Tugann neamhláithreacht amháin solitude síoraí. Отсутствие одного приносит вечное одиночество

– Что тут сказано?

Отсутствие одного приносит вечное одиночество. Датировано 1649 годом, когда Оливер Кромвель устроил резню в Ирландии. Так случилось, что имение Эстлинов было в Уотерфорде, в первом городе, выдержавшим осаду Кромвеля. После того, как войска отступили, предположительно наш предок, Томас Эстлин, помчался на встречу с другими лидерами повстанцев и не вернулся домой до самого Рождества – только, чтобы выяснить, что английские солдаты ограбили его ​​замок за ночь до этого и убили всю его семью. Так он заказал эту доску, как напоминание о том, что смерть всех кого он любил – его рук дело.

– Риз... Я смотрела на округлые буквы, которые покоились, словно ожерелье внутри камня. – Не думаю, что я смогу быть на ужине.

Он стоял позади меня, но теперь медленно развернул меня

– О чем именно ты говоришь?

– Я собираюсь домой на каникулы.

– Когда?

– Мой вылет в четверг вечером.

– Мы можем изменить его.

– Слишком поздно. До Софии, вероятно, все продано уже.

– Мы можем изменить его. – Его глаза были прикованы к моему лицу, пытаясь прочитать его. – Если это не то, что ты хочешь.

– Я хочу остаться здесь, с тобой. Но мои родители ожидают меня дома на Рождество.

– Это твоя жизнь. Никто не должен говорить тебе как жить.

– Знаю, вот только они...

– Они не владеют тобой.

– У них уже было одно Рождество, когда их дочь не вернулась домой с учебы.

Он сел. Потер лицо в течение нескольких секунд, а затем посмотрел на меня.

– Скажи мне даты. Я забронирую тот же рейс.

– Не меняй свои планы из–за меня.

– Я отказываюсь быть вдали от тебя. Я останусь в отеле, и ты сможешь видеть меня, когда захочешь.

– Что насчет обеда? Ты сказал, что это плохая примета нарушать правило семьи.

– Меня не заботят правила или приметы. И в любом случае, семьи не осталось – только я и мой брат. Плюс Ферри. Рождество является единственным временем, когда мы можем убедить его перестать быть дворецким и присоединиться к нам за столом. К счастью, ирландские суеверия сидят глубоко в крови старика, поэтому... Он снова достал свой ​​сотовый телефон. – Давай забронируем билеты. Ты сказала в четверг, верно?

– Да. Британские Авиалинии, через Хитроу.

– Ладно, это двадцатые числа. Что напоминает мне... нужно сначать проверить мое проклятое расписание.

Его голос скис на последних словах, но это было ничто по сравнению с изменением в нем несколько секунд спустя. Его пальцы замерли. Его лицо стало неузнаваемо белым, пока он смотрел на что-то на дисплее.

– Что случилось?

Он протянул мне телефон.

Сетка квадратов, пронумерованных от одного до 31. Внутри, вбита информация от строки до строки, начиная с полумесяца, утончающегося до едва заметной линии, затем заполняющимся снова – Луна. И только один полный круг. И над ним: цифра 24.

 

ПОЗЖЕ ТОЙ НОЧЬЮ, пока Риз спал, я решилась: я не поеду в Болгарию на Рождество. Мы с ним проведем Новый год там, с моими родителями. До тех пор, мы останемся в Принстоне. Прийдет Сочельник, существо на холмах сможет завладеть им в течение нескольких часов – но это все. Он встретит ее с моим все еще теплым поцелуем на его губах. И как только ее время пройдет, он вернется. Домой. Ко мне.

 

ЗИМНИЙ ПРИЕМ В Плюще стал тяжелым испытанием уже на этапе сборов.

Риз осмотрел меня сверху до низу.

– Хорошо, но этого не пойдет. Слишком чопорно на мой вкус. И слишком банально для подобного вечера.

Ранее, когда я спросила его, что надеть, он ответил неопределенно: " Что-то длинное и элегантное”. Это был единственное длинное платье, которое у меня было – черное, на тонких бретельках, я надевала его на сцену – и очевидно, оно не подходило для Плюща.

– Риз, может приглашать меня не было такой хорошей идеей. Я не принадлежу тому миру.

– Какому миру? Членам Плющп? Ты только что заставила Карнеги пасть к твоим ногам, и теперь ты беспокоишься о кучке богатых наследников? Они должны пытаться соответствовать к тебе, а не наоборот.

Но Карнеги не имеет ничего общего с этим. Я никогда не войду в комнату, как Нора, покорив всех в ней.

– Хорошо, настало время импровизации. Он повернул меня вокруг оси, и когда я посмотрела в зеркало, мое платье было полностью изменено. Персиковый, бирюзовый, фуксия, кремово–желтые разводы абстрактной формы на мягком шелковом трикотаже, которые напоминали орхидеи. – Тебе нравится? Женщины умрут от зависти сегодня.

– Думаю, что причиной смерти может быть мужчина, а не платье. Но да, оно зрелищно. В то время как я говорила это, живая орхидея на резинке проскользнула на мое запястье. – Это обычай, не так ли?

Он кивнул, улыбаясь.

– Говоря об обычаях, как тебя допускают на официальные приемы в Айви?

Его глаза расширились, искренне озадаченные.

– Допускают?

– Официальные приемы только для членов. И ты не можешь быть членом, если ты даже не студент.

– Ах, это. Это формальность. – Как и большинство препятствий во вселенной Эстлинов. – Я в совете выпускников. Большинство решений практически мои.

– Никто не замечает, что ты остаешься в том же возрасте?

– Не совсем, по крайней мере пока. Все лишь немного управления восприятием. Члены уходят, как только они выпускаются. А персонал меняется каждые несколько лет. Я забочусь об этом.

– С щедрым пакетом выходного пособия?

– Более, чем щедрым. Жалобы не являются даже теоретически возможными.

Беспечность, с которой он делал такие замечания беспокоила меня. Как и всегда.

– Все, на самом деле сводится к деньгам? Я многое слышала о Плюще, но я думала, что ты из всех людей будешь...

– Часть того, что ты слышишь правда, а часть нет. О Плюще все время плохо говорят, особенно те, кто пробуются и не вступают в него. Но это частный клуб, Тея. Они очень хорошо обращаются со своими членами. И если тебе случится быть из стойких масс Плюща, то они сделают все, чтобы быть хорошими к тебе.

Они действительно очень хорошо относились к нему. Приветствовали его, как только мы прибыли, поднимались из–за столов, чтобы пожать ему руку. Я не хотела сказать или сделать что-то неправильно, поэтому просто последовала за ним через столовую из темного дерева и так низко свисающих канделябров, что казалось, будто мы шли в ловко оформленной мифической пещере. Когда мы сели, блюда были размещены перед нами руками в белых перчатках – время было подобрано идеально, еда была все еще теплая, и, конечно, вкусная. Риз едва коснулся ее и не обращал внимание на других, кроме как для ответов на возникающие вопросы.

Затем начались танцы, сначала настороженно, с двумя парами не боящимися последовать на танцпол; другие постепенно следовали, пока пространство не забилось людьми.

– Это не тот парень, который встречался с твоей подругой Ритой, тот который сказал мне что ты была в Бостоне?

Я обернулась и увидела Дэва, который в одиночестве выпивал, с меланхоличным взглядом, что длилось недолго. Девушка схватила его за руку и потащила на танцпол чрезмерно хихикая.

Риз пожал плечами.

– Ну, полагаю, вот и ответ на мой вопрос.

Одно присутствие Дэва в Плюще уже ответ – он не мог прийти на прием, если только член клуба не привел его в качестве пары. Итак, Рита была права. Он заменил ее как раз вовремя, на праздники.

Я пыталась забыть встречу, но как только Риз пошел пополнить наши напитки, Дэв подошел и спросил, может ли он поговорить со мной.

– Конечно. Чего тебе?

– Рад видеть тебя здесь. Как дела?

Я не собиралась вести светскую беседу, и меньше всего с ним.

– Чего тебе, Дэв?

– Как... как она?

– Она в порядке. Уезжает в Будапешт, чтобы встретить новый год с дедушкой и бабушкой. – Несколько секунд неловкого молчания. – Честно, я не понимаю почему ты это делаешь.

– Делаю что?

– Отказываешься от девушки, которую любишь, чтобы какая-то Барби могла ввести тебя в Плющ.

– Полагаю, девушка которую я люблю забыла упомянуть, что она та, кто порвал со мной?

– Зависит от того, как посмотреть на это, не так ли? Я бы порвала с парнем тоже, если бы он не заступился за меня.

Струйка пота начала собираться на лбу, пока я рассказывала ему, какой расстроенной я нашла Риту той ночью в Форбсе.

– Ты не понимаешь, Теа. Моя семья – сущий ночной кошмар, особенно к тем, кто не является индусами. Они бы никогда не позволили мне привезти ее домой.

– Ты, по крайней мере, попытался? То есть, мы говорим о твоей девушке, а не о какой-то случайной девчонке. Ты мог бы сказать им, что если они не примут ее, то ты сам не придешь домой.

Он посмотрел в пол, затем тихо сказал:

– Когда она уезжает?

– На следующей неделе. У тебя еще есть время. Я не подаю тебе какие-то идеи, но слышала, что новый год на Дунае удивительный.

Он поблагодарил меня – дважды – и вернулся к своей паре, которая дулась в баре. Риз вернулся с нашими напитками.

– Готова потанцевать или мне провести экскурсию? Второй этаж и все такое.

– Экскурсия звучит отлично.

– Честно? Меня преследует ощущение, что тебе не нравится это место.

– Оно немного...

– Отстраненное и удушающе аристократично? – Он указал на большой портрет у основания главной лестницы. – Ф. Скотт Фицджеральд, буквально визитная карточка Плюща. Вот как он описал клуб в " По эту сторону рая ". Хотя, не думаю, что в нем осталось что-то аристократическое. И, конечно, ничего удушающего.

– Тогда зачем ты так часто ходишь сюда?

– Привычка. Легко продолжать делать то что делаешь всегда.

Мы поднялись наверх и сели у камина в одной из комнат. Стены были покрыты фотографиями, в основном устаревшими групповыми снимками молодых мужчин в ретро пиджаках и галстуках.

– Как вышло, что здесь нет женщин?

– Потому что Плющ не принимал в члены женщин до 1991 года.

– Так долго?

– Ты же знаешь как это. Люди борются за традиции.

– Я не знаю как это, нет. Традиции там, где я выросла, были несколько менее… сосредоточены на мужчинах. И в любом случае, исключение других из вашей крепости, кажется, не требует много борьбы.

– За исключением того, что в этом случае борьба была реальной. Студентка подала в суд на клуб и выиграла, после одиннадцатилетнего суда.

Я не хотела спорить с ним. Но что же именно она выиграла? Право быть в клубе, который идет в суд только, чтобы удержать ее вне его? Были рассказы о том, что девочки должны были терпеть в течении недели “пик” в Плюще, кульминацией чего был проход голышом по той же лестнице, по которой мы с Ризом только что так мирно поднялись. Это частный клуб, Теа. И хотя судья мог бы заставить их открыть двери, он не имел никакого контроля над тем, что произошло, как только вы пройдете через эти двери. Это было все… традиции Принстона. Священный статус–кво, в котором хорошее и плохое сосуществовало в неустойчивой гармонии, часто известно только таким людям, как Риз, чьи семьи были по внутреннюю сторону забора в течение многих десятилетий.

– Джейк тоже член Плюща? – Почему-то, я не могла представить его наслаждающимся серыисов в белых перчатках.

– Нет. У Джека был только один родитель – я. Что значит, он мог делать что хочет.

– А ты не мог?

– Мой отец выгнал бы меня из дома, если бы я даже рассматривал другой клуб.

– Риз, жизнь в общежитии – это не конец света. Твой собственный брат сделал это, и он кажется в порядке.

– Я имею в виду действительно выгнал бы. Выбросил, без денег. Типичный урок Арчера: или ты делаешь, как хочет он, или можешь идти на все четыре стороны.

– По тебе не скажешь, что отец тебе сильно нравился.

– Раньше я был в восторге от него. Все были. Пока он не убил мою мать.

– Он... что? – Я знала, что Ризу нравилось драматизировать, но это было немного слишком. – Разве твоя мама не была очень больна, так, что врачи были бессильны?

– Ей не нужны были врачи. Я мог бы спасти ее сам. Для этого ей даже не нужно было быть живой.

Наконец я осознала о чем он говорил.

– Спасти ее … тем способом, которым спасла тебя моя сестра?

– Это был бы другой ритуал – но да. Моя мать настолько далеко зашла, что мы молились о чуде. И это случилось. Эльза с ее рассказами о вечной любви и жизни после смерти. Я думал, что она выдумала все это. Но что мне было потерять?

– Из–за этого ты стал увлекаться ритуалами?

– На самом деле тем, меня увлек секс. Но потом, меня зацепило обещание богоподобной власти. Победы над смертью. Для начала, ты должен был быть "посвящен в таинства" – раньше греки так называли это, но это просто красивое название для обучения применения любого ритуала, который ты захочешь. Для которого, я сделал бы что–угодно. Даже женился на женщине, которую не люблю.

– Но ты не женился на ней. Или женился?

– Я почти сделал это. Все было запланировано на полнолуние в декабре, но в начале недели я получил звонок от детектива полиции на севере штата. Спортивный автомобиль сорвался со скалы на шоссе тихоокеанского побережья. Упал с обрыва. Взорвался. К тому времени, как туда добрались, там не так много осталось, только достаточно, чтобы отследить номер лицензии с агентства по аренде на имя моего отца.

– Это не значит, что он убил ее. Это мог быть несчастный случай.

– Во вселенной этого человека не существовало несчастных случаев, Теа. Ты знаешь, какими были его последние слова мне? Мы говорили по телефону, они просто направлялись в Сан–Франциско, и он сказал: “Увидимся, сынок”. За всю мою жизнь, он никогда не называл меня "сынок". Ни разу.

Кусочки дерева потрескивали в огне. На первом этаже, люди танцевали под громкую музыку в мире, где несчастные случаи случались, и любовь была не вечна, а смерть была непобедима. Я взяла его за руки, но он казался беспокойным. Его губы достигли моего уха, прежде чем я успела понять, пытался он что-то сказать мне или поцеловать меня:

– Я хочу забрать тебя домой и снова оказаться рядом обнаженными. На самом деле, дом слишком далеко.

Мы выбежали, не попрощавшись ни с кем. Он припарковал машину в густой темноте на соседней улице, посадил меня сверху и занялся любовью прямо там, отказываясь прекращать, шепча напротив моей кожи вещи, в которые я хотела верить, шепча их бесконечно. Потом он поехал, не выпуская меня из рук, даже когда мы достигли его дома и ключ был вытащен из замка зажигания. Он держал меня с красивой, странной настойчивостью, которую я всегда любила в нем, держал меня возле себя до самого последнего момента, а затем, наконец отпустил, прося меня пообещать – и я пообещала – никогда не оставлять его.

 

 

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

 

Отсутствие единственного

 

– МИСС ТЕЙЯ –

Я открыла глаза и увидела дворецкого рядом с собой. Необычайно стройного. Стоящего неподвижно, на фоне темного проема французских дверей.

– Я считаю, что мистер Риз готов.

Готов. Конечно, он был готов. Я вспомнил правила, которые он объяснил мне однажды: я не протестую. Не заставляю ее ждать. Не отказываюсь ни от чего.

– Простите, я похоже задремала. Который час?

– Почти девять

Мы были одни в гостиной. В остальной части дома было темно и тихо.

– Где он, Ферри?

– Наверху. И мистер Джейк ещё в пути. Возможно, будет через десять минут.

Его голос был масляно мягким. Обычно отстраненное выражение лица трансформировалось. Оживилось осторожностью, почти отеческой теплотой.

В моем животе затянулся узел. Просто иди наверх. Улыбнись. Поцелуй Риза, и позволь ему уйти.

Я едва слышала свой собственный стук, но он был уже в дверях, когда я открыл ее. Черные джинсы. Лазурно–синяя спортивная куртка. Выглядел невероятно сексуально, независимо от того, сколько бы он не пытался принизить свой наряд.

– Не расстраивайся. – Он притянул меня в свои объятия. – Я вернусь прежде, чем ты заметишь.

– Когда тебе нужно уезжать?

– Уже должен был уехать.

Мои глаза наполнились слезами, и я потупила взгляд, чтобы он не заметил. Его куртка была застегнута на молнию, но не настолько, чтобы скрыть голую кожу под ней. Нет рубашки. И даже ни одной пуговицы. Молния расстегивается проще всего, одним движением.

Она может делать с моим телом что угодно. Такова сделка.

– Теа, я не могу оставить тебя так. Поговори со мной.

Поговорить? О чем? О том, как я провела бесчисленные часы, пытаясь угадать то, что она будет делать с ним, и все то, что она уже сделала? Двенадцать месяцев в году, в течение пятнадцати лет. Это означает, 180 полнолуний, поэтому сценариев было бесконечное множество. Мой строптивый ум начал с того, что я видела под этим деревом, затем постепенно увеличил дозировку – до тех пор, пока не осталось ни пятнышка на его теле, которое она бы не трогала, целовала, клеймила, трахала.

– Поговори со мной. Пожалуйста.

– Просто уходи.

– Может не стоит, если это так влияет на тебя.

Поначалу смысл его слов не дошел до меня.

– О чем ты говоришь?

– О том чтобы испытать удачу. Мне сказали, она придет за мной и убьет. Но есть только один способ это выяснить.

– Даже не смей думать об этом. Никогда.

Я не могла представить мир без него. И если его существование зависит только от этого, я отдавала бы его Эльзе – каждую ночь, всю оставшуюся жизнь.

– Риз, не обращай внимания на мое настроение. Просто иди и вернись ко мне, когда все закончится.

– Я не задержусь, вот увидишь. У Плюща вечеринка чуть позже. Я сказал Джейку отвести тебя туда.

– Не сегодня ночью.

– Да, сегодня. Это Рождество, и ты не останешься дома.

– Я в порядке, не волнуйся.

– Я волнуюсь. И я не оставлю тебя, пока ты не пообещаешь, что выберешься и хорошо проведешь время.

Я пообещала. Но вечеринка не будет иметь никакого значения. Мысли о нем с ней – обнимающем ее, целующем ее, практически являясь ее рабом на протяжении всей ночи – пронзала меня, как будто кто-то прокручивал нож в моей груди.

– Посмотри на меня. Теа, – он нажал на мой подбородок. – Для меня нет ничего кроме тебя. Ничего. Я иду к ней только потому, что я хочу еще месяц с тобой.

Потом он поцеловал меня. И в этом мгновение мир был именно таким, как мы хотели – ничего, кроме нас.

 

 

 

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Атриум фортепиано

 

– NOLLAIG SHONA DUIT! – голос только что вошедшего Джейка заставил меня оторваться от окна. – На ирландском это означает «Счастливого рождества».

– Привет Джейк!

А что еще я могла сказать? Счастливым это Рождество не станет ни для одного из нас.

– Я знаю, что это трудно. – Он положил свою руку мне на плечо. – Но Риз никогда не остается с ней надолго. Он скоро вернется, вот увидишь.

Скоро? Всего несколько минут прошло с тех пор, как темная фигура пересекла газон и скрылась за деревьями. Теперь единственным, что я могла там видеть – был зловещий серебряный диск, излучающий свой пристальный взгляд с ночного неба.

– Пошли, Теа. Давай поужинаем.

За этим же самым столом я впервые ужинала в Галечнике. Снова над ним дрожали свечи, и их свет, отражаясь от хрустальных бокалов, создавал иллюзию плещущейся в них воды.

Ферри выдвинул для меня стул.

– Счастливого рождества, мисс Теа.

– Счастливого рождества, Ферри. Я бы сказала это на ирландском, но не хочу уродовать язык.

– Как это звучит на болгарском?

– Vesela Koleda.

– Ах, как мелодично. – Он поднял со стола, стоящую в центре свечу (белую, окруженную листьями падуба) и поставил ее передо мной вместе с коробком спичек. – В Ирландии мы считаем, что это Рождественский огонь. Он должен быть зажжен самым молодым членом семьи.

Я посмотрела на него и Джейка – человеческую половину моей новой семьи. Риз и Эльза были другой половиной моей жизни, принявшей сумасшедший оборот.

Я зажгла свечу, а Ферри наблюдал за этим с торжественной улыбкой.

– После ужина мы должны оставить свечу у окна, чтобы указать заблудшим душам путь к дому. Но до этого она благословит наш Рождественский обед.

Пища была простой: рыба под сливочным соусом, картофельное пюре и несколько салатов. После того как был разрезан Рождественский пирог Джейк вытащил из кармана пиджака конверт и протянул его Ферри.

– С Рождеством. Это от всех нас.

Старик открыл конверт, бегло просмотрел его содержимое и медленно сложил все обратно.

– Со всей благодарностью, боюсь я не могу этого принять.

– Ферри, ты этого более чем заслуживаешь. И уже давно пора. Ты десятилетиями служил в этом доме, теперь пришло время заиметь собственный дом.

– Мой дом рядом с вами и господином Ризом. Так было всегда.

Джейк улыбнулся, забрал конверт и убрал его обратно в карман, достав оттуда другой запечатанный конверт.

– План Б. На тот случай, если ты решишь, что Ирландия слишком далеко, на что мы с Ризом, откровенно говоря, надеялись. – Затем он объяснил для меня. – Это документы на соседний дом. Начиная с сегодняшнего дня Ферри больше не служит нам. Он будет нашим новым соседом.

Листок бумаги начал дрожать в трясущихся руках Ферри. Поблагодарив Джейка, он вышел и вернулся спустя пару минут с красиво упакованной коробочкой (для меня) и большим плоским пакетом (для Джейка).

– Это от господина Риза. Он хотел лично сделать вам сюрприз, но когда он узнал, что ему придется… что он не будет присутствовать то, попросил меня вручить вам это за него.

– Ты первая. – Джейк посмотрел в мою сторону, каким-то образом умудрившись избежать прямого взгляда на мое лицо или на подарок Риза.

Я открыла коробочку. Внутри была лакированная коробочка поменьше, а в ней на черном бархате лежал, похожий на мое ожерелье, браслет с золотыми маками и томик стихов Рембо, на сей раз подписанных так:

 

Моей, поцелованной ветром, девочке.

Риз

 

Джейк перевернул его собственный подарок и на другой стороне плотной коричневой бумаги был написан адрес, но почтовой марки не было, должно быть пакет был доставлен курьером.

– Странно. Мой брат даже не потрудился его открыть?

– Думаю господин Риз решил не смотреть на то, что там внутри.

– Ты имеешь в виду, что Риз купил мне подарок, не зная, что это такое?

– Он посчитал это совпадением. Если точнее, то он сказал – «Удачное стечение обстоятельств». Около двух месяцев назад, когда он был дома, раздался звонок для мистера Эстлина, желая дать второй шанс одному из самых ценных клиентов “Кристис”.

Джейк замер, но его пальцы уже разорвали упаковочную бумагу. Через стол я смогла увидеть темную деревянную раму – наверное, это какое-то произведение искусства.

– Они сказали господину Ризу, что заказ был сделан в середине сентября, а затем отменен, буквально в течении суток. Эта вещь была в числе самых дорогих приобретений “Кристис” за весь год, и одна из самых редких на рынке, поэтому, для начала они хотели подтвердить отмену заказа, прежде чем выставить лот на аукцион. Поскольку господин Риз никогда не делал таких заказов, то он решил, что только один другой Эстлин мог действительно хотеть этот лот и был готов заплатить за него хорошие деньги. Естественно, господин Риз сразу приобрел этот таинственный лот, не пожелав слышать о деталях, чтобы этот подарок стал сюрпризом для вас обоих в канун Рождества.

– Только этот подарок был не для меня, а для Теи. – Джейк сказал это ровным голосом смирившегося с чем-то человека, положил раму мне на колени и покинул комнату.

Под стеклом я увидела два, а не один, предмет, но они не были произведениями искусства.

Слева лежал мятый и выцветший от времени нотный лист. Ноты были написаны от руки, как и несколько придирчивых примечаний: Новый этюд в фа–минор. Сверху была подпись. Буква Ф над буквой Ш, непременно с их характерной вертикальной линией, подчеркивающей все имя и чертой, похожей хлыст – подпись Фредерика Шопена.

Рядом, справа, лежал еще один – на этот раз безупречный и белый – лист бумаги, который Джейк, скорее всего, послал в “Кристис”, чтобы те поместили его в раму вместе с этюдом. Тонкие линии оранжевой и черной рамы обрамляли имена Шопена и мое собственное. Внизу листа стояла дата: 14 сентября, 2007 год.

Пока я сидела, пребывая в шоке, я услышала вздох. Ферри подошел ко мне сзади и теперь смотрел через мое плечо, а его нижняя губа дрожала то ли от гнева, то ли от ужаса. И этот ужас или что это было – ясно отражался в его широко открытых глазах.

Затем он отошел и отнес Рождественскую свечу к одной из французских дверей и поставил ее на пол.

– Нам пора. – Джейк стоял в коридоре, держа в руках мое пальто. – Я обещал моему брату отвести тебя вечером в Плющ.

Я ждала, что Ферри скажет мне что-то. Хоть что-то, хотя бы до свидания, но его глаза продолжали всматриваться в темноту снаружи дома, ища потерянные души, которые могли увидеть мерцание свечи во мраке этой ночи.

 

В ПЛЮЩЕ БЫЛО ГРОМКО И ЖИЗНЕРАДОСТНО, но должно быть здесь присутствовали только пловцы и их друзья, потому что все остальные студенты ушли на каникулы. Люди подходили и говорили с нами (вернее с Джейком, я же просто делала вид, что слушаю), а минуты в моей голове, немые и равнодушные как волны, бежали одна за другой, ничего не касаясь.

– Что мы будем делать, когда Риз вернется домой? – спросила я Джейка, когда мы, наконец, остались одни, но он не ответил. – Джейк, что мы скажем ему?

– Правду, что же еще?

– Но я не думаю, что он поймет. Скорее он подумает, что мы предали его.

– Конечно, подумает, потому что мы сделали именно это. Я был полон решимости не дать этому произойти, но я облажался.

– Если кто-то и облажался, так это я.

– Мы все облажались, включая Риза. Он должен был признаться тебе с самого начала.

Это не сделало меня счастливее – ошибки Риза не оправдывают мои собственные. Кроме того, было еще кое–что. Кое–что, о чем я не могла сказать вслух – я была потрясена подарком Джейка. Не потому что это был самый дорогой лот, приобретенный у Кристис за целый год, а потому что он, в очередной раз, в отличии от Риза нашел путь к моему сердцу. Джейк был единственным, кто выяснил, что я любила и нашел это, а Риз, несмотря на то, что мы вместе уже четыре месяца, до сих пор дарил мне то, что любил он. Его маки. Его поэтические тома. Возможно, он пытался изменить мои литературные предпочтения?

Было уже за полночь, когда большая группа людей влетела в двери, как ураган, и какофония звуков стала невыносимой. Я заперлась в ванной и, пережидая время, уставилась в зеркало, висящее под люминесцентными лампами. Когда я вышла, высокая тень преградила мне путь и загнала меня в угол пустого коридора.

– Посмотрите–ка на это. – Голос произнес каждое слово сквозь усмешку, что заставило меня задрожать. – Девушка, которая считает себя слишком хорошенькой, потому что ей удалось вскружить голову Ризу Эстлину.

– Оставь меня в покое, Эван.

– Мы все время гадаем, что такого в тебе заставило Риза отречься от других женщин? Должно быть ты хороша в постели. – Он ждал пока я не пытаюсь пройти мимо него, и затем заманил меня в ловушку, прижав к стене. – Не играй так жестоко со мной. Я вижу, что происходит – он уже от тебя устал и передал своему брату. Я мог бы стать следующим, не думаешь?

Он дыхнул в мое лицо пивным перегаром. Я пыталась оттолкнуть Эвана, но он еще сильнее придавил меня своим телом.

– Отвали от меня, Эван. Или я буду звать на помощь.

– Звать на помощь? Такие девушки, как ты, этого не делают.

Мне нужно было сделать именно это, но я все еще надеялась, что он уйдет и мне не придется унижаться перед всеми. Внезапно его зубы вонзились в мое ухо, вызвав острую боль.

– Я могу заставить тебя кричать в частном порядке, если ты мне это позволишь. Я умираю от желания попробовать тебя. Смотри, каким твердым ты уже меня сделала… – он взял мою руку, опустил ее вниз и потер ею по ширинке на его джинсах. – Ну же, пообещай мне, что я тебя попробую, когда другой Эстлин тоже от тебя устанет. Я буду добр к тебе. Ты не представляешь, каким хорошим я могу быть, если ты и дальше будешь вызывать у меня такой стояк…

Остальное произошло в мгновении ока. Он был отброшен от меня кулаком, врезавшимся ему в лицо. Люди бросились к нам со всех сторон и стали держать Джейка, пока охранник поднимал Эвана с пола и выводил его наружу.

– Что он сделал? Он что-то сделал тебе? Я надеюсь, для его же блага, что он этого не сделал. – Джейк держал мое лицо в своих руках, отчаянно всматриваясь в мои глаза, как будто боялся, что я могла ему солгать. – Я такой идиот, я не должен был спускать с тебя глаз. Скажи, что он ничего тебе не сделал, потому что иначе…

– Он ничего не сделал. Я в порядке.

Толпа все прибывала. Все стояли и глазели на нас.

– Пойдем, я найду тебе выпить. Или ты предпочитаешь лечь?

– Я в порядке, Джейк, правда. Давай не будем раздувать из этого проблему.

Он повел меня в соседнюю комнату, где мы могли бы побыть наедине.

– Тебе больше не нужно беспокоиться об Эване.

Что-то в его тоне заставило меня нервничать.

– Что ты имеешь в виду?

– Он покинет Пристон прежде, чем он откроется после каникул.

– Ты же шутишь, правда?

– И не думаю. Эван вытворял такое дерьмо и раньше, на него есть компромат, и он это знает. Так что, скорее всего он уйдет сам, прежде чем его вызовут в дисциплинарный комитет. Иначе он будет отчислен. Риз и я удостоверимся, что так и будет.

– Отчислен за что? За то, что он посмел подойти к девочке–трофею Эстлинов?

– Он бы сделал с тобой такое, что ты и представить себе не можешь.

– Сделал со мной? Просто послушай себя! Он подросток, который переступил черту, потому что слишком много выпил. И вы готовы разрушить из–за этого его жизнь?

– Мне плевать его будущее.

– Джейк, да что с тобой? Ты говоришь, как твой брат.

– Я не говорю, как он. Если бы Риз видел тоже, что и я, то он порвал бы Эвана на куски. Так что отчисление по сравнению с этим подарок, уж поверь мне.

– Но ты, же понимаешь, что Риз виноват так же, как и Эван?

– Мой брат не имеет к этому отношения. – В его голосе прозвучал стальной холод.

– Конечно, имеет. Эван считает Риза образцом для подражания, и сегодня он поступил также, как Риз поступает с другими девушками, даже во время так называемой фазы Теа, потому что Эван видел это. И почему бы ему этого не сделать? Я с Ризом уже несколько месяцев, так что мне точно должны нравиться такие вещи.

Чтобы ответить ему понадобилось несколько секунд.

– Это не обсуждается, Теа. Эвану придется найти другой кампус для его слабоумных выходок.

– А если он откажется?

– Это не вопрос «хочу, не хочу»

– Нет, это обычная сделка Эстлинов. Ты заставишь его назвать свою цену.

– Я сделаю… что? – его лицо перекосило от гнева, а руки мгновенно сжались в кулаки. – Риз тебе сказал? – я отвела взгляд от плещущегося в его глазах безумия. – Что именно он сказал?

– Джейк, я не думаю, что мы должны…

– Нет, должны. Скольким же мой дорогой брат с тобой поделился? – Мое молчание только подпитывало его гнев, подтверждая то, о чем он уже и так догадался. – Риз может быть хорошим рассказчиком. Он выдал тебе все подробности? Как она бегала за ним, умоляла взять ее прямо в машине и сказала, что с самого начала хотела только его?

– Пожалуйста, не надо.

– А почему нет? Это сексуальная история. Именно это Риз готов рассказать девушке, прежде чем уложить ее на фортепиано? Тогда он рассказал тебе об этом? Или раньше, когда вы выбрали для меня Нору?

Его распирало от ярости и боли, давно накопившейся боли за то, что ему пришлось отойти в сторону. Исчезнуть. Стереть себя из воспоминаний других людей, даже из своих собственных.

– Так вот как он отбил тебя у меня, Теа? Сказал тебе, что я последний дурак, потому что позволили женщине себя использовать?

– Он никогда не пытался отбить меня.

– Нет. Он просто забрал тебя, когда решил, что он тебя хочет. Даже не дал тебе время сделать свой собственный выбор.

– Мой выбор уже был сделан.

– Я так не думаю. В тот вечер, когда мы остановились… это был бы твой первый раз, не так ли?

Я не слышала своего «да», но он слышал.

– И когда я увидел, что ты отталкиваешь его у фортепиано – это было из–за меня?

Еще одно «да», еще тише, чем в первый раз.

Это было все, в чем он нуждался. Впервые его руки сомкнулись вокруг меня без чувства вины, и он глубоко вдохнул мой запах, как будто до сих пор у него отнимали воздух.

– Джейк, слишком поздно.

– Мне плевать.

– А мне нет. Я с Ризом, и мы не можем…

– Теперь все это неважно. – Он взял меня за руку. – Я не могу поверить, что ждал так долго. Пойдем со мной.

Пойдем… куда?

Когда он выводил меня из Плюща, я пыталась решить, что мне сказать ему в машине. Что было слишком поздно для нас обоих, и я действительно имела это в виду. Единственное место куда мне нужно было сейчас пойти – это домой. Причем быстро. Потому что нужно было спрятать его подарок, пока я не придумаю как объяснить Ризу, почему его брат пытался купить для меня оригинал Шопена еще в сентябре, задолго до того, как должен был познакомиться со мной. Даже задолго до того, как я встретилась с Ризом.

Мы прошли мимо машины, и Джейк продолжал идти дальше.

– Куда ты меня ведешь? Мы должны прийти домой до того, как вернется Риз.

– Вернемся, не переживай.

Мы миновали еще один квартал и завернули за угол, к зданию, в пустынном вестибюле которого стоял рекламный щит, надпись на котором гласила:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ИНЖЕНЕРНУЮ КАФЕДРУ ПРИНСТОНА.

– Джейк, что мы здесь делаем?

Не говоря ни слова, он направился вниз по коридору, где потолочные лампы проливали свой яркий душераздирающий свет на пол, покрытый линолеумом, словно освещая путь к больничной койке.

Затем я увидела их. Десятки фортепиано. Во всех оттенках черного и коричневого они были собраны под бесконечными кирпичными сводами атриума, сквозь стеклянную крышу которого, должно быть, днем видно небо, но сейчас покрыто ночью.

– Что это такое?

Он улыбнулся, не выпуская моей руки.

– Временное убежище. Мы жертвуем их школам и небольшим концертным залам. Их отсюда заберут.

Как всегда, эти простые слова и спокойный тон – как будто он показал мне самую обычную вещь.

– Так это склад

– На неделю. Мы попросили университет, и нам разрешили.

– Кто «мы»?

– Риз и я.

Он повел меня вдоль ближайших инструментов. Черная Yamaha. Steinway из красного дерева. Knabe из богатой гладкой вишни. А потом, вдруг, в середине помещения, я увидела, стоящий отдельно от остальных – белый рояль. Кремово–белый, который заставляет вас желать распахнуть двери в летнее поле для ярких солнечных лучей, для букетов из крошечных цветов и для поцелуев – непредсказуемых как первые ноты, когда музыку для вас подбирает кто-то другой.

Джейк сел за него и начал играть. Мягко, как будто это ничего не стоило, и не отводя от меня глаз, вероятно сотни раз проигрывая этот этюд. Я так много слышала о его таланте, о магии, которую он вершит, играя на фортепиано, но ничего из этого даже близко не было правдой. Он полностью владел клавишами. Каждым нюансом. Каждым оттенком звука, который от них исходил. Неумолимая хрупкость его прикосновений заставляла музыку томиться под его пальцами, покоряя ритмы, на которые она не была способна, безжалостно их ломая, а затем собирая обратно в мелодию абсолютной красоты.

Сам этюд был неузнаваем. Он изливался океанским приливом, с бушующим в нем штормом, возвышающимися волнами звука, пока последние ноты не утешают его, убаюкивают, заканчивая одиноким аккордом, потерянным в темноте своего отчаяния.

Когда он поднялся со скамьи, я уже знала, что произойдет, и что я не смогу остановить его или себя, даже если попытаюсь. В каком-то далеком уголке моего сознания я знала, что это неправильно. Но я была загипнотизирована его музыкой, грустью, наполняющей его глаза, пока он играл, его губами, прикасавшимися однажды к моим, и теперь нашедшими их снова, стирая поцелуем все остальное, абсолютно все…

– Это так ты заботишься о моей девушке?

Разгневанный голос, как удар грома, прозвучал в здании и что-то ударило о фортепиано, разбив его на куски. Весь Атриум задрожал.

– Как давно ты положил на нее глаз? С тех пор, как ты заказал свой маленький подарок?

Я с ужасом наблюдала, как Риз схватил Джейка за плечи и откинул его на один из роялей. Тело Джейка ударилось о дерево, и сила удара заставила его согнуться, прежде чем Риз схватил его снова.

– Отвечай мне! Как долго? Ты думал, я не выясню, куда ты отведешь ее? Ты так спешил убрать сюда эти чертовы фортепиано, чтобы ухаживать за ней за моей спиной?

Риз откинул Джейка еще раз, но уже в другое фортепиано. Я закричала, пытаясь добраться до него, но он лишь крикнул, чтобы я держалась подальше.

– Почему, черт возьми, ты это сделал, Джейк? Я доверял тебе свою жизнь. – Он схватил Джейка в последний раз и встряхнул его, крича ему в лицо с оглушительной яростью. – Ты мой брат! Почему?

Джейк не дрался, зная, что у него нет шансов против нечеловеческой ярости Риза. Был слышен только его тихий голос.

– Она была моей еще до вашей встречи. Я отдал ее тебе.

Риз обернулся, найдя меня испуганными глазами, недоверие в которых требовало ответа, но он дал мне не более секунды. Затем он посмотрел мимо меня и, прежде чем я смогла хоть что-то сказать, он ушел.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Чистилище

 

В ПОСЛЕДУЮЩИЕ ЧАСЫ мы с Джейком не разговаривали. Он захлопнул дверь своей комнаты, в то время как я ушла в другую – напротив. Комнату, которая практически стала моей. Затем все погрузилось в тишину, такую оглушающую, какой я еще не была свидетелем. И в этой тишине каждый из нас ждал Риза.

Он не вернулся домой – ни позже тем вечером, ни на следующий день. Джейк тоже не выходил из комнаты. И когда ярко–красное Рождественское солнце излило свое безразличие и исчезло за безжизненными деревьями, я накинула свое пальто и пошла прогуляться.

В конечном итоге он объявиться. Он обязан был появиться.
“ Забавно, как Принстону удается держать меня на коротком поводке. Сначала брат, теперь ты ”, – сказал он однажды в шутку. Но ни его брат, ни я не держали его на этом поводке. Нечто предопределенное и непреодолимое лишило его свободы в этом кампусе, так что даже если он решит не возвращаться к себе домой, я знала где его найти. Точно на следующее полнолуние. Через месяц за вычетом одного дня.

Остальное было менее понятно. Что мне ему сказать? Захочет ли он вообще слушать? Я была готова все объяснить, извиниться, убедить, умолять, унижаться. Иногда в жизни, если ты не осторожен, некоторые вещи могут быть неисправимо уничтожены. Как те Андалузские цыгане – чья кровь, как я подозревала, заполнила его вены талантом, и сумасшествием, и всем остальным, на что была обречена Изабель – ему вероятно сложно найти в себе силы на прощение.

Такой мужчина мог влюбиться в тебя, почитать и положить свою жизнь и будущее у твоих ног. Но как только ты заставишь его ревновать, ставки сделаны.

Я вздрогнула. Как только зашло солнце, температура стремительно пошла на спад. А теперь, ко всему прочему, поднялся ветер, дома по обеим сторонам улицы закончились. Так далеко по Мерсер Стрит, вдали от мягкого света рождественских фонариков, простиралась земля, более известна как Пристонское поле сражений, распростертое под разбросанными елями и бесцветным небом.

Самое время развернуться и пойти назад, промелькнула мысль в голове. Но на другой стороне поля, я заметила изолированный фасад Греческого храма. Ну или что-то очень похожее: четыре ионических колонны, стремящиеся своими элегантными формами ввысь; каждая из них венчалась некой спиралью, на вид похожую на принесенного в жертву овна, рога которого после смерти поместили на самую высокую точку, чтобы восхвалять молитвы богам.

Оказалось, что это памятник. Эта священная земля, прочитала я на именной дощечке. НА этих полях в раннем свете 3 января 1777, Вашингтонская Континентальная Армия победила Британские Регулярные войска впервые за долгую борьбу за американскую независимость. Ниже также было написано: В этом храме покоятся те, кто погиб во время этого поединка: и американцы и британцы. Историческая галерея, на которой вы стоите, была отреставрирована, чтобы обозначить вход к могиле этих неизвестных солдат, падших во время Революции.

Священная земля. Мне нравилось, как это звучит. Мне также было по душе идея, что враги похоронены в одной могиле, наконец обретая покой. В смерти все равны. Вражда больше не имеет значения. Также как и время. Под этой колоннадой античность, казалось, скрывалась за углом. Война за независимость – на расстоянии взмаха век. И каким-то образом, возможность того, что даемон из древнегреческой легенды смог полюбить девушку, которая была (или вероятнее всего, не была) ведьмой из болгарских легенд, стала правдоподобной.

Вот только в болгарских легендах не бывает счастливых концов. Определенно не в нашей, о Самодиве, в которой Вилья выходит замуж за своего пастуха, а затем смертельно заболевает. Тоскует по своему лесу. По своей свободе. За пропитанными лунной ночами на полях, вдали от человеческих глаз. Только одно может её спасти: снова стать диким существом в ночи. Но это значило, что её пастух больше никогда не увидит её. Означало, что он должен закрыть своё сердце от всего мира.

Одним тихим вечером, когда звезды усыпали ослепленное небо, он взял её за руку и сказал: "Время пришло, моя любовь." И он повёл её – через ущелья и глухие холмы и секретные горные тропинки – к озеру, воды которого впервые свели их вместе. Там, в безопасности, спрятавшись за дубовыми корням, лежало её в платье, сотканное лунным светом...

Я бежала всю дорогу назад – словно обезумевшая, не способная нормально дышать, думая, что я, наверно, смогу избежать судьбы. Джейк был в гостиной, погруженный в одно из кресел, взгляд опущен в пол.
Я остановилась в нескольких шагах от него.

– Какие-то новости?

Вместо ответа я услышала, как открылась и закрылась входная дверь. Без шума. Нормальный щелчок, как-то просто кто-то вернулся домой, как обычно.

Я поспешила в прихожую, говоря Ризу, что я его люблю и что мы все можем исправить, все ошибки, все недопонимания между братьями, но он даже не посмотрел на меня. Держась на безопасном расстоянии, он пошёл в гостиную, направляясь прямо к своему брату.

– Вы двое отправляетесь в Болгарию. Я поменял своё имя в билете на твоё.– Тяжелый конверт упал на стол.– Самолёт утром.

– Риз, она любит тебя, а не меня.
– Я посмотрю, возможно ли вас двоих перевести в Гарвард. Зимнее классы начинаются через четыре недели. К тому времени Ферри позаботиться о переезде. О всех её вещах и твоих.

– О чем ты говоришь?

– Принстон может принять письменные работы вместо финальных экзаменов. Так что достаточно только отправить e–mail, нужды приезжать не будет.

– Ты знаешь, что я готов на все ради тебя, но не таким путём, – голос Джейка начал повышаться.

– А ты это делаешь не для меня, а для Теи. И если ты разобьешь ей сердце – считай ты мне больше не брат. Я убью тебя собственными руками.

Он подошёл к одному из фортепиано, сел и улыбнулся Джейку.

– Последняя баталия? – Он начал играть вариацию мелодии Листа, после, постучав по дереву, добавил: – Твоя очередь.

Ответа не последовало.

– Да ладно тебе, Джейк, не надо поддаваться. Это всего несколько нот.

Джейк сел на другой край скамейки и начал играть машинально, будто бы он делал это во сне.

– Это постыдно! Попробуй ещё раз – Ноты другого произведения Листа раздались в воздухе, слегка быстрее.

Джейк повторил, и при этом проявились первые признаки энергии.

– Намного лучше! Как на счёт этой?

Они продолжали играть, гоняя друг друга по клавишам, как делали бесчисленное количество раз до того, как я появилась в их жизнях. С каждым ходом, силы понемногу возвращались к Джейку. Это наверное был тем, к чему стремился Риз – музыка была всего лишь подготовкой, способом заставить своего брата встряхнуться, откинув весь страх и вину, начать своё будущее со мной. То будущее, которое Риз хотел для себя самого.

Затем он посмотрел на часы. Его руки с такой силой сжали колени, что кожа на костяшках пальцев побелела. Его глаза устремились на меня, давая понять, что он ещё не закончил играть. Что эти последние звуки были предназначены для меня.

Проскользнул аккорд. Осторожный. За ним последовали еще два, ближе друг к другу и ниже к клавишам. Затем ещё два, ещё ниже. А затем финальный аккорд – быстрее, чем предыдущие, поспешный вопросительный знак. Моё сердце замерло, как только я узнала эту мелодию: неистовый ноктюрн в до–диез миноре, который Шопен отказывался публиковать при жизни. Еще шесть аккордов, на этот раз пронизаны опасностью – уже не вопрос, а угроза.

Дальше тишина. Та же тишина, которая по нотам должна длиться не более секунды, стала безжалостной в его руках – мучительной и бесконечной; тишина, в чьем плену было невозможно дышать, в которой время просто исчезло, и осталось лишь ужасающее ожидание музыки, которая вот вот должна была раздаться. И она раздалась. Музыка настолько неумолимая, что я даже представить таковой ее не могла. Музыка абсолютной и отчаянной боли.

Все началось с одной ноты: высокой, обезоруживающе хрупкой. Правая рука закрутила ее в кристальной красоте, подняла ее, после опустила, затем повторила то же самое только чтобы достичь невероятной высоты, еще большей, чем прежде, а после скатить вниз каскадом ключей, словно быстродействующий яд осушил все ее силы.

Только его руки двигались, пока он играл. И все же я ощущала напряжение по всему его телу, сотни мышц желали, чтобы пальцы донесли эту невероятную музыку с такой точностью, которую я и представить не могла возможной. Я хотела, чтобы он остановился на полпути, до начала самой приторной части, которую он терпеть не мог, но он продолжал играть, все гармонии, которые он называл "сахарными" сейчас разворачивались с оглушающей простотой, пока ритме не перетек в краткие строки и не обрушилась на клавиши, подгоняя высокие октавы к деликатной конечной ноте – тёплой и беглой, как благословение.

Затем опять тишина. Невозможно дышать. Я представила, что он повернется ко мне, улыбнется и позволит подойти к себе. Но он сидел там без малейшего телодвижения, с закрытыми глазами, чьи веки едва заметно двигались, пока по его щеке не скатилась единственная слеза. Первая, которую я увидела. Джейк сидел напротив него, склонившись сломленной массой.

Музыка продолжилась – чрезмерно простая, настолько завершенная, какой музыка никогда не была. И безутешная. Безнадежная.

Я много раз задумывалась, покинет ли меня когда-то Риз. Теперь я знала: это было его прощанием. Эта музыка, которая четко дала понять, что жизнь без него похожа на смерть. Музыка, с которой разбивалось его сердце, давая при этом шанс его брату починить моё.

Я хотела, чтобы ноктюрн подошёл к концу, чтобы я могла ему сказать, что жизнь не обязательно должна соответствовать легендам в этот раз. Что, хотя бы раз, нужно принять решение самим на счёт нашего будущего, вместо того, чтобы это делал кто-то другой или надеяться на случай или, что еще хуже, на судьбу. Но он остановился играть задолго до окончательных нот. Его дрожащие руки задержались на дереве всего на секунду, затем он спрыгнул со стула, как раненый зверь и выбежал из комнаты.

Словно бегство могло что-то решить. Я любила его. Больше жизни. Даже страх смерти был не настолько сильный и устрашающий для меня. А это означало, что нет ничего невозможного. Однажды я его верну, осталось придумать каким образом.

 

ТЫ НИКОГДА НЕ ДОЛЖНА открывать дверь, в которую, возможно, ты не захочешь входить.

И все же Сайлен не мог представить, что вскоре, когда все остальные двери в мире захлопнутся наглухо, это же предупреждение вернет меня обратно в Магистерский колледж в поисках его.

Или он знал?

Дверь с виноградным листком была заперта, и я принялась ждать – ждать знакомый голос, его мудрые советы, в которых я сейчас так нуждалась больше, чем когда-то. Но в коридоре стояла тишина, когда я направилась обратно мимо знака уборной и выключателя..

Тьма не захватывает нас по своей прихоти, она жаждет быть приглашенной.

Я отключила все выключатели, все до последнего. И темнота, наконец приглашенная, стала полноценной.

 

ШАГ В СОВЕРШЕННО ТЕМНОМ коридоре.

Затем другой.

Я входила в бездну ночи так много раз, но так – никогда прежде. Вцепившись в стены. В подвале. Одна. Напуганная.

Внезапно, я увидела свет. Серебряный свет, усиливающийся по мере моего приближения, пока я не осознала, что мои пальцы ощутили моментом ранее – дверную ручку в форме полумесяца.

В этот раз дверь открылась, и я оказалась в туннеле, вырытом прямо в земле, освещенном десятками свечей внутри трещин в стенах. На другом конце была пещера, которой я никогда прежде не видела. Причудливая резьба кружила в беспорядочном красном и коричневых цветах, вознося свой свет через воздух к потолку, чьи плечи согнулись под весом возвышающегося над ним мира. Вдали, пойманное в сюрреалистичной игре в симметрию, озеро отражало все вокруг. А посередине, поглощенный своей собственной пугающей красотой, самые удивительные деревья отбрасывали свое отражение – зелёная листва справа, голые ветви слева, под которыми сидел в одиночестве сатир, ожидая.

Я последовала к нему по каменной тропинке через воду.

– Что это все, Сайлен?

– Это начало Чистилища.

– Но Чистилища не существует. Это всего лишь легенда.

– Люди называют легендой все, что вызывает у них наибольший страх. И все же, это не перестаёт существовать.

– То есть вы хотите сказать, что это место где мертвые...что вход в Чистилище находится здесь, в подвале Принстона?

– Для каждого мира есть свое Чистилище. – Его рука взмахнула вверх к тому, что находилось над нами. – У всех этих зданий есть подвал, который простирается глубже, чем ты думаешь. Даже у твоего разума, – его указательный палец коснулся моего виска, – есть собственные катакомбы, секретные ходы, которые ты можешь лишь мельком увидеть раз за всю свою жизнь. И твое сердце тоже; у него чистилище одной из красивейших. Ты заметила, что для всего что ты желаешь или любишь, что-то внутри всегда начинает желать или любить противоположное?

– Да. Именно так я и потеряла их обоих.

– Потеряла?– Он одарил меня одним из своих загадочных взглядов.– Сегодня судьба дала тебе выбор.

– Между мужчиной и призраком?

– Нет, между памятью и забвением. Все что требуется – это глоток.

– Глоток чего?

– Этого. – Он указал мне на воду. Каменная дорожка разделяла ее на две части с деревом точно посередине, – Озеро Памяти и Озеро Забвения. Выбор данный каждой душе, которая входит в Гадес.

– На землю мертвых? Но я ещё не мертва.

– Тебе и не нужно быть. Туннель, который тебя сюда привёл, это Некромантеон, древнегреческий оракул смерти. Он позволяет воссоединение с умершими, короткие встречи с нашими любимыми. Для этого многие бросают вызов Чистилищу. Сам Дионис спускался в эти лабиринты, чтобы вернуть свою мать, Семелу.

– Но Дионис бог.

– Небогам тоже это удавалось. Геркулес, Одиссей…. и конечно же, Орфей. – Он достал золотой футляр из своего кармана. Размером с квадратный дюйм, со кружевом из слов, которые, по моим догадкам, были на греческом.– Это одна из дощечек Орфея, та самая, с которой все началось. Дионисийские мистики были похоронены с ними за путешествие в Чистилище, а эта принадлежала Орфею лично. Я дал ее ему, когда он решил отправиться в Гадес.

Тонкий орнамент выглядел таким хрупким, что я даже боялась прикоснуться к нему.

– О чем гласят эти слова?

– Эти слова из одной песни. Инструкции после жизни.

Он рассказал текст по памяти на английском:

По левую сторону дома Гадеса найдёшь ты неиссякаемый источник.

И возле него будет возвышаться кипарис.

Близко к источнику не подходи.

Неподалеку от него найдешь ты Озеро Воспоминаний.

Струящуюся вдаль прохладную воду и хранителя пред ней.

Произнеси: "Я дитя Земли и Звездных небес.

Я пришла, истощенная от жажды. Я погибаю”.

И позволят тебе напиться священной воды.

 

– Это значит, что ты Хранитель?

– Я? – Он засмеялся, возвращая дощечку обратно в свой карман. – Нет, Озеро Воспоминаний охраняет фиговое дерево. Священное дерево Диониса.

Опять фиговое дерево. Всегда оно. Ни одно другое дерево не может выжить на пустых холмах над Черным морем. Но фиговое дерево может. И именно под ним танцевала моя сестра, под луной, в одиночестве.

– Почему на одной половине нет листьев?

– Потому что остальная часть – это белый кипарис.

– Два дерева срослись в одно?

– У нас только одно сердце. Воспоминания и Забвение возникают из него. – Он указал налево, где голые ветки, белые как кости, опускались вниз к воде. – Кипарис означает свободу. Всего лишь глоток из этого озера, и ты сможешь забыть обо всем, что доныне тревожило тебя. Даже любовь. Твой разум сотрёт все темные воспоминания также, как кора этого кипариса вырастает безупречно чистой.

Я представила себе забвение. Тишину. Безопасность. Землю без пульса под защитным слоем снега зимой. И я смогу вернуться к своей прежней жизни невредимой. Окончить учебу с заслугами. Покорить мир музыки. Даже встречаться с кем-то милым и не сложным, как Бэн, например.

– А другое озеро?

– Озеро Воспоминаний запечатлеет все, что есть в твоём разуме и сердце навсегда. Так что будь осторожна со своим выбором. Однажды приняв решение, не сможешь повернуть его вспять.

Я выбрала довольно быстро – не было ничего такого в моем разуме или на сердце, чего бы я не хотела запечатлеть. Но его голос остановил меня.

– Ещё не время. Есть ещё кое–что из прошлого, что я должен раскрыть тебе.

Он повернул свой взгляд в сторону пещер, и я заметила её. Белая фигура, сидящая среди камней, склонившись над книгой, не потревоженная нашим присутствием. Она подняла своё лицо. Помахала, подпрыгнула и на цыпочках пошла вдоль воды.

Эфирная. Нет лучше слова. Даже на расстоянии её походка ошеломляла своей мечтательной легкостью, беззаботностью, словно шаги ребенка, напевающего какую-то мелодию. Когда она подошла ближе, я смогла разглядеть книгу, Цыганские баллады Лорки – та самая книга, в которой она оставила своё послание Ризу.

" Кто еще бы полюбил тебя так, как я

если ты изменила мое сердце? "

Её глаза пронеслись своей незабываемой голубизной сквозь меня, не замечая ничего более воздуха, после чего она двинулась в сторону Озера Воспоминаний. Она дотронулась до воды. Поднесла руку к губам. Выпила и струсила остатки капель, несколько из которых попали на все еще открытую книгу. Затем она улыбнулась Сайлену загадочной улыбкой –улыбкой, которая отказывалась покидать комнату, даже когда ее самой там уже не было – и быстро кивнул ему, она проговорила что-то одними только губами, и скрылась в туннеле.

– Что она тебе сказала?

Он заколебался, и это меня ужаснуло больше, чем какие-то озера или чистилища.

– Сайлен, что она сказала?

– До встречи сегодня вечером.

Это был простой ответ, и я вначале не уловила никакой угрозы в нем. Эльза знала его, когда училась здесь. И что? Она пришла в пещеру, также как и я?

Прочитала книгу с поэмами. Сделала глоток воды, затем ушла обратно в ни о чем не подозревающий мир. Я бы тоже так поступила, если бы моментом ранее он не остановил меня.

Есть кое–что ещё.

Я, возможно, никогда не сопоставила бы воедино эту тщательную паутину логики – весь круговорот событий, который развязался сам по себе, когда моя сестра приняла решение – если бы другая строчка из той же поэмы не пришла мне в голову. Что-то про луну. О том, каково это ошибиться и начать все заново. Число за числом по кругу, как-то стрелка часов все время сбивалась, пока, наконец, не наступает полночь, позволяя некоему ритуалу начаться.

– Книга, которую читала моя сестра... там есть поэма о Бахусе. О том, как луна все продолжала отсчитывать под фиговым деревом. Лорка описывала ритуал, не так ли? Это то, чем Эльза была занята в ту ночь?

– Да.

– И она пришла вначале сюда, прежде чем отправиться на поиски Риза?

– Да.

– Как она вообще знала? В смысле… зачем она читала о ритуале смерти и затем говорила, что вы встретитесь позже, если несчастный случай ещё не произошёл?

– Потому что это был не несчастный случай.

Он дал мне ответ недели назад, когда я даже не понимала,что именно слышала: "У нас было очень мало времени… я помог ей пройти через это... " Я должна была понять это еще тогда. Риз умер в полнолуние. И в точности перед полуночью.

– Вы хотите сказать, что моя сестра… что вы двое убили Риза?

– Это был единственный способ для неё, чтобы удержать его. Он решил переехать в Ирландию со своим младшим братом. И поскольку его родители были мертвы, ничто не могло встать у него на пути.

– Ничего, кроме Эльзы. Благодаря вам!

Он посмотрел вниз, сгорбившись, как потолок пещеры – грустное подобие человека, у которого была масса времени для искупления своих деяний, но который наверняка знал, или хотя бы подозревал, что даже вечности будет недостаточно для него, чтобы сделать это.

– Как ты мог пойти на такое, Сайлен?

– Понятия добра и зла со временем меняются. Поверь, я пытался смириться с этим с тех самых пор.

– Смириться с чем именно? Ты позволил ей убить его, а затем превратить в её раба.

– Нет ничего необратимого, Тейя, я могу помочь любви найти его.

– Значит вот зачем я нужна? Неплохая логика: сестра той, которая убила его, теперь станет для него утешительным призом. Ты открывал передо мною двери, посылал к часовне, высказывал таинственные мудрые советы. Но кого на самом деле ты пытаешься утешить? Риза или себя?

– Ты его истинная любовь. Я уже видел это. Разве что, я опять ошибаюсь.

– Когда до этого ты ошибался?

Его глаза проследили за воспоминанием вдоль берега, как-то он ожидал увидеть белую фигуру вновь.

– Она боялась, что он ускользает от неё, что её гипнотическая красота не могла его больше удерживать. Поэтому она спросила меня о будущем. Что, может, если им двоим будет дана вечность, сможет ли он однажды полюбить ее так же, как она любила его. Ну или любить в целом. Это был вопрос, который сам за себя отвечал, потому что время, даже вечность, не в силах удержать то, что никогда не было нашим. Но ей нужно было знать. И быть абсолютно уверенной.

– Что ты ей сказал?

– Только то, что я видел. Что его будущее было наполнено экстраординарной вещью: длительное забвение, темнота, и вдруг среди всего этого – любовь. Любовь сильнее, чем её собственная. Её любовь хотела и требовала всего, ее безумие уничтожало все преграды на своем пути, даже когда этой преградой стало его сердце. Его же любовь была иной. Она простиралась, словно океанская волна – стремительно накрывая тебя своим течением и глубиной, но готовой пожертвовать собой, превратится в пену и раствориться в пустоте, просто чтобы в безопасности доставить тебя на берег.

Вот только я не видела ничего безопасного на берегу, который стоил мне Риза.

– С чего вы взяли, что его любовь будет ко мне?

– Я не предполагал. Когда он попросила меня заглянуть в его будущее, я увидел там девушку со знакомыми мне чертами.

И таким образом он солгал Эльзе, не зная того, обещая ей, что однажды Риз полюбит её.

– Ты был влюблён в неё?

– Это была не любовь. Возможно похоть, вероятнее всего. Твоя сестра могла быть очень… убедительной. Я был единственной дорогой к ритуалам, так что она быстро поняла, что не в природе сатира отказывать красивой девушке.

Я читала о природе сатиров. И видела тоже, на многих недвусмысленных вазах. Они одержимы нимфами: преследуют их, занимаются с ними сексом. Некоторые изображения даже представляли сатиров с эрекцией. Не мудрено, что Сайлен все время называл меня нимфой.

– Пожалуйста, Тея, не бойся, эта моя слабость, уверяю тебя, осталась в прошлом. К тебе я испытываю только искреннее восхищение.

– Я очень на это надеюсь. Сводить Риза с девушкой, которую тайно желаешь, было бы странным способом исправить ошибки прошлого.

Его глаза расширились от моего тона, напоминая мне о том, кем он был. Но я больше не боялась его. Несмотря на его легендарную мудрость, он все же был глупцом, которым манипулировала девушка, сподвигнувшая его на убийство.

– Как именно Эльза устроила это? Была ли она также хороша в убийстве, как в соблазнении?

– Единственное, в чем твоя сестра не была хороша – так это в поражении. Она излила мне свое сердце – его темноту, неистовую темноту девушки, которая вот–вот могла потерять свою любовь. Я предупреждал её держать его подальше от ритуалов, но она надеялась, что это заинтригует его и зажжет искру, которая уже давно погасла в его сердце. И на мгновение как-то сработало. Но затем он начал отдаляться ещё быстрее. Поэтому она начала меня умолять устроить брачный союз, hieros gamos.

– То кольцо, которая она надела на его палец?

– Нет, кольцо было ее идеей. Всего лишь сентиментальный человеческий жест. Сам ритуал начался ранее, на юге лесов на границе с гольф площадкой. Я не думал, что он дойдёт до конца, но она все же смогла его убедить каким-то образом.

Я вспомнила, что Риз упоминал о фиктивном браке. "Убедила" попросту означало, что она его напоила и сказала будто это все игра, после которой не будет последствий.

– Финальный обряд должен был свершиться в Декабре, при полной луне. Это должен был быть её великий триумф, её серебряная лунная свадьба. Но он мог поменять своё решение в последнюю минуту, что он собственно и сделал, что требовало запасного плана. Она спрятала ключи от его машины, чтобы ему пришлось взять мотоцикл и отдать шлем ей. Затем пешеход случайно пересек дорогу на Колледж Роуд в самый неподходящий момент. По сей день Риз думает, что убил человека. Когда тело так и не нашли, он обвинил дворецкого в том, что тот прикрыл его. Потратил недели на поиски объявлений о пропавшем без вести человека, уверенный, что он мог помочь семье погибшего. В какой-то момент он даже хотел сдаться с повинной.

– Неужели Ферри действительно все замёл?

– Нет.

– Тогда