Итак, если верить Человеку-Овце -- я всю жизнь подключался ко всему на свете через него, через этот его Коммутатор. А теперь, стало быть, в системе что-то разладилось. Почему? Потому, что я вдруг перестал сообщать вразумительно, чего я хочу. И контакт оборвался. Разрыв цепи.
Потягивая сакэ, я буравил взглядом пепельницу перед носом.
Ну хорошо, а что же случилось с Кики? Ведь я же чувствовал ее в своем сне! Ведь это она звала меня сюда. Я был ей нужен зачем-то. Почему и вернулся в отель «Дельфин»... Только здесь ее голос уже не пробивается ко мне. Послание не доходит. Рация обесточена.
Господи! Ну, почему все так непонятно?
Наверное, все из-за разрыва в цепи. Я должен четко определить для самого себя -- что мне нужно, чего я хочу. И с помощью Человека-Овцы подключить это все, провод за проводом, к собственной жизни. Как бы непонятно это ни выглядело -- а придется. Терпеливо, не жалея себя, отыскивать нужные провода и подключать один за другим. Рассоединить -- и по-новому подключить контакты у всех обстоятельств, в которых сейчас нахожусь.
Вот только с чего же начинать? Вокруг -- ни малейшей подсказки! Я пришпилен за шиворот к высоченной стене. Поверхность ее гладкая, как зеркало. Как ни тянись -- совершенно не за что ухватиться. Что тут делать -- сам черт не поймет...
Прикончив то ли пятое, то ли шестое сакэ, я расплатился и вышел на улицу. С неба, плавно кружась, падали огромные хлопья снега. И хотя до настоящего снегопада было еще далеко, звуки улицы казались глуше, чем обычно. Чтобы немного протрезветь, я решил обойти весь квартал по периметру. «С чего же начать?» -- думал я, разглядывая на ходу собственные ботинки. Бесполезно. Полный тупик. Я не знаю, чего в жизни хочу. Даже в каком направлении двигаться -- не понимаю. Я ржавею. Ржавею и застываю. И чем дольше живу один, тем больше теряю себя. С чего начинать, черт возьми? Да все равно, лишь бы только начать! Как насчет этой девчонки из отеля? Она мне симпатична, это факт. У нас действительно есть что-то общее. И я вижу: стоит мне действительно захотеть -- мы с ней быстренько окажемся в одной постели. Вот только -- а что потом? Разве потом будет что-то еще? Разве там есть куда двигаться дальше? Ничего там не будет. Только потеряю себя еще больше. Потому что не могу провести границы: что я хочу -- и чего не хочу. И пока я не нащупаю этой границы, пока не научусь удерживать ее, чтобы не исчезала -- я и дальше буду делать людям больно, как и сказала жена при разводе.
Обойдя весь квартал, я вернулся к началу -- и решил повторить. По-прежнему медленно падал снег. Белые хлопья оседали на куртку, растерянно цеплялись за жизнь три-четыре секунды -- и таяли без следа. Я брел по улице, продолжая наводить в голове порядок. Прохожие то обгоняли меня, то попадались навстречу, и белый пар их дыхания клубился вдоль улицы в черных сумерках. Мороз больно пощипывал лицо. Но я продолжал идти по заданному маршруту -- и думал дальше. Слова жены застряли в голове каким-то проклятием. Что ни говори -- а она права. Именно так все и получается. И если так пойдет дальше -- боюсь, я до скончания века буду приносить лишь боль да потери любому, кто со мною свяжется.
-- Эй, ты! Возвращайся к себе на Луну! -- сказала мне та девчонка и исчезла. Вернее, не исчезла. Вернулась туда, откуда пришла. В тот огромный мир под названием «реальность».
Кики, подумал я. Вот с кого надо было бы начинать... Увы! Ее послание, так и не успев долететь до меня, растаяло в воздухе сигаретным дымом.
С чего же начать?
Я закрыл глаза и долго ждал ответа. Но в голове никого не было. Ни Человека-Овцы, ни чаек, ни даже Пепельной Обезьяны. Шаром покати. Абсолютно пустая комната, где я сижу один-одинешенек. Никто не отвечает на мои вопросы. Я просто сижу там -- постаревший, усохший и обессиленный. И больше не могу танцевать.
Душераздирающая картина.
Названия станций не читаются, как ни пытайся.
ДАННЫХ НЕДОСТАТОЧНО. ОТВЕТ НЕВОЗМОЖЕН. НАЖМИТЕ КЛАВИШУ СБРОСА...
И все же -- ответ пришел. На следующий день, ближе к вечеру. Как всегда, нежданно-негаданно. Как кувалда Пепельной Обезьяны.
14.
Странное дело -- хотя, может, не такое уж и странное, -- но в постель я залез ровно в полночь, заснул мгновенно и спал очень крепко. А проснулся в восемь утра. Такое вот совпадение: открываю глаза -- на часах ровно восемь. Странное чувство, будто пробежал круг по стадиону и вернулся на старт. Самочувствие нормальное. Даже слегка проголодался. Так что первым делом я сходил в «Данкин Донатс», выпил две чашки кофе, съел пару пончиков, а потом отправился шататься по городу.
Я брел по обледеневшим улицам, а сверху все падал пушистыми хлопьями снег. Небо до самого горизонта все так же затягивали мрачные свинцовые тучи. Не лучший денек для прогулки, что говорить. И все же, шагая по улице, я чувствовал удивительную легкость. Как будто с плеч сняли тяжелый груз, под которым я корчился всю жизнь до сих пор, -- и даже лютый мороз, пребольно щипавший кожу, был теперь в радость. Что это со мной? -- поражался я сам себе, не сбавляя шага. Ни одной проблемы не решено, никаких изменений к лучшему; чему же ты радуешься, идиот?
Час спустя я вернулся в отель -- и обнаружил свою недавнюю гостью в очках за стойкой регистрации. На сей раз она работала в паре с еще одной девицей. Когда я подошел, вторая девица беседовала с клиентами, моя же приятельница говорила по телефону. Старательно прижимая к уху трубку, она улыбалась образцово-производственной улыбкой и бессознательно вертела в пальчиках авторучку. Увидав ее такой, я понял, что просто обязан немедленно с нею поговорить. О чем угодно -- и чем глупее, тем лучше. На какую-нибудь совершенно дурацкую тему...
Я подошел к стойке и, уставившись ей в глаза, стал ждать, когда она договорит по телефону. Она бросила на меня очень подозрительный взгляд -- но фирменная улыбка, как и положено по инструкции, не померкла ни на секунду.
-- Чем я могу вам помочь? -- спросила она очень вежливо, повесив трубку.
Я откашлялся.
-- Понимаете, я слышал, будто вчера вечером в бассейне недалеко отсюда двух молоденьких женщин съел крокодил. Это правда? -- спросил я на одном дыхании с совершенно серьезным лицом.
-- Как вам сказать... -- ответила она, с мастерством виртуоза сохраняя на губах производственную улыбку. Лишь по ее глазам я догадался, в каком она бешенстве. Бледные щечки порозовели, а ноздри чуть напряглись. -- Видите ли, поскольку мы не располагаем на этот счет никакой информацией, может быть, вас ввели в заблуждение?..
-- Ужасно огромный крокодил; кто видел, говорят -- размером с кадиллак, не меньше! Проломил стеклянную крышу, упал прямо в воду, сцапал сразу двух женщин в один прикус, сожрал, заел на десерт половинкой пальмы и скрылся. Скажите, его еще не поймали? Ведь если не поймали -- то и на улицу выходить было бы крайне...
-- Я прошу прощения, -- прервала она меня, ничуть не меняясь в лице, -- но, может быть, господину стоило бы позвонить прямо в полицию? Уверяю вас, там на ваши вопросы ответят куда убедительнее. А еще лучше будет, если вы сейчас выйдете из отеля, повернете направо, пройдете совсем чуть-чуть -- и попадете в полицейский участок, где вам дадут самую исчерпывающую консультацию.
-- И в самом деле! -- осенило меня. -- Пожалуй, именно так я и поступлю. И да поможет вам Провидение!..
-- Всегда к вашим услугам! -- очень стильно сказала она, поправляя дужку очков.
Не успел я подняться в номер, как зазвонил телефон.
-- Это... что?!? -- еле произнесла она тихим от полузадушенной ярости голосом. -- Я тебя просила не приставать ко мне на работе?! Больше всего ненавижу, когда мешают работать всякие типы!
-- Прости! -- сказал я очень искренне. -- Я просто очень хотел поговорить с тобой -- о чем угодно. Услышать твой голос. Ну, шутку плохую придумал. Но дело-то не в ней! Просто хотелось поговорить... думал, не очень помешаю.
-- Я же напрягаюсь. Я ведь тебе говорила! Я на работе всегда напряженная. А от тебя напрягаюсь еще больше! Ты же мне обещал? Обещал, что не будешь глазеть на меня, как ворона?!
-- Я не как ворона. Я поговорить хотел...
-- Вот и не надо со мной говорить на работе, я тебя умоляю!
-- Все, больше не буду! Говорить не буду. И смотреть не буду. Ничего не буду. Успокоюсь, как шахта Ханаока (12)... Слушай, а ты сегодня после работы свободна? Или убегаешь на лекции по альпинизму?
-- Какие еще «лекции по альпинизму»? -- вздохнула она. -- Опять шутка, да?
-- Она самая.
-- Ну тогда учти, что я иногда подобных шуток не понимаю. «Лекции по альпинизму»... Ха-ха-ха.
Она произнесла это сухо и по слогам, будто считывала мелкие иероглифы объявления на стене -- ха, ха, ха. И повесила трубку.
Минут тридцать я ждал, что она позвонит опять -- но она не звонила. Она сердилась. М-да. Иногда мой юмор совершенно непонятен собеседникам. Точно так же, как порой им непонятна моя серьезность.
Других занятий мне в голову не приходило -- и я решил опять побродить по улицам. Если умеешь бродить, частенько набредаешь на что-нибудь интересное. Открываешь что-то новое. В любом случае, лучше шевелиться, чем без дела сидеть. Всегда лучше что-нибудь пробовать. И да поможет мне Провидение.
Я бродил по улицам целый час -- но ничего нового не обнаружил. Только замерз еще больше. А снег все никак не кончался. В двенадцать я зашел в «Макдональдс», съел чизбургер, пакетик жареной картошки и выпил стакан кока-колы. Ничего этого я есть не хотел. Сам не знаю, почему -- но иногда случается, что я иду и ем нечто подобное. Видимо, мой организм как-то странно мутировал в этом мире -- и стал требовать периодической подпитки подобным мусором.
Выйдя из «Макдональдса», я ходил по улице еще минут тридцать. По-прежнему -- ничего нового. Только снег сильнее, и все. Я задернул молнию куртки до подбородка, поднял ворот у свитера и зарылся в него носом. Но теплее не стало. Зато страшно захотелось в туалет. Надо же было додуматься -- в такие морозы пить кока-колу! Не сбавляя ходу, я завертел головой по сторонам в поисках какого-нибудь заведения с туалетом. И через дорогу увидел кинотеатр. Ужасно старое, облезлое здание. Ну, и ладно -- туалет ведь там есть все равно. После туалета можно в зале погреться, а заодно и кино посмотреть. Все равно больше нечем заняться. Что там хоть показывают? Я взглянул на афишу. Два фильма, оба японские. И один из них - «Безответная любовь». С моим одноклассником в главной роли...
Просто черт знает что.
Освободившись от невероятного количества жидкости, я вышел из туалета, купил в автомате банку горячего кофе и отправился в зал. Как я и ожидал, в зале было пусто -- ни единого зрителя -- и очень тепло. Я уселся в кресло и, потягивая кофе, принялся смотреть кино. К началу «Безответной любви» я опоздал на полчаса -- но и без этого все было яснее ясного. Жалкий сюжетик развивался именно так, как я и предполагал. Мой одноклассник -- учитель, благородное существо с длинными ногами. Героиня-старшеклассница втрескана в него по уши. Так, что порой у бедняжки совершенно съезжает крыша. А в нее, в свою очередь, втрескался паренек из школьной секции кэндо (13). В общем, не фильм, а сплошное дежа-вю. Я бы сам такой снял без особых усилий.
Впрочем, мой одноклассник (звали его Готанда Рёити -- хотя, конечно, для актерской карьеры ему подобрали псевдоним: от имен типа «Готанда Рёити» у девиц, к сожалению, крыши не едут(14)) на сей раз играл чуть более сложную роль, чем обычно. Здесь его герой был не просто элегантным и обаятельным, но даже мучился от заработанных в прошлом душевных ран. Вот он в молодости участвует в студенческих забастовках, ах-ох, вот он несколько лет назад бросает женщину в интересном положении, ох-ах, и так далее в том же духе; банально до ужаса -- но все лучше, чем совсем ничего. С логикой обезьяны, швыряющей в стену комья глины, режиссер рассыпал по всему фильму кадры из бурного прошлого героя. Несколько раз мелькнула и хроника -- захват студентами зданий Токийского университета. Как идиот, я даже чуть не захмыкал одобрительно, но вовремя спохватился.
Как бы там ни было -- такую вот трагическую натуру старался играть дружище Готанда. И нужно признать -- старался изо всех сил. Но уж слишком дрянной был у фильма сценарий -- и слишком бездарный режиссер. Диалоги невозможно было слушать без стыда за того, кто их сочинил, а от нелепых, затянутых сцен просто челюсть сводило зевотой. Все девицы в фильме таращились на него снизу вверх по поводу и без повода -- и, несмотря на все усилия играть хорошо, он возвышался над ними, комичный, как Гулливер среди лилипутов. Чем дальше, тем сильней я жалел его. Было ясно, как он мучается в этом фильме. Хотя кто знает -- возможно, он всю жизнь только и делал, что мучился подобным образом?..
Была в фильме и одна постельная сцена. Воскресное утро, дружище Готанда спит в своей постели с женщиной, и тут героиня-старшеклассница заявляется к нему домой с какими-то самодельными плюшками. Вот это да -- все в точности как я предполагал! Готанда, как положено, и в постели все так же нежен и заботлив. Очень качественный секс. Его подмышка, надо думать, пахнущая страсть как приятно. Его чувственно спутанные волосы. Вот он гладит ее обнаженную спину. Камера плавно меняет ракурс и показывает ее лицо.
ДЕЖАВЮ... Я судорожно сглотнул.
Это была Кики. Я ощутил, как спина у меня похолодела и приросла к спинке кресла. Где-то сзади с грохотом покатилась по полу пустая бутылка. Кики. Тот самый образ, что явился мне тогда, во мраке проклятого коридора... И вот теперь -- она же, Кики, в постели с Готандой.
Все связано, понял я.
* * *
Это была единственная сцена с Кики. Готанда спит с ней воскресным утром. И все. В субботу вечером надирается где-то в городе, подцепляет ее и привозит к себе домой. Наутро они трахаются еще раз. И тут заявляется его ученица, главная героиня. А дверь запереть он забыл -- экая незадача. Немая сцена. И затем Кики произносит единственные слова своей роли: «Что происходит?» Уже после того, как бедняжка-ученица в диком шоке ретировалась с места действия, а Готанда застыл, как сомнамбула. Совершенно бездарная фраза. Но лишь ее она и говорит:
-- Что происходит?
Я не успел убедиться в том, что это действительно ее голос. Плохо помнил, как он звучит, да и динамики в зале были отвратительные. Но ее тело я помнил великолепно. Этот изгиб спины, эту шею, эту упругую грудь я помнил слишком хорошо, чтобы теперь не узнать ее. Каменея в кресле, я неотрывно следил за Кики на экране. Вся сцена занимала в фильме, наверное, минут пять-шесть. Готанда обнимает, ласкает ее, она закрывает от наслаждения глаза, улыбается чуть подрагивающими губами. Еле слышно вздыхает. Играет она или нет -- непонятно. Наверно, играет. Ведь это же кино! Однако мысль о том, что Кики может такое сыграть, не укладывалась у меня в голове. Я совершенно растерялся. Ведь если это не игра -- значит, у нее действительно едет крыша от Готанды; а если все-таки игра -- весь смысл существования Кики в моей жизни улетает в тартарары!.. Нет, конечно, не может она играть, повторял я про себя.
И, как бы там ни было, -- дико ревновал ее к фильму.
Сначала к бассейну, теперь к кинофильму... Похоже, я начинаю ревновать ко всему на свете. Интересно -- это хороший симптом или наоборот?
Итак -- героиня-школьница распахивает дверь. Видит, как трахаются голые Готанда и Кики. Хватает ртом воздух. Зажмуривается. Убегает. Готанда в трансе. Кики говорит: «Что происходит?» Готанда поднимает голову. Затемнение.
Больше в фильме никаких сцен с Кики не было. Я послал к чертям проклятый сюжет и до конца картины уже просто ощупывал взглядом экран -- но она не появилась больше ни разу. Такова была ее роль. Познакомиться где-то с Готандой, переспать с ним, заполнить собой случайную сценку в его повседневности -- и сгинуть навеки. Точь-в-точь, как когда-то поступила со мной. Вдруг появилась -- и так же внезапно исчезла.
Кино закончилось, в зале зажегся свет. Заиграла какая-то музыка. А я все сидел, окаменевший, и буравил взглядом экран. Разве так может быть на самом деле? Фильм закончился и оставил ощущение нелепой выдумки или сна. Какого дьявола в нем делает Кики? И тем более -- в постели с Готандой? Полный идиотизм. Определенно, здесь какая-то ошибка. Неполадка в цепи. Неправильное соединение -- и реальность замыкается на подсознательное. Ведь по-другому не объяснить, не так ли?
Я вышел из кинотеатра и пошел по улице куда глаза глядят. И всю дорогу думал о Кики. «Что происходит?» -- звучал в ушах ее голос.
Что происходит?
Это была она, Кики. Совершенно точно. Когда-то в постели со мной она делала точно такое же лицо, точно так же улыбалась чуть подрагивающими губами, точно так же вздыхала. Это она, никаких сомнений. И в то же время -- это кино...
Ничего не понимаю.
Чем дольше я думал об этом -- тем меньше верил собственной памяти. Может, мне просто привиделось?
Через час я вошел в тот же самый кинотеатр. И посмотрел «Безответную любовь» еще раз. Воскресное утро, Готанда трахает женщину. Ее голая спина крупным планом. Камера меняет ракурс. Ее лицо. Это Кики. Совершенно точно. Входит девчонка-старшеклассница. Хватает ртом воздух. Зажмуривается. Убегает. Готанда в трансе. Кики говорит: «Что происходит?» Затемнение.
Все повторялось -- один к одному.
Назавтра я снова отправился в кинотеатр. И, застыв в кресле, принялся снова смотреть «Безответную любовь». Еле дождался этой сцены. Просто весь извелся. Наконец она началась. Воскресное утро, Готанда трахает женщину. Ее спина. Меняется ракурс. Ее лицо. Кики. Ясно как день. Входит девчонка. Глотает воздух. Зажмуривается. Убегает. Готанда в трансе. Голос Кики: «Что происходит?».
В темноте кинозала я глубоко-глубоко вздохнул.
Окей. Это -- реальность. Ошибка исключена. Все связано.
15.
Утопая в кресле кинотеатра, я сцепил перед носом пальцы и в который раз задал себе вопрос: ну, и что же мне теперь делать?
Мой вечный проклятый вопрос... Но именно сейчас я должен ответить на него -- спокойно и вразумительно. И наконец навести в голове порядок. Сейчас или никогда.
Ликвидировать путаницу неправильных соединений.
Где-то замкнуло контакты. Это ясно как день. Кики, я и Готанда -- наши схемы наложились одна на другую, провода перепутались. Почему так случилось -- я даже смутно представить себе не могу. Однако распутать это нужно во что бы то ни стало. Восстановить нарушенную реальность, и через нее -- себя самого... Но что если это не беспорядок в старой цепи, не путаница в ее схемах -- а принципиально новая схема, зародившаяся сама по себе, независимо от всего остального? Ну что ж. Если даже и так -- все равно придется выяснить, куда она ведет, эта цепь, проследить ее всю до конца. Как можно осторожнее -- чтобы контакты, не дай бог, не оборвались. Ибо другого способа нет. Но двигаться в любом случае. Что бы ни случилось -- танцевать, не стоять на месте. И при этом -- танцевать очень классно. Чтобы все только на меня и смотрели...
«Танцуй!» -- говорит мне Человек-Овца.
«ТАНЦУЙ!» -- отзывается эхо у меня в голове.
Как бы там ни было -- сначала я вернусь в Токио. Оставаться здесь дальше нет смысла. Цель приезда в отель «Дельфин» уже достигнута, задача выполнена на все сто. Вернусь в Токио, приду в себя, нащупаю нужные провода -- и прослежу эту чертову цепочку от начала и до конца... Я задернул молнию куртки до подбородка, надел перчатки, шапку, замотался шарфом до самого носа и вышел из кинотеатра. Снег валил с такой силой, что я едва различал дорогу. Окоченевший город выглядел безнадежно, как замороженный труп.
Вернувшись в номер, я позвонил во «Всеяпонские Авиалинии» и заказал билет до Ханэда (15) на первый же послеобеденный рейс. «Из-за сильного снегопада возможны задержка этого рейса или пересадка на следующий, вы не возражаете?» -- спросила в трубке дежурная. Я ответил, что мне все равно. Я решил возвращаться -- и хотел улететь как можно скорее. Собрав вещи, я спустился в фойе и расплатился по счету. А затем подошел к своей знакомой в очках и пригласил ее к стойке «Автомобили в аренду».
-- Так получилось, что мне нужно срочно уехать в Токио, -- сказал я ей.
-- Большое спасибо! Приезжайте еще! -- прощебетала она со все той же производственной улыбкой на губах. Хотя я был уверен: мой внезапный отъезд не мог не задеть ее хотя бы чуть-чуть. Слишком уж легко она обижалась на что угодно.
-- Эй, -- сказал я. -- Я еще приеду. Скоро. И тогда мы с тобой поужинаем, не торопясь, и поговорим обо всем на свете, хорошо? Мне обязательно нужно кое о чем с тобой поговорить. Но сейчас мне действительно необходимо быть в Токио -- по очень важному делу. Там от меня потребуются всякие страшные вещи: логическое мышление, ситуативное моделирование, общее прогнозирование... Ну, а потом все закончится -- и я приеду. Через месяц, или два, или три -- сам пока не знаю. Но вернусь обязательно. Почему я так уверен? Как тебе объяснить... Само это место для меня очень много значит. Мне так кажется. И поэтому я еще обязательно вернусь.
-- Н-н-да? -- протянула она скорее вопросительно.
-- Н-н-да! -- протянул я скорее утвердительно. -- Я, конечно, понимаю, каким бредом звучит то, что я говорю...
-- Вовсе нет! -- вдруг сказала она без всякого выражения. -- Просто я не могу загадывать, что со мной случится через несколько месяцев, вот и все.
-- Ну, о нескольких месяцах речи не идет! И мы обязательно еще встретимся. Ведь у нас с тобой столько общего! -- убеждал я ее. Но ее это почему-то вовсе не убеждало. -- Или тебе так не кажется?
Она постучала концом авторучки по стойке -- цок, цок, цок -- и ничего не ответила.
-- А ты, случайно, не ближайшим рейсом летишь? -- спросила она, помолчав.
-- Самым ближайшим, какой взлетит, -- кивнул я. -- Вот только из-за погоды пока не ясно, когда вылет.
-- Если так, то у меня к тебе будет просьба... Можно?
-- Ну, разумеется!
-- Тут у нас ребенок -- девочка тринадцати лет -- едет в Токио без родителей. Ее мать по срочным делам улетела куда-то. А дочку одну в отеле оставила. Если тебе не трудно -- ты не мог бы проводить ее до Токио? А то у нее и багажа прилично, и, боюсь, в самолет-то не сядет, как полагается...
-- Как это? -- не понял я. -- С чего бы это мать бросала ребенка и улетала бог знает куда? Что за безалаберность?
Она пожала плечами.
-- Такая она и есть, эта мать. Безалаберная. Всемирно известная фотохудожница, со странностями. Взбрело ей в голову ехать куда-то -- срывается с места и едет. О ребенке и не вспомнит. Творческая натура, что с нее взять? Задумается о чем-то -- про все остальное на свете забывает. Вчера уехала, сегодня спохватилась -- и давай звонить в отель. Дескать, я там у вас дочку забыла, так вы уж посадите ее в самолет и отправьте обратно в Токио...
-- А что же сама не приедет, за дочкой-то?
-- Ну, не знаю. Сказала, что по работе еще неделю не сможет вырваться из Катманду. А личность она знаменитая, клиент повышенного внимания, и так просто ей отказать мы не можем... Вы, говорит, только на самолет ее посадите, а в Токио уже сама разберется. Но так же нельзя, правда? Все-таки девочка; не дай бог, что случится -- мы же и будем виноваты. На нас вся ответственность...
-- Черт знает что! -- только и сказал я. И вдруг меня осенило: -- Послушай, а эта дочка... Длинноволосая, в джемпере с названием рок-банды, и плейер в ушах, угадал?
-- Точно... Так вы знакомы?
-- Нет, это просто черт знает что! -- с чувством сказал я еще раз.
* * *
Она тут же позвонила во «Всеяпонские Авиалинии» и заказала билет на рейс, которым улетал я. Потом набрала номер комнаты девчонки, попросила собрать чемоданы и спускаться вниз -- мол, наконец-то нашелся сопровождающий. Нет-нет, абсолютно порядочный, мой хороший знакомый, сказала она. И послала носильщика за чемоданами. А потом заказала гостиничный лимузин. Все -- очень стильно, красиво, профессионально. Просто талант... Здорово у тебя получается, сказал я.
-- Я же говорила, что работу свою люблю. У меня к ней склонность, потому и получается, -- ответила она как ни в чем ни бывало.
-- Особенно если шутники не пристают? -- не удержался я.
Она снова зацокала по стойке авторучкой.
-- Это -- отдельный разговор. Я вообще не люблю, когда надо мной подшучивают. С давних пор -- рефлекс у меня такой. Я тогда ужасно напрягаюсь.
-- Но я-то шучу не для того, чтобы ты напрягалась! -- сказал я. -- Наоборот: я шучу для того, чтобы самого себя успокоить. Может, конечно, шутки у меня плоские и бессмысленные, но пойми -- я ведь от чистого сердца стараюсь! Сколько раз бывало: пошучу с человеком -- а ему вовсе не так весело, как я рассчитывал. Ну и ладно! Главное -- что я не желаю никому зла. И с тобой шучу не чтобы тебя поддеть, а потому что это мне самому нужно...
Слегка поджав губы, она осмотрела меня с головы до ног. Так с высокой горы окидывают взглядом долину, пострадавшую от наводнения. И наконец очень странным голосом -- то ли сдерживая дыхание, то ли страдая от насморка -- произнесла:
-- Кстати говоря... Ты не дашь мне свою визитку? Все-таки я тебе целого ребенка доверяю. Все должно быть официально.
-- Официально так официально... -- пробурчал я, достал бумажник, вытащил оттуда визитку и протянул ей. Уж визитка-то у меня всегда найдется. Чуть не дюжина знакомых в разное время советовали мне: что-что, а визитную карточку следует всегда иметь под рукой. Она взяла мою визитку и долго изучала ее -- с таким видом, будто ей в руки попала тряпка сомнительного происхождения.
-- Кстати говоря... А тебя как зовут? -- спросил я.
-- Скажу в следующий раз, -- ответила она и поправила пальчиком оправу очков. -- Если, конечно, встретимся.
-- Встретимся! Можешь не сомневаться, -- сказал я.
И тут она улыбнулась -- мягкой улыбкой, слабой, как свет молодой луны.
Через десять минут девчонка с носильщиком спустились в фойе. Носильщик волок огромный чемоданище. Взрослая немецкая овчарка поместилась бы в таком чемодане во весь рост не прижимая ушей. И в самом деле: бросать тринадцатилетнюю пигалицу с таким багажом посреди аэропорта -- чистый садизм. На пигалице были спортивный джемпер с надписью «TALKING HEADS», узенькие джинсы и тяжелые кожаные ботинки, а сверху накинута дорогущего вида шуба до самого пола. Как и в прошлую нашу встречу, в ней светилась странная призрачная красота. Неуловимая, готовая растаять в любую секунду -- и все же не исчезающая. Она тревожила, рождала неуверенность в себе у каждого, кто на нее смотрел. Пожалуй, именно в силу своей неуловимости.
«Talking Heads» … -- подумал я. «Говорящие головы». Вот неплохое название для рок-банды! Прямо как из Керуака: «Рядом со мной дула пиво говорящая голова. Мне дико захотелось отлить. "Щас пойду отолью", -- сказал я говорящей голове и вышел.»
Добрый старый Керуак... Что-то он сейчас поделывает? (16)
Пигалица взглянула на меня. На этот раз без улыбки. Только чуть нахмурила брови -- и перевела взгляд на мою знакомую в очках.
-- Не бойся, это хороший человек, -- сказала ей та.
-- По крайней мере, лучше, чем выгляжу, -- добавил я.
Пигалица еще раз глянула на меня. И обреченно -- мол, что поделаешь? -- несколько раз кивнула. Дескать, можно подумать, тут есть из чего выбирать... И я вдруг ощутил себя подлецом, замыслившим против несчастного дитя какую-то жуткую пакость. Этакий дядюшка Скрудж (17), черт бы меня побрал...
-- Да ты не волнуйся, -- снова сказала моя знакомая. -- Дядечка веселый, шутить любит, истории всякие рассказывает, и с девочками обходительный... К тому же мой друг. Так что все будет хорошо, слышишь?
-- Дядечка? -- повторил я ошарашенно. -- Какой я вам дядечка? Мне всего тридцать четыре! Я протестую!..
Но меня, похоже, никто не слушал.
Она взяла пигалицу за руку и повела прямиком к лимузину, загородившему весь стеклянный портал на выходе из отеля. Носильщик в это время уже грузил ее чемодан в багажник. Делать было нечего -- я поплелся за ними следом. «Дядечка»!.. С ума сойти легче.
В лимузин сели только мы с пигалицей. Погода портилась на глазах. Всю дорогу до аэропорта в окне тянулись сплошные снега да льды. Антарктика...
-- Слушай, -- спросил я девчонку. -- А звать-то тебя как?
Она внимательно посмотрела на меня. И чуть заметно покачала головой. Мол, ну ты, дядя, даешь. Потом повернулась к окну и неторопливо, словно желая отыскать что-то определенное, обвела глазами окрестности. Везде, куда ни глянь, лежал снег.
-- Юки (18), -- вдруг сказала она.
-- Юки?
-- Звать так, -- пояснила она. -- Имя. Юки.
Сказав это, она вытащила из кармана плейер -- и унеслась в свою персонально-музыкальную вселенную. Так до самого аэропорта больше ни разу на меня и не взглянула.
За что? -- думал я. Что я не так сказал?.. Позже-то я понял, что Юки -- ее настоящее имя. Но тогда, в лимузине, я был убежден, что вместо имени она просто ляпнула первое, что в голову взбрело. И я обиделся. Время от времени она доставала из кармана жевательную резинку и нахально жевала ее в одиночестве. Мне не предложила ни разу. То есть, я вовсе не хотел ее жвачки -- но хоть предложить-то можно из вежливости? И вот в результате всей этой несправедливости я наконец ощутил себя нудным состарившимся идиотом. А поскольку этого уже никак не исправить, я просто ввинтился поглубже в кресло и закрыл глаза. И погрузился в собственное прошлое. Во времена, когда мне было столько же, сколько ей сейчас. Я тогда собирал пластинки рок-музыки. Синглы-сорокапятки. Рэй Чарльз -- «Hit the Road, Jack», Рики Нельсон -- «Travelin' Man», Бренда Ли -- «All Alone Am I» и все в таком духе; помню, штук сто насобирал. Каждый день их слушал и слушал -- все слова тогда знал наизусть... Я попытался прокрутить в голове слова «Travelin' Man». Сам себе не поверил -- но я помнил весь текст наизусть! Совершенно бессмысленная песня, а попробуй спеть -- вспоминается до последней строчки... Вот что значит молодая и крепкая память. Всякую белиберду запоминаешь на всю жизнь.
