти совершенно миролюбивый – король отчаянно хотел показать, что принадлежит к военной французской традиции, которая незадолго до этого увенчалась карьерой Наполеона. Как я вежливо заметил одному бывшему своему другу по переписке – французу: здесь нет картины с изображением битвы при Ватерлоо; но помимо этой, все битвы императора – там.

Но тридцать четыре большие картины охватывают гораздо больший временной интервал, чем этот. Первым слева в зале висит скромное полотно 5,42 на 4,65 метра с изображением Карла Мартелла в битве при Пуатье (или Туре), традиционно датируемой 732 г., хотя, возможно, это был и 733 г. Это знаменитое сражение Карл провел, будучи союзником герцога Аквитанского Эвдона. Тот попросил Карла о помощи во время боя с армией мусульман, проникшей на север через Пиренеи. А старое вестготское королевство в Испании было захвачено мусульманскими оккупантами приблизительно в течение десяти лет после своей первой победы там в 711 г. После долгого стояния в стороне Карл в конечном итоге вступил в битву и одержал победу. Его противник мусульманин Абд ар-Рахман остался мертвым на поле боя. Традиционно это считалось моментом, когда было сорвано возможное завоевание мусульманами всего западного христианского мира, что побудило Эдварда Гиббона написать один из своих самых известных отрывков:

«Победоносный поход продолжался более тысячи миль от скал Гибралтара до берегов Луары. Повтор такой же дистанции привел бы сарацин к границам Польши и Северо-Шотландскому нагорью. Рейн не более непреодолим, чем Нил или Евфрат, а флот арабов мог бы попасть в устье Темзы без морского сражения. Наверное, толкования Корана теперь изучали бы на факультетах Оксфорда, а его кафедры, возможно, демонстрировали бы людям, подвергшимся обрезанию, святость и истину откровения Магомета».

Если сохранения христианства было недостаточно, то имелось еще кое-что, что стояло за великой победой Карла. В традиционных рассказах о рождении феодализма Карл фигурировал как главный создатель тяжелой, закованной в латы конницы, которая стала главной чертой средневековой Центральной Европы. Недостатком ее было то, что кольчуги и боевые кони – весьма дорогое удовольствие, так что Карла также помнили как великого экспроприатора церковной собственности, использовавшего богатства религиозных институтов для оплаты вооруженных сил, которые позволили ему отразить натиск ислама.

 

 

Как часто происходит с традиционными взглядами на прошлое – большинство из которых начинают защищать каждый свою национальную психику с конца XIX в., когда совпали усилившийся национализм и массовое образование, – ни один из этих двух столпов репутации Карла не выдержал более пристального постнационалистического исследования. Абд ар-Рахман не возглавлял армию из многих десятков тысяч (а иногда – поразительно! – сотен тысяч) человек, как часто считали, не нес колоссальных потерь в живой силе (хотя сам он, безусловно, погиб) и не вел решительную завоевательную войну, а занимался, вероятно, небольшими выгодными грабежами. Что бы это ни было, битва при Пуатье не была титанической борьбой ради решения судьбы религии Европы. И к сожалению, Карл не изобретал единолично феодализм и не решал вопрос финансов. На протяжении века после его смерти за ним оставалась репутация человека, который отдал значительное количество церковных земель в светские руки, но эта практика была не нова. Многие участки номинально церковных земель в начале Средних веков находились в руках светских людей на условиях почти неизменной аренды, называемой precaria; эти миряне зачастую были «друзьями» данного религиозного учреждения или даже родственниками его основателя. Так происходило задолго до и после Карла, и большая проблема с его репутацией, возможно, состоит в том, что его карьера победителя позволила ему даровать эти владения на правах аренды тем своим приверженцам, которые не были замечены в связях с конкретными институтами, о которых идет речь. И пока тяжелая, закованная в латы конница становилась определяющей чертой боевых действий франков в VIII в., это, по-видимому, означало процесс неуклонного развития, а не переворот, произошедший за годы жизни одного поколения, как появление дивизии бронетанковых войск в 1930-х гг.[200] Но даже если мы не можем придерживаться всех внешних атрибутов портрета Карла Мартелла, все же нет сомнений в том, что его карьера решительно направила династию Каролингов на путь к имперской власти.

Но такой исход не казался даже отдаленно вероятным после смерти его отца Пипина Геристальского в декабре 714 г. Это первый закрепленный документально момент, когда скелеты Каролингов начали выпадать из шкафов, и опасный раунд внутрисемейной борьбы играет главную роль в этом рассказе. Ближайшей проблемой был сам Пипин. Вместе со своей тогдашней женой Плектрудой он произвел на свет двоих сыновей – Дрого и Гримуальда. Однако оба они умерли раньше его. Дрого умер в 707 г., а Гримуальд прямо перед своим отцом, в начале 714 г., оставив одного наследника мужского пола – Теодоальда. Но у Пипина были также двое взрослых сыновей от наложницы Альпайды – Карл (наш Карл) и Хильдебранд. Отчаянно стремясь защитить интересы своего внука, Плектруда приказала заключить в тюрьму двух своих пасынков – единокровных дядей Теодоальда, хотя Карл вскоре бежал, чтобы собрать грозную силу из своих сторонников в Австразии.

И хотя это была достаточно обычная внутрисемейная распря (ставшая затем характерной чертой истории Каролингов), она имела ужасные последствия в 714 г., потому что власть Пипина над франками имела определенные ограничения. В результате пострадавшие люди образовали длинный список и выстроились в очередь, чтобы использовать политическое бессилие, порожденное ссорой между Плектрудой и ее пасынком Карлом. Неудивительно, что первыми в этой очереди были нейстрийцы, проживавшие на старых землях франков. На момент смерти Пипина Теодоальд номинально был мажордомом дворца по Нейстрии, но власть Пипина в этом регионе давала лишь отрицательный результат (принимая меры к тому, чтобы не появился никакой серьезный соперник), и, как только смерть вывела его из игры, представители нейстринской знати быстро заявили о своих правах и немедленно отбросили всякую остаточную лояльность Теодоальду. Находясь вдали от центра, аквитанцы были готовы использовать этот кризис, чтобы заявить о большей степени своей независимости, и уже в 715 г. оказались участниками боевых действий своего собственного герцога Эвдо, а провансальцы – своего вождя Антенора. В эти боевые действия были втянуты даже силы за пределами традиционного франкского круга – превосходство Пипина всегда отчасти основывалось на успешном ведении войн именно таким способом. Одной из его жертв были фризы, которыми правил король Радбод, понесший тяжелые поражения в 690 и 695 гг. Но этот король оставался достаточно могущественным и после них настолько, что Пипин женил на его дочери своего сына Гримуальда, так что Теодоальд являлся внуком и Радбода, и Пипина. Поэтому король фризов был готов вмешаться, руководствуясь смешанными мотивами, так как решающее утверждение независимости стало для него манящей целью, будь оно достигнуто путем введения благодарного внука во власть или путем разгрома Карла Мартелла и его австразийских сподвижников.

В 715 г. положение Карла оставалось чрезвычайно опасным. Многие сторонники его отца собрались под его знамена, но коалиция его врагов по силам превосходила их, и первые приметы были далеко не благоприятные. Радбод нанес главе Франкского государства поражение в начале 715 г., но, быть может, на тот момент его австразийские сторонники собрались еще не полностью. Конечно, Карл сумел вернуть долг позже в этом же году и отбросил войска Радбода назад во Фризию, и это последний раз, когда мы слышим о Радбоде в этой войне, так что, по-видимому, эта победа оказалась крупной. Тем временем нейстрийцы не сидели сложа руки. Среди них быстро появился некий Рагенфрид – мажордом дворца, который действовал под удобным флагом Меровингов в лице сначала Дагоберта III, а затем после его смерти – Хильперика II. В апреле 716 г. и весной 717 г. произошли два значительных, но не решающих сражения, но к этому времени Карл нашел своего собственного Меровинга – Хлотара IV.

Решающая битва состоялась весной 718 г. Тогда в борьбу вступили аквитанцы под командованием герцога Эвдо, чтобы сбросить власть Австразии, которую теперь представлял Карл. Но на этот раз победа последнего оказалась решающей, и после нее он смог пройти по всей Нейстрии и захватить город Орлеан.

Недавняя военная победа перешла в длительный политический контроль. В частности, он назначил своих основных сподвижников на руководящие посты в Нейстрии (чего его отец никогда не делал), включая собственного единокровного племянника Хью, сына Дрого, который стал аббатом двух богатых монастырей и пяти епархий, включая Париж и Руан. К 720 г. положение Карла еще больше укрепилось (Хлотар IV умер), когда Эвдо передал ему Хильперика II и значительное количество богатств[201].

И хотя обстановка была опасной, к началу 720-х гг. Карл Мартелл прочно держал власть в своих руках. На тот момент внутренний спор Каролингов по вопросу престолонаследия закончился. Сын Дрого Хью получил хорошие отступные, но еще раньше он, очевидно, заявил о своей верности вождю франков. Другие потомки Дрого и Гримуальда по мужской линии оказались менее удачливы. Карл не приказывал их убивать, даже Теодоальда, но к 723 г. всех их благополучно заключили под стражу, где они и остались. Более того, Карл не только заново установил господство Австразии над Нейстрией, но и поднял его на новый уровень. Теперь в нейстрийском дворце не было больше мажордома – Карл сам назначал своих главных сподвижников на влиятельные и денежные должности в Нейстрии – такой шаг выходил далеко за рамки политических возможностей его отца. Пока еще старые ключевые регионы Бургундии, Прованса и Аквитании (не говоря уже о герцогствах-сателлитах) были независимы от его власти, но многие из этих территорий лишатся своей независимости перед смертью Карла Мартелла в 741 г.

Подробности его последующих военных походов не должны нас задержать, так как невозможно воссоздать их во всех деталях. Но самая правдоподобная версия следующая. К 730-м гг. реальная власть Карла достигла Бургундии, где теперь он назначал своих сторонников на ключевые должности. Неясно, потребовало ли установление этого политического превосходства ведения каких-то военных действий. Однако некоторые представители знати в Провансе были, безусловно, готовы оказать сопротивление. Они имели своего собственного герцога – некоего Мавронтия, и, когда вождь франков начал поигрывать мускулами в их направлении, некоторые из них были готовы сражаться. Мавронтий также вел переговоры о предоставлении помощи от соседей-мусульман, которые захватили наряду с остатками королевства старый вестготский плацдарм к северу от Пиренеев – провинцию Септимия с центром в Нарбонне. Но Карл и в Провансе имел союзников. Одним из самых интересных документов, сохранившихся с тех времен, является завещание патриция Аббо (от 739 г.) – крупного провансальского землевладельца, который воевал бок о бок с Карлом и получил множество наград. Что касается герцогств-сателлитов, то господство над Алеманией установилось приблизительно к 734 г., когда он изгнал тамошний герцогский род; а отношения с Баварией – после небольшого конфликта – стали близкими и дружескими: в 720-х гг. Карл во второй раз женился на баварской принцессе Сванахильде. Он также регулярно утверждал свою власть в других местах: во Фризии, которая все еще сохраняла некоторую автономию; но лишь иногда он делал какие-то шаги в направлении Саксонии[202].

Ко времени смерти Карла 22 октября 741 г. его общие достижения были огромны. Из старых основных регионов Франкии Меровингов только Аквитания оставалась вне его непосредственной власти, а его влияние на герцогства-сателлиты было весьма значительно. Вот лишь один явный признак уверенности в себе, которую он ощущал в последние годы жизни, – когда в 737 г. умер избранный им номинальный глава Меровингов Теодорих IV, Карл и не подумал назначать другого. В течение последних четырех лет своей жизни Карл Мартелл правил во Франкии от своего собственного имени не как король, а как вождь и принц франков (Dux et Princeps Francorum), и кажется вполне вероятным, что начиная с 720-х гг. Меровинги, в конце концов, превратились в некий перечень служебных обязанностей, которым их снабдил Эйнхард. Однако остается один важный вопрос: почему Карлу сопутствовал такой успех?

Что действительно нуждается в объяснении, так это то, как он сумел добиться своих первых побед. Как только Карл начал побеждать, включилась прямая логика, согласно которой один успех влечет за собой другой. Это срабатывало и во Франкии, и в других местах раннесредневековой Европы, и причина этого достаточно проста. После исчезновения военных структур старой Римской империи вооруженные силы состояли в большей степени не из профессионалов, которые все свое время посвящали военному делу, а из землевладельцев, сопровождаемых вооруженными отрядами зависимых от них лиц, в которые, вероятно, – по крайней мере, если землевладелец был богатым, – входила горсточка более или менее профессиональных тяжеловооруженных кавалеристов. У этих землевладельцев была общепризнанная обязанность проходить военную службу, но охотнее они служили тому лидеру, который с большей вероятностью мог принести победу, то есть у кого уже были убедительные достижения. Это происходило не потому, что была меньшая вероятность быть убитым, а потому, что победоносный лидер должен был щедро вознаграждать за верную службу как движимым имуществом (что продемонстрировано удивительными предметами из золота в Стаффордширском кладе VII в., недавно обнаруженном в Англии, – франкские короли оказались гораздо богаче английских), так и – наиболее выдающихся сподвижников – земельными владениями того или иного рода. Обе эти формы все же меньше использовал побежденный, чем победитель, так как последний имел право конфисковать богатства и земельные владения у поверженного противника. Вот почему Карл настойчиво вел переговоры с Эвдо о возвращении Хильперика и его богатств в конце войны, именно процесс вознаграждения верных сторонников (таких, как сын Дрого Хью) нейстрийскими землями породил репутацию Молота как чрезмерно либерального при обращении с церковной собственностью.

С момента своей решающей победы в 718 г. список успехов Карла Мартелла стал мощным стимулом для присоединения к нему его новых потенциальных сторонников, так как вождь франков уже имел много того, что можно было раздать. И эта самая готовность служить ему со стороны отрядов военизированных землевладельцев (вроде Аббо и его сторонников в Провансе), в свою очередь, делала более вероятными их будущие победы и то, что в свое время они получат еще больше наград. Но чтобы попасть в этот круг успехов, нужно было завоевать ту первую победу, но именно об этом не говорят наши источники. Однако предложим парочку наблюдений, которые во многом могут быть верными. Во-первых, не было так уж удивительно, что большинство военизированных землевладельцев Австразии решили поддержать Карла Мартелла как наследника Пипина, а не его внука Теодоальда. Мы не знаем точной даты рождения Теодоальда, но он был всего лишь ребенком и, безусловно, не мог обеспечить эффективное военное руководство, необходимое в период политического кризиса, разразившегося после смерти Пипина. Карл считался взрослым двадцативосьмилетним мужчиной и гораздо более внушающим доверие кандидатом. Он также на протяжении многих лет играл какую-то публичную роль в окружении своего отца, возможно участвуя в некоторых его военных походах. У него были все шансы построить рабочие отношения по крайней мере с некоторыми из главных сподвижников своего отца, и это, по-видимому, та причина, по которой они поддержали его, а не его единокровного племянника.

Выбор этих военизированных землевладельцев также имел вторую важную сторону. Они не только избрали Карла, но и, по-видимому, служили ему единым блоком со значительной степенью коллективной лояльности. По крайней мере, в источниках нет никаких признаков того, что какие-то австразийцы видели в нейстийском лидере потенциально лучший источник наград, чем их человек. Даже в кризисные 715 и 716 гг. Карл мог рассчитывать на надежную поддержку австразийцев (хотя, конечно, было важно, что в этот момент он сумел не потерпеть ни одного крупного поражения). Это свидетельствует об относительной политической твердости, которую его отец Пипин создал среди своих основных сподвижников за годы собственной жизни, когда ему сопутствовал политический успех. По крайней мере, со времени его решающей победы над всеми желающими принять участие в битве при Тертри в 687 г., которая в истории династии Каролингов времен Карла Великого считается началом ее господства в мире франков, Пипин вызывал к себе лояльность, в большом количестве раздавая награды, полученные как в самой Франкии, так и благодаря регулярно проводимым военным кампаниям за ее пределами (важность которых мы рассмотрим в следующей главе). Вероятно, именно унаследованная от отца эта энергичная воинственная сила и провела Карла Мартелла через первые годы испытаний[203].

Единственным недостатком его правления было то, что, умерев в октябре 741 г., он оставил свои владения перед проблемой престолонаследия, которая была гораздо сложнее, чем его собственная ситуация двадцать семь лет назад. На одном уровне все было проще. Ни один нейстрийский магнат и никто другой из любого уголка Франкии не пытался использовать наследственное право как шанс для свержения династической власти Каролингов. А это реальный показатель политического успеха Карла внутри Франкии, потому что внутридинастическая распря, вскоре начавшаяся, оказалась такой тяжелой, что, если бы власть Молота не была так надежно установлена, возможно, что какие-нибудь группки аристократов из Нейстрии, Бургундии или Прованса по крайней мере попытались бы вновь утвердить свою независимость.

Однако внутри самой династии негативные последствия смерти Карла Мартелла были и впечатляющими, и влекущими серьезные последствия. Вождь и принц франков оставил после себя троих взрослых сыновей от двух законных браков: Карломан и Пипин были от его брака с Ротрудой (дочерью епископа Трирского – лучше не спрашивать…), а Грифо – от второй жены – баварской принцессы Сванахильды. Он также имел троих сыновей от наложницы Руодхайд, которая никогда не фигурировала ни в чьих политических расчетах, насколько можно судить. Если верить летописцу Фредегару (продолжатель изначального текста VII в.), Карл незадолго до своей смерти (в 740 г.) решил, что его владения должны быть поделены только между двумя сыновьями от Ротруды. Но это продолжение было написано позднее, и есть веские указания на то, что вождь франков имел в виду трехсторонний раздел с учетом Грифо.

Однако Карломан и Пипин не колебались, и начал расти счет тел. Они казнили бедного старого Теодоальда – последнего оставшегося потомка мужского пола Пипина и Плектруды, который давно уже томился под стражей как бы для защиты его жизни, демонстрируя гораздо меньше угрызений совести, чем их отец. Их единокровный брат Грифо был заключен в тюрьму более или менее в это же время, а его мать Сванахильда – спроважена в монастырь. Расчистив династическое мелколесье, затем в 742 г. они поделили между собой земли своего отца, прежде чем – вот что занятно – нашли послушное подставное лицо из династии Меровингов – самого последнего по имени Хильдерик III – и в 743 г. назначили его королем.

Иногда думают, что это было сделано для того, чтобы предотвратить любые возможные политические беспорядки в среде других (за пределами Австразии) представителей франкской знати, которые могли увидеть в вопросе престолонаследия последний отчаянный шанс оказать сопротивление кажущемуся неодолимым возвышению династии Каролингов. Однако нет никаких серьезных признаков внутренних беспорядков в государстве франков, и я лично подозреваю, что назначение представителя династии Меровингов королем должно было помочь сохранить мир между двумя братьями, которые – если судить по уровню братской дружбы в семье – вероятно, всегда являлись потенциальными соперниками, как только избавились от Грифо и остальных. Какой бы ни оказалась движущая сила, братья затем показали себя совершенно безжалостными по отношению и к посторонним людям, не принадлежавшим к кругу семьи. Аквитанцы были полны решимости держаться за свою автономию, так что на том фронте началось сражение, в то время как попытка оказать сопротивление со стороны алеманнов заставила Карломана в 746 г. созвать совет всей знати этого региона в старой крепости Канштат. Там он их и перебил, забрав их имущество и земли, чтобы перераспределить все это в основном между своими последователями[204].