Мы теперь утверждаем: бытие есть подлинная и единственная тема философии. И это не наше изобретение, но эта постановка темы становится живой с началом философии в античности и действует ещё в грандиознейшей форме в гегелевской логике. Теперь же мы утверждаем только, что бытие есть подлинная и единственная тема философии. Негативно это означает: философия есть не наука о сущем, но наука о бытии, или, как гласит греческое выражение — онтология. Мы постигаем это выражение в его наивозможной широте, а не в значении, которое оно имеет в узком смысле, будь то в схоластике или даже в философии Нового времени у Декарта и Лейбница.
Разобрать основные проблемы феноменологии означает тогда не что иное, как обосновать из основы само это утверждение — что философия есть наука о бытии и как она есть это, и означает также доказать возможность и необходимость абсолютной науки о бытии и продемонстрировать её характер на пути самого исследования. Философия есть теоретически — понятийная интерпретация бытия, его структуры и его возможностей. Она является онтологической. Напротив, мировоззрение есть полагающее познавание сущего и полагающее принятие установки к сущему; оно есть не онтологическое, но онтическое. Образование мировоззрения попадает вне круга задач философии не потому, что философия есть в некоем несовершенном состоянии и ещё не достигла того, чтобы дать на мировоззренческие вопросы единогласный и универсально убедительный ответ, но образование мировоззрения потому попадает вне круга задач философии, что философия основоположно относится не к сущему. Философия отказывается от образования мировоззрения как от задачи не из-за недостатка, но на основании того преимущества, что она имеет дело с тем. что каждое полагание сущего, в том числе и мировоззренческое, по мере сущности должно уже предполагать. Разделение между научной философией и философией мировоззрения несостоятельно не потому, как это казалось раньше, что научная философия имеет образование мировоззрения в качестве высшей цели и потому должна была бы быть снята в мировоззренческой философии, но потому, что понятие философии мировоззрения вообще есть непонятие. Так как оно говорит, что философия как наука о бытии должна исполнять определённое принятие установки и определённые полагания сущего, то понятие мировоззренческой философии, если хоть приблизительно понимают понятие философии и её историю, есть деревянное железо. А если один член разделения между научной философией и философией мировоззрения есть непонятие, то тогда и другой должен был быть определён несоразмерно. Если усмотрено, что мировоззренческая философия основоположно невозможна, если она вообще должна быть философией, то тогда для характеристики философии вообще не нужно разделяющего прилагательного «научная» философия. То, что она является таковой, заключено в её понятии. Можно исторически (historisch) показать, что все великие философии со времён античности в основе понимали себя более или менее выразительно как онтологию и в качестве таковой сами себя искали. Но точно так же можно показать и то, что эти попытки всё вновь и вновь терпели крушение и то, почему они должны были его терпеть. Я провёл этот исторический (historischen) показ в лекциях обоих прошлых семестров об античной философии и об истории (Geschichte) философии от Фомы Аквинского до Канта. Теперь же мы не ссылаемся на это историческое доказательство сущности философии, которое имеет свой собственный характер. Скорее мы попытаемся в целом лекции обосновать философию из неё самой, поскольку она есть произведение свободы человека. Философия должна из самой себя утвердить себя в правах как универсальная онтология.
Но сперва то положение, что философия есть наука о бытии, остается чистым утверждением. Соответственно, и исключение образования мировоззрения из круга задач философии ещё не утверждено в правах. Мы привели это разделение между научной философией и философией мировоззрения для того, чтобы предварительно разъяснить понятие философии и отграничить его от вульгарного. Опять же, разъяснение и отграничение свершились с замыслом обосновать выбор тех конкретных феноменологических проблем, которые нужно ближайшим образом разработать, и лишить этот выбор видимости полного произвола.
Философия есть наука о бытии. Под философией мы в будущем понимаем научную философию и не что иное. Соразмерно этому, все нефилософские науки имеют своей темой сущее. Оно заранее полагается ими, оно есть для них positum[35]. Все положения нефилософских наук, также и положения математики суть позитивные положения. Поэтому мы называем все нефилософские науки в разделении от философии позитивными науками. Позитивные науки имеют дело с сущим, т.е. соответственно с определёнными областями, например, с природой. Внутри этой области научная постановка вопроса опять же вырезает определённые округа: природа как физически-материальная лишённая жизни и природа как живая природа. Округ живущего она расчленяет на отдельные поля: растительный мир, животный мир. Другая область сущего есть сущее как история (Geschichte), чьи округа суть история искусства, государства, науки и религии. В свою очередь, иная область сущего есть чистое пространство геометрии, которое вырезается из окружномирового дотеоретически открытого пространства. Сущее этих областей нам знакомо, хотя мы ближайшим способом и больше всего не в состоянии отграничить их друг от друга чётко и однозначно. Но мы, пожалуй, можем в предварительной характеристике, которой практически позитивно научным образом достаточно, во всякое время назвать сущее, которое как случай попадает в некоторую область. Мы всегда можем как бы подать себе определённое сущее из определённой области как пример. Собственное разделение областей исполняется исторически (geschichtlich) не по какому-то предложенному плану некой научной системы, но соразмерно соответствующей основополагающей постановке вопроса позитивных наук.
Мы можем в любое время и легко дать и представить себе сущее из какой-либо области. Мы можем, как мы обычно говорим, при этом нечто себе мыслить. А как обстоит с предметом философии? Можно ли представить себе такое нечто, как бытие? Не охватывает ли при попытке сделать это головокружение? И на деле, ближайшим образом мы растеряны и хватаем пустоту. Сущее — это есть нечто: стол, стул, дерево, небо, тела, слова, действие. Сущее, пожалуй, — но бытие? Подобное исключается как ничто, и не кто иной, как сам Гегель сказал: бытие и ничто суть то же самое. Философия как наука о бытии — наука о ничто? Мы должны признаться себе в исходном пункте нашего рассмотрения без всякого обмана и приукрашивания: под бытием я ничего не могу ближайшим образом себе мыслить. С другой стороны, настолько же несомненно и то, что мы мыслим бытие постоянно. Мы неисчислимое количество раз каждый день говорим, действительно ли оглашая или молча: это и это есть так-то и так-то, то не есть так, это было, будет. В каждом употреблении глагола мы уже мыслим бытие и всегда как-то [его] понимаем. Мы понимаем непосредственно: сегодня есть суббота, солнце взошло. Мы понимаем «есть», которое мы используем в речи, но не схватываем его. Смысл этого «есть» остаётся замкнутым от нас. Это понимание «есть» и вместе с тем бытия вообще понятно само собой настолько, что в философии могла расширяться до сего дня неоспоримая догма — бытие есть простейшее и самопонятнейшее понятие; оно не может нуждаться и не нуждается в определении. Взывают к здравому человеческому рассудку. Но всякий раз, когда здравый человеческий рассудок делается последней инстанцией философии, философия должна стать недоверчивой. Гегель говорит в «О сущности философской критики вообще»: «Философия есть по своей природе нечто эзотерическое, сделанное для себя, а не для толпы, и не способное быть приготовленным для толпы; она есть философия только через то, что она прямо противоположна рассудку и ещё больше здравому человеческому рассудку, под которым понимают локальную и временную ограниченность человеческого рода; в отношении к последнему мир философии есть в себе и для себя некий перевёрнутый мир»[36]. Притязания и мерки здравого человеческого рассудка не смеют притязать на какую-либо ценность и представлять какую-либо инстанцию относительно того, что философия есть и что она не есть.
А если бытие было бы запутаннейшим и темнейшим понятием? Если привести бытие к понятию было бы настоятельнейшей и постоянно заново подлежащей ухватыванию задачей философии? Сегодня, когда философствуют так варварски и будто в пляске святого Витта, как, может быть, ни в какой период западной духовной истории, сегодня, когда, тем не менее, на всех перекрёстках происходит воскресение метафизики, полностью забыли, что Аристотель говорит в одном из своих важнейших исследований «Метафизики»: «Και δη και το παλαιτε και νυν και αει ζητουμενον και αει απορουμενον, τι το ον, τουτο εστι τις η ουσια»[37]. — «Издавна и теперь, и в будущем и постоянно искомое и то, обо что всё снова и снова разбивается вопрос, есть проблема — что есть бытие». Если философия есть наука о бытии, то начальным, конечным и основным вопросами философии оказывается: что означает бытие? Из чего можно понимать такое как бытие вообще? Как бытийное понимание вообще возможно?
