Лекция 2. Проблема начала археологии. 1 страница

Л. С. Клейн

История археологической мысли

Курс лекций

СанкПетербург

Лекция 1. Введение. Цели и принципы изложения.

1. Предисловие. Наша тема – история мировой археологии, движение археологической мысли.

В общем, этот курс – мой любимый. С 60-х годов я читал его ряд лет в России и естественно много думал над ним. Кое-что и писал. Ведь работа над лекциями стимулирует чтение литературы и размышление, так что предоставляет много возможностей для исследователя.

К этому времени в целом облик истории археологии был сформирован блестящими книгами Глина Даниела (Daniel 1950, 1962 и др.) – деление на школы и направления, последовательность теорий. Но обзоры Даниела завершались серединой ХХ века, а практически предметом его были еще более ранние материалы. К тому же результаты континентально-европейского и американского развития были затронуты им очень бегло (Косинна упоминался один раз в сноске).

В 1974 году я опубликовал в Восточной Германии огромную статью о Косинне и его критиках (Klejn 1974), в которой писал и о его достижениях и о его влиянии на советскую археологию. В СССР тогда обнародовать такую статью было невозможно (на русском она напечатана только четверть века спустя – Клейн 2000), да и немцы тогда еще не решались так писать о предтече нацистской археологии. А вот опубликовать такую статью "большого брата" в ГДР оказалось возможным.

Потом в 1977 г. появилась на английском моя "Панорама теоретической археологии" (Klejn 1977), которая вскоре была переведена на французский и словенский (на русском ее нет). В этой работе прослеживалась борьба идей в археологии за последние четверть века – полвека, причем объективно, без непременных оговорок о превосходстве социалистической археологии над буржуазной. "Панорама" вызвала поток откликов в мировой печати. Французский историограф археологии Ален Шнапп расценил ее как "пионерскую" (Schnapp 2002: 134). В откликах западные археологи удивлялись, что такая работа могла появиться из-за железного занавеса. Они считали, что за этим занавесом невозможно было ни знать мировую литературу, ни так писать о ней. Они ошибались, но знали бы они, каково мне было проводить статью через все пороги и рогатки цензуры!

Незадолго перед тем в Чехословакии один петрограф, Ярослав Малина, опубликовал книгу "Археология: как и почему?" (Malina 1975), значительную часть которой занимал историографический обзор. Оказалось, что у книги был еще один (главный) автор - философ, только не имевший права печататься и упоминаться, поскольку он участвовал в "Пражской весне". Малина обошел запрет, упомянув его в указателе, но вот с каким приведением страниц, относящихся к нему: Зденек Вашичек 13 – 239 (т. е. вся книга), хотя на деле он не упоминается в ней нигде. Сразу после выхода моей "Панорамы" эти чешские исследователи выпустили сильно переработанный вариант своей книги (Malina 1981), в котором обильно использовали мою "Панораму", там и деление на течения, и трактовки – мои, и я там самый цитируемый автор.

Таким образом, моя "Панорама" появилась во вре

 

мя и оказала воздействие: она помогла археологическому сообществу ориентироваться в новых и шире охваченных направлениях.

Я тогда успел опубликовать за рубежом еще один обзор – советской археологии (Bulkin, Klejn and Lebedev 1982), в котором опровергал положение о монолитном единстве советской археологии. После этого наступил перерыв в моей преподавательской деятельности в Университете (я был арестован). По освобождении я занимался другими темами – классической филологией (Гомер), социологией, культурной антропологией, а с 1995 г. возобновил преподавание истории дисциплины в Петербургском университете, но смежной дисциплины – на сей раз культурной антропологии. Потом я был приглашен в Вену и читал там снова историю археологии. В Венском университете история археологии читалась в последний раз за полвека до меня очень известным археологом, но дискредитированным как нацист – это был Освальд Менгин (при разгроме рейха он бежал и после войны работал в Аргентине). В шоке от этого университетское руководство предпочло, чтобы в дальнейшем история археологии не читалась вообще, и этого шока хватило на полвека. Так что я восстановил там этот предмет.

Между тем, поскольку многое изменилось со времени моих прежних лекций по истории археологии, появилась новая задача – переработать созданную раньше картину с учетом новых исследований и размышлений. Я потрудился над этой задачей во время моих лекций в Вене. Снова прошел ряд лет, и я снова приглашен читать этот курс, восстанавливая его в С.-Петербургском университете (по прошествии более двух десятилетий). Конечно, я опять гляжу новыми глазами на свой текст и делаю новые изменения. Теперь я могу вам представить очень стратифицированный текст, который, однако, кажется мне более логичным и адекватным.

Рассматривая историю археологии ("археологическое мышление"), я должен затронуть и свои собственные труды, найти и им подходящее место в целой картине – поскольку они имели влияние. Конечно, это нескромно. Я буду выглядеть несколько смешным и похожим на Косинну, который отметил свой юбилей статьей "Победоносное внедрение моих научных взглядов как результат моего научного метода" ("Das siegreiche Vordringen meiner wissenschaftlichen Anschauungen als Ergebnis meiner wissenschaftlichen Methode" - Kossinna 1920).

Это крайности, но, надо признать, есть нескромные профессии. Быть писателем нескромно. Быть профессором и лектором нескромно. Когда Суворова спросили о его новом адъютанте, переведенном из штабных офицеров, он ответил: "Что ж, хороший офицер, в боевых условиях скромный и стеснительный". В России историография развивалась в боевых условиях – стеснительность не очень уместна.

Чтобы облегчить вам работу, я сделал проспект своих лекций, в котором литература приведена к каждой лекции, а есть и та, что относится ко всему курсу.

Мой курс будет почти исключительно посвящен европейской и европейско-американской археологии. В этом смысле получается не совсем всемирная история. Причин две: во-первых, я не владею восточными языками (арабским, китайским, японским) и плохо знаю восточную литературу. Во-вторых, и это важнее, все ведущие направления, теории и идеи в истории археологии были разработаны в Европе и США. Прошу не усматривать тут евроцентризма или расистских намёков, просто это факт, и всё. Приходится согласиться с Майером, который сформулировал это так: "Археология – сугубо европейский феномен: ни одна другая мировая культура не выдала чего-либо сравнимого" (Maier 1992: 10; также 1981: 40 – 41). Это не совсем так, сравнимые явления были, но сравнения всё-таки в пользу европейской цивилизации. Несомненно, цивилизации Востока еще внесут (и уже вносят) свой вклад в археологию, более того, они вносили свой вклад в освоение древностей и раньше, но этот вклад не стал основой для дальнейшего развития, которое привело к формированию археологии.

2. Значение истории археологии. Зачем нужна история археологии, в частности история археологического мышления? Этим вопросом задавался не один историограф науки (например, Вернадский 1927; Луи де Бройль 1962 и др., из археологов – Fahnenstock 1984; Murray 1999, 2002 и др.). Майкл Шиффер высказал мнение, что в преподавании не нужна история археологии, вместо нее он предпочитает анализ современных методов и теорий (Schiffer 1976: 193). На практике во многих учебных центрах ее фактически игнорируют.

а) Способ упорядочения. Именно для археологического образования история археологии нужнее всего. Археологические знания состоят из фактов, методов, понятий и теорий, которые когда-либо были созданы в археологии (или введены в нее), и для преподавания их нужно упорядочить наглядно и не слишком сложно. Вот историческое их упорядочение не менее интересно и дидактично, чем систематическое (по видам исследовательских действий, категориям и т. п.). То есть история археологии может выполнять роль введения в дисциплину (Abramowicz 1980: 257). И есть такие введения. Одно из них, немецкое (Eggers 1959), является едва ли не лучшим введением в нашу науку, какое я читал, - ясное, умное, увлекательное, великолепно иллюстрированное. К сожалению, на русский или английский не переведено.

б) Ценность опыта. Многие из фактов, методов, понятий и теорий, которые когда-либо были созданы в археологии (или введены в нее), существуют поныне и определяют нашу научную жизнь. Могила Хильдерика и Илион, эволюция и диффузия, замкнутый комплекс и сериация, тип и археологическая культура – все они актуальны и сегодня, и надо знать всё о них дотошно, т. е. знать: когда и кем они введены в науку, при каких обстоятельствах, с какой аргументацией. Всё ли было хорошо, или что-либо важное упущено.

Мы слишком часто забываем всё, чтó сделано предшественниками, а потом заново изобретаем велосипед. Гёте с некоторым преувеличением отчеканил такой афоризм: всё новое – это хорошо позабытое старое. Зерно истины в этом есть. Съездив во Францию, в Аббевиль к Буше де Перту и убедившись там в том, что орудия ископаемого человека действительно существуют, Джон Эванс, дед Артура Эванса, вернулся в Лондон, и каково же было его удивление, когда он взглянул на витрины в Обществе Антиквариев:

"пораженный ужасом, - рассказывает он, - я увидел в трех или четырех витринах орудия, в точности напоминающие те, что найдены в Аббевиле и Амьене. Я полюбопытствовал, откуда они происходят, но никто не знал, так как на них не было этикеток. По справкам, однако, оказалось, что они выставлены в музее Общества уже шестьдесят лет, и что отчет о них был опубликован в Археологии ".

Отыскав и приведя эту цитату, Натан Шлангер, заключает: "…этот эпизод удачно демонстрирует, сколь существенна и неотъемлема история археологии для археологии" (Schlanger 2002: 127).

Американский культур-антрополог Энтони Уоллес сравнил однажды теоретическую антропологию с практикой подсечно-огневого земледелия первобытных племен: туземцы недолго возделывали поле и получали урожай, потом покидали это поле и переходили к другим, оставляя первое зарастать, потом возвращались к нему и начинали всё сначала – выкорчевывали заросли, сжигали ветви и сеяли снова (Wallace 1966). По мысли Уоллеса, только два вида людей так ведут себя: варвары и те, кто их изучает.

На плечи предшественников не подняться, если не знать их. Историографические исследования позволяют нам увидеть яснее всю полноту проблем нашей дисциплины, выделить наиболее важные и перспективные. Некоторые исследователи надеются даже построить кривую научного развития и, продолжая ее в будущее, предсказать некоторые пути дальнейшего развития. Это вряд ли возможно, но подвести итоги, сформулировать проблемы и наметить задачи – это реалистично.

в) Первичность историографии. Всё это справедливо не только в общей постановке, но и относится к конкретным частным задачам археолога. Каждая проблема требует освоения литературы по ней. Это касается особенно фактов, потому что надо же проверить условия их открытия - из этой проверки можно судить об их полноте и надежности. Каждый опытный археолог имеет в голове хранящийся в тайне черный список своих коллег, которым доверять нельзя. Но ошибки и промахи могут встретиться и у хороших работников. Поэтому каждое исследование начинается с проверки всего привлеченного материала, с обращения к первоисточникам, к отчетам о раскопках, к публикациям и обсуждениям, словом, с историографического экскурса. Каждая дипломная работа, каждая диссертация, почти каждая монография начинается с историографической главы. Этот аспект тесно связан с постановкой проблемы.

Это отнюдь не глупая традиция: сперва описать ситуацию, какие пути испытаны, какие результаты получены, что найдено и открыто, чего недостает, какие возможности остаются. А базой для таких экскурсов является как раз общий курс историографии.

г) Обусловленность интерпретаций. Такой подход касается не только фактов, но и интерпретаций. Ошибочно было бы думать, что интерпретации выводятся прямо, просто и сами собой из археологических фактов. Даже описать археологические факты нельзя без применения терминов, категорий, понятий и классификаций, а они обусловлены существующими теориями. А уж интерпретации, конечно, возникают из сети наших общих представлений, под влиянием теоретических взглядов, последние же развиваются почти независимо от фактов, почти автономно. Ренфру как-то высказал верную мысль: "Часто кажется, что идеи и теории в преистории имеют собственную жизнь, сохраняются и процветают совершено независимо от фактов, на которых они должны были бы покоиться" (Renfrew 1967: 276). Чтобы сделать идеи и теории ясными, нужно включить их в теоретическое мышление. Чтобы они стали историей науки, нужно их сначала вписать в историю науки.

Именно история археологического мышления образует необходимый источник теоретического развития, а стало быть, и нового археологического мышления. Не единственный, но самый важный. Специфика археологического мышления выводится из истории его. История дисциплины дает археологу ключ к пониманию позиций разных ученых.

Схожая истина отчеканена Коллингвудом относительно истории: "ни одну историческую проблему нельзя изучать без изучения … исторической мысли о ней". Археолог Уолтер Тэйлор повторил это применительно к археологи: "Любая схема, предназначенная служить концептуальной структурой дисциплины, должна учитывать историю этой дисциплины" (Taylor 1946/1968: 3).

д) Расширение кругозора. Всё это относится к истории отечественной и мировой археологии. История мировой археологии имеет еще и дополнительное значение. Обычно археологи любой страны, а России в особенности, слабо владеют иностранными языками, а если владеют, то каким-нибудь одним. Это касается не только России. Англичане и американцы также владеют лишь своим, английским. Правда, на английском написана или переведена на него львиная доля археологической литературы. В СССР был один археологический журнал, потом стало два, сейчас несколько. На английском (в Англии, Америке, Канаде и в других странах) выходят десятки, а всего их более сотни.

Кроме того, нужно учесть колоссальные лакуны в наших библиотеках. Бедствия гражданской и отечественной войн привели к длительным перерывам в поступлении литературы из-за рубежа, а нынешняя экономическая перестройка – к обнищанию библиотек. Поток поступлений сократился до тоненькой струйки, хотя выход литературы, наоборот, увеличился. Всё это может породить провинциальную отсталость наших археологов. Средство избежать этого – читать постоянные панорамные обзоры иностранной литературы по археологии, которые кто-то должен делать. Но такие обзоры окажутся плоскими, если будут ограничены современным состоянием. А история археологии – это один всеобщий обзор, к тому же глубокий и систематизированный.

е) Испытательный полигон. Во второй половине ХХ века история археологии привлекла к себе особое внимание ученых. Ею занялись ведущие и наиболее выдающиеся археологи, поистине главные ее фигуры, которые оставили занятия практическими проблемами археологии ради того, чтобы посвятить себя ее истории, истории своей профессии: Вале, Кюн, Эггерс, Даниел, Пиготт, Уилли, Триггер … Раньше такого не было. Почему же это произошло в современности?

Потому что именно в середине ХХ века в археологии появилось скептическое и критиканское направление и выросло в мощную силу. Оно поставило под вопрос все теории археологии и возможность работать в ней вообще – "состоятельна ли вообще археология" (Мoberg 1981: A1). Именно история археологического мышления дает возможность проверить эту проблему и ответить на этот вопрос. Ведь она исследует задачи, методы и результаты всех теорий в долгосрочной перспективе.

Она дает нам знать, верны ли выводы, адекватны ли (после многих лет это должно быть ясно), или они образуют серию выдуманных миров, как это принято Глином Даниелом, археологом и автором детективов, а потом Франсуа Бордом или Фрэнком Карсаком (Carsac). Или они образуют один и тот же мир, а именно художественную фантастику (известный фантаст Карсак всего лишь псевдоним не менее известного археолога Борда).

История археологического мышления это реальный испытательный полигон для важнейших вопросов нашей профессии – вопросов объективности нашего знания.

ж) Опыт социального использования. На это значение истории археологии обратил внимание Тим Мёррей.

"За три последних столетия, - пишет он, - археология развилась в сильное оружие как для создания, так и для разрушений историй, идентичностей и даже наций. Археологи продемонстрировали свою власть поддерживать господствующие идеологии, политику государства и народные движения или противостоять им. Есть много примеров способности археологии творить добро, усиливать наше самопознание, более ясно понимать исключительную способность человека изменяться, адаптироваться, преодолевать вызовы отовсюду. Однако есть также много примеров способности археологии причинять вред, применяется ли она в иллюзорных расовых и этнических историях, используемых затем для оправдания господства одной группы над другой или для подрыва значимости туземных историй колониального населения. Так что еще один важный урок из истории археологии – это что производимое знание включено в культуру и общество своего времени и никогда не оценивается нейтрально" (Murray 1999: XV - XVI).

История нашей науки действительно учит этому. Но она учит также тому, что чаще всего любое использование археологии в политических целях, злых или добрых, логически ошибочно, и, утверждая ошибочную логику, опасно. В Англии историю, ориентированную на политические цели, пусть и с благими намерениями, сравнивают с "историей для вигов" ("Whig history"), писавшейся в XIX веке. Сейчас раздаются предостережения не превращать историю археологии в такую историю (Gustaffson 2001: 58 – 63, 158 – 159).

Не то вредно, что археологическими фактами опровергается (или доказывается) древность пребывания какой-либо нации на данной территории и, следовательно, ее право жить самостоятельно на этой территории, а то, что из древности пребывания делается вывод о ее праве на эту землю. Право на землю вытекает из системы международных договоров и международно-признанных границ. Так что история археологии учит нас настороженно относиться к любому использованию археологических исследований в политических целях – плохому или хорошему, злонамеренному или благонамеренному.

Из социальной обусловленности и социально-политических потенций наших теорий современные постмодернисты выводят их субъективность и необходимость ориентировки на "хорошее" политическое использование (Fahnenstock 1984). История нашей науки способна научить нас вере в то, что основные результаты археологических исследований неколебимы и, следовательно, в основе своей объективны. Палеолит остается палеолитом, курганы – могилами, культуры стабильны в своих границах, хронология лишь уточняется, но не переворачивается (вопреки нападкам академика Фоменко). Триггер говорит об "удивительной преемственности" основных понятий первобытной археологии (Trigger 1968: 537). То есть, опираясь на научные методы, археологи способны преодолевать свою и чужую субъективность и создавать науку, пусть и зависимую от политики финансово и административно, но автономную по содержанию.

з) Эмоциональное воздействие. Эмоциональное воздействие этих исследований имеет не меньшее значение. Через него новички обретают связь с преемственной цепью основных фигур этой научно-исследовательской деятельности, соответствующие традиции открываются и делаются ближе. Дело не только в том, чтобы уплатить дань уважения прошлым поколениям ученых, но и в том, чтобы лучше постичь их разнообразные результаты – фактуальные, методические и эмоциональные. Всё лучше видно на расстоянии. Что прежде было недостаточно понято, ныне хорошо постижимо. Было бы глупо упустить такие возможности.

Один современный археолог отметил, что релятивизм и дурной опыт политических спекуляций археологическими выводами породил у археологов неуверенность в своих способностях и в своем достоинстве, "кризис идентичности". История археологии выступает как своего рода "терапия". Она утверждает престиж профессии (Jensen 1997).

История нашей дисциплины не только учит нас осторожности и в то же время куражу, предупреждает против упрощений археологических фактов и дает нам неожиданные намеки. Гёте сказал: всё новое – это хорошо позабытое старое. Это, конечно, преувеличение для красного словца, но зерно истины тут есть. Еще больше ее в другом его афоризме: "Das Beste was wir von der Geschichte haben, der Enthusiasmus, den sie erregt" (Лучшее, что мы получаем от истории, - это энтузиазм, который она пробуждает).

3. Предмет историографического рассмотрения. Что же мы понимаем под археологическим мышлением, под археологией? Что под историей? Что является нашим предметом? Какой материал нужно сюда включить?

Смысл слова "археология" (как понятия) различен в различных кругах! Под обозначением "археологии" существуют практически совершенно различные дисциплины. Сравните, пожалуйста, классическую (античную) археологию немцев с преисторической (первобытной) археологией англичан или промышленной археологией США, не говоря уж об "Археологии познания" Мишеля Фуко.

Борьба между классической археологией и первобытной шла по вопросу: является ли археология гуманитарным знанием и в качестве гуманитарной дисциплины (нем. Geisteswissenschaft) причастна к познанию душевной деятельности (т. е. сродни истории искусств) или она точная и строгая наука? Есть ли вообще единая археология, одна археология? Схожий вопрос обсуждался в США об антропологии, которая там охватывала и охватывает также археологию. Близка ли она биологии и социологии или истории? Ведь эти науки совершенно различны.

В немецкоязычных странах первобытную археологию называют "преисторией" (Vorgeschichte) – по смыслу термина это ведь должна быть другая дисциплина. Борьба там шла между преисторией (Vorgeschichte) и праисторией (Urgeschichte). В Австрии это был вопрос о том, должны ли преистория и праистория охватывать один и тот же период, как лучше разделить их. В Германии это был скорее вопрос о том, ближе ли преистория (т. е. первобытная археология) к истории или к биологии или остается посредине между ними.

За этой борьбой остается более спорный вопрос (в Германии незамеченный, в Советском Союзе уже тогда выявленный): отличается ли преистория (как бы ее ни называть – доистория или история первобытного общества) от первобытной археологии (преисторической, доисторической археологии) или нет? Раздельны ли они? Это касается не только первобытной археологии, но и других отраслей археологии – восточной, средневековой. Этот вопрос означает: является ли археология неотделимой частью истории или автономной, даже самостоятельной дисциплиной? Схожие дискуссии идут и в смежных науках, например, являются ли этнография и этнология одной дисциплиной или это разные науки?

В Советском Союзе дискутировался и еще один вопрос: можно ли заменить археологию историей материальной культуры?

Поскольку я считаю археологию не частью истории как фундаментальной науки, а источниковедческой дисциплиной, родственной письменному источниковедению и этнографии, многие вопросы из этого ряда отпадают сами собой. Археология – не антропология, и не социология, и не история, история материальной культуры или преистория. Поскольку я подробно аргументировал этот постулат в своих известных работах (Клейн 1978/1993; 1977; 1991; 1992; Klejn 2001), я могу не останавливаться здесь на этом. Коль скоро материальные источники образуют единую массу, которая требует схожих методов для обработки, археология одна, это интегральная дисциплина. В той мере, в какой отрасли археологии имеют дело с источниками – первобытными, античными, восточными или средневековыми, - каждая ее отрасль подобна каждой другой.

А это значит, что все исследования по проблеме исторического процесса, с анализом событий и установлением их закономерностей, причины хозяйственных преобразований и социальных изменений, - всё, что так волнует современную американскую археологию и волновало раннесоветскую археологию, - не будет нас занимать: это не археология, а преистория, причем преистория не по названию лишь, а в подлинном смысле – история первобытного общества. Или античная история. Или средневековая. Это всё история. Это не наш предмет.

Не станем мы прослеживать, как менялись взгляды на античную скульптуру или архитектуру, хоть это и делала античная археология, особенно немецкая. Мы не можем входить в детали эстетического познания памятников – это тоже не наш предмет. Это история искусства.

Из истории ближе к нашим интересам история культуры, еще точнее история материальной культуры, по крайней мере, ее ранние этапы, потому что археология прежде всего устанавливает именно ее факты, но отношение к ним разное. Если история материальной культуры как часть истории культуры занимается реконструкцией культурно-исторического процесса как целого и выяснением причинно-следственной связи его элементов друг с другом – предшествующих с последующими, - то археология рассматривает их как источники для реконструкции событий и процессов истории, и больше всего ее интересуют связи материальных элементов с нематериальными.

Не будут нас занимать и работы по установлению законов развития культуры и по сравнительному анализу культур – это дело культурной антропологии. Ни проблемы антропогенеза – это дело физической антропологии.

Конечно, нам придется говорить о таких вещах, коль скоро на тех или иных этапах те или иные группы археологов считали, что это всё археология. Но, очерчивая круг таких вещей, мы не будем входить в перипетии их изучения: мы-то изучаем историю того, что ныне и нами считается археологией, и не подлаживаем историю дисциплины под историю термина.

Отсюда не следует заключать, что нет трудностей в истории археологии по этой концепции. Они появляются тотчас, как только мы приступаем к конкретной группировке материала, к структурированию истории дисциплины, к выявлению движущих сил развития археологии и т. д. Существуют разные возможности построения истории дисциплины, разные методологические подходы к ней, и на протяжении тех немногих десятилетий, которые имеет за собой историография археологии (век-полтора), методологические подходы историографов менялись.

4. Книги по истории археологии (обзор литературы). Хороший историографический обзор основных изложений истории археологии, пожалуй, наиболее полный, представил канадский археолог Брюс Триггер, сначала в американском сборнике, потом в международной археологической энциклопедии Тима Мерея (Trigger 1985, 2001; см. также Richard 1989; 1993). Обзор интересен, но односторонен и неполон (нет классической археологии и учтены только книги на английском и французском языках). Не согласен я и с некоторыми его конкретными оценками (например, с отнесением Даниела к кумулятивистам). Триггер выявил несколько тенденций в историографии дисциплины, сгруппировав вышедшие истории археологии в ранние (дидактические), популярные, интеллектуальные, социальные и постмодернистские. Деление не очень логичное (нет единого критерия), но может быть использовано, с необходимыми изменениями и дополнениями, как исходный вариант. Стоит рассмотреть существующую литературу по истории археологии, чтобы вы знали, к чему обратиться за информацией, когда это понадобится, какие книги выбрать.

 

1. Дидактические истории. Так Триггер определил по целям ранние опыты истории археологии. Они создавались с целью обучения, передачи знаний. Это был способ введения в археологию. По характеру это были сугубо описательные историографические обзоры, близкие к хронике и библиографическим сводкам.

Из удачных предприятий подобного рода Триггер приводит работу швейцарского геолога и археолога-любителя Адольфа Морло, переведенную в 1861 г. на английский в США. Работа эта, "Общие взгляды на археологию" (Morlot 1861), суммировавшая достижения первобытной археологии в Скандинавии и Швейцарии за пятьдесят лет, помогла утверждению научного подхода к древностям в США.

Но гораздо больше преуспели в подобных предприятиях археологи-античники, преимущественно немцы, и это были не только ранние опыты – традиция продолжалась и в ХХ веке. В толстых типично-немецких хандбухах по археологии непременно был пространный историографический раздел. Обычно авторы бесхитростно упорядочивали литературу и приводили в хронологическом порядке сведения о важных событиях в жизни дисциплины. Если в таких справочно-историографических трудах и была представлена также история идей, то прежде всего по истории античного искусства, потому что археология мыслилась авторами как история материального искусства классического мира – скульптуры и архитектуры.

В 1880 г. появилась в Германии "Систематика и история археологии искусства" Карла Бернгарда Штарка (Stark 1880), представляющая собой часть его более общего "Руководства по археологии искусства". В 1913 году вышли очерки "Истории археологии" Генриха Булле и Бруно Зауэра (Sauer 1913) как части немецкого коллективного "Руководства (Хандбуха) по науке о древностях" (т. е. археологии в широком смысле). В 1937 г. в очередном немецком "Руководстве по науке о древностях" был напечатан очерк Фридриха Кёппа "История археологии" (Koepp 1939), а для нового издания "Руководства" (1969) большой очерк по истории дисциплины ("К истории археологии") был написан Вольфгангом Ширингом (Schiering 1969). Это всё еще прежде всего подробный перечень событий, раскопок, их результатов, публикаций, сведения об организациях и краткие биографии археологов. Конечно, прослеживаются и некие линии развития, но лишь по успехам в познании искусства.