Яко благословен еси во веки веков. 3 страница

Отец Георгий продолжает служить в том же храме в Песковке.
Он приезжает в хоспис - днем и ночью - когда есть нужда в нём и причащает умирающих детей,утешает родителей, и исповедует самых сложных больных, которые не идут на контакт практически ни с кем. Он же их и отпевает, так как проведя с ним время, родственники больных не хотят других священников.Он никогда не берет за требы ни денег, ни подарков. Несмотря на то, что у меня есть земля в Киеве для похорон бомжей, он готов на своем церковном кладбище хоронить их.
Совсем недавно я узнала о том, что ни один из тех, кого он окормлял в хосписных палатах, не знает о том, что у отца Георгия здесь же три года назад умер маленький сын.

*** Жизнь продолжается
Есть вещи, которые невозможно объяснить. В силу обстоятельств я на стороне больных, стараясь разделить их переживания. Так или иначе, общаясь с ними, становится не возможным не разделять мир на хороших и плохих, оставаясь беспристрастным наблюдателем.
Ольге было 25. Двое детей. Мальчик и девочка - погодки 4 и 5 лет. Муж старше её лет на десять. Не работала. Рано выйдя замуж занималась детьми и домом.
Меланома, больна 3 года, процесс остановить не смогли. Привезли из дома - маленькая квартира, муж не хотел, чтобы дети видели как умирает их мать.
Худенькая, с большими синими глазами.Метастазы в позвоночник, боли. Она все время ждала детей. К их приходу она подкрашивала губы и переодевалась в привезенную из дома одежду. Для них она складывала фрукты, которые оставляла после хосписного полдника.Под подушкой держала зеркало, в которое обязательно смотрелась, когда слышала шаги около своей палаты.
Их приводил муж, почти каждый день. В первые визиты дети жались к кровати, дарили маме свои рисунки.Тихонько приходили и уходили, держась за руку отца.
За неделю освоились - стали играть с рыбками и канарейками в коридоре хосписа, любили подглядывать в другие палаты, и часто спрашивали что у нас будет на ужин. Санитарки плакали и кормили их тем, что принесли для себя на суточное дежурство.Они же переплетали девочке лохматые косички, которые отец не научился заплетать.
Потом стали приходить реже. Ольга плакала и молчала. Муж звонил редко.
Недели через две отец привел их снова. У девочки были красивые бантики, мальчик - в свежевыглаженной рубашечке. Есть они больше не хотели. И картинок с собой не принесли. Постояли у Ольгиной кровати и сказали, что сегодня идут в зоопарк.
Проводив их до лифта, вернулась в отделение. Санитарка смотрела в окно.
- Смотрите, доктор!
Я подошла и увидела, как около ворот больницы стоит молодая женщина.
Выйдя из дверей, дети бросились к ней, каждый взял её за руку. Припрыгивая, они пошли дальше.
Мы помолчали.
А потом пошли в палату, где громко плакала Ольга.

*** Опоздал...
На таких, как Раиса держится мир.
Она долго не хотела ложится в хоспис,потому что внуку нужно было идти в школу. До школы оставалось ещё почти полгода, но она объясняла, что подготовительные курсы - это важно, и занятия в танцевальной школе, и в художественной - все это пригодится в будущем. Наверное, она чувствовала, что не доживет до 1 сентября и старалась успеть дать мальчику как можно больше.
Спросила, где мать ребенка.
- В Москву подалась. Бестолковая...А я что? Я - бабушка.
- Давно уехала?
- А как родила.Из роддома принесла и усвистала. Жалко мне её.
Шесть лет назад невестка оставили новорожденного мальчика и уехала на заработки. Раз в год, на день рождения мальчика - Гришки - присылала открытки.
Квартира была очень чистой и очень бедной. Ничего лишнего.
Осматривая Раису, я поразилась тому, что спит она на кухне - на старом продавленном диване. В бывшей её спальне переселили Гришку, которому оборудовали маленькую парту и повесили книжные полки.Он называл её мамой. О своей родной матери за полной ненадобностью и не спрашивал.Отец Гришки - Раисин сын, работал плотником на каком - то заводе, и я его видела один только раз.
Гришка же с интересом смотрел, когда мы приходили к Раисе, и спрашивал отчего это у бабушки - мамы в животе дырки с мешочками.
У неё были сильные боли, но догадаться о них можно было лишь по побелевшему лицу и стиснутым губам.Ни звука, ни стона. Только жалобы на усталость.
Когда стало невмоготу, Раиса ослабла и мы перевели её из дома в отделение.
Там же я познакомилась с её мужем - Николаем. Он с Гришкой приходил каждый вечер. Гриша - был таким же как Раиса. Тихим и очень послушным. Не кричал и не бегал, если выходил из палаты, то прижимаясь к Раисе.
А муж Николай все время молчал. За месяц он один раз спросил меня "Ну как она?".
Я просто посмотрела на него, так как ответить было, в общем - то, нечего.
А она менялась - и так будучи очень замкнутой, стала односложно отвечать на вопросы. Просила позаботится о Гришке, когда её не будет. И такая тоска стояла в её глазах, передать вам не могу словами.
Вскоре Раиса не могла поднятся от слабости. Но упрямо отказывалась от помощи по уходу за собой, делая все свои нехитрые дела медленно, с передышками, но самостоятельно.
А Николай однажды пришел один, без Гришки. С большим букетом цветов.
В палате он пробыл недолго, и выйдя из неё, выглядел очень подавленным. Спросила, что случилось.
- Да вот, цветы принёс. А она не говорит со мной.
Зашла к Раисе, села на кровать.
- Раиса, он Вас любит. Посмотрите какие красивые цветы. Давайте их поставим в вазу.
Она приподняла голову от подушки, посмотрела мне прямо в глаза, и, помолчав, ответила:
- А почему он меня не любил раньше? Поздно теперь, Елизавета Петровна…

*** Гуманитарная помощь
Тётка, с крашеными пергидролью волосами, ворвалась ко мне в кабинет, распространяя шлейф духов GUERLAN - видимо, из серии восточных ароматов.
Впечатление, что в парфюмерной лавке разбили флакон и так и оставили.
- Это хоспИс?,- с ударением на И, спросила она, не поздоровавшись.
- Да. Вам можно помочь?
- Я сама кому угодно помогу. У меня будущая родственница умирает.
Разобрались что к чему. Крашеная блондинка - товаровед местного крупного универмага, выдает замуж дочку. Мама жениха заболела совсем некстати. Заказан стол в ресторане, приглашены родственники. А "будущая родственница", пройдя курс облучения, так и не поднялась на ноги. И вот - к свадьбе все готово, а тут такое. Лежит, плачет, есть отказывается. Причин держать будущую родственницу в больнице не нашли, готовя к выписке. Но - посоветовали обратится в хоспис.
По документам - да, наша больная. В перспективе. Клиническая группа 4, болей нет, ходить не может.
Пошли смотреть. Обычная женщина, скромная, стыдящаяся своего состояния, извинялась за неудобства, причиняемые ею.Учительница русского языка и литературы. Рада за сына, говорила, что хоть в коляске, но на свадьбе будет обязательно.
Когда больная услышала о возможном переводе к нам - стала отказываться.
" Я очень хочу домой, отпустите меня, очень Вас прошу. "
Не хочет - значит не хочет. Сообщила товароведу.
- Что значит не хочет? А МЫ кто? А свадьба? Это ж не поминки.ПОймите, доктор, у меня единственная дочь. И зятя я везде в жизни устрою. Они ж нищие.
- Я не могу госпитализировать её без согласия.
- А Вашего согласия никто не спрашивает. У меня будет разрешение САМОГО (указала имя чиновника, которрй будет настаивать на госпитализации).
- Это Ваши проблемы, но мы не можем положить насильно человека.
- Она уже не человек. Какое счастье, что у молодых есть Я!, - при этом она томно вздыхала, и запах духов казался совсем невыносимым.
На том и расстались. Нечего говорить о том, что больную на следующие сутки перевели к нам. Она так же просилась домой. Она повторяла это каждый час.
Товаровед пришла к нам, узнать о том, насколько долго мы может "держать её".
Я пыталась уговорить её нанять сиделку дома для неё и все таки перевести её домой, учитывая желание пациентки. Бесполезно. Она кричала о том, что не позволит испортить медовый месяц дочери. СОобщила о том, что оплатила поездку на Кипр, и после бракосочетания, молодые отбудут туда. Клеймила нас гневом, обвиняя в том, что "хоспИс - это сфера обслуживания и ничего больше. И в магазине я продаю товар всем, а не тем, кому выберу".
Пройдя по хоспису, несколько присмирела. Так как денег за лечение мы не берем, сокрушалась о том, что нет частных приютов в Киеве.
За день до свадьбы товаровед появилась снова. С большой коробкой.
- А гуманитарную помощь принимаете?
В коробке было сто рулонов туалетной бумаги.
Больная умерла через четыре недели. Молодые были на Кипре. Тело учительницы забрали родственники товароведа

*** Сын
Старика привезли в конце рабочего дня.
Из анамнеза удалось установить, что живет один, лечения не получал или получал давно. Опустившийся, с запахом устоявшегося перегара,безразличный к окружающему.
Подняв карточку в архиве, узнали, что болен почти пять лет, была операция, в больнице не появлялся с момента операции. Больше не обследовался, не наблюдался, не приходил, на звонки из регистратуры не отвечал.
На следующее утро в хоспис пришёл мужчина - спросил поступал ли к нам больной Н.

Сестры отправили ко мне в ординаторскую.
- Вчера привезли Н. В какой он палате?
- В шестой. А вы родственник больного?
Мужчина вздохнул, и глядя в пол ответил:
- Сын.
- Вас проводить к нему?
- Нет.Скажите, что ему нужно принести?
- Может еду, которую он любит.
- А что он любит?
- Не знаю. Думала, что Вы скажете.
- Он не жил с нами. Тридцать лет назад развелся с матерью.
-Я могу пройти в палату с Вами.
- Нет. Не могу.
- Почему?
- Ненавижу. Я из за матери пришел.Она просила.
- Он Вас обижал?
- Не помню. Пил. Помню, как мать плакала.
Он приходил каждый день, как по часам, с пяти до семи и сидел в холле хосписа, сцепив руки и глядя в одну точку.
Иногда, устав сидеть, подоходил к окну и подолгу смотрел на улицу.
Справлялся о его состоянии, приносил фрукты и пеленки и уходил, чтобы вернуться на следующий день и проделать то же самое.
Это продолжалось почти месяц. Изо дня в день с пяти до семи.
Когда Н.умер,мы позвонили по указанному им телефону. Было три часа дня. Через полчаса он был в хосписе. Спросил, что нужно делать и куда идти, чтобы похоронить его.
Мы готовили все необходимые бумаги. Я попросила подождать немного, чтобы закончить эпикриз.
Он подошел к закрытой двери палаты,где лежало тело Н., - взглянул на меня вопросительно, и получив мой кивок, немного постоял молча и все же вошёл туда.

*** Людка
Она поступила из родильного дома. А туда - с вокзала.
Бомжиха с тридцатилетним стажем.
Людке было около сорока лет. Никаких документов при ней не нашли, кроме справки из железнодорожной милиции о том, что у гражданки Иванченко Людмилы Владимировны документы утеряны.
Дежурный доктор позвонил мне и намекнул " Вы сами с ней пообщайтесь, раз их так любите. А меня - увольте.".
Обритая под ежик молодая женщина. Выглядит моложе обозначенных в истории болезни сорока лет.Высокая, я едва доставала до её плеча. Плачет. Осторожно пытаюсь заговорить.
- Вы кто?
- Людка.
- Почему плачете, Люда?
- Домой хочу.
- А где Вы живете?
- На вокзале. Не на помойке. Чего пристали?
- Вы полежите у нас, пока не остановят кровотечение. А потом посмотрим.
- Таблички хоть отдайте, - разрыдалась она в голос.
Иду в приемное. В грязном узелке - картонные таблички " Помогите собрать на операцию". "Погорельцы". "Помогите похоронить отца".
Принесла. Людка немного успокоилась и положила их в тумюочку около кровати.
Кровила она сильно. В роддом с вокзала отвезли, оттого, что другие обитатели вокзала решили, что у неё выкидыш.

Выкидыша не было, а был запущенный рак шейки матки. Кто - то из роддома вспомнил о нас. Людка не сопротивлялась только от сильной слабости- всей её натуре претило пребывание в "режимном учреждении", как она нас называла.
- Я, Петривна, долго тут не могу. А на вокзале лет с 10 - 12. Мать умерла, потом отец дом поджег по пьяни, но меня не бросил. И уехали мы в Киев.
- Ты мать помнишь?
- Помню, - плачет. - Она тоже по - женски болела. Хорошая она была.
После осмотра становится ясно, что и у Люды когда - то были роды. Спрашиваю. Отвечает, что родила больную девочку, которая умерла на третий день после родов. Говорит, что похоронила рядом с матерью.
Вымысел у бездомных часто перемежается с правдой, поэтому на правдивый ответ рассчитывать особо не приходится.
- Ты что, ездишь на кладбище?
- Я ж не дикарь какой, Петровна. У нас все, как у людей. Езжу.На Пасху. В плацкарте. В Житомирскую область - оттуда мы.
- А муж был у тебя? Ну, отец ребенка кто был?
- Да так, не стоит говорить о нем.А замуж я не могу, документов нету.
- Как ты жила?
- Как все.
Понимаю, что разговорить её не удается и встаю.
- Погоди. У тебя помада есть? А то тут лежу, вся такая страшная.
Приношу ей свою помаду.
- Тон не мой. Я поярче люблю. А фирма хорошая. Разбираюсь я в этом. Год назад ещё торговала косметикой. На рынке стояла. Сейчас не могу уже.
- Люд, а ты знаешь что с тобой?
- По - женски что - то. Может климакс.
- Ты хочешь знать свой диагноз?
Она замолчала на какое - то время. Взяла зеркало, осмотрела себя с новой помадой. Потом спросила
- А мне надо знать? Это изменит что - нибудь?
Я была не готова к такому ответу.
- В твоем случае, ничего не изменится.
- Вот и хорошо. Не будем тогда о грустном.
Вот такие они, бомжи. Вроде косят под дураков, а иногда пробивается среди всего напускного какое - то понимание ситуации, которое не всякому глубоко образованному интеллигенту доступно.
- Людка, а ты любила?
- Ага. А он меня бросил, гад. На картошку променял.
- Почему на картошку?
Людка плачет опять.
- Дом нашел брошенный около Прилук. И ушёл. Картошку сажать.А мы вместе жили.
- На вокзале?
- ВОт ты говоришь, на вокзале, на вокзале. А я не пью, не курю, - при этом она очень выразительно посмотрела на пачку сигарет у меня на столе.Я почувствовала себя падшей. Правда.
- В церкву хожу иногда. И на вокзале не под платформой живу.
- А где?
Людка поправила рукой свой обритый ежик волос, тряхнула плечами и гордо ответила:
- В зале повышенной комфортности. Слыхала про такой? Ну типа бизнес - класс. Володька - мент меня туда пускал. За две гривны.
- А ты там долго...жила?
- Три года почти.
- Так он под Прилуки поехал?
- Ну. Я бы пешком ЗА СВОЕЙ ЛЮБОВЬЮ пошла, да не дойду теперь. - Людка плачет опять.
Она ходила в хосписную церковь на все службы, пока не слегла совсем.
Готовилась пойти к нынешнему мэру Киева с абсолютной уверенностью, что он даст ей квартиру в городе. Маленькую, но свою.
Перед смертью она не могла говорить. В палату к ней мы вошли вместе со священником, который причащал больных в отделении.
Людка из последних сил, головой показывала на чашу.
- Причаститься хочешь?
Он кивнула и облегченно закрыла глаза.
Я похоронила её рядом с Саней Григорьевым.

*** Андрей и Ольга
Им было по 24 года. Одесситы. Пять лет прошло с тех пор, как они венчались у нас в хосписе. Красивая пара.
Андрей заболел внезапно. Его пытались лечить в нескольких больницах и последний путь протекал по маршруту больниц Одесса - Киев. Позади масса консилиумов - и приговор. "Безнадежен". В хоспис.
Ольга зашла к нам вместе с матерью Андрея.
Имени матери не помню - но её лицо и глаза, как будто расколотые болью пополам узнаю сразу даже сейчас.
Оля - большеглазая, с каштановыми волосами, высокая и тоненькая.
- Он поправится, потому что я его люблю.
Она не находила себе места. Металась по палате и отделению, открывала и закрывала двери, отвечала на бесконечные звонки друзей из Одессы по обоим телефонам - своему и мужа.Подходила к окну, смотрела в него, подходила к кровати. Говорила с ним, плакала, снова говорила, снова плакала. Заходила в церковь, ставила очередную свечу, и возвращалась в палату.
А ему становилось хуже очень быстро.
Вечером Ольга влетела в ординаторскую и сказала
- Я хочу обвенчаться. Это можно?
Ответили, что можно, если согласится священник.
- Мне надо сейчас, я чувствую это. Ведь если мы повенчаемся, то тогда мы встретимся с ним после смерти.
Это не было вопросом - это было утверждением.
Священник, который и был в хосписе всего первую неделю, венчал их на следущее утро.
Мы были свидетелями и держали свечи и венцы. Андрей лежал. Мы плакали.Венчальная свеча дрожала в его руке и Ольга держала её вместе с ним.
Счастливая Ольга после таинства поехала вместе с мамой Андрея встретить кого - то из родственников. Через час мы позвонили ей и сказали вернуться.
Когда они вернулись, Андрея уже не было.
Бегущие шаги и крик "Андрей, ну не надо!"
Ещё через час спросила
- Оля, что мы можем сделать для тебя?
- Я к нему хочу.
Она как ребенок, прижалась ко мне и долго плакала.
Она пишет в хоспис письма. И подписывает их до сих пор - Андрей и Ольга.

*** Тетрадь
Лена. Долго лежала дома, пока бывший одноклассник не сообщил нам о ней.
О своем диагнозе была осведомлена. Когда ей предложили операцию и химиотерапию, он отложила решение на две недели. За это время связалась с друзьями - в Германии. И сказала, что хочет отдать им своего ребенка. Вот так просто - отдать. Они - бездетная пара и, видимо, согласились.
А сыну - ему тогда было 15 лет - сказала, что он должен жить за границей. Потому что она с ним не справляется, и потому что не любит его. Сказала, что устала растить его одна. Что хочет заняться своей жизнью.Что сын ей больше не нужен. И чтобы он продолжал учится и жил дальше. А её попросила оставить в покое.

Отправив парня она легла на операцию. Прошла курс химии и облучения. Продержалась полгода, но возник рецидив.
Одноклассник (не помню его имени)рассказал о ней и попросил помощи.
В хосписе она долго не могла привыкнуть. Лежала одна, конфликтовала со всеми, с кем только возможно. Я стала свидетелем её почти драки со священниками.
"Оставьте меня все, вы, оставьте!"
Священник приходил и жаловался на её одержимость и отслуживал молебны. В итоге обходил её палату стороной.
Сын звонил два раза - она говорила с ним односложно, и однажды попросила, чтобы её не подзывали к телефону.
Когда она умерла, мы нашли толстую тетрадь, в которой было написано - "Моему сыну".
Тетрадь мы переслали в Германию на адрес её друзей.

А в хосписе остались её стихи - про птиц, весну и разлуку

*** Зеркало
Эту женщину звали Варей и работала на конфетной фабрике и цехе, который делал халву в шоколаде. Разведена, детей нет. Вот и вся история жизни, расказанная ею. Когда к ней приходили шумные подруги по работе, палата долго пахла шоколадом и карамелью.

У неё не отрасли волосы после последней химиотерапии, отчего она была похожа на облетевший одуванчик.
Варя попросила принести ей телефон.
- Я позвоню ему. Вы как считаете?
- Кому?
- Ему. Мы были женаты десять лет. Попрощаться. Ведь я скоро умру.
После звонка она спросила, если может одеться в не больничную одежду. В понедельник вечером.А точнее - в семь вечера.
- Варя, он придет?
- Да, - она опустила глаза и даже порозовела.
На радостях вечером я помчалась на рынок покупать ей парик, так как все косынки, которые мы с ней перемеряли после звонка, Варе не нравились.
Купила. Пепельного цвета со стрижкой каре.
Варя надела парик и попросила принести ей зеркало. В палате зеркал нет и я отвела её в ординаторскую.
Варя осталась там одна - чтобы примерить и одежду. Я вышла.
- Варя, да неужели это ты? - доносилось из за двери.
- Неужели это ты, так похудела, но такая же красивая!
Я отошла от двери.Сама с собой она разговаривала или с воображаемым собеседником - я так и не узнала. Стало неловко - как будто подслушивала что - то очень личное.

В понедельник мы наряжали Варю. С обеда и до позднего вечера она просидела в коридоре хосписа, отказываясь даже выпить чаю.

Он всё - таки пришел через две недели, но Вари уже не было.
А я долго не могла покупать в кондитерском магазине халву в шоколаде.

***Миша Неверицкий.
Дважды пересмотрела историю болезни - указан возраст - 29 лет. А выглядел как подросток.Опухоль средостения, трахеостома.
Трубка была с голосовым клапаном, поэтому Мише удавалось говорить с нами.
- Я ничего не успел, Петровна. Не женат, не образован, не обеспечен. Все суетился. Мать жалко.
Дома у него оставалась слепая мать, которую он ограждал от любых переживаний.
- За что ей такое? Она родила меня поздно, почти в сорок с лишним. Не звоните ей часто. Не мучайте.
Мать, конечно, же знала, но по негласной договоренности они оба не упоминали ни о диагнозе, ни о прогнозе. Её два раза приводили в хоспис. Видимо, она ослепла не так давно, потому что ходила плохо, и целиком зависела от проводника. Проводником был её старший сын.
Приходил он редко. Вернее, почти не приходил.
- Мама, Вы как там без меня?
Не оставлял без заботы и нас. Кормил рыбок и птиц, и звал меня к телефону, если я была не в отделении.
- Вот чего все носитесь, Петровна? Ходить надо, не бегать.

Глядя на Мишу, я поражалась его умению радоваться. Его радовало ну буквально все - снег, и утро, и даже обычное "Привет, Миша, как ты сегодня?"
Он сам спросил меня, сколько осталось.
- Немного, Миш. Совсем немного.
Заплакал.
- Матери не говорите...

Он вытер глаза, и перейдя на "ты" попытался что - то сказать ещё.
Не получилось. Взял бумагу, размашисто написал - "Чего сидишь - попа зови скорее!!!"
Ушел он тихо. Так же, как и жил.
Он один, из тех, с кем мне очень хочется встретится там, куда они уходят, и сказать - "Привет, Миш, как ты?"

*** Варежки
Январский яркий день.Крохотная комната в коммуналке в центре города.
Даже не знала, что такие остались.Длинный коридор с перегоревшими лампочками, заставленный всем - от стиральных машин до пыльных лыж в чехлах.
Лидия Александровна. 68 лет. Живет одна. Родственники есть, но отношений с ними не поддерживает.
- Не хочу им мешать. Всю жизнь я кому - нибудь мешала. Потому что одна.Сложилось так. Я библиотекарь. Почти сорок лет на одном месте.
Она попросилась в хоспис не сразу. Мы встречались с ней раз в две недели, говорили о том, что её волновало - нет не о болезни, о каком - то племяннике Мишке, который должен закончить институт, о ценах на газеты, которые становились все выше, а значит были недоступными для маленькой пенсии. Больше всего говорила о Церкви рядом с её домом, прихожанкой которой она была. Посты и праздники - вечерние службы, Литургии и постоянные молитвы - это и было её жизнью.
Она попросила встретится с ней около храма. Было очень холодно, я выскочила из машины и увидела её, замерзшую,в поношенном пальто с меховой опушкой и платке, повязанном поверх старой шапки. Увидя меня, она замахала руками, на которые были одеты две вязанные варежки разного цвета.
- Идите, идите, Петровна! Давайте я Вам храм покажу снаружи. Замерзли?
Я дрожала от холода, и она сняла с себя варежки.
- Наденьте. Я сама вязала. А потом по одной потеряла - но они теплые.
В храме она преобразилась - стала радостной, смелой, проходя вперед и освобождая место "Поближе к алтарю, чтобы батюшку слышать".
С ней здоровались и спрашивали о здоровье.
- Все Слава Богу. Вот с доктором пришла, - улыбалась она.
Через несколько дней мы перевезли её в хоспис.
Утром она пошла умываться - встала и упала. Сестры прибежали позвать меня.
- Лидия Александровна...
- Петровна, миленькая, слабость такая сильная.Все плывет. Господи... Страшно.
Она ушла за несколько минут.
Очень сильно плакал священник - монах, которому она исповедовалась.
"Кроткая она была женщина. Мученица".
В ординаторской у меня остались её варежки - бежевая и зеленая.

*** Мои друзья
Забыла список телефонов дорогих мне людей на кухне.
Звоню няне домой(в Киеве в июне случилось)
- Надя, на столе лежит бумага с важными для меня номерами. Прочитай.
Читает.
- Люмпен, Чардаш, Гарденерм... Лиза, это уркаганы?
- Нет, это мои друзья.
- О Господи....

*** Про Одессу
Звонит пожилой мужчина из Нью ЙОрка, у которого в Одессе болен родственник.
- Алё, я говорю за моего брата.Он из Одессы.
- Чем могу помочь?
- Я вам скажу, только,подождите,я сейчас поплачу, - слышу как плачет в трубку минуту.
- Таки я Вам скажу за брата. Он очень хороший человек. Подождите доктор, поплачу ещё.
Жду.
- Он такой каких не бывает.И не эмигрировал. Он всегда был упрямец. В нашу маму.А бабушка была ещё хуже.

- Не плачьте. Вы скажите что можно для Вас сделать.
- Поговорить.
- С Вами?
- Зачем со мной? Я с Вами и так говорю. С братом. Он в Одессе.
- Он болен?
- Да.
- У него диагноз какой?
- Камни в почках.
- А я онколог.
- Тю!!!
- Ну да, а вы что подумали?
- Я в интернете прочел ЗА Вас.
- Вам помощь нужна?
- От онкологов нет. Будьте здоровы. А вы в Одессе были?
- Нет, никогда.
- А вот это зря.

*** Руководящий работник
В Святошино мало богатых квартир. Среди наших пациентов, которые обслуживаются выездной службой, их нет вообще. Исключением явился один больной, которого передали из ведомственной поликлиники.
Новый дом с арками, полупустой, так как был отстроен совсем недавно, с горой невывезнного мусора вокруг.
Лифт работал, что несказанно обрадовало нас, постоянно испытвающих на своих ногах недофинансированиеи и изношенность киевского ЖКХ.
На 15 этаже - две квартиры. Нам - в ту, что налево.
Дверь открыла молодая женщина лет 30. - К Витольду Ивановичу? - величественно спросила она. На ней была короткая юбка и открытая блузка с надписью ШАНЕЛЬ. На руке блестело тоненькое обручальное кольцо.
Мы покорно кивнули.
- Пройдите и подождите меня на кухне.
- Значит так, - так же величественно продолжила наша собеседница, -Витольд не знает, что вы из хосписа. Он вообще ничего не знает.
- А что Вы хотите от нас?
- Чтобы Вы осмотрели его и ушли. И отзвонили тем, кто вас сюда прислал. Мы недавно поженились, а тут побыть вместе не дадут.
- А кто нас прислал - это не вы передали просьбу в поликлинику?
- Дети от первого брака.
- Понятно.
И такое бывает. Отзвонив диспетчеру, узнала, что действительно, вызов передан по просьбе сыновей Витольда, которые не живут с отцом.
- Вы хотите положить его в хоспис?
- Не приведи Господи. Они ж не отвяжутся тогда. Мне надо успеть решить имущественные вопросы.
- С нами Вы их не решите.
- Понимаю. Подметки на ходу режут. Они узнали, что Витольд болен раком и теперь будут претендовать на квартиру.А я пока прописана в Николаеве. Нотариус будет только завтра.
Её откровение удивляло.
- Вы недавно поженились?
- А что Вы так это спрашиваете? Да, недавно. Имею право.Вы думаете легко говно грести за ним? Из него валит как из паровоза. Фу.
Проведя инструктаж и пригрозив, что на правах новобрачной, она запрещает нам произносить слово "рак" и требуя только запись в амбулаторной карте об осмотре, она разрешила нам пройти к больному.
На двухспальной кровати лежал худой мужчина шестидесяти лет.
- Алечка, это из поликлиники?
- Да, Витольдик, - ласковым голосом сказала она.
На вопрос, давно ли он болен, Витольд ответил что около года, когда был прооперирован по поводу непроходимости кишечника. После операции все разговоры с врачами вела Алечка - бывший секретарь из департамента, в котором он работал. Алечка так хорошо ухаживала после операции за бывшим шефом, что они решили поженится. И три месяца назад осуществили свой союз. Не сразу, конечно,так как Витольд Иванович был женат раньше, и нужно было время на неприятный бракоразводный процесс.Стоило это больших денег и нервов. И теперь здесь будут жить не они с первой женой, как планировалось, а с Алечкой. Ведь она из Николаева.
С бывшей семьей он не общается, дабы избежать неприятных моментов. Ни в чем не нуждается.От обезболивания отказался. Все вопросы по состоянию попросил решать со второй женой. Отказ подписал на бумаге.
Так как спросить, собственно, было больше нечего, поинтересовалась, кем работал Витольд Иванович до болезни. За него ответила Алечка.
- Он был руководящим работником.
На этом с Витольдом, который молча лежал почти все время, мы и распрощались.Он не спросил ничего и только внимательно смотрел на сильно нервничающую супругу.
Алечка выдвинула нас снова на кухю и прошипела
- Вот теперь отзвоните им.Деткам. Лечить они его решили. Поп звонил тоже. Не от вас, случайно?
- А Вы не хотите сказать ему о том, что он очень тяжело болен?
- Я разберусь, что говорить сама. Уходите. Скажете ему - буду вас судить.Не имеете права. Я законы знаю.Такой хай подниму - ни вам, ни им мало не покажется. Он Вам сказал, чтобы общаться только со мной?
- Сказал.
- До свидания.
Лёшка, второй врач, сказал мне в лифте -
- Сучья у нас работа, Петровна.

*** Мой Кулибин
Настоящая фамилия была другой. Но все звали его Кулибиным за изобретательность и руки, которые могли починить все - от фильтра для аквариума до сломанной двери в палате.
А был он Сашей Худяковым 48 лет. Долго лежал дома, потому что боялся оставить одну совсем старенькую маму. Мама жалела его и говорила, что справится сама, но Саша не верил и отказывался ложиться в хоспис. Говорил он плохо - в трахее стояла трубка - и для того, чтобы сказать, он зажимал её пальцем.
Мы приходили к нему в странную квартиру, в которой на столе громоздился "вечный двигатель" - труд всей его жизни, диссертация по какому - то важному вопросу физики, которую он защитил лет десять назад,трехлитровая банка, в которой лежали старые советские деньги вперемешку с украинскими купонами, паяльник, отвертки, какие - то неизвестные приборы со стрелками и карамельки, которые он покупал для мамы.И большой список телефонов сотрудников какого - то НИИ, в котором он работал до закрытия из за недофинансирования. Он пальцем показывал на фамилии и имена, и ждал, что они придут к нему. Был картонная папка с веревочкам, на которой было написано "ИДЕИ". Внутри лежали статьи и письма к бывшим коллегам с просьбой опубликовать их. Коллеги не отвечали, но он не обижался.
Были и два диплома о высшем образовании - физика и история, но почему-то нигде не нашлось места, где он мог бы применить свои таланты.