Ожидания семьи, связанные с психотерапевтом 4 страница

Поскольку семейные паттерны тесно связаны с системным подходом, глава-5 знакомит с принципами оценки паттернов поведения на практике. В ней приводятся конкретные примеры вопросов, которые терапевт может задать, чтобы более детально обрисовать семейные паттерны.

После того как терапевт идентифицировал семейные паттерны и уста­новил рабочий альянс с членами семьи, наступает средний этап терапии, направленный на изменения. В главе 6 обсуждается тема баланса между из­менениями и сопротивлением в процессе психотерапии. Изменения опи­сываются в терминах первого и второго порядка, а также сфокусированно­сти на проблеме в противоположность сфокусированности на решении. В частности, уделяется особое внимание способности терапевта бросить вы­зов нормам семьи без нагнетания уровня тревожности в системе. Посколь­ку стремление к изменению часто наталкивается на сопротивление, выяв­ление тупиковых ситуаций в работе с семьей и адекватное реагирование на них имеют важное значение для успешной психотерапии.

Специфические методы и техники терапевтического вмешательства обсуждаются в главе 7. Разрабатывая и осуществляя план вмешательства, терапевт соотносит подходящую технику с семейной системой и применяет ее в тот момент терапии,, который содержит возможности для изменений. Чтобы помочь вам разработать план вмешательства, направленные на из­менение техники представлены в последовательности первого и второго порядка.

Глава 8 посвящена заключительному этапу психотерапии: ее оконча­нию. В ней обсуждаются такие вопросы, как оценка степени достижения терапевтических задач, идентификация потенциальных проблем и перспек­тива продолжения работы с семьей.

Глоссарий

Гомеостаз (homeostasis) — стремление системы к стабильности или устойчивому положению.

Границы (boundaries) — эмоциональные барьеры, которые защищают и поддерживают целостность индивидов, подсистем и семей. Границы также включают правила, определяющие паттерны интеракций.

Границы субсистем (subsystem boundaries) — границы, которые разделя­ют меньшие по размеру группы внутри более крупной системы, на­пример, индивидов, сиблингов, родителей и расширенную семью.

Круговая каузальность (circular causality) — причинно-следственная пос­ледовательность, в которой объяснение какого-либо паттерна при­водит обратно к первопричине, либо подтверждая ее, либо меняя; А вызывает В, В вызывает С, что вызывает или модифицирует А.

Линейная каузальность (linear causality) — причинно-следственные от­ношения, в которых последовательность не возвращается к исходной позиции: А вызывает В, В вызывает С, С вызывает D и т. Д.

Морфогенез (morphogenesis) — формирование и развитие структур в системе; описание поведения, которое способствует укреплению системы и дает возможность для роста, креативности, инноваций и других изменений.

Морфостаз (morphostasis) — понятие, близкое к гомеостазу; способность системы сохранять свою структуру в изменчивых условиях.

Нарративная терапия (narrative therapy) — терапевтический подход, при котором фокус изменений сосредоточен на системе убеждений от­дельного человека или семьи.

Обратная связь (feedback) — круговое сообщение в системе.

Петли круговой каузальности (circular feedback loops) — процесс, в кото­ром поведение отдельного члена семьи влияет на поведение других членов семьи, что, в свою очередь, оказывает влияние на этого ин­дивида.

Правила (rules) — явные или скрытые нормы, которые организуют ин­теракции членов семьи в более или менее стабильную систему.

Проблемно-сфокусированная терапия (problem-focused therapy) — тера­певтический подход, в котором в качестве проблем рассматривают­ся паттерны поведения, нуждающиеся в изменении.

Процесс (process) — внутриличностная динамика и паттерны интерак­ций, которые лежат в основе содержательных вопросов.

Роли (roles) — индивидуально определяемые паттерны поведения, ко­торые подкрепляются ожиданиями и нормами семьи.

Семейная система (family system) — особая структура или организация семьи, а также паттерны интеракции членов семьи.

Семейный «козел отпущения» (family scapegoat) — один из членов семьи, которого другие обвиняют в семейных трудностях и эмоциональных потрясениях.

Содержание (content) — конкретные вопросы, которые обсуждаются на терапевтической сессии.

Социальный конструктивизм (social constructionism) — эпистемологиче­ская перспектива, которая считает убеждения продуктом социальных интеракций, формирующихся и подкрепляющихся в социуме по вза­имному согласию.

Терапия, сфокусированная на решении (solution-focused therapy) — тера­певтический подход, который активизирует позитивные стороны се­мейного функционирования, для того чтобы усилить желаемое по­ведение.

Эпистемология (epistemology) — строго говоря, отрасль философии, ко­торая занимается формированием знания. В области семейной пси­хологии этот термин используется в качестве синонима для обозна­чения системы убеждений человека, его точки зрения или представ­ления о мире.

2 Первое интервью:

Начало оценки

И соглашение

§ Развитие наблюдательности

§ Основные понятия:.предварительные наблюдения

§ Первое интервью

§ Резюме

§ Глоссарий

Во время первого интервью начинаются два процесса, имеющие решающее значение для успешного проведе­ния психотерапии: соглашение и оценка. Соглашение включает в себя формирование доверительного терапев­тического альянса между терапевтом и семьей, который позволяет совместно исследовать внутреннюю работу семейных отношений. (В этой главе мы лишь вводим понятие соглашения; более подробно этот процесс рас­сматривается в главе 3.) Оценка — это процесс иденти­фикации семейных паттернов интеракций. Оно позво­ляет в дальнейшем сосредоточиться на тех из них, кото­рые напрямую связаны с проблемным поведением. В идеале после проведения первого интервью терапевт начинает формулировать рабочие гипотезы относитель­но семейных паттернов, продуцирующих и поддержива­ющих симптоматическое поведение.

В традиционных психиатрических моделях процесс постановки диагноза состоит из двух частей. Во-первых, терапевт исследует внутренние переживания пациента, исходя из материалов самоотчета и наблюдения за пове­дением пациента. Во-вторых, психотерапевт относит эти данные к определенной категории и дает им обозначе­ние, при помощи которого в дальнейшем обобщает сим­птомы пациента. Однако теория семьи как системы ра­дикально меняет понятия оценки и диагностики.

Важное отличие заключается в том, что один член семьи никогда не рассматривается в качестве носителя расстройства. Скорее единицей анализа становится се­мья. Собранные психотерапевтом данные касаются внутриличностных переживаний — то есть мыслей и чувств каждого отдель­ного члена семьи в связи с проблемой, и в особенности того, какова его точ­ка зрения на поведение и мотивацию других. Психотерапевт также отмеча­ет паттерны интеракций между членами семьи во время сессий. Совершен­но очевидно, что чем больше членов семьи участвует в процессе обследования, тем большее количество клинического материала поступает враспоряжение психотерапевта. Таким образом, перед нами неизбежно вста­ет вопрос: как именно организовать этот материал, чтобы в процессе пси­хотерапии он приносил как можно больше пользы.

От того, какой из множества существующих теорий семейной психоте­рапии пользуется психотерапевт, непосредственно зависит выбираемая им конкретная схема диагностики/оценки (Liddle, 1983). Например символи­чески-экспериментальный семейный терапевт обычно, помимо других ас­пектов, исследует способность членов семьи выдерживать интерперсональ­ный стресс и играть друг с другом. А сторонник стратегического подхода чаще всего рассматривает симптомы в качестве метафор, способствующих адаптации семьи.

Опираясь на сравнение шести школ семейной психотерапии (школа Боуэна, символическо-экспериментальная, структурная, стратегическая, краткосрочная, системная), Лиддл (Liddle, 1983) пришел к выводу, что не­смотря на существующие различия, все модели исследуют семейные прави­ла (циклические паттерны поведения). Эти модели также служат связую­щим звеном между дисфункцией с ригидностью ролей, с одной стороны, и паттернами интеракций, с другой (Liddle, 1983).

Таким образом, все семейные психотерапевты в той или иной степени уделяют внимание ригидным паттернам или циклам интеракций, которые сопутствуют любой проблеме, поставленной перед специалистом (Hoffman, 1981; Minuchih & Fishman, 1981). Поэтому один из наиболее сложных ас­пектов перехода на уровень системного мышления и едва ли не самая важ­ная задача для начинающих психотерапевтов — это развитие способности различать паттерны семейных интеракций на терапевтических сессиях.

Развитие наблюдательности

Навык идентификации семейных паттернов во многом зависит от наблю­дательности психотерапевта. Часто клиницисты, у которых есть опыт про­ведения индивидуальной психотерапии, с семьями работают неохотно. Их смущает поток информации, который порой прямо-таки захлестывает пси­хотерапевта во время семейных сессий. Индивидуальные собеседования, делающие акцент на внутриличностной динамике пациента, куда легче про­водить, их схема является более четкой. Другими словами, в силу своей при­роды отношения в диаде «терапевт—клиент» позволяют терапевту контро­лировать темп психотерапии. На индивидуальных сессиях никто не повы­шает голоса, стремясь перебить родственников, никто не мечет друг в друга злые взгляды из дальних углов, ход беседы не нарушают внезапные вспыш­ки гнева — словом, в ходе индивидуальной сессии психотерапевта вряд ли ожидает все то, чем отличаются семейные сессии. Более того, многим психотерапевтам бывает не так-то легко понять и осмыслить индивидуальную динамику четырех, пяти, шести или более человек одновременно. Следова­тельно, распознавание паттернов интеракций становится основной зада­чей проведения семейных сессий.

Ключ к распознаванию паттернов — это наблюдение за вербальной и невербальной коммуникацией членов семьи. Например, нужно задаться следующими вопросами:

• Как члены семьи располагаются в комнате по отношению друг к другу?

• Кто говорит от лица всей семьи, а также за других членов семьи?

• Каким образом члены семьи представляют семейные проблемы?

• Как участники беседы реагируют на презентацию проблемы членом семьи? Есть ли кто-нибудь, кто возражает или соглашается?

• Кто кого чаще всего поддерживает во время обсуждения?

• Какие отношения наиболее конфликтны?

• Какие паттерны конфликтов привычны для семьи?

• Кто участвует в конфликтах? Кто остается в стороне?

• В какие моменты терапевта приглашают вступить в конфликт?

• Кто постоянно требует поддержки терапевта?

Обдумывая эти или аналогичные вопросы, терапевт одновременно вы­слушивает жалобы семьи и наблюдает за паттернами интеракций. Основные паттерны часто проявляются сразу же после того, как терапевт начинает за­давать вопросы о вынесенной на обсуждение проблеме, и они еще неодно­кратно проявятся во время первого интервью. Содержание конфликта может меняться, но паттерны остаются прежними. Например, мать жалуется на дочь, дочь противоречит матери, гнев нарастает, мать вовлекает в конфликт отца, но он отказывается принимать участие в конфликте и обращается к психоте­рапевту, чтобы тот разрешил проблему, мать чувствует все нарастающую фру­страцию и отсутствие поддержки, что только усиливает конфликт с дочерью.

В следующем разделе мы рассмотрим несколько основных понятий, которые помогают идентифицировать паттерны интеракций. В соответствии с концепцией книги, перечень понятий заимствован из различных теорий семейной психотерапии, которые известны большинству специалистов в этой области.

Основные понятия: предварительные наблюдения

ТРИАНГУЛЯЦИЯ И ВЫБОР «КОЗЛА ОТПУЩЕНИЯ»

Боуэн (Bowen, 1978) утверждает, что диада «мать—отец» является нестабиль­ной системой отношений, поэтому в напряженных ситуациях она образует треугольник («мать—отец—ребенок»). Хоффман (Hoffman, 1981) добавляет, что триадные отношения лежат в основе психотерапии семейных систем.

Триангуляция (triangulation) —способ снизить остроту конфликта в диаде Пу­тем включения в отношения третьего че­ловека (ребенка, психотерапевта и т. п.).

Триангуляция (triangulation), то есть включение третьего участника в конф­ликт между двумя сторонами, для всех нас паттерн более чем привычный. Если двое друзей не поладили, они непремен­но обратятся к какому-то третьему лицу, чтобы узнать его точку зрения. Когда

один из родителей конфликтует с ребенком, он обращается к другому роди­телю за поддержкой, а ребенок — к другу или сиблингу: «Сейчас я тебе рас­скажу, что она сделала!»

 

Триангуляция — это распространенный паттерн человеческих отноше­ний. Тогда возникает вопрос, при каких же условиях он становится дисфун­кциональным? Хоффман (Hoffman, 1981) считает, что когда каждый из ро­дителей пытается заручиться поддержкой ребенка в борьбе против другого родителя, то тем самым они оказывают давление на ребенка. При таком сценарии ребенок оказывается слишком сильно вовлечен в супружеский конфликт; он испытывает стресс и у него в условиях этого стресса форми­руются определенные симптомы.

Существует вариант, когда супружеский конфликт прикрывается пбд-ключением ребенка. В этом случае родители уделяют симптомам ребенка повышенное внимание, поскольку ссорятся, выясняя, кто виноват в про­блемном поведении. Это позволяет вытесненному супружескому гневу рас­пределяться в треугольнике «родитель—родитель—ребенок». По иронии судь­бы паттерн триангуляции направлен на защиту семьи, поскольку супружес­кий конфликт, который может привести к разрыву отношений или разводу родителей, остается скрытым или невысказанным. Супруги могут выражать свой гнев по отношению друг к другу как к родителям или по отношению к ребенку. Открытый конфликт по поводу ребенка становится как бы предохранительным клапаном, с помощью которого семья «выпускает пар».

Супружеский конфликт, постоянно преодолеваемый путем включения ребенка, дисфункционален на нескольких уровнях. Во-первых, даже если супружеский конфликт никогда не выражается в полной мере, он продол­жает оставаться «бомбой замедленного действия». Во-вторых, ребенок пе­регружен тревожными посланиями, с которыми он не может ничего поде­лать. В-третьих, ребенок в лучшем случае разрывается между двумя родите­лями, а в худщем — родители настаивают, чтобы он сделал выбор и присоединился к одной из сторон конфликта. И наконец, семья уклоняется от вырабатывания навыков эффективного решения проблем.

Ситуация становится несколько иной, когда семья выбирает «козла от­пущения». Тогда боль, вызванная дисфункциональными треугольниками, проецируется на одного из членов семьи (часто на кого-то из детей): «Мы были бы счастливы, если бы не ты». Следовательно, и все напряжение, вся фрустрация и гнев тоже оказываются направлены на этого члена семьи. Иногда «козел отпущения» принимает обвинения в свой адрес и выполняет семейное пророчество. Он считает так: «Раз они думают, что я всяко ни на что не годен, то и мне наплевать!»

Обычно интервьюирование таких семей заканчивается для терапевта головной болью. Конечно, когда атмосфера в помещении искрит от гнева, направленного на какого-то одного члена семьи, работать трудно. Любые попытки перевести беседу на проблемы общения между другими членами семьи наталкиваются на отказ. Родители приводят одно доказательство за другим, чтобы подтвердить свою точку зрения: «Он сделал это. Он сделал то. Он не слушается. Он ни за что не послушается. Он вышел из-под конт­роля». Кроме того, данная семья и явилась-то на психотерапию именно из-за «козла отпущения»: «Нам что, обязательно являться в полном составе? Проблема-то лишь у него! Вы должны работать только с ним, разве не так?»

Куда более соблазнительный вариант для родителей — провозглашать себя жертвами: это тоже форма поиска «козла отпущения», только более завуалированная. В этих случаях паттерн «козла отпущения» просущество­вал настолько долго, что ребенок (зачастую уже подросток) превращается в сущий кошмар и совершенно не умеет себя вести. Родители смотрят на пси­хотерапевта умоляющими глазами, а их сын-подросток с презрительным видом жует жвачку или щелкает зажигалкой в дальнем углу. Это зрелище заставляет психотерапевта принять меры, чтобы как-то воздействовать на подростка, и в итоге образовать с родителями триаду.

ГРАНИЦЫ

Сальвадор Минухин (Minuchin, 1974) в своей структурной теории уделяет особое внимание границам, определяющим структуру семьи. Как уже было показано в главе 1, границы — это неписаные правила, которые определя­ют семейные интеракции. Их легко сформулировать в виде вопроса: кто участвует и как? Например, позволено ли ребенку выражать гнев по отно­шению к родителям? Может ли родитель образовать коалицию с ребенком против другого родителя? Считает ли дедушка возможным перебить внука в ходе сессии и в присутствии отца ребенка? Всегда ли муж ставит потребно­сти своей матери выше потребностей жены?

Границы необходимы для дифференциации семейной системы (Minu­chin, 1974). Если структура семьи четко определена, бабушки и дедушки выступают в качестве дополнительной поддерживающей субсистемы для нуклеарной семьи (родители и ребенок). Родительская субсистема выпол­няет для семьи решения исполнительного характера и позволяет родителям поддерживать друг друга, а детям — располагать свободой в межличност­ном общении, научаясь ценностям конкуренции и сотрудничества.

Хотя Менухин в своей теории и не заостряет на этом внимания, мы не должны забывать, что между членами семьи существуют интерперсональ­ные границы, и это важное понятие. Данные границы создают «простран­ство», Необходимое для личностного роста. Если индивидуальные границы ясны и четки, то члены семьи проявляют уважение, к мыслям и чувствам друг друга. В семье с ярко выраженными интерперсональными границами личность не ограничена допустимым диапазоном поведения, ригидно под­крепляемого семейными правилами. Наоборот, семья понимает и прини­мает то;что каждый имеет право отличаться от других, и это — естествен­ный результат уникального формирования личности каждого. Данная категория особенно важна для семей, где есть дети-подростки, поскольку аде­кватные межличностные границы позволяют подростку быть личностью, вто же время не разрывая контакта с семьей (Worden, 1991).

Вернемся к структурному подходу. В рамках этой концепции границы (или паттерны общения) принято рассматривать в диапазоне от запутан­ных до разобщенных. Семьям с запутанными границами не хватает четкого разделения между поколениями в иерархической структуре («прародители — родители — дети»). Личностная автономия каждого члена семьи, таким об­разом, оказывается принесена в жертву чувству принадлежности к группе. В первую очередь удовлетворяются потребности всей семь,и, а не желания отдельных ее членов. Диапазон приемлемого поведения (тр есть допусти­мых мыслей, чувств и действий) очень узок (такова цена принадлежности к группе) и к тому же подкрепляется чувством вины. В семье с запутанными границами ситуация, когда один человек навязывает другому совет насчет того, о чем следует думать и что чувствовать, — самое обычное дело. Любые отклонения от установленных норм воспринимаются в подобной семье как угроза единству системы и поэтому члены семьи считают их «нездоровым» или «плохим» поведением. Таким образом, личностный рост в семьях с за­путанными границами значительно ограничен.

В психотерапии запутанные границы (enmeshed boundaries) можно опре­делить по следующим признакам.

1. Члены семьи высказываются друг за друга.

2. Родители решают за детей, что именно те должны думать и чувство­вать, или утверждают, будто знают, что на самом деле думают и чув­ствуют их дети.

3. Члены семьи используют чувство вины, чтобы жестко контролиро­вать друг друга..

4. У семьи явно просматриваются признаки того, что родители до сих пор психологически не отделились от своих собственных родителей.

Приведем такой пример. Некая семья обратилась к помощи психоте­рапевта, поскольку у их девятилетнего сына появились симптомы депрес­сии. Во время одной из сессий мальчик сказал: «Мне одиноко». Семья тут же оживилась: мать немедленно вмешалась, сказав: «Ничего тебе не одино­ко! У тебя есть бабушка и дедушка, родители, брат и сестра». Отец поддер­жал жену: «В жизни не слыхивал такой ерунды! Что с тобой такое? Что ты несешь?» В этих интеракциях мальчика учат тому, что его мнение и чувства не будут значимыми до тех пор, пока не совпадут с нормами семьи. Более того, мальчику ясно сообщили, что одиночество недопустимо в его семье или, по крайней мере, ему лучше не говорить о таких чувствах.

Запутанные границы (enmeshed boun­daries)— слишком хрупкие границы, которые слабо разделяют субсистемы.

Разобщенные границы (disengaged boundaries)— слишком прочные грани­цы, которые ригидно разделяют субсис­темы.

Теперь рассмотрим понятие разобщенных границ (disengaged boundaries). Если между членами семьи устанавливаются жесткие разобщенные границы, то напротив, чувство принадлежности к группе обычно бывает принесено в жертву личной автономии- Ригидные непроницаемые границы между людь­ми препятствуют общению и лишают семью необходимой взаимной под­держки. Чувство разъединенности друг с другом доходит до крайности. По­скольку в семье с разобщенными границами не принято делиться мыслями и чувствами, то ее члены ищут поддерж­ку у друзей, в разнообразных увлечени­ях и хобби, а также в алкоголе или нар­котиках.

Семьи с разобщенными границами на семейную психотерапию соглашают­ся неохотно, ведь для них это слишком серьезная угроза. Дело в том, что члены такой семьи обычно привыкают дер­жаться отчужденно, соблюдать дистан­цию, а теперь терапевт хочет собрать их вместе. Именно поэтому в ходе первич­ного этапа терапии, направленного на соглашение, все члены семьи посто­янно пытаются заставить терапевта отдельно встречаться с семейным «коз­лом отпущения».

Однако в некоторых случаях семью невозможно однозначно определить как систему с запутанными границами или, наоборот, с разобщенными. Втискивание, подгонка рассматриваемой семьи в рамки этих определений может привести психотерапевта к опасным ошибкам. Чаще всего требуется присмотреться повнимательнее, и тогда наверняка окажется, что перед нами семья со смешанным типом границ между отдельными членами семьи. На­пример, между сыном и матерью налицо запутанные границы, но между сыном и отцом — разобщенные; еще один возможный вариант: у отца ра­зобщенные границы с его собственным отцом, но запутанные с дочерью; родители разобщены друг с другом, но у каждого из них запутаны границы с одним из детей.

С точки зрения структурного подхода, как запутанные, так и разобщен­ные границы препятствуют эффективному решению проблем в семье и тор­мозят личностный рост ее членов. В обюих случаях паттерны общения дис­функциональны, поскольку члены семьи не способны установить баланс между стремлением к автономии и потребностью в принадлежности к группе.

Концепция, которую мы только что рассмотрели — это классическая точка зрения на понятие границ, а в настоящее время это понятие находит­ся в процессе пересмотра. Грин и Вернер (Green & Verner, 1996) считают, что понятие границы нуждается в уточнении и дополнительной дифференциа­ции. Границы следует рассматривать не по шкале «от запутанности до ра­зобщенности», а по двум независимым друг от друга важным критериям: «близость-забота» и интрузивность.

Параметр «близость-забота» отличается вниманием и заботой членов семьи по отношению друг к другу, а также физической любовью. Члены се­мьи стремятся проводить время вместе и получают от этого удовольствие. Кроме того, они эмоционально поддерживают друг друга и предсказуемы в реакциях.

С другой стороны, интрузивность характеризуется проявлением чувств собственности и ревности. Проявление индивидуальности семья воспри­нимает как угрозу семейной системе. Эмоции в семье с такими границами негативно заряжены и часто выражаютсся в агрессивных нападках, а решеия в подобной семье обычно принимают те, кто доминирует. И наконец индивидуальность не имеет значения, а личные взгляды или убеждения, которые отличаются от семейных норм; игнорируются или принижаются остальными членами семьи.

Если мы воспользуемся данной дифференциацией двух отдельных кри­териев границ (соответственно высокий или низкий уровень по каждому из критериев), то клиническая оценка и наблюдения дадут более точные ре­зультаты. Вместо того чтобы рассматривать границы строго или как ра­зобщенные или как запутанные, мы с помощью критериев «близость-забо­та» и «интрузивность» получаем куда больше вариантов, а именно — четы­ре возможных сочетания.

Высокий уровень близости-заботы и низкая интрузивность. Этот вид гра­ниц — самый оптимальный с точки зрения психологического благополу­чия семьи (Green & Werner, 1996). Члены семьи реагируют на потребности друг друга и интенсивно общаются, но в то же время уважают чужую инди­видуальность. В семье могут иметь место разногласия, но никто не сомне­вается в том, что остальные его любят и заботятся о нем.

Низкий уровень близости-заботы и низкая интрузивность. Для таких от­ношений характерно чувство пренебрежения друг к другу, отсутствие эмо­циональной поддержки, но зато они способствуют проявлению индивиду­альности. Однако члены семьи стремятся найти близость и заботу за преде­лами семьи.

Высокий уровень близости-заботы и высокая интрузивность. Для данно­го вида границ характерно такое явление, как двойная связь. Члены семьи активно общаются между собой, но в то же время в значительной степени контролируют друг друга. Следовательно, попытки отделиться могут при­вести к тому, что семейная система заставит их вернуться обратно. В подоб­ной семье отделение воспринимается как предательство, а взаимный конт­роль члены семьи осуществляют при помощи чувства вины. В крайнем слу­чае, даже если семья прекращает навязывать чувство вины тому, кто посмел отделиться, то «беглец» и «предатель» сам начинает испытывать вину из-за того, что нарушил семейные правила.

Низкий уровень близости-заботы и высокая интрузивность. Такой вид границы появляется в семьях, где есть бунтующий подросток. В этом слу­чае подросток, который по-прежнему нуждается в эмоциональной поддерж­ке, в то же время протестует против попыток родителей установить над ним контроль. Подросток смирится или даже примет ограничения, налагаемые на него родителями, если будет уверен в том, что его/ее любят и уважают. Точно так же и в супружеских отношениях подобный вариант границ свя­зан с борьбой за власть. Любовь в этих отношениях замещается вопросом: «Кто кого будет контролировать?»

Вместо того чтобы жестко относить всю семью к одному из двух типов границ, следует рассматривать ее как сложную систему диадных отноше­ний. Например, муж,эмоционально дистанцировался от жены, но все же продолжает ее контролировать. В роли отца он близок с дочерью, но при этом ее контролирует. Аналогичным образом жена может быть близка со своим мужем и поддерживать его, но одновременно находиться в близких отношениях с дочерью и вторгаться в ее жизнь. С этой точки зрения грани­цы различных отношений в диадах создают сложный узор семейных инте­ракций.

ВЛАСТЬ

Сродни концепции иерархии поколений (четкие границы между дедушка­ми/бабушками—родителями—детьми) оказывается понятие власти в семье: \ кто из членов семьи наделен властью, как они ее получили, каким образом поддерживают и какую цену платят за это их родные. Для нас в контексте рассматриваемой темы прежде всего важно то, что власть (power) — это способность влиять на других.

Власть (power)— способность оказы­вать влияние на других.

У каждого члена семьи есть свои желания и потребности. Иногда чле­ны семьи могут удовлетворить их самостоятельно, но чаще всего приходит­ся принимать в расчет желания и потребности близких и, кроме того, воз­никает необходимость в сотрудничестве. Помимо этого разные индивиду­альные потребности могут вступать в конфликт, что приводит к фрустрации, • обиде и разочарованию. Например, подросток обычно требует больше свободы, а родители, наоборот, во всем его огра­ничивают. Еще один пример: муж пы­тается оказать влияние на жену, но она стремится повлиять на него. Психотерапевту ч'асто бывает нелегко распо­знать эти паттерны, поскольку семейные интеракции всегда сложнее, чем; кажутся на первый взгляд.

Например, сначала психотерапевту может показаться, что власть в семье захватил доминантный, авторитарный отец, тем более что жена и дети; ведут себя таким образом, чтобы избежать его гнева. Однако при ближай­шем рассмотрении вполне может выясниться, что власть отца — это не бо­лее чем пресловутый замок на песке или колосс на глиняных ногах. Сынподросток позволяет себе нарушать запреты родителей и бунтует против них. Отец не в силах изменить мятежное поведение сына, и никакие угрозы не помогают. А вот мать наделена возможностью усиливать протест сына про­тив отца путем молчаливого одобрения, и она именно это и делает.