Двухтысячный год истории готов 14 страница

Если бы он в этот момент мог двинуться к северу от реки По, война действительно могла бы закончиться. Но так как на восточном фронте возникло тяжелое положение, войска были в цене, и Юстиниан (по имеющимся данным, он тоже беспокоился насчет сообщений о том, что готы предлагают его полководцу) в конце концов решил, что Велизарий ему тоже нужен. Таким образом, Велизарий покинул Равенну в декабре 540 г., захватил с собой Витигиса и других взятых в плен готских вождей, не говоря уже о нашем старом друге Кассиодоре. Все надежды соблазнить полководца забыть о его верности Юстиниану рассеялись, но готам нужно было испробовать новую линию поведения. Ильдебад собирал своих сторонников для ведения войны. Виталиус и его герулы попытались пресечь мятеж в зародыше, но потерпели жестокое поражение[144]. Второй этап войны с готами мог уже всерьез начаться, но сначала готам пришлось определиться со своей политикой.

 

 

Изначально Ураис подчинился Ильдебаду. Но делить власть оказалось трудно, и, когда эти двое поссорились (по сообщениям, из-за соперничества их жен в нарядах), Ильдебад организовал смерть Ураиса. Это восстановило против него значительное число готов, которые, в свою очередь, подстроили убийство Ильдебада. Госсини и Удерзо не ошиблись, назвав раздоры и гражданскую войну болезнью готов. Оба гота были мертвы к концу 541 г. Тем временем Эрарих – самый последний вождь того контингента ругов, которые последовали за Теодорихом в Италию в 489 г. и использовали в своих целях чужие разногласия во время борьбы с Одоакром, выдвинул себя в качестве потенциального короля. Его главная стратегия состояла в том, чтобы вести с Константинополем переговоры, возрождая идею о разделении Италии. Потом он тоже был убит, и власть перешла к племяннику Ильдебада Тотиле[145]. В скором времени он прибегнул к более воинственным вариантам.

Его успех, длившийся на протяжении 540-х гг., имел две основы. Во-первых, война с Персией помешала Юстиниану увеличить свои армии в Италии. Потерпев поражение в Антиохии, он стал осторожен и больше никогда не оставлял восточный фронт таким уязвимым. Во-вторых, Тотила добился нескольких быстрых побед. С военной точки зрения они позволили ему вернуть себе тактическую инициативу, с политической – подтолкнули готов к тому, чтобы присоединиться к мятежу. Тотила также заботился о том, чтобы обращаться с пленниками мягко, в результате чего римские войска (зачастую это были отряды союзников-варваров, нанятых для этой цели) в конечном счете присоединились к готам, особенно когда им не привезли жалованье. Тотила таким образом получил сотни, а быть может, и несколько тысяч солдат. В какой-то момент в рядах армии готов нашли себе место и римские рабы, но Прокопий не дает нам никакого представления об их численности[146].

Столкнувшись с проблемой возобновившегося мятежа под руководством Тотилы, зимой 542/543 г. 12 тысяч римских солдат двинулись на север, чтобы осадить Верону – один из главных центров сопротивления. Весной Тотила отправился вслед за ними с 5 тысячами солдат и завоевал громкую победу в Фаэнце южнее реки По, после чего римская армия отступила. Ключевой момент сражения наступил, когда триста конников Тотилы вломились римлянам в тыл. Как об этом пишет Прокопий, эта победа побудила готов вступать в армию Тотилы, ряды которой увеличились до 20 тысяч человек. Быстро используя этот успех для своей выгоды, Тотила осадил римское войско, удерживавшее город Флоренцию, и там добился второй победы над посланными к нему на помощь римскими подкреплениями. Этих двух сражений было достаточно, чтобы вынудить римские войска в Италии перейти к обороне. Они уже не стремились к чему-то большему, помимо удержания захваченных ими укрепленных центров, в то время как Тотила имел возможность распространить свой мятеж на юг, взяв весной 543 г. Беневенто, Кумы и, наконец, Неаполь[147].

Во время двух последующих военных сезонов Тотила тщательно нацелился на важные пункты, удерживаемые римлянами, включая стратегическую крепость Осимум. Ее захват оборвал сухопутную связь между Римом и Равенной и подготовил точку для эскалации военных амбиций готов. В конце 545 г. Тотила был готов начать осаду самого Рима; он жестко вел ее в течение следующего года, и город в конце концов сдался ему 17 декабря 546 г. Тотила добился успеха там, где Витигис потерпел поражение, но военная мощь готов уже достигла своего предела. Во время осады Тотила пришел к выводу, что должен передать провинцию Венетия франкскому королю Теодеберту, чтобы освободить еще больше готов от несения там гарнизонной службы[148].

Встревоженный успехами Тотилы, хотя добившийся некоторой стабильности на востоке, Юстиниан отправил Велизария назад в Италию зимой 544/45 г., тот не получил от императора никаких подкреплений и мало что мог сделать. Звездный час Велизария настал в апреле 547 г., когда он снова занял Рим. Испытывая хроническую нехватку людей, Тотила решил не удерживать город и допустил серьезную ошибку, не сумев нейтрализовать его оборонительные сооружения. Но в 548 г. Велизарий был отозван в Константинополь, в то время как военные успехи готов продолжали нарастать. Уязвленный своей ошибкой, Тотила осадил Рим во второй раз, и осада длилась с лета 549 г. до того момента, когда город снова попал к нему в руки в январе следующего года. За это время войска готов захватили также ряд других крепостей, включая Тарентум и Римини. Тотила тогда же создал рейдерский флот и отдал его под командование Индульфа, дезертировавшего из византийской армии. Затем ему была предоставлена возможность «пощупать» владения Константинополя. Побережье Далмации было разграблено в 549 г., Сицилия взята в 550 г., а Корфу и Эпир подверглись нападению в 551 г.[149]

Несмотря на эти успехи, перед Тотилой встала огромная проблема. Восточная Римская империя обладала богатствами и человеческими ресурсами, сильно превышавшими его собственные. Подобно Витигису до него, он был вынужден уступить части королевства Теодориха франкам, чтобы освободить людские военные ресурсы готов для ведения войны, и каждое сражение стоило ему немалых потерь. В середине 540-х гг. ресурсы Юстиниана все еще были растянуты войной на два фронта, так как война с Хосровом, начавшаяся с разграбления Антиохии, продолжала грохотать, но такая ситуация не могла длиться бесконечно. В таких обстоятельствах полная победа готов была невозможна, и Тотиле требовалось найти способ закончить войну, сохранив какую-то часть королевства готов. Целью его энергичного и поразительно успешного поиска военных средств стало не стремление выиграть войну немедленно, а желание сделать ее продолжение таким дорогостоящим, что Юстиниан сам бы предложил ему сделку. Потому даже на пике своих военных успехов Тотила продолжал идти на уступки. Сразу же после повторного захвата Рима, например, он отправил к Юстиниану третье посольство, и его тон был весьма примирительным. Король готов предложил уступить Константинополю Далмацию и Сицилию, платить ему ежегодную дань и предоставлять военные отряды для ведения Византией войн[150]. Тотила отчетливо понимал, что без успехов, спасающих престиж Юстиниана, никогда не убедить закончить войну, а сделать это было в высшей степени в интересах готов.

Однако Юстиниан отвергал любые подходы. Я подозреваю, что, с точки зрения императора, в завоевательную политику было вложено столько престижа, что оказалось чрезвычайно трудно отойти от нее. К тому же к концу 540-х гг. на восточный фронт стала возвращаться стабильность. На главном месопотамском фронте больше не происходили стычки после неудавшейся осады персами Эдессы летом 544 г., в то время как на Кавказе главные успехи римлян в 549 г. аннулировали более ранние потери и убедили Хосрова в том, что в недалеком будущем его не ждут никакие выгоды. Официальный мирный договор был заключен не раньше 551 г., но к моменту прибытия третьего посольства Тотилы в начале 550 г. Юстиниану уже стало ясно, что стратегическая ситуация вскоре позволит ему найти необходимые силы для завершения дела в Италии. Все попытки короля готов найти к императору подход были отвергнуты, и сцена оказалась готова для решающей схватки.

Юстиниан предпочел сухопутную военную экспедицию через Балканы в Северную Италию – путь, избранный Теодорихом около шестидесяти лет назад, который был гораздо легче, чем перевозка большой армии по морю. Приготовления начались в 550 г., когда двоюродного брата императора – Германа назначили командующим этой экспедицией. Витигис к этому времени был уже мертв, и Герман женился на Матасунте, дочери Амаласунты, пытаясь запутать готов в вопросе лояльности. Однако Герман умер в год своего назначения, и лишь в начале 552 г. экспедиция теперь уже под командованием полководца-евнуха Нарсеса была готова тронуться в путь. Но петля уже затягивалась и так. Летом 551 г. имперская армия полностью уничтожила рейдерский флот Тотилы у берегов Анконы, и Прокопий пишет о тревоге и отчаянии, с которыми встретили весть об этой неудаче в лагере готов[151].

К апрелю 552 г. все было готово, и уже росла трава для корма вьючных животных, так что Нарсес двинулся в Италию. Тотила попытался перекрыть ему путь в Равенну (которая оставалась в руках византийцев), затопив местность южнее Вероны. Он также послал отряд из своих лучших бойцов под командованием Тейаса, который независимо от основных сил должен был изматывать Нарсеса боевыми действиями. Однако византийская армия методично продвигалась вперед вдоль побережья к Равенне, в то время как второе римское войско высадилось в Калабрии на юге, где нанесло поражение готам в Кротоне. Пополнив запасы в Равенне, Нарсес стал искать сражения. Наконец, король готов предстал перед ним – в конце июня или в начале июля – на равнине в Северных Апеннинах под названием Буста Галлорум. Тотила собрал большую часть имевшихся в его распоряжении войск, и центральным событием сражения стала атака кавалерии готов – элиты его армии:

«Был отдан приказ всей армии готов, чтобы они не использовали ни луки, ни другое оружие, за исключением своих копий».

Идея, вероятно, состояла в том, чтобы победить в ближнем бою, вызвав потрясение и благоговейный страх, но готы все представляли себе неправильно, «…так как, направляя свою атаку в центр врага, [конница готов] оказалась между 8000 солдат [римской] пехоты и была расстреляна из луков со всех сторон».

Атака захлебнулась еще до того, как конница вступила в бой с передними рядами римлян, и ее отступление напоминало общее беспорядочное бегство, во время которого готы, по некоторым данным, потеряли 6 тысяч убитыми на поле боя. Эти потери быстро увеличились за счет всех казненных вслед за этим пленных. Сам Тотила был смертельно ранен. После победы Нарсес быстро оккупировал Рим и подавил все оставшиеся готские гарнизоны в Тоскане. И все же готы еще не были совсем побеждены. Тейас собрал всех оставшихся готов в Павии и, понимая, что ему нужна помощь, заключил союз с франками. Сражение возобновилось в октябре 552 г. на юге – у горы Лактария в Кампании. После еще одного жестокого сражения Тейас умер непобежденным, а большая часть оставшихся готов начала вести переговоры о перемирии[152].

Готы в Италии были уничтожены как спаянная военная и политическая сила, но Италия еще не досталась Юстиниану. Нарсес провел зиму, подавляя совершенно изолированные очаги упорного сопротивления. После смерти Тейаса борьбу продолжили три вождя готов. Индульф отступил в Павию с тысячей солдат. Алигерн продолжал сражаться в Кумах, а Рагнарис держался до конца в Конца-делла-Кампания. Затем в начале 553 г. наконец прибыла последняя помощь от франков, купленная Тейасом, – армия, состоявшая в основном из алеманнов. Продвигаясь на юг через Лигурию и Эмилию, она получила некоторую поддержку от готов из числа рассеянных остатков бывших сторонников Теодориха, и одному из ее полководцев – Бутилинусу даже предложили стать королем готов. Нарсес, однако, оказался наготове. В 553 г. его войска подчинили ему всю Тоскану и в декабре заставили сдаться Алигерна. В итоге экспедиция Бутилинуса была разгромлена в 554 г. в битве под Касилинумом, после которой весной 555 г. последователи Рагнариса сдались.

Требовалось только закончить дело. К 560 г. имперская власть была надежно установлена в Лигурии, Истрии и большей части Венетии. Оставалась непокоренной только Восточная Венетия, и именно в этом регионе вспыхнула последняя искра восстания готов. В 561 г. готский граф по имени Видин поднял мятеж в Брешии и снова обратился за помощью к франкам. Этот маневр не удался[153]. Поражение Видина означало окончательное угасание сопротивления готов завоеванию Италии Юстинианом, и в ноябре 562 г. Нарсес официально доложил в Константинополь о захвате Вероны и Брешии. Через двадцать семь лет после почти бескровного захвата Сицилии теперь и на Апеннинском полуострове наконец была установлена императорская власть.

Стоит целое состояние?

Переход режима Юстиниана под воздействием событий к политике западной экспансии можно объяснить относительно просто, если внимательно посмотреть на его первые шаги у власти и конкретные детали приказов, отданных им Велизарию. Также благодаря Прокопию довольно легко уловить в повествовании драматизм реальных завоеваний, даже если его склонность разбрасывать в отдельные книги эпизоды, происходящие одновременно на различных фронтах, скрывает важные взаимосвязи. Однако еще более трудной является задача сформировать убедительное полное представление о завоевательной политике и ее последствиях в ближайшем и отдаленном будущем. Жесткая статистика – сколько стоило ведение этих войн, сколько налогов добавили завоеванные территории в бюджет империи и т. п. – отсутствует[154]. На повестке дня должна быть качественная оценка, а не статистический анализ, но это, наверное, не слишком удивительно с учетом того, что мы имеем дело с событиями, произошедшими в середине первого тысячелетия.

Однако, в сущности, чью точку зрения должны выбрать мы, давая такие оценки? Настоящая проблема с вопросами типа «Была ли политика западной экспансии Юстиниана хорошей?» (варианты которых можно увидеть во многих университетских экзаменационных работах) состоит в том, что если ответ – «хорошая», то с чьей точки зрения? В эпоху национализма в западной историографии имелась тенденция рассматривать государство как «хорошее», а о достижениях обычно судили по тому, как они влияли на процветание (или как-то иначе) центров политической власти. Но это только одна возможная точка зрения, и важно попытаться отдать должное каждому, вовлеченному в торнадо завоевания, которое начал Юстиниан.

Для многих людей, имевших к нему отношение, опыт войны был разрушительным. В частности, две войны уничтожили политические элиты вандалов – аланов и готов, которые были основой двух государств в Северной Африке и Италии. В некоторых недавно написанных работах просматривается сильная тенденция недооценивать реальность этих объединений в связи с тем, что это не были единые, связанные общей культурой народы, придуманные учеными, работающими в эпоху национализма. Вместо этого предлагается считать, что они являлись свободными группами людей, которые могли в любую минуту появляться и исчезать, при этом их политическое уничтожение, разумеется, не вызывало каких-то крупных людских потерь. Но как мы уже видели, в то время как эти субъекты, безусловно, не были древними «народами», минималистский взгляд на их историческую значимость фактически основывается лишь на полупонимании того, как работают групповые идентичности. Да, некоторые люди могут – и делают это – изменить групповую идентичность, и один важный ингредиент идентичности находится главным образом в голове: идентичность, которой, как вы сами считаете, вы обладаете. Но собственная оценка человеком того, что кроется в его голове, должна быть признана более многочисленной группой людей – то, что таится в вашей голове, есть своего рода притязание, которое может или не может быть признано группой, частью которой вы хотите являться, и групповые нормы меняются во времени и пространстве. Некоторые группы предлагают относительно жесткие нормы людям, которые желают быть или являются их частью, и поэтому их существование более прочно; другие же этого не делают. Поэтому, чтобы перейти от старого представления об абсолютной устойчивости к новому видению полной подвижности, нужно перейти от одного чрезмерного упрощения к другому.

И вандалы, и аланы, существование которых закончилось в Северной Африке, и готы Теодориха были явно новыми союзами иногда очень разных по культуре групп (вандалы были германцами – земледельцами, а аланы – говорящими на иранском языке кочевниками), возникших в V в. Но это не означает, что эти союзы не имели реальной групповой идентичности. Коалиция вандалов – аланов была выкована в горниле войны с Западной Римской империей. Готы Теодориха аналогичным образом сплотились, как мы видели в главе 1, в результате борьбы сначала с другими преемниками империи Аттилы, а затем – борьбы на римских Балканах. Социологи подтверждают то, на что в любом случае наводит интуиция: этот конфликт и необходимость пережить его – одна решающая форма общественной консолидирующей силы, и эти группы воспользовались ею на всю катушку. Их поселения в Северной Африке и Италии затем создали другую форму. Самой важной политической задачей Теодориха после устранения Одоакра было обеспечить с экономической точки зрения своих сторонников, которые дали ему власть. Вождю вандалов – аланов Гейзериху пришлось пройти через то же самое в Северной Африке в 440-х гг. В обоих случаях распределение активов выявляло и вознаграждало ключевых военных сподвижников: им доставалось недвижимое имущество, которое наследовали их потомки в обмен на обязанность проходить военную службу. И хотя изначальные группы, безусловно, изменились в процессе колонизации, они, таким образом, продолжали существовать как вознагражденная и обладающая явными обязательствами часть всего населения двух королевств. В случае с готами мы знаем, что их сплоченность поддерживалась благодаря кучному расположению поселений и организации периодических собраний, во время которых раздавались дальнейшие награды[155].

Именно в этом преображенном, но по-прежнему отчетливом проявлении мы затем видим вандалов – аланов и готов в военных рассказах Прокопия. И если вы отойдете от подробностей конкретных военных сражений, то увидите уничтожение различными методами этих основных групп. Война с вандалами закончилась так стремительно, что история о ней коротка. Но огромного большинства всех мужчин вандалов – аланов не было в Северной Африке ко времени завершения первоначального завоевания. Процесс в Италии шел дольше и имеет больше документальных подтверждений, но его общие очертания ясны. Среди сподвижников Теодориха имелись воины двух различных статусов, и более высокопоставленная группа играла ключевую роль в сплочении войска, которое он вел в Италию. Это была не просто небольшая группа представителей знати в позднесредневековом смысле этого слова, а, возможно, около четверти всех сподвижников – 5 тысяч человек или больше. История о византийском завоевании – это рассказ о фактическом уничтожении этой группы: некоторые сдались в плен, но гораздо большее число было убито или депортировано. Из-за современной склонности подчеркивать подвижность идентичности эти факты обычно не обсуждаются, но их много, они отчетливы и подробны. Они также прекрасно стыкуются с предыдущей историей изначального формирования этой группы и последующего расселения на территории Италии. Так как это, безусловно, были не этнические группы, нет причин отвергать ни вандалов – аланов, ни готов как совершенно призрачные группировки в человеческом понимании этого слова, и их уничтожение – буквально, ввиду такого большого числа людей, – может и должно считаться одной из издержек завоевания Юстиниана[156].

Также, разумеется, надо учитывать весь попутный ущерб, нанесенный населению завоеванных территорий. Не нужно верить нереальной картине, нарисованной Кассиодором, – тому, что создание королевства Теодориха не повлекло за собой никаких изменений для его итало-римских подданных, – чтобы увидеть, что политическое порождение периодических войн, время от времени перемежаемых приступами интенсивного насилия, вероятно, вызвало огромные потери населения Италии. Конкретные случаи разграбления Неаполя и Милана в начале войны или – позднее – долины Тибра ярко описаны Прокопием. Кассиодор упоминает даже голод в первые годы, который, вероятно, был порожден неурядицами в снабжении армии. И через все это проходят тема войны, сосредоточенной на городах, и разрушенное сельскохозяйственное производство, отмеченное моментами социального раскола, вроде тех, когда на последних этапах войны Тотила отчаянно вооружал римских рабов. Невозможно прийти к какой-либо количественной оценке последствий войны, но совершенно ясно, что археология Италии уже выглядела иначе.

Особенно Северная Италия – район, захваченный лангобардами, – не сумела оправиться от разрушительных последствий войны. Нет никаких цифр в отношении сокращения населения, но то, что когда-то было крупным центром позднеримского мира, пришло в упадок в демографическом смысле, а его экономика решительно сместилась в сторону сугубо местного обмена.

Ситуация в регионах, которые остались под контролем Константинополя, другая. Южная Италия сохранила коммерческое гончарное производство и продавала свои товары на довольно обширных территориях, что наводит на мысль о том, что более широкие схемы обмена сохранили большую сложность. Рим также восстановился после нескольких осад и снова стал центром богатства, импортируя товары в значительных количествах – очень значительных в относительном исчислении к VIII в. Все это не шло ни в какое сравнение с размахом позднеримского периода, и обычно считается, что население города сократилось в десять раз от нескольких сотен тысяч человек до всего нескольких десятков тысяч. Тем не менее, несмотря на упадок, высказывалось предположение, что Южная Италия оказалась богаче, чем любая другая часть старой Западной Римской империи в VII – начале VIII в. Можно ли было – и в какой мере – избежать этого экономического упадка, если бы армии Юстиниана не получили полную свободу действий в этом регионе, трудно оценить. После чтения Variae Кассиодора создается впечатление, что все шло нормально до 536 г., но это всего лишь фасад. Безусловно, истинно то, что то же самое экономическое упрощение, которое мы наблюдаем в Ломбардийской Италии, оказало воздействие и на все другие регионы на всем пространстве после развала Западной Римской империи, как только «Римский мир» закончился. Так что у меня нет сомнений в том, что войны Юстиниана нанесли большой ущерб и вызвали гибель многих людей на Апеннинском полуострове, но, возможно, итальянская экономика даже под властью остготов в любом случае больше переместилась бы к более простым моделям раннесредневекового севера[157].

Все было далеко не безоблачно и в Северной Африке, несмотря на изначальную стремительность завоевания. Подобно неоконсерваторам нашего времени, власти Восточной Римской империи обнаружили, что гораздо легче выигрывать сражения, чем устанавливать функционирующие правительственные структуры. Одна проблема не имела никакого отношения к Юстиниану. Старые североафриканские провинции Рима благодаря спасительным дождям с Атласских гор характеризовались близким соседством пустыни и горцев-кочевников мавров по сравнению с гораздо более густонаселенными богатыми в сельскохозяйственном отношении римскими центральными провинциями – Восточной Нумидией, Проконсуларисом (Северный Тунис. – Пер.) и Бизаценой (Южный Тунис. – Пер.) (карта 8, с. 209). Какие-то свойственные данной местности мелкие набеги на римские провинции имели место всегда, но в большинстве случаев отношения оседлого населения с кочевниками «разруливались», и они не были источником постоянных конфликтов. Когда вандалы – аланы прибрали к рукам эти ключевые провинции после захвата Карфагена в 439 г., они унаследовали систему установившихся отношений с маврами и начали использовать последних в некоторых своих военных авантюрах на Средиземноморье – взять хотя бы известное разграбление Рима в 457 г. Так или иначе – я подозреваю, что благодаря сочетанию нового оружия, новых богатств и новых амбиций, приобретенных во время участия в таких набегах, – мир мавров африканских окраин под властью вандалов выпал из старого ритма жизни, и к 480-м гг. начали появляться более крупные политические образования, способные собирать достаточно воинов, чтобы периодически побеждать вооруженные силы вандалов. Одно такое поражение фактически стало главной причиной, по которой Гелимер сумел собрать критическую массу политической поддержки против Хильдериха.

После разгрома Велизарием королевства вандалов проблема мавров легла к ногам новых управленцев Юстиниана, и о налетах на Нумидию и Бизацену сообщали еще в 534 г.[158] Быстрая победа в 533–534 гг. оказалась иллюзорной. Намечавшиеся проблемы с христианской церковью, остатками вандалов и римскими солдатами, не получавшими жалованье, быстро уступили место главному событию – противостоянию с маврами, у которых свержение власти вандалов разбудило грабительские устремления по отношению к богатству населенных сельскохозяйственных земель, которые были живым бьющимся сердцем этой провинции. На решение этого вопроса ушло более десяти лет, когда победы нового римского полководца Иоанна Троглиты в 547–548 гг. снова стабилизировали ситуацию на среднесрочный период. Все это было далеко не мелкой проблемой, даже если нет никаких признаков того, что возникший в результате конфликт причинил ущерб, сравнимый по масштабу с тем, что понесли итальянские провинции. Только один город переходил из рук в руки, и главный изначальный урон гражданскому населению был, по-видимому, нанесен повсеместными, но мелкими набегами. И наряду с политической стабильностью, которая вроде бы вернулась на Север Африки как в пределах границы оседлости, так и за ней, начиная с 540-х гг., согласно археологическим данным, североафриканские провинции пережили значительный взлет экономического процветания, даже если оно и не дотянуло до былого римского уровня.

Территории, прилегающие к Карфагену, особенно благоденствовали, и в этот период произошли значительные капиталовложения в постройку городских укреплений и культовых зданий. Также отчасти наблюдалось скромное оживление в экспорте столовой посуды тонкой работы и такой сельскохозяйственной продукции, как вино и оливковое масло. Но это процветание на Севере Африки случилось потому, что оно было связано с региональной системой обмена Западного Средиземноморья, которая на самом деле разными путями зависела от Западного Римского государства, особенно потому, что оно финансировало транспортные издержки для своих собственных целей, и ничего из этого не вернулось в середине VI в. Вместо того чтобы быть процветающим экономическим центром Западной империи, Северная Африка стала теперь лишь умеренно благополучным периферийным регионом Византийской империи, горнило которой было расположено гораздо дальше на восток, где-то в районе Эгейского моря и Ближнего Востока. Она экспортировала, но в гораздо меньшем масштабе, и общий уровень богатства в регионе оказался более скромным[159].

С точки зрения тех, кого затронули боевые действия – будь то вандалы – аланы, готы, римские войска или жители провинций Северной Африки и Италии, – войны Юстиниана можно рассматривать лишь как большое несчастье. Археологические данные не говорят о том, что они были такими же опустошительными, как о них пишет Прокопий, называя общее число погибших, но местами воздействие – будь то самой войны в Италии или более длительной борьбы за власть в Северной Африке – оказывалось весьма жестоким. Не похоже, чтобы численность населения восстановилась до предвоенного уровня в каком-нибудь регионе, хотя явно начались массовая сельскохозяйственная деятельность и оживление в схемах экономического обмена и специализации, как только наконец воцарился мир. К тому же, конечно, мы должны учитывать влияние византийских сборщиков налогов. Так что, в общем и целом, трудно спорить о том, что местное провинциальное население выиграло что-то от того, что стало входить в состав Византийской империи, за исключением, вероятно, того, что решение проблемы мавров было возможным в Северной Африке, даже если Юстиниан не вторгся бы туда, но именно его армии, а не вандалы в большей степени могли защитить сельскохозяйственные районы.

Небольшой выигрыш был от политики завоевания и с точки зрения второй главной группировки, которой она нанесла ущерб, – налогоплательщиков Византии. Некоторые из них, конечно, понесли такие же побочные убытки, как и более неудачливые в Северной Африке и Италии. Много тысяч людей – те, кто пережил грабежи, – протащились сотни километров, чтобы поселиться в Новой Антиохии Хосрова, хотя после 540 г. серьезный ущерб проживавшим в византийских провинциях, по-видимому, наносился редко. Гораздо более регулярно воздействию неприятных последствий конфликта подвергались провинциальные общины римских Балкан. Они были в избытке обеспечены укрепленными редутами. Сотни из них перечислены у Прокопия в труде «О постройках» (большинство «отремонтированы», заметьте, а не построены, значит, они существовали давно), и никому из захватчиков этого региона в годы правления Юстиниана не удалось захватить укрепленные центры. Однако проблема была в том, что император регулярно уводил с Балкан войска, чтобы воевать в Италии. На мой взгляд, неудивительно, что первое действительно разрушающее нападение булгар на Балканы произошло в 539 г. как раз после того, как Юстиниан нашел для Велизария подкрепления, необходимые ему для развития своих первоначальных успехов в Италии. Фортификационные сооружения показывают, что император все же думал о своих подданных на Балканах, но его нужда в войсках создавала для них гораздо большую опасность[160].