Дневник копийной практики в Эрмитаже

Чепикова Татьяна

Веласкес «Портрет Оливареса».

Сегодня начала работать в музее. До этого велась подготовительная работа, которая отняла много времени. М. М. сказал, что надо обязательно нанести на холст имприматуру. Когда холст был готов, я показала его М. М. Он остался недоволен цветом имприматуры, но переделывать у меня уже нет времени. К тому же я не работала на масляных грунтах и не знаю достоинств и недостатков того или другого оттенка. Пока мне кажется, что приблизительно таким мог быть холст у Веласкеса, хотя М. М. находит его слишком розовым.

Сегодня начала писать. До этого рисунок перевела по клеткам на лист бумаги, равный холсту, проколола отверстия и свела рисунок через них мелом на холст. Все это я делала вчера дома, а сегодня рисунок принесла с собой для того, чтобы можно было исправлять ошибки, возможные в процессе работы.

Начала без белил, акварельной техникой. (Ред. – Видимо имеются ввиду не акварельные краски, а прозрачность нанесения масляных красок). Краски: охра светлая, сиена натуральная, марс коричневый светлый, марс коричневый темный. Это основные краски. Кроме них – ультрамарин, изумрудная, кадмий красный светлый, английская.

Сегодня все получилось неожиданно хорошо. По-моему, два месяца работы – это слишком много. Вполне достаточно недели или двух.

Продолжать работать акварельной техникой уже невозможно, поэтому пришлось вводить белила и ряд дополнительных красок, в частности кадмий желтый средний.

Самое главное уже сделано, теперь надо стараться удержать то, что есть. Самое главное в этой работе – мягкость касаний. Нет ни одной резкой линии, все настолько тонко списано, что приобретает просто фантастическую жизненность. И кроме того, такое виртуозное письмо не было для него самоцелью, это просто средство к передаче самого главного – характеристики модели.

Продолжаю писать, и кажется, уже начинаю что-то утрачивать из того, чего я добилась до сих пор. Дальше, наверное, дело пойдет еще хуже.

Сегодня пришел М. М. В целом, кажется, был доволен тем, что я успела сделать. Велел писать колерами. Действительно, при той системе, в которой мы привыкли работать, теряется цельность из-за множества мазков, каждый из которых отличается от соседнего по цвету. Кроме этого, оттого, что некоторые краски высыхают быстрее, а другие медленнее и от того, что некоторые краски прожухают, а другие нет – из-за всего этого поверхность, которая сразу после написания выглядела вполне нормально, через день или два приобретает иногда прямо отталкивающий вид. Очевидно этого можно избежать, если работать колерами. И технически это будет гораздо удобней. Не надо будет думать, как бы попасть в уже готовый цвет на твоей работе, а все усилия подчинить достижению высшей задачи. Ведь работая над портретом, уже почти не думаешь ни об образе, ни о характеристике, а только о том, чтобы было более или менее грамотно написано.

5, 6, 7, 8.

Все предыдущие дни я занималась одним и тем же. Когда дошло до дела, выяснилось, что работа колерами имеет свои трудности, привыкнуть к которым я не смогла. Кроме того, когда начинаешь писать, то работа настолько захватывает тебя, что уже не думаешь о каких-то «технических новшествах» (даже если эти «новшества» являются новшествами только для тебя). Начиная работу, я каждый раз думала, что стану писать по-новому, но через полчаса ловила себя на том, что опять работаю, как и раньше.

Портрет меняется прямо на глазах. То вроде все нормально, то вдруг почему-то что-то меняется и работа кажется погибшей. А в чем здесь дело, я не понимаю.

Сегодня утром пришел к открытию Эрмитажа Борис Михайлович. Остался всем доволен, дал ряд указаний, очень верных.

Продолжаю писать, становится все хуже и хуже. Рисунок совершенно сбился, приходится накладывать «лист с дырочками» и восстанавливать. Пишу на копаловом лаке, чтобы достичь той мягкости в лепке формы, какая есть у Веласкеса. (Ред. – В настоящее время на копаловом лаке работать не рекомендуется, так как он сильно желтит живопись со временем. Для мягкости мазков используют льняное, подсолнечное или ореховое масло). Чем больше копируешь, чем больше изучаешь – тем более поражаешься гениальности этого художника. Я чувствую, что если у меня и не получится эта копия, то все равно я очень много приобрету. Всю жизнь самым слабым моим местом были касания, я просто не понимала, как это делается и мучилась, не зная, чего от меня хотят. А здесь все это решено с такой гениальной простотой, что просто немеешь, глядя.

10.

Я пропустила два дня. Все это время холст стоял на темной лестнице. Результат – ужасающий. Этот проклятый копаловый лак так почернел, что буквально почти ничего не видно. Я не ожидала таких сюрпризов. (Ред. – Масло в темноте имеет свойство желтеть. «В темном помещении красочный слой масляной картины темнеет, особенно сильно в период высыхания. К потемнению красок может привести и воздействие в этот период повышенной влажности воздуха» («Техника Живописи. Практические советы». Москва 1960 г.)). Как все это теперь высветлять – неизвестно. Кроме того, я пишу в темном зале, и там в полумраке цвет приобретает какой-то более или менее благородный оттенок. Когда я вынесла холст в соседнюю комнату на свет – это было ужасно. Какой-то тупой коричневый цвет – это то, что мне казалось золотистым. И потом, самое главное, чего я хотела достичь – эти мягкие переходы цвета, над которыми я столько билась – ничего этого нет и в помине. Какая-то рубленая форма, каждый мазок торчит в картине отдельно, каждый сам по себе. Пришлось чистить бритвой и начинать все с начала.

11, 12, 14.

Все то же самое. Цвета не добиться. У Веласкеса холст в целом очень теплый, но в этих теплых чувствуется холодок. Они как бы высвечивают откуда-то из глубины. А ведь портрет вроде написан в один слой.

Узнала, что старые мастера писали зеленый цвет смешивая желтую краску с черной. Попробовала сделать так. Это действительно очень красиво и гораздо ближе к тому, что есть в оригинале, но все-таки еще очень далеко.

15, 16.

Делаю то же самое.

17.

Приходил М. М. Он все время ходит и говорит про колера, как будто я нарочно ими не пользуюсь. Сегодня сам взялся писать. Почему-то сделал серо-зеленый колер и прошелся большой кистью по моему холсту, в духе Франса Хальса. Когда я сказала, что глаз надо чуть повыше, он согласился, что надо и одним ударом кисти переместил его миллиметров на 7. Не знаю, может он где-то по-своему прав, но, по-моему, это не способ работы над копией. Таким путем ничему не научишься.

18.

Сегодня с утра достала свой «лист с дырочками» и восстановила рисунок. Михаил Михайлович руководствовался, безусловно, самыми лучшими побуждениями, но рисунок он мне сбил основательно. В одном месте ошибка была в целый сантиметр. Весь день восстанавливала рисунок.

19.

То же самое.

20.

Пытаюсь продолжать работу «в другом ключе», чтобы не было все таким красным. Получается желто-зеленым. На яичницу похоже.

21.

Делаю все то же.

22.

Работа продолжает катастрофически чернеть. Не знаю, чем это объяснить. Всю жизнь писала на лаке и ничего подобного не было. И вообще, работа как-то пугает. И по рисунку все вроде совпадает, а у Веласкеса смотришь – человек, а на мой холст смотришь – и страшно становится, глаза какие-то вывороченные и вообще.

23, 24, 25, 26.

Наступил затяжной, мрачный период. Каждый день одно и то же. Пишу с утра и до 5-и, 6-и вечера. Бьешься и все без толку. Все более отчетливо видишь разницу между собой и таким мастером. Главное, что от тебя ничего не зависит. Работа утром выглядит не так, как накануне. В ней что-то происходит, и она делается темно-коричневой, сколько бы я не билась над холодными. Рисунок тоже. Все деформировано и искажено. Продолжать вести эту работу бессмысленно. А бросить и начать новую – тоже жалко почему-то. Очевидно, нижние слои как-то влияют на верхние, за ночь происходит какая-то реакция или еще что. Чем другим это объяснить, я не знаю. До сих пор мне не приходилось сталкиваться с такими трудностями (технологическими), все трудности были чисто творческого плана: прожухает краска – лаком протрешь и все. А здесь происходит что-то непонятное и справиться с этим невозможно. (Ред. – В архивах М. М. Девятова сохранилась переписка с руководством музеев о предоставлении сухого и светлого и чистого помещения для хранения начатых копий студентов).

***

Диего де Сильва Веласкес, мастерская. 1599-1660 г. «Портрет испанского короля Филиппа IV». Испания. Между 1656-1660 гг. холст, масло. 67x53 см.

Год