Если на рубеже столетий и в начале XXI в. фокусный центр культуры Соединенных Штатов Америки — высокие технологии, то Европа, никак не умаляя значимости технологий, все же ря дом с ними ставит удержание ценной исторической среды, хра нящей культурную память народа. Представляется, что именно поэтому в Европе уже с 1980-х начинают разрабатываться про- граммы регенерации регионов, городов, городских депрессивных территорий. Именно в Европе столь эффективны эксперименты с конверсией бывших промышленных объектов, представляющих художественную и культурную ценность. Европейская культура — своеобразный магнит для многих народов, что особенно отчетливо проявилось в ХХ в., когда резко повысились мобильность и информированность насе- ления в планетарном масштабе. На Европейском континенте всегда совершались уникальные прорывы к новизне в архитек- туре, и, как правило, они сопровождались плодотворными пере- смотрами богатого исторического прошлого европейской архи- тектуры, как это случилось, например, в эпоху Возрождения, а также ассимиляцией специфических черт иных культур. Твор- чески осмысленная ассимиляция иных культур была всегда, она продолжалась и в XX в. на этапе формальных открытий архитектуры модернизма, а затем и постмодернизма. Архитектурные монументы длительное время служили со- бирательными символами целой нации.
Голландский критик Оле Бауман отмечает, что архитек- тура длительное время была зримым подтверждением свя- занности людей. В ней было заключено взаимное признание причастности к общему, общественному. Архитектура фор- мировала то физическое пространственное символическое основание, на фоне которого люди разделяют свою жизнь со своими соотечественниками. Несколько веков можно было с уверенностью считать, что там, где складывается и утвержда- ется государство, непременно потребуется и архитектор. Мож- но сказать даже иначе: построение сильной нации имело место только там, где были сильные архитекторы. Сила архитектора как раз состояла в том, чтобы организовать пространство, в ко- тором живут люди того или иного государства, и чтобы придать особую специфическую выразительность ценностям, связанным с данным народом*. Бауман подчеркивает: «Архитектор являл- ся подвижником в выразительном закреплении национальной идентичности»**. Поэтой самой причине государство всегда поо- щряло действия архитекторов и заботилось о том, чтобы выявить лучших их представителей в каждом поколении.
Интервенция глобальной инициативы в городскую терри- торию травмирует структуру города и резко меняет его ланд- шафт. Ландшафт глобального города представлен двумя типами архитектуры. Первый — элитарная культовая архитектура — репрезен- тирует штаб-квартиры крупных ТНК, стремясь оставать- ся нейтрально-анонимной. Элитные штаб-квартиры собраны в кластеры в сетевых «узлах», стратегически значимых для деловых кругов сетевого общества. Они физически тяготеют к высокому уровню микроэлектроники и телекоммуникаций. Это определяет специфику их кластерного расположения в го- роде и недоступность. Типичны постройки крупнейших штаб- квартир международных финансово-промышленных корпораций на Кенери Уорф в Лондоне. Архитектура здесь — строгий футляр для корпоративных таинств. Второй тип известен сегодня как зрелищная иконическая архитектура. Различие в образных характеристиках архитек- туры соответствует общей коммуникативной программе гло- бализации, и в частности кодификации самой среды. Иници- аторами масштабного наступления зрелищной иконической архитектуры — всегда загадочной и мистериозной — высту- пают фирмы-саттелиты крупнейших ТНК. Они демонстри- руют собственный экономический успех и внедряют новые культурные программы в пространство глобального города: это фешенебельные гостиницы, музеи современной архитек- туры, торговые центры, медиатеки и культурно-библиотечные центры, тематические парки и т. п. То есть глобальный город одновременно меняет структуру привычной типологии. Ико- ническая архитектура заботится о броскости, загадочности, диковинности образной структуры. Норманн Фостер создает грандиозные сооружения, поддерживающие престиж города как глобального центра. Широко известна его Штаб-квартира Свисс Ре в Лондоне. Напрашивается вывод, что иконическая архитек- тура намеренно разрывает связь с историей и, какой бы дико- винной она ни была, унифицирует среду, оттесняя культурную самобытность исторического города. Тем самым она становит- ся второй интернациональной архитектурой после модернизма.
С начала 1980-х до 2010-х можно уловить попытки, со вре- менем все более совершенные, совмещения условий космополити- ческого глобализма с политикой сохранения локальных культур. Следует сказать, что на первом этапе (1980–2000) в европей- ской архитектурной стратегии все же главенствует глобаль- ный принцип, на втором (2000–2010) мы видим постепенное усиление локального, однако, как можно понять, не в ущерб глобальному. И здесь прорисовывается сверхсложное сближе- ние двух стратегических линий. Две тенденции, отмеченные нами, — глобализация и локализация — постепенно движутся в сторону выравнивания интересов сторон.
Для европейских городов в 1990-е гг. иконические построй- ки выполняли своего рода «лечебную» роль — поднятия иной экономики после умирания городской промышленности— ради сохранения городских сообществ. Сама архитектура в 1990-е благодаря технологической революции одновременно совер- шала небывалый прежде формальный эксперимент, впервые создавая гигантские биоморфные скульптуры. По признанию Френка Гери, после того как был построен Музей Гуггенхайма в Бильбао (1994), люди стали ездить в этот ничем не примечательный городок и поток туристов изменил экономику. Иначе говоря, здание стало «работать» на экономику. «Эффект Бильбао» был подхвачен, но формальные эксперименты такого рода тиражировались, тем самым обесцениваясь. Пример удачного вклада архитектуры в качество жизни региона — взлет туристической индустрии в британской провинции Корнуолл, где создан комплекс университетов, по- строен филиал известной лондонской галереи «Тейт» и на месте глиняного карьера возникло грандиозное биоморфное сооружение «Райский сад» архитектора Николаса Гримшоу (1998–2000) — главный катализатор возрождения региона.
ð Яркая, броская архитектура, как способ возрождения региона (Оренбурга?) «Эффект Бильбао в Оренбурге?»: D
ð Сегодня широко известен торговый центр Буллринг в Бир- мингеме, возникший как плод многоступенчатых, поначалу неудачных, преобразований, начавшихся еще в конце 1980-х. Архитекторы с самого начала были привлечены в систему «действенного планирования», включающего также и вопро- сы управления архитектурным наследием 1960-х. Работа над концепцией нового Буллринга в 1999 г. проводилась одновре- менно специалистами по маркетингу, архитекторами и градо- строителями. «Знаковая» постройка — универмаг «Селфридж» архитектора Яна Каплицкого — произведение, граничащее с китчем, — вызвала восторг жителей и определенный скепсис архитекторов.
В начале 2010-х гг. крупные мегаполисы европейско- го континента в экономическом плане как бы соревнуются. С другой стороны, ряд городов можно описать как «игроков одной команды» с распределенными ролями в сфере произ- водства и экономики. Города озабочены одновременно тем, чтобы стать более гуманными для жизни, привлечь высоко- культурный человеческий ресурс, но главное — быть все бо- лее привлекательными для бизнеса. Эпоха, которая выдвига- ла большие идеологии, охватывающие страны и континенты, закончилась.
Общестратегическая задача архитектуры в самом общем виде — это переход к «устойчивому развитию» в масштабе мега- полиса, иначе говоря, попытка наладить более равномерное рас- пределение наглядно предъявленных общественных благ, развитой инфраструктуры для всех районов, именно поэтому задача реге- нерации депрессивных территорий продолжает быть едва ли не главной. Художественная задача архитектуры, как и всегда, — сохранять сущность профессии, что значит изобретательно на- рушать собственные пределы.
