Развитие буддизма до его проникновения в Китай

А.В. ЧЕБУНИН.

ИСТОРИЯ ПРОНИКНОВЕНИЯ И СТАНОВЛЕНИЯ

БУДДИЗМА В КИТАЕ.

Улан-Удэ

Издательско-полиграфический комплекс

ФГОУ ВПО ВСГАКИ.

Утверждено редакционно-издательским Советом

ФГОУ ВПО «Восточно-Сибирская государственная академия

культуры и искусств».

Научный редактор д.ф.н., проф. Л.Е. Янгутов.

Рецензенты:

доктор исторических наук, профессор И.Б. Батуева

кандидат философских наук Д.В. Аюшеева

	А.В. Чебунин.
Ч 346	История проникновения и становления буддизма в Китае:[монография]/ А.В. Чебунин.– Улан-Удэ: Изд. – полигр. комплекс ФГОУ ВПО ВСГАКИ, 2009. – 278 с.

ISBN 978-5-89610-144-4

В монографии представлены основные этапы проникновения буддийского учения в Китай, характеризуется становление китайского буддизма, а также определяются его основные концептуальные понятия. К исследованию прилагается авторский перевод двух сутр, имеющих особое значение в истории китайского буддизма: «Сутра в 42 чжана» и «Сутра помоста шестого патриарха».

УДК 294.3

ББК Э35

ВВЕДЕНИЕ

Буддизм вступил на китайскую землю на рубеже нашей эры. Пройдя длительный период адаптации в этой богатой культурными традициями стране, он испытал их огромное влияние, в результате чего сформировалось качественно новое философско-религиозное учение, ставшее неотъемлемой частью традиционной китайской культуры[1]. Это учение, охватывающее все стороны человеческой жизни, имеет множество концепций, теорий и положений со своими целями и задачами и представлено множеством школ и направлений, что весьма характерно для буддизма в целом. Согласно его традиции в мире имеется 84 тысячи учений, ведущих к спасению, и все они относятся к буддийскому учению, ибо его главной целью является освобождение от страданий, а то, какими средствами достигается цель – не столь важно. Соответственно этому, буддизм имеет огромное количество канонической литературы, и оно не идет ни в какое сравнение с другими философскими и религиозными учениями. При этом каждая школа и направление опираются на свои определённые каноны, вокруг которых, собственно, разрабатываются философские и религиозные концепции. Известные буддийские учителя также имеют свои избранные и любимые каноны, на которые опираются и часто цитируют в своих проповедях и сочинениях. Всё это представляет весьма сложную, многоуровневую и многоаспектную структуру философско-религиозной системы под названием китайский буддизм.

Процесс проникновения и становления буддизма на китайской культурной почве длился около 7 веков, за которые он освоился в Китае настолько, что в период восстановившегося социального и политического порядка эпохи династии Тан (VII-IX вв.) оказался доминирующей духовной силой в государстве. Вобрав в себя многие традиционные китайские элементы духовной культуры, буддизм стал настолько китайским, что в качестве элемента традиционной китайской культуры стал распространяться далее в Корею и Японию.

В свете вышесказанного, изучение истории проникновения и становления буддизма в Китае представляется весьма актуальной задачей. Рассмотрение этапов проникновения и культурных аспектов становления буддизма в Китае в определенной мере поможет осветить проблему и межкультурного взаимодействия.

Об истории проникновения буддизма в Китай написано много работ, как в самом Китае, так и за его пределами. Из собственно китайских исследователей истории китайского буддизма необходимо особо отметить работы Тан Юнтуна, Хуан Чаньхуа, Линь Цзыцина, Хун Сюпина, Ма Тяньсяна, Инь Шуня, Жэнь Цзиюй, Лай Юнхая, Фан Литяня, которые осветили все стороны исторического развития китайского буддизма. В частности, в исследовании Лай Юнхая особо затронуты такие сложные историко-культурные проблемы, как буддоизация Китая и китаизация буддизма[2], В работах Ма Тяньсяна, Хун Сюпина и Инь Шуня показана история становления и развития школы Чань[3], а в исследовании Ван Тецзюня проведен анализ истории переводов буддийской литературы в Китае, как наиболее важного фактора в истории проникновения буддизма в Китай[4]. Следует упомянуть и коллективный труд в 4-х томах «Китайский буддизм», где истории китайского буддизма посвящена довольно значительная часть[5].

Научные исследования истории китайского буддизма за пределами Китая, несомненно, уступают в количественном и качественном отношении китайским исследованиям. Из зарубежных авторов необходимо отметить Э. Цюхера, А. Райта, Р. Робинсона, Э. Конзе, Г. Дюмулена, А. Уотса, Т. Мурти и др. Особо выделяется труд Э. Цюхера, в котором автор на основе богатого источниковедческого материала полно представил историю раннего китайского буддизма[6].

Среди отечественных исследователей история китайского буддизма получила освещение в трудах Н.В. Абаева, Л.С. Васильева, М.Е. Ермакова, А.Н. Игнатовича, М.Е. Кравцовой, С.Ю. Лепехова, С.П. Нестеркина, Е.А. Торчинова, Л.Е. Янгутова и других авторов, которые в той или иной степени осветили многие вопросы проникновения и становления буддизма в Китае. В частности, М.Е. Ермаков рассмотрел проблемы проникновения буддизма в Китай через его простонародные формы[7], Л.Е. Янгутов – в контексте духовного взаимодействия[8] и праджняпарамитских концепций[9].

В силу сложности и многоаспектности проблем истории китайского буддизма данное исследование не претендует на статус всеохватывающей работы. Своей задачей мы ставили на основе систематизации китайских источников и исследований обозначение основных вех и этапов проникновения и становления буддизма в Китае, представление основных имён и концептуальных понятий, сыгравших особую роль в процессе адаптации буддийского учения в Китае.

В приложении представлены две сутры: «Сутра в 42 чжана» и «Сутра помоста шестого патриарха», имеющие знаменательный характер в истории проникновения и становления буддийского учения в Китае. «Сутра в 42 чжана» считается самой первой переведенной буддийской сутрой на территории Китая. «Сутра помоста шестого патриарха» – единственный текст, написанный китайцем, удостоенный названия сутры, знаменует этап окончательного становления китайской формы буддизма. Обе сутры сопровождаются китайским текстом.

Развитие буддизма ДО ЕГО ПРОНИКНОВЕНИЯ В КИТАЙ

В истории человечества буддизм стал первой мировой религией, но назвать буддизм только религией – большое упрощение. Мораль, искусство, философия и даже наука (логика и психология) – неотъемлемые стороны буддийского учения, охватывающие все сферы общественной жизни и во многом определяющие сам характер этой жизни. Представляя собой наднациональное мировоззрение и интернациональную идеологию, это учение породило феномен буддийской цивилизации, включающую в себя в настоящее время обширную территорию Восточной и Юго-Восточной Азии[10].

Буддизм появился в Индии в период острой идеологической борьбы, отражающей значительные изменения в социально-экономической и политической жизни древнеиндийского общества. Кочевые арийские племена, волнами проникающие в Индию с XVIII в. до н.э., прочно обосновываются в Индии, переходя на земледельческий уклад жизни. Обладая железными орудиями и развитыми производительными силами, арии достигают быстрого роста производства и прибавочного продукта. Вследствие разложения родоплеменной структуры в индийском обществе складывается система варн (брахманы – жрецы, кшатрии – правители и воины, вайшьи – земледельцы и ремесленники, шудры, чье положение напоминало положение рабов). Варны, а впоследствии касты, прочно сцементировали социальную структуру, не лишив ее, впрочем, возможности развития в рамках этой системы. Процесс образования социальной структуры варн во многом происходил параллельно с созданием и развитием политической сферы. В результате этого, социальная сфера приняла на себя многие функции политической сферы, образовав тем самым самодостаточную систему в виде знаменитой индийской общины[11].

Индийская община выступала в роли самостоятельной ячейки общества и государства, во многом не завися от последнего. Государство выполняло лишь фискальную и оборонительную функции. Прочность социальной структуры компенсировала слабость политической, и частая смена государств и династий не сказывалась на жизни общины. Такая прочность социальной структуры во многом объясняется и идеологической основой этой системы в виде брахманизма. Брахманизм как религиозная и философская система, возникшая еще до формирования политической сферы, поддерживала и закрепляла традиционные нормы общественной жизни. Брахманы как носители духовной традиции являлись высшим сословием и не собирались делиться властью над душами людей, которой неизбежно бы овладела идеология, зависимая от политики. Кшатрии, в руках которых находилась политическая власть, таким образом, вступили в противоречие с брахманами.

Это противоречие наиболее ярко проявилось в духовной сфере. В середине I тысячелетия до н.э. возникают оппозиционные брахманизму идейные течения, отрицающие социально-духовный статус брахманов. Прежде всего, это джайнизм и буддизм, крупнейшие учения, отрицающие святость Вед и другой канонической литературы брахманизма. Из них наиболее известным учением стал буддизм, который, получив значительное развитие, распространился за пределы Индии и стал первой мировой религией. В самой Индии, в силу различных социально-политических и идеологических причин, буддизм постепенно начинает терять свои позиции и к началу II тысячелетия полностью утрачивает свое влияние и положение в её общественной жизни[12].

Как общемировой социально-культурный феномен буддизм является продуктом индийской культуры. Большинство своих понятий и концепций он заимствовал из довольно богатого к тому времени философско-религиозного наследия индийской культуры, прежде всего, брахманизма. В то же время, пользуясь традиционными категориями, буддизм полностью отверг социальные идеалы брахманизма. По словам крупнейшего отечественного исследователя Древней Индии Г.М. Бонгард-Левина, «дух неприятия брахманских догм и идей пронизывает все раннебуддийские тексты»[13]. Именно в социальном аспекте заметен тот качественный скачок, который совершил буддизм в истории общественной и философско-религиозной мысли Индии, как отражение периода перехода от родоплеменной организации к государственной структуре общества.

Несмотря на то, что точное время жизни основателя буддийского учения Сиддхартхи Гаутамы в настоящее время трудно определить, несомненно одно – это был период крупных социальных изменений, когда на смену старым социальным нормам жизни приходили новые, старые общественные порядки заменялись новыми, о чем вполне конкретно пишет Г.М. Бонгард-Левин: «Буддизм возник в эпоху образования крупных государств в долине Ганга, победы принципа централизации над племенной раздробленностью, освящаемой брахманизмом»[14]. Другими словами, происходило становление и развитие политической сферы, повлекшее усиление роли кшатриев[15]. Эти новые социальные нормы и порядки нуждались в идеологической поддержке, которая зачастую была представлена в форме критики старой идеологии, поддерживающей старые социальные нормы. Именно в этой роли и выступил буддизм, как новое учение нищенствующих монахов, которые в принципе отвергали все традиционные социальные нормы на пути достижения просветления – цели своей духовной практики.

Существуя как оппозиционное течение духовной жизни Индии, буддизм постепенно развивался и расширял ареал своего распространения, пока при царе Ашоке (268-232 гг. до н.э.)[16] не стал официальной государственной идеологией. К этому времени и относится выход буддизма за ойкумену индийской цивилизации и превращение его в общемировой социально-культурный феномен. Не имея внутри себя делений на ересь и ортодоксию, буддизм легко впитывал различные идейные течения, теоретические концепции и национальные особенности культа. Также легко он относился и к языку функционирования. В одном из буддийских канонических текстов (Чуллавагга 5,33) представлены следующие слова Будды: «Вы не должны перекладывать слова Будды на ведийский язык. Кто делает так, тот совершает грех. Я говорю вам, … учите слова Будды каждый на своём собственном диалекте»[17]. Это определило лёгкость распространения буддизма в инородной среде и обусловило разнородность его идейно-теоретических концепций.

Первоначально буддизм существовал в устной традиции своего основателя Сидхартхи Гаутамы (Шакьямуни). Основав сангху – общину нищенствующих монахов, Шакьямуни учил своих последователей выходу за рамки эмоциональной обусловленности жизнедеятельности и введения ее в рамки строгого рационального осмысления. После смерти Шакьямуни его ученики по памяти записали учение своего Учителя-Будды (просветленного), составив так называемую Трипитаку – три корзины книг, первоначально записанных на пальмовых листьях. Также есть все основания полагать, что определенные записи делались и при жизни Шакьямуни, поскольку большинство первых монахов были выходцами из высших слоев общества, имевшими достаточно хорошее образование и традицию образовательной деятельности.[18] Постепенно буддийский канон расширялся, дополняясь новыми произведениями, относящимися к различным жанрам, но в основном это были сутры – слова самого Будды и шастры – всевозможные комментарии к сутрам и самостоятельные теоретические сочинения.

В итоге, к рубежу новой эры на довольно обширной территории существовало множество школ и направлений буддизма. Первоначальное учение Шакьямуни после его смерти разделилось на два течения – учение старейших (шанцзобу, 上座部, пали – Тхеравада, санскрит – Стхавиравада) и учение большинства (дачжунбу, 大众部, Махасангхика, дословно – великое собрание). Впоследствии причина данного раскола обросла различными легендами, из которых весьма трудно вычленить реальные факты. К тому же, почти у каждого направления буддизма существовали свои версии расхождений и классификации различных школ и направлений.

По наиболее распространенной бытовой китайской версии сразу после смерти Шакьямуни пятьсот его ближайших соратников и учеников собрались в пещере Саптапарни недалеко от города Раджагриха, столицы царства Магадхи, где в основном и проповедовал Шакьямуни. На этом первом буддийском Соборе и была оформлена первая Трипитака: записанные слова Ананды составили Сутру-питаку, Упали – Винаю-питаку и Пурны – Абхидхарму-питаку. Но большинство последователей Шакьямуни не попало на этот Собор, поэтому они собрались вне пещеры и провели свой Собор под руководством Васпы, где был составлен свой канон. Соответственно, первые образовали направление тхеравадинов, вторые – махасангхиков[19].

Основные разногласия между тхеравадинами и махасангхиками были в сфере регламентации жизненного уклада монахов. Еще при жизни Шакьямуни сангха не смогла избежать раскола, когда Девадатта, сторонник жестких ограничений, увел часть монахов, основав тем самым свою общину[20]. После смерти Шакьямуни любой относительно неординарный вопрос, а также вопрос, имеющий отношение к нормам социальной жизни, мог послужить причиной разногласий. На втором буддийском соборе в Вайшали, примерно через сто лет после смерти Шакьямуни, уже решались вопросы о пожертвованиях золотом и серебром, правилах приёма пищи и других мелких регламентациях, которых придерживались монахи направления «Вриджипутрака» города Вайшали. Всего рассматривалось десять вопросов (баци шиши, 跋耆十事)[21]. Собор осудил вриджипутраков, но те не приняли решение собора, и по южной традиции это событие послужило причиной раскола на тхеравадинов (тех, кто придерживался старых порядков) и махасангхиков (вриджипутриков и примкнувших к ним).

Окончательное же расхождение между Тхеравадой и Махасангхикой по китайской (северной) версии произошло из-за знаменитых пяти тезисов Махадевы (датянь уши, 大天五事)[22]. Сам Махадева был весьма неординарной личностью. Сын купца, он стал сожительствовать с матерью, когда отец надолго покинул их по торговым делам. Когда отец вернулся, Махадева с матерью убили его и бежали в другой город. Там, встретив земляка-архата и боясь огласки, они убили и его. Потом, застав мать с другим мужчиной, Махадева убил и её. Чтобы искупить эти три тяжких греха, Махадева стал исповедовать буддизм, достиг определённых результатов и получил звание архата (высшая стадия духовного совершенствования), что дало ему повод выдвинуть пять положений:

1. У архата могут быть ночные поллюции.

2. У архата может быть незнание чего-либо.

3. У архата могут быть сомнения.

4. Архатство может быть определено другим.

5. Практиковать просветление можно через произнесение слов.

Эти пять тезисов привели к расколу среди монахов и явились первой попыткой поставить под сомнение аксиологический ориентир раннего буддизма в лице архата[23].

Сторонники Тхеравады придерживались принципов первоначального и раннего буддизма со строгими регламентациями и правилами, определявшими по возможности полный уход из социального мира, строгую монашескую жизнь и ориентацию на архата – аксиологический идеал совершенствования. Сторонники Махасангхики придерживались более мягких взглядов, определявших их жизнь в социальной среде.

С течением времени эти два направления буддийской мысли также дифференцировались на школы и течения. При этом сторонники Тхеравады оказались более распространены на юге Индии, а сторонники Махасангхики – на севере. Впоследствии их теоретические расхождения всё более усиливались, в результате чего сложились две буддийские традиции – южная (наньчуань, 南传) и северная (бэйчуань, 北传). Каждая традиция имела свою классификацию буддийских школ и направлений: южная традиция насчитывала 18 направлений, северная – 20. Названия направлений, их истоки и развитие также во многом расходились.

Южная буддийская традиция первоначально охватывала юг Индии и остров Шри-Ланка, а позже проникла и в Юго-Восточную Азию. Здесь, в первом веке до новой эры, тхеравадины окончательно сформировали свой канон – Трипитаку на языке пали. Этот канон, несмотря на определённое теоретическое развитие, считается наиболее отражающим идеи первоначального и раннего буддизма.

На севере Индии более популярны были идеи махасангхиков, адаптировавших идеи раннего буддизма к жизни в социальной среде. Здесь, с первого века новой эры начинают широко распространяться сутры праджняпарамиты, отражающие новый этап развития буддийской теоретической мысли как переход от рационализации раннего буддизма к интуизации содержания сознания адептов[24].

Вехой данного перехода служит деятельность Нагарджуны (ок. 150-250 гг.), которого некоторые буддисты считают вторым Буддой[25]. Обосновав концепцию пустоты, Нагарджуна заложил теоретический фундамент нового направления буддизма, получившего среди своих сторонников название Великой колесницы – Махаяны. Наиболее интенсивным периодом появления махаянских сутр были II-IV вв. н. э.[26], хотя собственно индийский махаянский канон в традиционном понимании наподобие хинаянского так и не сложился, поскольку шло непрерывное текстотворчество. В противопоставлении сторонникам Тхеравады, считавшим, что спасение доступно лишь узкому кругу монахов и придерживающихся строгих регламентаций монашеской жизни, сторонники Махаяны, утверждали, что спасение доступно широкому кругу людей, принявших буддизм и вставших на путь совершенствования.

В социально-аксиологическом плане архат уступает место бодхисаттве – просветленному существу (по другой версии – существо, стремящееся к просветлению), который отверг нирвану ради спасения и просветления других живых существ[27]. Данная направленность на других характеризует изменение аксиологии личности буддизма – узко эгоистичная цель спасения себя меняется на альтруистичную цель спасения других. Это повлекло изменение теоретического фундамента и практического содержания. В теории основной упор делался на концепцию пустоты и интуитивной мудрости (праджне), которые определяли обоснование очищения сознания от эмоционального и рационального содержания для более полного непосредственного проявления себя в социальных связях. При этом в Махаяне, в свою очередь, появились различные теоретические течения, важнейшими из которых были школа Мадхьямика (другое название – шуньявада) и школа Йогачара (другое название – виджнянавада). В реальности обе школы активно использовали теоретические наработки друг друга. В практике акцент был перенесен на совершенствование и осуществление парамит – методов практического совершенствования просветления.

Соответственно, для сторонников Махаяны тхеравадины представляли более низкий уровень развития теории и практики буддизма, который они, впрочем, совсем не отрицали, а в определенные моменты и использовали. Поэтому учение раннего буддизма было названо Малой Колесницей – Хинаяной, хотя сами сторонники Тхеравады данного понятия не приемлют. Но поскольку в китайской буддологической и текстологической литературе сложились устойчивые понятия Великая Колесница (дачэн, 大乘) и Малая Колесница (сяочэн, 小乘) как направлений цельных теоретических концепций, нам представляется, что использование в методологическом плане понятий Махаяна и Хинаяна является вполне оправданным.

Буддизм Махаяны из Северной Индии получил распространение в княжествах Средней и Центральной Азии, а оттуда и на территорию Китая. Поэтому китайский буддизм в большей части принадлежит северной традиции, несмотря на то, что в южных районах Китая распространение получила южная традиция, проникшая туда из Южной Индии через Юго-Восточную Азию и исповедуемая в большей степени китайскими национальными меньшинствами.

В середине I тысячелетия на территории Индии в недрах Махаяны под большим влиянием местных религиозных традиций и, прежде всего, формирующегося индуизма, начинает складываться особая йогическая система, в основе которой лежала тантрическая практика. К VIII в. данная система практически полностью сформировалась и получила название Ваджраяна (Алмазная колесница)[28]. Объявив себя высшим уровнем развития буддийской теории и практики, но не противопоставляя себя Хинаяне и Махаяне, Ваджраяна провозгласила свой особый путь достижения просветления, получивший в Китае название «Тайное учение» (мицзун, 密宗)[29]. В этом учении сочетаются медитация и техника чтения особых заклинаний – мантр. Но поскольку в Китае к тому времени уже сложилась своя, собственно китайская версия буддизма, данное течение в Китае не пользовалось большой популярностью. «Тайное учение» хотя и сформировалось в качестве одной из школ китайского буддизма, но в большей степени ассоциируется с тибетским буддизмом, где оно стало государственной религией и идеологией.

Когда Шакьямуни основал монашескую общину, его учение имело в большей степени практическое, а уже затем теоретическое содержание. Основное внимание уделялось практике совершенствования и, в первую очередь, психическому совершенствованию, в котором жизненный уклад сангхи имел прикладное значение. При этом все религиозные культы либо отбрасывались, либо отходили на задний план. Более того, провозгласив себя просветленным – Буддой, вышедшим из круговорота сансары, в онтологическом аспекте Будда поставил себя выше всех богов. Боги, которые по теории буддистов еще вращались в круговороте сансары, зачастую, в различных сутрах рассматривались в качестве учеников Шакьямуни, слушавших его проповеди. Сам он выступал против религиозных культов, считая, что они не имеют особой пользы в деле просветления и спасения. Несмотря на все это, религиозные культы и верования проникали в жизнь сангхи в качестве остаточного явления социально-культурного окружения. По замечанию Г.М. Бонгард-Левина, «принятие прежних богов в новую религию объяснялось, видимо, двумя причинами: стремлением привлечь к себе тех, кто не был готов совсем отказаться от привычных верований и обрядов, а также желанием обратить старую систему в орудие торжества новой доктрины»[30]. Тенденция включения традиционных философско-религиозных элементов в качестве составных частей своей системы – наиболее характерная черта буддизма, придавшая ему огромную жизненную силу и обусловившая его распространение на огромной территории и среди различных культур.

После смерти Шакьямуни, постепенно, с расширением социальной базы и окружения сангхи, в буддийское учение стало проникать все больше религиозных элементов. Более того, в недрах самого буддизма начинают развиваться религиозные культы. В отношении Хинаяны это касается, прежде всего, культа самого Будды Шакьямуни и всего, что было с ним связано, а также культа различных архатов. В отношении Махаяны к культу Будды Шакьямуни добавились культы других будд и различных бодхисаттв, которые обрели функции помощников, как в деле просветления, так и в обычных жизненных невзгодах.

В религиозном буддизме доминирует эмоциональная составляющая жизнедеятельности, поэтому главной задачей религиозной деятельности становится регуляция этой эмоциональной жизни людей. Данная регуляция должна была ввести адепта в рамки такой жизнедеятельности, которая соответствовала бы нормам буддийской этики, определяемой, в свою очередь, теорией буддийского учения, направленного против эмоциональной обусловленности. На первых порах существования буддизма противоречие между регуляцией и ликвидацией эмоциональной обусловленности было несущественным, поскольку средний уровень развития сознания адептов был достаточно высок. Но с расширением социальной базы данное противоречие оказало существенное значение для развития теории и практики Махаяны.

Китайский религиозный буддизм более характерен для народных низов по причине доминирования эмоционального уровня сознания адептов. По словам М.Е. Ермакова, «элитарный буддизм учёного монашества и популярный буддизм, исповедуемый в миру, явления неравнозначные (а в некоторых отношениях и противоположные), составляющие различные структурные уровни буддизма»[31]. Несмотря на то, что религиозный уровень китайского буддизма также относится к Махаяне в целом, социальные и антропологические концепции философского и религиозного уровней во многом различаются.

Поэтому в методологическом плане продуктивным будет выделение из единой системы китайского буддизма религиозного и философского уровней, которые во многом взаимообусловлены и взаимоопределяемы.

Концепция Хинаяны как отражение идей более раннего этапа буддизма проникала в Китай наряду с концепцией Махаяны. Но в силу ряда причин, которые будут рассмотрены ниже, в отличие от Махаяны Хинаяна не получила широкого распространения в Китае, где наиболее популярными стали праджняпарамитские концепции, имевшие определенное соответствие с даосскими идеями. Хинаяна рассматривалась китайцами как более низкий уровень буддийской доктрины, идеи которой вполне вписывались в концепцию Махаяны. Поэтому рассмотрение идей Хинаяны продуктивно в плане анализа истоков и развития идей Махаяны и, прежде всего, её философско-теоретических истоков.

Таким образом, в методологическом плане весьма эффективно будет выделение трёх подсистем китайского буддизма – Хинаяну, китайского философского буддизма и китайского религиозного буддизма. Данная структуризация единого социально-культурного феномена, каким представляется китайский буддизм, вполне соответствует классификации буддизма, принятой среди части современных буддистов. Своё учение они подразделяют на мирское учение (шицзянь фа, 世间法) и выводящее из мира учение (чушицзянь фа, 出世间法), что соответствует религиозному и философскому уровню буддизма. В свою очередь, в выводящем из мира учении они выделяют Малую Колесницу и Большую Колесницу[32]. В каждом так называемом учении, представляющем не что иное, как подсистему единой теоретической системы, имеется свой набор категорий и концепций, определяющих относительно цельное мировоззренческое ядро. В то же время они являются органической частью цельной буддийской мировоззренческой картины, представленной на многих уровнях рефлексии.

Подобное выделение трёх подсистем единого социально-культурного организма будет способствовать более тщательному анализу целостной системы китайского буддизма и более адекватному пониманию его различных функций, проявляющихся в различных сферах социальной жизни. В конечном итоге, это поможет более полно и многосторонне осветить такое сложное явление, как китайский буддизм.

История проникновения И РАПРОСТРАНЕНИЯ буддизма в КитаЕ (I-IV вв.)

Несмотря на то, что в нашей литературе проблеме проникновения буддизма в Китай уделяется определенное внимание, сложность и многогранность данного вопроса, обусловленные переплетением исторических и философско-религиозных аспектов, оставляет широкое поле для дальнейших исследований.

Относительно времени первого появления буддизма в Китае у исследователей нет единого мнения, поскольку различаются критерии исследования. От того, под каким углом понимается «первое появление», под таким углом и определяется дата этого появления.

Действительно, если считать первым появлением первое знакомство китайцев с буддизмом, то это будет одна дата, если начало распространения – другая дата. Но и в данном контексте нужно различать знакомство и принятие буддизма в качестве мировоззрения.

В соответствии с китайскими источниками первый контакт между буддистами и китайцами произошел в 243 г. до н.э. на четвёртый год правления знаменитого Цинь Шихуана (秦始皇, 246-210 гг. до н.э.), основателя первой древнекитайской империи Цинь. Тогда 18 иноземных монахов во главе с Ши Лифаном (释利防) прибыли в Китай проповедовать буддизм. В настоящее время неизвестным остаётся их путь в Китай – северный, из Центральной Азии, или южный, морем из Юго-Восточной Азии. Эти проповедники были схвачены и посажены в тюрьму, что вполне согласовалось с той политической и духовной централизацией, которую проводил Цинь Шихуан. По легенде, проповедники были освобождены из тюрьмы золотым богом высотой в шесть чжанов (около 20 метров), после чего, испуганный и удивлённый император был вынужден отпустить их с миром[33]. Несмотря на всю мифологичность и неправдоподобие данного факта, определённые события, касающиеся буддийских проповедников, вполне могли произойти, поскольку именно к этому времени относятся буддийские посольства царя Ашоки. И именно неблагосклонность Цинь Шихуана сказалась на результатах этого контакта.

Второе, более или менее достоверное знакомство китайцев с буддизмом произошло в 121 г. до н.э. по сведениям из «Записей о Шакьямуни и Лао-цзы. Истории Вэй» (Вэйшу, Шилао чжи, 魏书. 释老志), когда император Хань У-ди (武帝 140-86 гг. до н.э.) во время похода на сюнну обрёл золотую статую божества Будды, которую поместил у себя во дворце. Данное событие само по себе не являлось столь уж важным в деле взаимодействия буддизма с китайской культурой, поскольку, во-первых, шло через посредников небуддистов, во-вторых, имело минимальную информативность о буддизме. Но сам данный факт говорит, что информация о буддизме в Китай проникала и доходила до императора, особенно после установления во времена правления Хань У-ди «Шёлкового пути»,[34] после чего начался активный торговый и культурный обмен между Китаем и западными княжествами. Этот обмен происходил более на низовом уровне, не отражавшимся в династийной и политической историографии.

К этому времени относится и упоминание о Чжан Цяне (张骞), который в 126 г. до н.э. вернулся из посольства к Великим Ся и привёз сведения об Индии[35].

Следующее упоминание о буддизме несёт уже более достоверный характер, отражённый сразу в нескольких небуддийских источниках[36]. Во 2 г. до н.э. бошидицзы (博士弟子 – чиновничье звание) Цзин Лу (景卢) от посланника Великих Юэчжи (Кушанское царство) И Цуня (伊存) получил устные наставления о буддийских сутрах. К тому же имеются косвенные данные, что во времена императоров Чэн-ди (成帝, 32-6 гг. до н.э.) и Ай-ди (哀帝, 6-1 гг. до н.э.) династии Западной Хань (206 г. до н.э. – 9 г. н.э.) в Китае уже имелись буддийские сутры[37]. Данный факт в китайских научных кругах считается вполне реальным и принимается за начало проникновения буддизма в Китай.

В китайских буддийских кругах за начало проникновения буддизма в Китай принимается другое, несколько легендарное событие. Во времена правления императора Мин-ди (明帝) династии Восточной Хань (25-220 гг.) девиза «Вечное спокойствие» (юнпин, 永平 58-75 гг.) императору приснился золотой человек, летающий во дворце. Утром он спросил чиновников об этом, и один из них сказал, что, возможно, это Будда из Западной страны. Тогда император отправил посольство в количестве 18 человек к Великим Юэчжи (Кушанское царство). Там посольство встретило двух буддийских монахов – Кашьяпу Матангу (Цзяемотэн, 迦叶摩腾) и Дхармаратну (Чжуфалань, 竺法兰), которые и прибыли в столицу Лоян с сутрами и образами Будды, привезёнными на белой лошади. Император выделил им место для постройки монастыря, получивший название «Монастырь Белой лошади». Там они перевели или, по мнению части исследователей, составили «Сутру в 42 чжана» (Сышиэр чжан цзин, 四十二章经), являющейся первой буддийской сутрой на китайском языке.

Данное событие описано во многих источниках, среди которых много авторитетных для буддистов. Среди них уже упомянутая «Сутра в 42 чжана», «Трактат о разрешении сомнений» (Моу-цзы, Лихо лунь, 牟子. 理惑论), «Собрание сведений о переводах Трипитаки» (Чусаньцзан цзицзи, 出三藏记集), «Жизнеописание достойных монахов» (Гаосэн чжуань, 高僧传), из небуддийских источников можно упомянуть «Историю Поздней Хань» (Хоухань шу, 后汉书). Но определенная дата этого события указана в «Сведениях о трех сокровищах и исторических эпохах» (Лидай саньбао цзи, 历代三宝纪)[38], где сказано, что в 64 г. (седьмой год правления) императору приснился сон, а в 67 г. (десятый год правления) посольство вернулось в Лоян. В других источниках встречаются указания и на другие даты[39].

Здесь необходимо отметить два нюанса. Во-первых, инициатива принятия буддизма исходила от самого императора, во-вторых, чиновники уже были осведомлены о Западной стране и Будде. Поэтому именно поддержка императоров и государственной власти, в большей степени в моральном плане, определило успех распространения буддизма в Китае. Примеры Цинь Шихуана и Мин-ди яркое тому доказательство. И в дальнейшем государственная власть не только поддерживала, но и создавала все условия для распространения буддизма – помогала в строительстве монастырей и обеспечивала переводчиков. Более того, по мере распространения буддизма многие императоры признавали Будду как объект почитания и активно участвовали в буддийских церемониях, хотя на первых порах почитание Будды имело традиционную китайскую форму в виде жертвоприношений[40].

Интересным представляется и совпадение количества членов посольства императора Мин-ди с первым буддийским посольством в Китай во времена императора Цинь Шихуана, хотя в настоящий момент любые предположения на этот счет не будут иметь под собой никаких серьезных оснований.

Таким образом, со второй половины I в. буддизм начинает проникать в Китай, причем это проникновение имело различные формы. В первую очередь, следует указать переводческую деятельность. Китайцы, обладавшие мощной культурой письменности, всегда с уважением относились к письменным источникам, и их не мог не поразить объем буддийской литературы, что, несомненно, придавало значительный вес буддизму в глазах образованной части китайского общества[41]. Поэтому именно письменность стала тем мостом, что соединил буддизм и китайскую культуру, в которой всегда преобладали рациональные формы рефлексии. По словам Л.Е. Янгутова, «История переводов буддийских сутр неотделима от истории распространения буддизма в Китае»[42]. Характерно, что история переводов буддийских текстов всегда занимала ведущую позицию в изучении вопроса проникновения буддизма в Китай[43].

Помимо переводческой деятельности активно велась проповедническая деятельность в форме толкований и разъяснений буддийских текстов[44]. Неразрывно связанная с первым аспектом, эта деятельность охватывала большие массы населения, куда входила и необразованная его часть. Впоследствии сюда добавилась и пропагандистская литература, написанная самими китайцами, ярким примером чего может служить первое, собственно китайское буддийское сочинение «Трактат о разрешении сомнений», о которой будет сказано ниже.

Проникновение буддизма в Китай происходило и в форме религиозной деятельности, куда входило почитание вотивных предметов (по определению М.Е. Ермакова, включающих свитки сутр, статуи Будд и бодхисаттв, ступы, мощи и др.)[45], а также благотворительная деятельность. Данная форма охватывала все слои китайского общества и была во многом обусловлена буддийской концепцией кармы. Желание повысить и упрочить свой социальный статус или обрести заслуги в этом и последующем перерождении, особенно в смутные времена, на которые и приходится время появления буддизма в Китае, заставляло китайцев принимать активное участие в религиозной деятельности. Активная первоначальная поддержка государственной властью монахов и строительства монастырей также во многом объясняется этим фактором[46].

Первоначальные успехи распространения буддизма в Китае были обусловлены не только моральной и материальной поддержкой государственной властью, но и множеством объективных причин, среди которых можно выделить социально-экономические, политические и духовно-психологические причины.

Из социально-экономических причин стоит отметить нарастающий кризис династии Восточная Хань (25-220 гг.) с начала II в. Концентрация земли в руках «сильных домов» привела к обнищанию громадных масс крестьян, увеличению числа лично зависимых и рабов. Это же явилось причиной уменьшения государственных доходов.

Из политических причин следует отметить коррупцию государственной структуры. Императоры практически были отстранены от государственных дел, перешедших в руки временщиков и их группировок из числа евнухов и родственников императриц. Вражда евнухов и «внешних родственников» привела к разложению политического порядка и игнорированию законов[47]. Наряду с социально-экономической нестабильностью все это приводило к огромным народным бедствиям.

Но наиболее существенными, на наш взгляд, причинами, определившими успех распространения буддизма в Китае, явились духовно-психологические.

Во-первых, в Китае отсутствовала монополизация духовной жизни. Ни одно учение не могло претендовать на роль единственно верной идеологии, что позволяло буддизму на равных соперничать с традиционными китайскими учениями, среди которых к моменту появления буддизма в Китае доминирующее положение занимали конфуцианство и даосизм[48].

Во-вторых, политический кризис обусловил дискриминацию учения конфуцианства как идеологии чиновничьей среды, определявшей «лицо» политической власти.

В-третьих, в 184 г. в Китае вспыхнуло крестьянское восстание «Желтых повязок», идеологией которого служила концепция «Великого равенства» даосского учения[49]. Поражение этого восстания обусловило ослабление социальных и идеологических позиций даосизма.

В-четвертых, многие философские концепции даосизма были близки буддизму, особенно его махаянскому направлению, что значительно облегчало принятие буддизма в китайской среде, которое на первых порах при переводах использовало даосские категории и, соответственно, воспринималось как одно из направлений даосизма.

И, наконец, социально-экономическая и политическая нестабильность способствовала обращению людей к духовным ориентирам и основам жизни, что в полной мере и предоставлял буддизм, обещавший индивидуальное спасение, освобождение от страданий и дававший надежду на лучшую долю.

Распространение буддизма в Китае заняло длительное время. Традиционная периодизация его соответствует китайской историографии по императорским династиям. Начальный период распространения, который в буддийских кругах рассматривается с императора Мин-ди, приходится на Позднюю Хань (хоухань, 后汉, 25-220 гг.). Поскольку все те немногочисленные события, связанные с буддизмом, что предшествовали данному периоду, упоминаются более в научной литературе, то при их рассмотрении, зачастую указываются лишь года. Хотя, говоря о первоначальном этапе, иногда используется понятие Две Хань (лянхань, 两汉 206 г. до н.э. – 220 г. н.э.).

Далее следует период Троецарствие (саньго, 三国, 220-265 гг.), который в буддийской историографии обозначается как Вэй (魏) по названию одного из царств, где в основном и протекала буддийская деятельность, впоследствии объединившего Китай. Затем Западная Цзинь (сицзинь, 西晋, 265-316 гг.) и Восточная Цзинь (дунцзинь, 东晋, 317-420 гг.), которые часто объединяются в период Цзинь или Две Цзинь. После этого следует период Южных и Северных династий (наньбэйчао, 南北朝, 420-581 гг.). Далее – период династии Суй (隋, 581-618 гг.) и период династии Тан (唐, 618-907 гг.), являющийся временем наивысшего развития китайского буддизма[50].

Если началом распространения считать посольство Мин-ди (67 г.), то окончанием становления буддизма в Китае, на наш взгляд, нужно считать деятельность Хуэйнэна (638-713 гг.), утвердившего становление собственно китайской формы буддизма, начавшейся формироваться еще с Хуэйюаня (334-416 гг.), хотя контакты между китайскими и западными буддистами продолжались вплоть до XI в. «Сутра помоста шестого патриарха» (Люцзудаши фабао тань цзин, 六祖坛经), записанная учеником Хуэйнэна Фахаем, официально единственное собственно китайское сочинение, удостоившееся названия сутры, что прекрасно характеризует её статус среди прочих буддийских сочинений, отразила окончательное формирование китайского буддизма, ярчайшей формой которого выступила китайская буддийская школа Чань (禅).

После Хуэйнэна можно говорить уже не о проникновении и закреплении буддизма в Китае, а о его развитии в русле китайской культуры. После «Золотого века» китайского буддизма, связанного с такими выдающимися буддийскими мыслителями, как Шэньхуэй (神会), Цзунми (宗密) и другие, уже не создавались оригинальные концепции, а все философствование велось вокруг сложившихся концепций и их классификаций. К этому времени относится и наивысший расцвет буддийской сангхи в Китае, после чего начинаются ограничения и гонения на нее государственной власти, что во многом сбалансировало ее положение среди других китайских идеологических систем и учений и окончательно оформило так называемый идеологический синкретизм конфуцианства, даосизма и буддизма.

После императора Мин-ди и вплоть до времени правления императора Хуань-ди (桓帝, 147-167 гг.) в источниках нет конкретных упоминаний о буддизме, что, впрочем, совсем не говорит об отсутствии контактов между буддизмом и китайской культурой.

Во второй половине II в. в китайских источниках появляются более конкретные и достоверные данные о проникновении буддизма в Китай, которое было обусловлено, в первую очередь, деятельностью переводчиков. Первоначально эти переводчики в качестве миссионеров прибывали в Китай из буддийских стран и уже в Китае со своими китайскими помощниками занимались переводческой деятельностью и пропагандой буддизма. Несомненно, что подобная деятельность иностранных миссионеров в бюрократическом Китае без моральной и, зачастую, материальной поддержки властей была бы просто невозможной, тем более в столице, где в основном и работали первые переводчики.

Начало традиции переводческой деятельности в Китае заложил Ань Шигао (安世高), деятельность которого, в отличие от его предшественников, среди исследователей не подвергается ни малейшему сомнению. Наследный принц Парфии он, как и Шакьямуни, стал монахом и проповедником. В 148 г. он прибыл в Китай в столицу Лоян, быстро освоил китайский язык и начал свою переводческую деятельность с группой китайских помощников. Считается, что Ань Шигао придерживался Хинаянского направления и особое внимание уделял практике медитации[51]. Свидетельством этого может служить его первая переведённая на китайский язык сутра «Маха Анапана-сати сутра» (Да-аньбань шоу-и цзин, 大安般守意经), где особое внимание уделяется практике медитации и технике дыхания[52]. До 171 г. Ань Шигао перевёл достаточно большое количество буддийской литературы, точный объём которой сейчас трудно установить, поскольку часть переводов могла не сохраниться, а часть – сделана другими под его именем. В «Жизнеописаниях достойных монахов» сказано о 39 сутрах и шастрах[53]. В «Сведениях и трех сокровищах и исторических эпохах» сказано уже о 174 переведённых сочинениях[54]. В «Заново составленной Трипитаки, изданной в годы Тайсё» (Дачжэн синьсю дацзанцзин, 大正新修大藏经) в настоящее время насчитывается 53 сочинения, под которыми указан переводчик Ань Шигао.

Существует легенда, что из-за смут в столице Ань Шигао был вынужден бежать на юг, отчего именно в южном Китае были особо распространены как техника медитации, так и переводы Ань Шигао[55].

Уже к концу деятельности Ань Шигао в Китай, в столицу Лоян, из Юэчжи (Кушанское царство) прибыл другой известный переводчик буддийской литературы Локакшема (Чжилоуцзяцянь, 支娄迦谶 или Чжицянь, 支谶). По одним сведениям в последний год правления императора Хуань-ди (167 г.)[56], по другим – в годы правления императора Лин-ди (灵帝, 168-189 гг.)[57].

Локакшема придерживался махаянского направления буддизма и особое внимание уделял праджне – интуитивной мудрости, одной из базовых категорий Махаяны. Его первыми переведенными сутрами были «Аштасахасрика праджня-парамита сутра» (Даосин божэ цзин, 道行般若经) в 10 цзюаней[58] и «Пратьютпанна самадхи сутра» (Баньчжоу саньмэй цзин, 般舟三昧经) в 3 цзюаня. Перевод этих сутр он закончил в 179 г[59]. В настоящее время в «Заново составленной Трипитаки, изданной в годы Тайсё» насчитывается 12 сочинений, под которыми указан переводчик Локакшема.

Наряду с этими двумя основоположниками буддийской переводческой деятельности в Китае переводом буддийских текстов занимались и другие, менее известные переводчики из буддийских стран, которые внесли свой вклад в дело распространения буддизма в Китае. Это такие переводчики, как Ань Сюань (安玄) из Парфии, Чжи Яо (支曜) из Кушанского царства, Чжу Фошо (竺佛朔) и Чжу Дали (竺大力) из Индии, Кан Мэнсян (康孟详) и Кан Цзюй (康巨) из Согдианы[60]. Все они в основном жили и работали в столице Лояне. В это время наблюдаются активные социально-культурные контакты между Китаем и Западным краем. Так, во время миссионерской деятельности Локакшемы в Китай прибыло несколько сот переселенцев из Кушанского царства, что также сыграло определенную роль в деле распространения буддизма среди китайцев, поскольку все они были буддистами[61].

С западными переводчиками работали китайские помощники, которые в основном и выполняли всю техническую работу – запись перевода и его редактирование. И хотя неясным остается степень добровольности и материального поощрения этих помощников, именно из их среды вышло большинство первых китайских буддистов. Такова специфика буддизма – занимающийся им постепенно сам становится буддистом.

Первым китайским шраманерой (послушником) традиционно считается Янь Фодяо (严佛调). Принимая активное участие в переводе буддийских сутр, он принял учение от Ань Шигао. Но поскольку в то время система китайского буддийского монашества еще не была развита, тексты Винаи (монашеских уставов) не были достаточно известны, принятие буддизма без обетов являлось нерегламентированным и, относительно положений буддизма, такое принятие не считалось законным. Поэтому первые китайские буддисты, остригая волосы и надевая монашеские рясы, скорее подражали настоящим буддистам, чем являлись таковыми.

Ко времени конца династии Восточная Хань относится и первое собственно китайское буддийское сочинение автора Моу-цзы «Трактат о разрешении сомнений» (Моу-цзы, Лихо лунь, 牟子. 理惑论)[62], которое стало одной из первых попыток адаптации буддизма в китайской культурной среде. Именно в этом трактате проявляется наиболее характерная черта данной адаптации – не противопоставление, а приспособление к китайской традиции. Постоянная апелляция к китайской традиции и Лао-цзы должна была убедить китайскую аудиторию в единых идейных основах даосизма и буддизма. Описываемая Моу-цзы характеристика Будды во многом напоминала легендарных святых даосского учения: «В огне не горит, ступая по лезвию – не поранится, в грязи не замарается, в беде не расстраивается; желая переместиться, летит; когда сидит – испускает свет. Поэтому и называется Буддой»[63]. И даже противоположение конфуцианства, которое сам даосизм не боялся противопоставить себе, Моу-цзы старался сгладить: «Пять трактатов (традиционный конфуцианский канон) – это пять вкусов, а буддийское учение – это пять злаков. После того как я услышал это учение, то словно тучи рассеялись, и я увидел солнце»[64]. Этим Моу-цзы хотел сказать, что конфуцианство хотя и является признанным учением, но не способно решить все вопросы и, обращая большое внимание на форму, во многом даёт односторонние ответы, а буддизм объясняет сущность всего. Сам автор, весьма сведущий в традиционных китайских учениях, завершает свой трактат следующими словами: «Надеюсь принять пять обетов и стать упасакой (мирским последователем буддизма)»[65].

После падения династии Восточная Хань (220 г.) в Китае усилились внутренние смуты и междоусобицы. В этот период, называемый в китайской историографии Троецарствие (220-280 гг.), буддизм продолжал активное проникновение в Китай. Как и во времена династии Хань, центром переводческой деятельности была столица, теперь уже государства Вэй, Лоян, хотя постепенно буддийские миссионеры стали распространяться по всему Китаю. Ведущую роль среди них по-прежнему играли выходцы с Западного края или их потомки. Таковым являлся Чжицянь (支谦), потомок кушанских выходцев, родившийся в Китае и получивший китайское образование. Точная дата его жизни неизвестна, а его деятельность приходится на 223-253 гг., в течение которых он не только занимался переводом, но и систематизировал ранние переводы, часть из них дополнил и поправил. В настоящее время в «Заново составленной Трипитаки, изданной в годы Тайсё» насчитывается 56 сочинений, где указан переводчик Чжицянь, хотя исследователи не сомневаются лишь в 29 его переводах, многие из которых весьма популярны и в настоящее время[66].

В это же время в Китае появляются тексты Винаи (монашеского устава). Их первоначальное появление связано с именем Дхармакалы (Танькэцзяло, 昙柯迦罗), выходца из центральной Индии, который в период 249-254 гг. прибыл в Лоян. Увидев формализм китайских монахов, он перевел и адаптировал часть «Махасангхика-винаи» (Мохэ чжибу, 摩诃祗部), а также совместно с другими индийскими монахами стал проводить посвящение в монахи соответственно традиционному буддийскому уставу, отчего и считается первым патриархом китайской буддийской школы Уставов (люйцзун, 律宗)[67]. В 255 г. из Парфии в Лоян прибыл другой миссионер Винаи Дхармасатья (Таньди, 昙谛), который перевел «Дхармагупта-винаю» (Сыфэнь люй, 四分律). Впоследствии этот текст также неоднократно переводили, и именно он считается основным уставом для китайских монахов.

Таким образом, в III в. происходит окончательное оформление в соответствие с канонической буддийской традицией китайской сангхи. Первым китайским монахом, принявшим сан в соответствии с традиционными буддийскими нормами, считается Чжу Шисин (朱士行). В это время в Китае весьма популярными становятся праджняпарамитские сутры, особенно «Аштасахасрика праджня-парамита сутра» (Даосин божэ цзин, 道行般若经) в переводе Локакшемы. Неудовлетворенность этим переводом заставила Чжу Шисина в 260 г. отправиться на Запад в поисках санскритского оригинала этого текста. Тем самым Чжу Шисин открыл многовековую традицию для китайских буддистов путешествовать на Запад в поисках «чистого» буддизма, под которым, прежде всего, подразумевались буддийские тексты-первоисточники. В Западном крае Чжу Шисин нашел «Панчавинсати сахасрика праджня-парамиту сутру» (Фангуан божэ боломи цзин, 放光般若波罗蜜经), которая, как и «Аштасахасрика праджня-парамита сутра», представляла собой часть «Праджня-парамиты сутры», и в 282 г. переправил её со своим учеником Пуньядаршей (Фужутань, 弗如檀) в Лоян. И только в 291 г. переводчик Мокшала (Учало, 无叉罗) перевел ее на китайский язык. Сам Чжу Шисин остался в Западном крае до конца своих дней.

Всё вышеизложенное показывает, насколько порой трудным и сложным был путь буддизма в Китай. Большие расстояния, различие культур и менталитета, вытекающие из этого трудности перевода – всё это значительно затянуло сроки проникновения и адаптации буддизма в китайской культурной среде. Войны, смуты и неурядицы также мешали распространению буддизма, поскольку многие переводы начального периода в эти времена были утеряны, а монахи вынуждены переезжать в более спокойные места, как, например Ань Шигао. Но, с другой стороны, все эти бедствия и вытекающая из них жизненная неустойчивость способствовала обращению китайцев в духовную сферу. Многие начинали искать нетрадиционные методы регуляции и воздействия на жизненные процессы, думая, что поскольку традиционные китайские учения во многом дискредитировали себя, то возможно применение буддийских методов позволит сохранить или улучшить свое положение. Иначе говоря, отмечалось традиционное во все времена обращение к эзотерике в период смут и неурядиц. Многие, не находя благополучия в этой жизни, искали утешение и счастье в потустороннем мире, надеясь на послесмертное воздаяние, что и обещало им буддийское учение при условии следования буддийским нормам поведения. Многие просто искали убежища в буддийских монастырях, меркантильно уходя от голодной и небезопасной мирской жизни.

Объединение Китая под властью Западной Цзинь (265-316 гг.) не принесло ожидаемого спокойствия. Разврат и коррупция политической элиты, их соперничество выливалось неисчислимыми бедствиями простого народа и обуславливало слабость империи. С начала IV в. северные кочевые народы начинают активную экспансию на территорию Северного Китая. За полтора столетия на территории Северного Китая было образовано более 16 княжеств, которые, возникая и исчезая, вели непрерывные междоусобные войны. Китайцы массами переселялись на юг, за реку Яньцзы, где с 317 г. правила династия Восточная Цзинь (317-420 гг.)[68].

В эти неспокойные времена на основе предыдущих достижений проникновение буддизма в Китай и его распространение среди китайцев вышло на новый, более высокий и интенсивный уровень.

По-прежнему, основное внимание уделялось переводам буддийской литературы на китайский язык, причём наряду с западными миссионерами к этому активно начинают подключаться и сами китайцы. Переводческая деятельность помимо столицы начинает распространяться и в других китайских городах.

Самым известным переводчиком этого периода считается потомок кушанских переселенцев из местности Дуньхуан (敦惶) Дхармаракша (Таньмолоча, 昙摩罗察, 239-316 гг.), китайское имя Чжу Фаху (竺法护), чья переводческая деятельность относится к 266-308 гг., в течение которых он перевёл более полутора сотни текстов. В «Жизнеописаниях достойных монахов» сказано, что он знал 36 иностранных языков с их письменностью, и у него было несколько тысяч учеников[69]. Среди его учеников были китайцы Не Чэн-юань (聂承远) и Не Даочжэнь (聂道真), отец и сын, которые впоследствии, хорошо освоив санскрит, сами переводили буддийские тексты на китайский язык. Также известными учениками Дхармаракши были Чжу Фачэн (竺法乘), Чжу Фасин (竺法行) и Чжу Фацунь (竺法存).

Одновременно с Дхармаракшей переводами буддийских текстов занимались и множество других переводчиков, как иностранных миссионеров, так и самих китайцев, среди которых можно выделить таких переводчиков, как Мокшала (Учало, 无叉罗), уроженца Западного края, и Бо Юаня (帛远). Последний представляет собой типичный пример буддиста-китайца раннего периода. Родившись в семье китайского интеллигента, он получил прекрасное традиционное образование. Впоследствии, встав на путь буддийского учения, проявил прекрасные способности и заслужил большой авторитет среди буддистов[70], Таковыми были абсолютное большинство первых буддистов Китая из собственно китайской среды, имевших определенный авторитет в буддийском мире.

Проникновение в Китай иноземного учения, на равных конкурирующего с традиционными китайскими учениями и временами побеждающего их в теоретическом и культовом плане, явилось первым серьезным ударом по китаецентристскому мировоззрению китайцев. До этого Китай для китайцев представлялся центром вселенной, оплотом культуры и добродетели, который окружали варвары[71]. Естественно, что появление иноземного учения, в чем-то превосходившего китайские, было не только болезненно для самолюбия части китайской элиты, но и затрагивало основы их традиционного мировосприятия. Поэтому совсем не удивительным было появление стойкого неприятия буддизма среди определенных слоев китайского общества. Это неприятие выражалось не только в категорическом отрицании нового учения, что всегда характерно для части консервативно настроенной духовной элиты, и что все труднее было осуществлять, поскольку буддизм все же распространялся среди китайцев, но и в несколько неэтическом унижении последнего в традиционно-теоретическом аспекте.

Поскольку в переводах буддийских текстов первого периода проникновения буддизма в Китай широко использовались традиционные китайские философские категории и понятия, особенно даосские, в силу того, что разветвлённость и сложность буддийского понятийного аппарата, с одной стороны, и специфика китайского языка, с другой, при непосредственном переводе не дали бы возможность адекватного понимания основополагающих буддийских концепций, то теоретические концепции буддизма и даосизма во многом имели сходные моменты и воспринимались как ветви единого учения. Данное сходство поставило вопрос о теоретических истоках обоих учений, и в итоге китайские традиционисты выдвинули тезис о вторичном и производном характере буддизма от даосизма.

В самом начале дискуссия не выходила за рамки спора о степени древности обоих учений, причем даосы могли ссылаться на легендарных первых священномудрых императоров Китая, сроки жизни которых уходили в легендарную эпоху. Но поскольку теоретическое оформление даосизм приобрёл только в трактате Лао-цзы «Дао Дэ Цзин» (道德经), то апелляция к легендарной древности теряла свою весомость, ибо буддисты отодвинули сроки жизни Шакьямуни к рубежу I тысячелетия до новой эры, а дата жизни Лао-цзы как старшего современника Конфуция была чётко зафиксирована. Так, ссылаясь на «Историю династии Чжоу» (Чжоушу ицзи, 周书异记), дата рождения Будды определялась на 24 год правления чжоуского Чжао-вана (周昭王)[72], т.е. примерно в 1029 г. до н.э[73].

В настоящее время трудно определить, кто начал этот спор и последовательность «ответов» оппонентов, по крайней мере, у Моу-цзы нет ссылок на дату жизни Будды. Но своего апогея этот спор приобрёл именно в период Западной Цзинь, когда во время правления императора Хуэй-ди (惠帝 290-306 гг.) появился «Канон о просвещении иноземцев Лао-цзы» (Лао-цзы хуаху цзин, 老子化胡经, возможен также перевод «Канон о перевоплощении Лао-цзы иноземцем»). Автор этого канона даос Ван Фу (王浮) на основе преданий, имевших хождение с эпохи поздней Хань, описывает, что, уйдя на Запад, Лао-цзы попал в Индию, где просвещал иноземных царей, и более того, он явился отцом Сиддхартхи[74]. С китаецентристских позиций этот канон восхвалял даосизм и, можно сказать, несколько унизительно для индийцев показывал этап зарождения буддийской мысли, поэтому неудивительно, что в китайской буддийской среде он был воспринят крайне отрицательно[75].

«Канон о просвещении иноземцев Лао-цзы» служит показательным примером непростого взаимоотношения буддийской и китайской традиций, где каждая из сторон пыталась использовать сильные стороны оппонента для пропаганды своих воззрений. Так, буддизм использовал традиционные китайские философские категории, понятия и даже концепции (например, развитие концепции сыновней почтительности) для развития и продвижения своего мировоззрения. Оппоненты буддизма применяли буддийские концепции и принципы для развития своего учения. В общем плане это отражало сложный процесс взаимодействия разных культурных традиций в аспекте китаизации буддизма и буддоизации Китая, что послужило прекрасной площадкой для дальнейшего развития китайской культуры в целом[76].

Таким образом, к началу IV в. буддизм уже занимает прочные позиции в духовной культуре Китая, функционирующий на равных с традиционными китайскими идеологическими системами конфуцианства и даосизма, что обусловило появление концепции «Трёх учений» (саньцзяо, 三教)[77]. В это время (начало IV в.), по сведениям Фалиня (法琳, 572-640 гг.), в двух столицах Западной Цзинь (Лоян и Чан-ань) было 180 буддийских монастырей, в которых проживало более 3700 монахов и монахинь, работало 13 переводчиков, переведших 73 текста[78]. Хотя, возможно, эти цифры и являются несколько завышенными, поскольку в Китае имелась тенденция завышать количественные показатели с течением времени, на наш взгляд, данное завышение не могло быть значительным и в определенной степени отражало уровень распространения буддизма в Китае в указанное время. При этом нужно обратить внимание, что буддийская деятельность вплоть до IV в. по большому счету протекала в столицах.