Лекция 10. Зарождение археологии внеевропейских земель. 6 страница

4) век зубра или бизона – этот период уже выходит за рамки палеолита и близок по времени к кьёккемеддингам Дании и свайным поселениям Швейцарии.

Получается, что в палеолите три этапа. Ларте назвал их Нижним, Средним и Верхним Палеолитом. Сам критерий деления не по археологическим данным вызвал принципиальные споры в археологии – и сейчас его выдвигают как более объективный и более практичный. Дело в том, что деление по культурному материалу несет в себе опасность исказить сравнительную хронологию, ведь уровень прогресса в разных местах и у разных групп населения разный. Какое же различие он покажет – культурное или хронологическое? Фауна в большом охвате более равномерна. Однако Ларте вряд ли думал об этом, просто материал палеонтологический превышал археологические остатки по объему, разнообразию и изученности. Правда, приверженность палеонтологическому критерию создавала и неудобства: приходилось всё время заботиться о наличии палеонтологического сопровождения, пока его нет – надо было ждать с хронологическим определением.

В какой-то мере палеонтологическая периодизация палеолита напоминает по своей структуре деление на Три Века Томсена: как там, основанием послужили комплексы вещей, так тут – комплексы ископаемых животных. Но там комплексы вещей располагались в хронологическую последовательность по линии прогресса, что, хотя и не использовалось Томсеном как аргумент, но давало некую общую ориентацию. Стратиграфия там была добавлена позже Йенсом-Якобом Ворсо. А тут, хотя общая линия смены животных на протяжении всей естественной истории показывает несомненное усложнение и совершенствование (от моллюсков через ящеров к млекопитающим), то есть налицо прогресс или нечто подобное, но это только общая линия. Конкретно же на том сравнительно небольшом (в масштабах геологической истории) отрезке, в который вписывалась первобытная археология и который охватывал четвертичный период, никакого прогресса, усложнения, совершенствования видов животных (за исключением одного – приматов) не наблюдается. Смена фауны происходила, повинуясь колебаниям климата – соответственно им неоднократно наступали и отступали ледники, изменялись очертания зон растительности и ареалы расселения видов животных. Не направленные изменения, а колебания. Поэтому тут последовательность диктовалась только стратиграфией.

Более того, эволюционистом или даже хотя бы прогрессистом Ларте по своим общим взглядам не был. Тогда существовало три основных концепции возникновения жизни на земле: по катастрофизму Кювье, после каждой катастрофы Бог создавал мир животных новым актом творения; по учению Ламарка и Жоффруа Сент-Илера, виды животных, созданные изначально, после катаклизмов видоизменялись, приспосабливаясь к новой обстановке; а по учению Анри Блэнвиля, ученика Кювье (оно ближе всего к Библии), изначально были созданы все виды, существующие до сих пор, только некоторые вымерли. Новые виды не возникают, просто они где-то сохраняются, выжидая своего часа. Надо лишь поискать. Ларте придерживался именно этой концепции (Laurent 1993). Это позволяло ему твердо верить в одновременность человека с ископаемыми животными, а особое значение в формировании той или иной местной фауны придавать миграциям.

Не был Ларте эволюционистом в своих исследованиях. Другое дело значение его работ для утверждения идеи эволюции.

8. Эволюция рядом. Между тем, общая направленность изменений мира растений и животных в сторону прогресса обретала всё большую прочность и убедительность (Bowden 1989) по мере того, как прогресс находил выражение в эволюционном развитии. Изменение социальной атмосферы вокруг археологии, сделавшее возможным признание фактов, казавшихся ранее еретическими, фактов о глубокой древности человечества, стало возможным не только благодаря энтузиазму и подвижничеству Буше де Перта и его соратников. Оно стало возможным еще и потому, что рядом с археологией, в общественном сознании и в естественных науках уже утверждалась идея эволюции, которая требовала огромного объема времени для очень постепенного развития современных форм жизни и отвергала библейские догмы. Сама она еще не проникла в археологию, но рядом с ней уже пробивалась и побеждала. Именно в этот технический век - от революций Американской и Французской до франко-прусской войны и Парижской коммуны.

Вначале, еще во второй половине Века Просвещения, идеи эволюции мира (и вместе с тем длительности его возникновения) появились в астрономии. Это космогоническая теория Иммануила Канта (“Всеобщая естественная история и теория неба”, 1755) и Жоржа Лапласа (1796). Они рисуют, как солнечная система и другие звездные миры развились из туманностей, на что ушли “миллионы веков”. Это, конечно, совершенно не согласуется с Библией.

Немногим позже идеи изменения и развития проявились в геологии. В 1778 г. Жорж Бюффон в “Эпохах природы” предположил, что, возникнув как огненный шар, Земля остывала постепенно, и на достижение современного уровня потребовалось “минимум 75 000 лет”. В результате охлаждения земля ужималась (в доказательство он проводил эксперименты с охлаждением железных шаров), и остывающая кора коробилась и трескалась, что и было тектонической и вулканической активностью, в ходе которой образовывались и изменялись горные породы. Здесь еще нет идеи эволюции, есть идея катаклизмов, катастроф. В книге Йохана Хаттона (Hutton) “Теория Земли” (1788) излагался принцип актуализма, согласно которому процессы осаждения, выветривания и другие шли с той же скоростью прежде, что и сейчас, так что можно вычислять возраст Земли – он оказывается огромным. Вот эти достижения геологов обобщил Чарлз Лайелл в книге “Начала геологии” (Lyell, Principles of geology, 1830 – 33). Лайелла обычно причисляют к эволюционистам. Трудами Хаттона и Лайелла обозначен переход от идеи катастроф к чему-то иному, но к эволюционизму ли? Всё это не совсем совпадает с идеей эволюции в других науках, потому что в геологии нет усложнения и совершенствования форм, нет прогресса, есть только определенная направленность – в сторону остывания земного шара. С эволюцией геологические процессы роднит развитие последующих форм из предшествующих.

В биологии еще в середине XVIII в. Карл Линней (Linné) построил классификацию животных форм, в которой все они расположились на шкале постепенного увеличения сложности, как бы на лестнице. Это проблеск прогрессизма, но эволюцией тут и не пахнет. Линней оговаривался, что “созданные Богом виды неизменны”; правда, из последнего прижизненного издания “Системы природы”, т. е. в 70-е годы, он эту оговорку убрал. В начале XIX в. Жорж Кювье (Cuvier, 1811) и Уильям Бакленд (Buckland, 1823) развили теорию катастроф (катаклизмов), по которой потопы или другие стихийные бедствия раз за разом уничтожали животный мир и Богу приходилось творить его заново, создавая другие виды, всё более сложные и совершенные. Бог переделывал мир, как прилежный ремесленник, после каждой неудачи. Это, конечно, тоже прогрессизм. Развитие и прогресс реализовались не на земле, а в творческих актах Бога, в его мышлении.

Ученик Бакленда Чарлз Лайелл (Charles Lyell) в "Принципах геологии" (1830) вывел из принципа униформизма другой принцип – актуализма: мы должны предположить для прошлого те же самые процессы и законы, которые доминируют в настоящем. Если же мы предположим, что процессы седиментации (отложения) проходили с той же скоростью, что и сейчас, то те мощные слои, которые есть в реальности, оказались бы невозможными. На их отложение явно потребовались миллионы лет! Это, собственно, уже не катастрофизм, в геологии картина, близкая к эволюции уже была достигнута. Тут содержалось уже и зерно сопротивления катастрофизму также в биологии, ибо долгое развитие делало возможным постепенную трансформацию и превращение видов организмов друг в друга, но это было только зерно биологической эволюции. Она еще должна была прорасти.

Но еще раньше французский биолог Жан-Батист Ламарк (Jean-Bapstist Lamarck), а до него дед Чарлза Дарвина, Эразм Дарвин, заметили, что схема Линнея имеет нечто общее с картиной, в которой более сложные организмы расположены в более высоких слоях, так что виден прогресс. Ламарк опубликовал первое древо развития в "Философии зоологии" в 1809 г., хотя и без объяснений. Таким образом, он обогатил концепцию катастрофизма идеей прогресса и трансформировал ее в концепцию прогрессизма. Но этим он не ограничился.

Ламарк уже строил происхождение млекопитающих (вплоть до людей) от рыб (“Гидрогеология” 1802), и далее (1809) механизм изменения он рисовал так: в процессе адаптации к изменяющейся среде животные упражняли некоторые органы (например, жираф вытягивал шею), всё скачком изменялось, и приобретенные признаки наследовались потомством. Это уже была идея эволюции (поздние формы развиваются из ранних), хотя еще и без постоянной постепенности. В 1818 – 22 вышла "Философия природы" Э. Жоффруа Сент-Илера (É. Geoffrois Saint-Hilaire), в которой он формулировал закон развития живой природы, а в 1830 применил его к беспозвоночным. Он постулировал мутации как источник образования новых форм, вступив в спор с Кювье, отрицавшим любую эволюцию. Тогда Кювье выиграл спор, задержав развитие эволюционизма лет на 30. Это было как раз в год очередной политической революции.

В эти дни Гёте спросил одного придворного ученого в Веймаре: "Что Вы думаете об этих великих событиях? Вулкан начал извергаться…". Тот ответил: "Это ужасная история, но что можно ожидать от правительства в такой ситуации, если не бегство королевской семьи?". Между тем, оказывается, Гёте вовсе не имел в виду отречение Карла Х. "Мы не поняли друг друга, дорогой друг, - пояснил он. – Я не говорю об этих людях; мой предмет совершенно иной. Я говорю о схватке, которая так важна для науки и которая поставила друг против друга Кювье и Жоффруа Сент-Илера в Академии" (Schnapp 1996: 289 – 290). Он оценил революционную важность появления идеи эволюции. Популяризировал нечто подобное и Роберт Чэмберс в 1844 г. в книге "Следы творения", которая имела бешеный успех. Дарвину и Уоллесу осталось только разработать более убедительный механизм постепенного изменения врожденными мутациями и естественным отбором. В 1859 г. вышла книга Чарлза Дарвина “Происхождение видов”, в 1871 – вторая его книга – “Происхождение человека”. Но основу своей книги 1859 г. Дарвин написал еще в 1838 г. и не решался опубликовать. Так что в 30-е годы идея эволюции живой природы уже витала в воздухе, подталкивая к изменению масштаба времени.

Понятно, почему в этих условиях появилось так много людей, толкущихся в двери с указаниями на древность человека – троица друзей из Монпелье (де Серр, Турналь и Кристоль), Шмерлинг, Буше де Перт. Но понятно и то, насколько им было трудно убедить людей в своей правоте: ведь идея эволюции еще не касалась человека.

Распространение этой идеи на человека и его культуру произошло только два-три десятилетия спустя. В начале пятидесятых, в 1851 – 52 гг., ее сформулировал в социологии и демографии философ Герберт Спенсер. С середины 50-х идея эволюции появилась в лингвистике, где ее высказали в своих теориях о структуре языка, постоянно усложняющейся, Макс Мюллер в 1854 и Август Шлейхер в 1864. В конце пятидесятых годов идея эволюции утвердилась в истории – тут ее представили историки-позитивисты Томас Бакл (Бокль) в 1857 – 61 гг. и Фюстель де Куланж в 1861. В 60-е – 70-е годы были опубликованы основные работы эволюционистов в культурной антропологии: в начале шестидесятых (1860 – 61) – Бастиан, Бахофен и Мэйн; в середине (1865 год) – МакЛеннан, Лаббок и Тайлор; в конце шестидесятых – начале 70-х (1869 – 71) – вторые книги МакЛеннана, Лаббока и Тайлора и первая крупная работа Моргана. В шестидесятые-семидесятые годы был подключен антропогенез (физическая антропология). Это сделали Томас Хаксли (Гексли) в 1863 и Чарлз Дарвин в 1871 – 1872 гг.

Триггер обращает внимание на социальную трансформацию, на основе которой все это изменение идейной атмосферы происходило.

"К середине девятнадцатого века? – пишет он, - Британия стала "мастерской мира", и рост индустрии очень укрепил политическую силу и уверенность в себе средних классов, которые стали рассматривать себя как крупную силу в мировой истории. Этот новый подход был отражен в сочинениях Герберта Спенсера…, и в 1850-х он стал отстаивать общий эволюционный подход к научным и философским проблемам. … Подчеркивая индивидуализм и свободное предпринимательство за культурной эволюцией, он спас последнюю от ее прежних революционных ассоциаций и помог сделать ее идеологией значительной части британского среднего класса…" (Trigger 1989: 93).

Понятно, почему именно в конце 50-х годов – 60-е годы факты и утверждения Буше де Перта были признаны. Для Буше де Перта это было завершением дела всей жизни. Для идеи эволюции применительно к человеку – начало.

9. Некоторые уроки. Если бы меня спросили, какие уроки я счел бы возможным извлечь для себя и своих учеников из этого отрезка, я бы, вероятно, остановился на нескольких.

Во-первых, я бы задумался над тем, как много труда и времени затрачено учеными, даже великими умами, на абсолютно бесполезные, тупиковые исследования, на громоздкие расчеты, основанные на ложных исходных данных или ведомые неверными методами. Опасаюсь. Что такие исследования ведутся и сейчас, даже если не учитывать схоластическую марксистскую ученость (все эти бесчисленные диссертации по научному коммунизму, марксизму-ленинизму, социалистической экономике и т. п.).

Во-вторых, я бы обратил внимание на то, каким огромным препятствием для продвижения науки являлись религиозные догмы. Конечно, и другие догмы вредны, а политические особо опасны. Но религиозные более глубоки и вездесущи по укорененности, да еще имеют обыкновение сочетаться с политическими (к сожалению, это можно отнести и к современности в нашей стране). Поэтому даже небольшие шажки на пути освобождения от них я бы оценивал как очень важные победы науки.

В-третьих, нужно осознать, как часто факты опережают время – и гибнут: Фрер, Буэ, МакИнери, Турналь… Общество недостаточно подготовлено, идейно не созрело для восприятия этих фактов. Не проходим ли и мы мимо фактов исключительного научного значения только потому, что ограничиваем свой кругозор догмами, слишком скептически относимся к фактам, слишком доверчиво - к существующим концепциям? Нужно всегда помнить "хронику упущенных возможностей" на пути сбора фактов об ископаемом человеке и его орудиях.

Эта история может повториться не раз на других путях. Память об этом должна заставить нас с особым вниманием проверять факты, кажущиеся заведомо абсурдными и фальшивыми, прежде чем отринуть их, с особой подозрительностью проверять ближайшие окрестности сегодняшних догм, которые всегда для современности выступают не как догмы, а как научные истины. Нужно с терпимостью и уважением относиться к еретикам и фанатикам: среди них могут оказаться Буше де Перты. Шансы крайне невелики, но ради них стоит выслушать шарлатанов и безумцев. Всё-таки кто-то из них – Буше де Перт…

Вопросы для продумывания:

1. Какие современные исследования Вы могли бы сравнить по их бесполезности с исследованиями Асшера, Лайтфуда и великого Ньютона по библейской хронологии?

2. Катастрофизм возник ради сохранения участия Бога в создании мира, возник перед лицом очевидной смены творений. Однако мы находим соответствия ему в областях не имеющих отношения к проблеме акта или актов творения – скажем, в археологии, в развитии культуры (позиция Томсена). Значит, у него есть и другие, более широкие основания. В чем они заключаются?

3. В 1834 г. Жуанне разделил кремневые орудия древнейших людей на два типа: ранние – с грубой оббивкой, и поздние – полированные. По сути это было выделение палеолита и неолита. Чего ему не хватало для того, чтобы это разделение было впечатляющим? Почему открывателями палеолита считаются другие люди?

4. Можно ли из хроники упущенных возможностей относительно фактов сосуществования человека с ископаемыми животными извлечь уроки относительно современности?

5. Какие качества подготовили Буше де Перта к его открытию и какие факторы, приведшие к открытию, должны быть отнесены к случайному стечению обстоятельств?

6. Открытие Буше де Перта находится на стыке геологии, палеонтологии, антропологии и археологии. Что в нем связано с каждой из этих наук и что побуждает считать его важным именно для археологии?

7. Открытия Томсена и Буше де Перта почти одновременны. В 1837 г., когда Томсен опубликовал свой "Путеводитель", Буше де Перт начал раскопки в Амьене, а через три года нашел орудие вместе с челюстью мамонта. Есть ли, однако, логическая связь между этими открытиями и в чем она состоит?

8. Периодизация Ларте оперирует фактами палеонтологии и археологии, более того, аргументация ее строится именно на палеонтологических фактах. Почему же она всегда рассматривается в археологическом контексте, в истории археологии?

9. Кого следует считать основоположником археологии палеолита – Жуанне, Пикара, Буше де Перта или Ларте?

10. Если бы Гёте спросили, почему он оценил спор между Кювье и Жоффруа Сент-Илером выше, чем отречение короля Карла Х в революции, что бы он мог ответить? Что бы Вы ответили вместо него?

Литература:

Энгельс Ф. 1953. Диалектика природы. Москва, Госполитиздат.

Abramowicz A. 1992. Jacques Boucher de Perthes i język pradziejów. – Archeologia Polski, XXXVII, 1 – 2: 21 – 28.

Aufrere L. 1936. Essai sur les premières découvertes de Boucher de Perthes et les origines de l'archéologie primitive (1838 – 1844). - Épreuves et Synthèses (Paris), 1: 1 - 48.

Aufrère L. 1940. Figures de préhistoriens. 1. Boucher de Perthes. – Préhistoire VII: 7 – 137.

Blancaert C. 1990. Actualité de Boucher de Pertes. – Gradhiva, 8: 83 – 94.

Boucher de Perthes J. 1863 – 1868. Sous dix rois. Souvenirs de 1791 à 1860. 8 vols. d'autobiographie. Paris, Jung – Treutel.

Bowden P. J. 1989. The invention of progress. The Victorians and the past. Oxford, Basil Blackwell.

Bregail G. 1948. Un éminent paléontologue gersois, Édouard Lartet. Auch,?????????.

Cartailhac E. 1884. George Cuvier et l'ancienneté de l'homme. Histoire de l'anthropologie préhistorique. – Materiaux … 3^e serie, I: 27 – 35.

Cohen C. et Hublin J.-J. 1989. Boucher de Pertes (1788 – 1868). Les origines romantiques de la préhistoire. Paris, Belin.

Daniel G. E. 1966. Man discovers his past. London, Duckworth.

Daniel G. E. 1967. The origins and growth of archaeology. Baltimore – Maryland, Pengwin Books.

Daniel G. E. 1975. Hundred and fifty years of archaeology. London, Duckworth (1^st ed. 1950 as Hundred years of archaeology).

Darwin F. (ed.). 1887. The life and letters of Charles Darwin, including autobiographical chapter. London, John Murray.

De Laet S. 1981. Philippe-Charles Schmerling (1791 – 1836). - Daniel G. (ed.). Towards a history of archaeology. London, Thames and Hudson: 112 – 119.

Dupuis D. 1873. Notice biographique sur Édouard Lartet. Paris,???????.

Evans J. 1943. Time and chance: The story of Arthur Evans and his forebears. London et al., Longmans, Green & Co.

Evans J. 1949. Ninety years ago. – Antiquity, 23 (91): 115 – 125.

Gould R. A. 1990. Recovering the past. Albuquerque, University of New Mexico Press.

Grayson D. K. 1983. The establishent of human antiquity. London, Academic Press.

Hubert E. 1970. Boucher de Perthes un précurseur genial. – Archaeologia, 36: 6 – 9.

Klindt-Jensen O. 1981. Archaeology and ethnography in Denmark: early studies. – Daniel G. (ed.). Towards a history of archaeology. London, Thames and Hudson: 14 – 19.

Kühn H. 1966. Vor hundert Jagren. – Jahrbuch der prähistorischen und ethnographischen Kunst, Bd. 21, 1964 – 65: 108 - 110.

Lartet. 1872. = Lartet. Vie et traveaux de Éduard Lartet; Notices et discurs publiés à l'occasion de sa mort. Paris, Picard.

Laurent G. 1993. Édouard Lartet (1801 – 1871) et la paléontologie humaine. – Bulletin de la Socété Préhistorique Française, 90 (1-2): 22 – 30.

Ledieu A. 1885. Boucher de Perthes. Sa vie, ses œuvres, sa correspondance. Abbeville.

Méroc L. 1963. Édouard Lartet et son rôle dans l'élaboration de la Préhistoire. – Aurignac et l'Aurignacien. Bulletin de la Société Méridionale de Spéléologie et de Préhistoire, t. VI a IX, anées 1956 – 1959: 7 – 18.

Sackett J. R. 1981. From de Mortillet to Bordes: a century of French Palaeolithic research. - Daniel G. (ed.). Towards a history of archaeology. London, Thames and Hudson: 85 – 99.

Stiebing W. H. 1993. Uncoverng the past: A history of archaeology. Bufalo, N. Y., Prometheus Books; 1994 – New York and Oxford, Oxford Univresity Press.

Stoczkowski W. 1993. La préhistoire: les origines du concept. - Bulletin de la Société Préhistorique Française, 10 (1-2): 13 – 21.

Tieullen A. 1904. Hommage à Boucher de Perthes. Paris.

Toulmin S. E. and Goodfield J. 1966. The discovery of time. New York, Harper and Row.

Trigger B. G. 1989. A history of archaeological thought. Cambridge, Cambridge University Press.

Van Riper A. B. 1993. Men among the mammots: Victorian science and the discovery of human prehistory. Chicago, University of Chicago Press.

Welker K. 1961. Als die Jahren keine Zahlen trugen. Leipzig,????????????.

Иллюстрации:

Граф Бюффон (Malina 1980, 1: 235, правый верхний угол).
Жорж Кювье, работа Мари-Никола Понс-Камю (Schnapp 1986: 290) или портрет из Центральной Библиотеки Нац. Музея Ест. Истор. (Bahn 1996: 65) или (Malina 1980, 1: 237, правый нижний угол).
Уильям Бакленд (Daniel 1966: 24, fig. 9).
Чарлз Лайелл (Daniel 1966: 24, fig. 10).
Джон Фрер (Ganiel 1966: 22, fig. 7).
Ашельское рубило - одно из кремневых орудий, найденных Фрером близ Хоксне (Daniel 1966: 22, fig. 8 и/или Trigger 1989: 88, fig. 13 и/или Schnapp 1996: 285).
Профиль и план пещеры в Пэвиленде с "Красной Леди" из книги Бакленда 1823 г. (Schnapp 1996: 288, above).
Жак Буше де Перт, Музей Буше де Перта в Аббевиле (Daniel 1966: 25, fig. 11).
Стратиграфия Меншенкура близ Аббевиля по Буше де Перту, из книги 1847 г. (Schnapp 1996: 312).
Профиль с обозначениями кремневых изделий in situ по Буше де Перту, из книги 1847 г. (Trigger 1989: 91, fig. 14).
"Антедилювиальные камни" из Аббевиля по Буше де Перту, из книги 1847 г. (Schnapp 1996: 313).
То же (Schnapp 1996: 373).
Уильям Пенджели (Daniel 1966: 26, fig. 14).
Джон Эванс, Королевское Общество (Daniel 1966: 26, fig. 13).
Происхождение кельтских монет с бессмысленными изображениями как подражаний из македонских прототипов (сверху: золотой статер Филиппа Македонского) по Джону Эвансу, 1849 (Renfrew and Bahn 1991: 23, справа, левая часть).
Фотоснимок, снятый в присутствии Престуича и Эванса в карьере Ст. Ашель 27 апреля 1859 г. и показывающий ручное рубило in situ в ненарушенном слое на глубине 3,4 м (11 футов). (Bahn 1996: 84).
Ручное рубило, найденное in situ. Здесь на нем музейная этикетка с английской надписью "Увидено in situ в 10 футах и 10 дюймах под поверхностью в Ст. Ашели Джоном Эвансом и Дж. Бушем. 26 мар 186..." (Bahn 1996: 85).
Эдуард Ларте. Единственный фотопортрет, сделан его сыном Луи (Meroc 1963: фронтиспис).
Кость мамонта с выгравированным на ней изображением мамонта, найденная Эдуардом Ларте в Ла Мадлен в 1864 г. (Bahn 1996: 120).

Нужен портрет Ларте

Заготовки (о Ларте?): но в жизни героем вовсе не был. Он был осторожным, опасливым человеком, в глубину пещер отнюдь не лез, предпочитая получать находки от нанятых работников (он или Пьетт? - проверить).

Лекция 12. Дивергенция античной археологии

1. Расщепление на историю искусств и историю культуры. В последнюю треть XIX века античная археология вошла в состоянии раскола. В ее теоретическом осмыслении, сказывающемся на всей ее деятельности, существовали две тенденции. Одни археологи-классики, понимая свою науку как историю античного искусства (Ackermann and Carpenter 1963; Robertson 1963; Ernst 1983), считали, что ее методика должна оставаться филологической, а другие видели в археологии как истории изобразительного искусства особую науку о вещественных ("монументальных") древностях, которая имеет другие цели и нуждается в отдельной, специально разработанной методике. Среди первых самым авторитетным и влиятельным был Отто Ян, среди вторых – Генрих Брун. Первые занимали консервативную позицию, поскольку отстаивали взгляды Винкельмана вековой давности. Вторые были новаторами, хотя сами еще не представляли, как далеко это их может завести.

В течение последней трети XIX века среди этих вторых также наметилось расхождение. Одни (и их лидером был Брун) отошли от взглядов Винкельмана еще дальше и присоединились к усилившемуся к середине века течению, воспринимавшему историю как науку о деяниях индивидов, науку о частностях. Другие (к ним принадлежал Генрих Шлиман) отошли от понимания археологии как науки только об искусстве и стали формировать ее как инструмент открытия древних цивилизаций, инструмент истории. Всё это происходило в условиях общего роста и расширения классической археологии.

2. Экспансия искусствоведческой археологии на смежные отрасли. Искусствоведческое понимание археологии, несколько ослабляя свои позиции в рамках классической, античной археологии, расширяло свое влияние вне этой отрасли, захватывая тематику в смежных отраслях.

Так, еще в предшествующий период восточная археология формировалась как некая копия античной. Во-первых, у античной археологии была своя восточная периферия, образованная восточной колонизацией древних греков и восточными завоеваниями римлян. Малая Азия, Левант, Северная Африка – везде были античные поселения, крепости и погребальные памятники. Во-вторых, у восточной археологии есть сходства с античной: та и другая зависят от чтения древних письменностей, а, следовательно, от филологии, кроме того, в принципе ориентированы на древнюю историю и отчасти связаны с современной империалистической политикой европейских государств. Да и кого было копировать восточной археологии, как не античную? Ведь первобытная археология еще не сформировалась, а у античной была уже длительная антикварианистская традиция за плечами, пронизанная эстетическим преклонением перед античным искусством. Наконец, общие факторы в обществе, порождавшие со времен Возрождения страсть к любованию античными древностями и коллекционированию их, действовали и по отношению к европейцам, оказавшимся на Востоке.

Еще Лэйярд сформулировал свою задачу так, как ее мог бы сформулировать любой охотник за древностями где-нибудь в Италии или Греции: "наибольшее количество произведений искусства с наименьшей из возможных затратой времени и денег".

Другая отрасль, куда шла экспансия искусствоведческого понимания дисциплины из античной археологии, это средневековая археология. Хоть она больше связана с историей, нежели с филологией, у нее есть свои связующие звенья с античной археологией. Во-первых, это христианская (церковная) археология, которая, будучи частью средневековой археологии, занимается религиозными формами, сложившимися в античное время в рамках Римской империи. Во-вторых, это классическая традиция в средневековом искусстве Европы, особенно архитектуре и скульптуре. Ну, и те же общие социальные факторы, порождавшие изучение и коллекционирование произведений древнего искусства, распространялись через провинциально-римское искусство на варварское искусство.

Христианская археология в середине века обнаружила катакомбные могилы ранних римских пап, первых веков н. э. – это, можно сказать еще античность, но и христианская археология. Еще с 1841 г. надзирать за катакомбами папа поручил ученому иезуиту Джузеппе Марки, а у того вскоре появился юный помощник итальянский дворянин Джузеппе де Росси (Giuseppe de Rossi, 1822 - 1894). Глубоко изучив письменные источники и определив, где стоит искать, Росси стал самостоятельно проводить раскопки и в 1849 г. наткнулся на могилу, в которой обломок мраморной плиты содержал конец латинской надписи "…nelius martyr" (т. е. "…нелий мученик"). Росси тотчас понял, что это могила умерщвленного в 251 г. святого мученика Корнелия – могила, которую долго искали. Действительно потом нашелся и недостававший обломок с началом надписи "Cor… ep" ("ep…" - это начало титула "episcopus"). Дальнейшие поиски поблизости привели к открытию могил святых Евсевия, Сикста и Цецилии, а рядом были могилы одиннадцати римских епископов III века н. э. с надписанными именами.

Росси стал основателем христианской археологии (Baumgarten 1892; Редин 1994). Дело в том, что хотя христианские памятники Рима изучались еще с XII века, особенно интенсивно со времен Контрреформации, к которой относится деятельность А. Бозио (1575 – 1629), но всё это время христианская археология развивалась в рамках церковной традиции, как часть теологии, являясь богословско-антикварной ученостью (Bovini 1968; Deichmann 1983: 14). Влияние археологической традиции Герхарда сказалось на определении этой дисциплины как "монументальной теологии" (Piper 1867). А Росси разработал в третьей четверти XIX века историко-археологическую методику исследований, заявив: "Я занимаюсь археологией, а не теологией". Настрой Росси станет понятнее на более широком фоне развития классической и средневековой археологии под воздействием исторической науки второй половины XIX века.