Анализ литературно-критической концепции Валерии Пустовой
Выполнили: Теплякова Людмила и
Шевченко Светлана
Валерия Ефимовна Пустовая родилась 21 октября 1982 года в Москве.
В 1999-2004 училась на факультете журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, кафедра литературно-художественной критики и публицистики. Кандидат филологических наук по специальности «Журналистика»(2004).
Публиковалась в литературных журналах «Октябрь», «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», «Континент», газетах «Литературная Россия», «Российской газете», на сайтах «Русский Журнал», «Свободная пресса», «Частный корреспондент», и др.
С 2005 года сотрудник журнала «Октябрь», с 2010 года ведёт отдел критики.
Участник Форумов молодых писателей России, впоследствии – соруководитель мастер-классов журнала «Октябрь» по прозе и критике.
Вела творческие семинары на факультете журналистики МГУ и в РГГУ. Член Союза журналистов Москвы. Член Союза писателей Москвы.
Система художественных принципов
Две основные проблемы, из которых вытекают художественные принципы Валерии Пустовой: какой должна быть настоящая современная литература и каким должен быть настоящий современный автор.
Тезисы:
· Настоящая современная литература – это литература, в которой чувствуется «биение новой жизни».
· Настоящий современный писатель – это писатель-борец.
Система художественных принципов, которым должно соответствовать произведение и вся литература в целом:
1) Новизна формы
Стоит сразу отметить, что критерий новизны для Пустовой является, наверное, основным, и этому критерию должны соответствовать все: и писатель, и произведение, и читатель, и сам критик. Только при этом соответствии возможно существование настоящей литературы. В своём эссе «Великая лёгкость» Валерия Пустовая говорит: «Романтичная на книжный манер, все детство промечтавшая драться, как Питер Пэн, и умереть, как Гамлет, я самой себе удивительна и забавна в этой страсти к новому слову в культуре» [Великая лёгкость, «Октябрь», 2014].
Проблема новизны формы занимает Пустовую на протяжении многого времени, но наиболее остро эта проблема рассматривается в статьях последних лет. В совсем новой работе, которая называется «Долгое легкое дыхание (Современный роман в поисках жанра)», Пустовая приходит к выводу, что современная литература просто не может быть вписана в форму классического, масштабного романа в силу того, что время диктует совсем другие условия как писателю, так и читателю: «Сегодня высказывание опознается как современное, если в нем ощущаются моментальность и непосредственность, непредустановочность и незавершенность. Это высказывание не позиционируется как главное, большое и окончательное, оно не является отточенным плодом долгих размышлений. Таково наиболее правдивое масштабирование реальности в литературе: все, что крупно, закончено, предумышлено, опознается как выдумка, идеологизация, ложь.
Современная литература выражает не итог размышлений, а остроту непонятности жизни, удивление перед ней, благодаря чему становится возможной бесконечно открытая позиция писателя по отношению к реальности…Современность в предписанных формах большого романа выражена быть не может» «Долгое легкое дыхание (Современный роман в поисках жанра)» [Знамя,2016].
И здесь возникает ещё одна проблема – это соотношение литературы и непосредственно самой жизни. Пустовая очень жёстко проводит границу между литературой прошлой и современной.
2) Современная литература – это литература, которая идёт в ногу с жизнью
В этой же статье Пустовая проводит очень тонкую грань, говоря о литературе и о жизни: «Современная литература – это литература не жизнеравная, не опережающая жизнь. Это литература откликающаяся, следующая за жизнью. И выражается она фрагментами потому, что только фрагментарное, личное, плотно пригнанное к личности пишущего, непосредственно пережитое может осознаваться писателем и читателем как художественная правда…» [Долгое легкое дыхание (Современный роман в поисках жанра), «Знамя», 2016].
Для Пустовой характерно рассмотрение современной литературы именно с этой позиции. Всё, что не соответствует этому принципу, считается пережитком прошлой литературы: «Теперь изучают не литературу, а саму жизнь – и техники гармоничного в ней пребывания. Недаром верховным критическим эпитетом наше время назначило понятие «живой». В живом произведении личный опыт пересиливает литературную память, восприятие реальности перечеркивает идею о ней. Живое произведение стремится к непосредственному выражению смысла и потому свободно переступает границы родов и жанров, а по большому счету – и самой художественной литературы, венчая роман с заметкой, статью с драмой, драму с лекцией, лекцию с перформансом».
Пустовая даёт в своём эссе «Великая лёгкость» своего рода формулу: «Жертвовать жизнью литературе – подвижничество прежнего времени. Не жертвовать – новая доблесть».
3) Новые возможности слова
Литература, по Пустовой, должна быть свободна от банального, шаблонного выражения мысли. Показательна здесь статья о В. Ерофееве под названием «Серый мутированный гот с глазами писателя», в которой В. Пустовая обвиняет Ерофеева в «банальности мышления, бедности слова, автоплагиате и бесхудожественности»: «Его Откровение о Теле постепенно превращается в бесстыдную банальность. Можно сколь угодно глубокомысленно рассуждать о мистическом значении мата, декларирующего протест русского тела против церковных запретов и государственных пыток, но постоянное употребление эпитета “ох…...тельный” наводит на мысль о бедности даже матерного писательского лексикона».
4) Новизна содержания, идеи
Автор своим произведением должен дать новый взгляд на глубинные проблемы бытия. Пустовая, например, положительно оценивает то, как дан этот новый взгляд в произведениях Юлии Кокошко (статья «Юлия, или Новая Словомуза»), определяя эти произведения как относящиеся к философскому реализму. Чего нельзя сказать об Ерофееве: «Увы, — как писатель он не поднимается…до полноценного художественного отражения двойственности бытия. Но она его задевает — как человека. И в человеческом отношении Ерофеев вполне тянет на одного из последовательных и в чем-то символичных носителей земной (телесной, жизненной — хотя до последнего он все-таки не додумывается) правды бытия. Этакая самодовольная ограниченная половинка, желающая стать абсолютом». Физиологичность не является критерием новизны содержания для Пустовой. Проблема двойственности бытия (тело и душа), с позиции которой рассматривает В.Пустовая произведения современных авторов, решается в пользу «золотой середины»: «Взглядами Ерофеева можно возмущаться — а можно принять их как неистребимую часть истины, памятуя о том, что горделивая ограниченность духа может быть ничуть не менее противна, чем высокомерие абсолютизированного тела» [Серый мутированный гот с глазами писателя, «Континент», 2004].
5) Современная литература не нуждается в европеизации
Писатель не должен ориентироваться на Европу. По мнению Пустовой, путь России – это не путь цивилизации, а путь духовного движения как способа самореализации. Этой проблеме посвящена уже упоминавшееся статья об Ерофееве: «Ерофеев озвучивает внешнее впечатление о России, органичное прежде всего для Европы, “страны” восходящего тела, каковой она предстает в произведениях писателя. А теперь представьте, по каким параметрам “страна”-тело может оценивать страну духа?...Очевидно, что Ерофеев оценивает свое отечество с точки зрения европейской, которая в то же время выступает и как точка зрения “тела”. Но телесно-национальная принадлежность ничего не значит в сфере культурного менталитета, и Ерофеев, как и большинство его главных героев, оказываются духовными чужеземцами, проклинающими дикие диковинки Руси с видом, ясно говорящим: «а черт-ть-его знает, как нас сюда занесло!».
6) Личность писателя, непосредственно отражённая в его произведениях, должна быть чиста от всего низкого и корыстного
Этой проблематике посвящена статья «Новое «я» современной прозы: об очищении писательской личности», в которой Пустовая рассматривает таких писателей, как Роман Сенчин и Илья Кочергин. Пустовая исходит из общей установки о том, что «писателю необходимо новое самоопределение в ситуации общего духовного кризиса». Рассмотрим подробнее, что подразумевает под собой данный принцип.
Писатель не должен слепо следовать моде. Писатель – тот, кто своими произведениями борется с навязываемым человеку потребительским обществом, рекламой, то есть с любыми стандартами: «Общепринятое модное “я” — главный соблазн в современном обществе рекламной мечты и сусальных жизненных стандартов. Сенчин настаивает на высокой исключительности себя-писателя — мы же видим его абсолютную неоригинальность, неотличимость от презираемой им обывательской толпы».
Таким образом, Сенчин для Пустовой не является объектом подражания, тогда как в Кочергине она видит потенциал настоящего современного писателя: «Именно в осознанных поисках свободы вопреки стандартам якобы свободного современного общества — духовная интрига произведений Кочергина. В произведениях Кочергина рассматриваются все актуальные для современного сознания уровни отношений “я” и не-“я”: “я” и обыденность, “я” и используемый мною мир, “я” и подавляющее меня мироздание, “я” и иллюзорный, обществом навязанный образ “меня”. И это правильно: человек не должен бежать от мира, но, очистив свою волю и начистив доспехи, смело выдержать новую битву с вражьим полчищем иллюзорных мирских ценностей». В статье «Пораженцы и преображенцы» Пустовая сравнивает писателя с Гераклом: «Сотворение образов, слов, ритмов, идеалов и мифов – сотворение мира. Писатель нового реализма обнаруживает в себе Геракла, способного тягаться с чудовищами реальности за право определять этот мир». Это доказывает выдвинутый в самом начале тезис о писателе-борце.
И наконец, писатель – тот, кто соответствует критериям истинного творчества: «Создается впечатление, что Сенчин сосредоточился на следствиях — писательском статусе, гонорарах, мероприятиях — в ущерб причине — самому творчеству. Сенчин может стать поучительным экспонатом в музее истории литературы. К нему будут подводить юных писателей и говорить: смотрите, дети, что бывает с теми, кто выбирает литературу не как духовный путь, а как карьерную тропку. Он агрессивно сопротивляется всему оригинальному, безумному, дерзающему, восставая, по сути, против самого творческого начала» [Новое «я» современной прозы: об очищении писательской личности, «Новый мир», 2004].
