— В первую очередь это свидетельствует о недоверии судебной системе. Люди не верят, что следователь полно и объективно соберет доказательства. Не верят, что прокурор предъявит обвинение так, как завещал известный российский дореволюционный юрист и прокурор Анатолий Федорович Кони: «Надо обвинять объективно и в меру». Люди готовы к тому, что их будут обвинять сверх меры, и это запрограммировано.
Если вас обвиняют сверх меры, то суд может часть обвинений убрать. Главное, чтобы следователь не получил полного отказа, чтобы человек не был оправдан. Точно так же и суды завышают наказание, чтобы его решения в случае чего не были полностью отменены — в крайнем случае, их просто смягчат. И вот человек знает, что его могут обвинять зря, поэтому он готов через признание вины и «особый порядок» получить гарантированно меньшее наказание.
Кроме того, очевидно, есть другой интерес: так меньше трудозатрат. Склонить к признанию, к согласию на неисследование доказательств – это всегда в интересах тех, кто ведет публичное преследование. Ведь у них нагрузка, много дел, конечно, трудно собирать доказательства – чтобы от всего этого освободиться, нужно уговорить. А защитник, который в таких делах обычно привлекается по назначению следствия, помогает следователю убедить обвиняемого согласиться на «особый порядок». Ведь он заинтересован, чтобы следователь и в следующий раз позвал его. Так работают «карманные» адвокаты. «Карманный» адвокат вынужден так «плохо жить», потому что он не имеет клиентуры. Адвокатов зовут в порядке назначения за мизерную плату, которую им обещает государство, – 550 рублей за один полный рабочий день в суде. Они тоже очень зависят от системы, которая приглашает их выступать защитниками по назначению.
И все-таки, при всех бедах, за последние годы выросло количество приговоров с мерой наказания, не связанной с лишением свободы. И суды стали чаще назначать более мягкие меры пресечения — залог, домашний арест. Говорит ли это о гуманизации суда?
— Прежде всего, это результат развития нормативного регулирования. В законе сказано, что по предпринимательским делам арест не применяется. Значит, когда эта норма появилась, вообще должны были исчезнуть аресты по предпринимательским делам. Но они не исчезли, они упали только до 50%, потому что органы следствия нашли, как обходить эту норму. Они предъявляют обвинение не только в преступлении, относящемся к сфере бизнеса, они предъявляют еще что-нибудь «рядом» и по другой статье все-таки настаивают в суде на аресте. Арестовывая предпринимателя, правоохранители, прежде всего, останавливают бизнес, разоряют его (в дополнение к аресту самого предпринимателя часто применяется и арест имущества, счетов предприятия). Санкт-Петербургский институт правоприменения установил, что после того, как было возбуждено дело против предпринимателя и его бизнес рухнул, дело в большинстве случаев прекращается и обвинение в суд не идет.
— Как вам кажется, где должна быть проведена черта, за которой находятся те составы преступлений, по которым к человеку может быть применена мера пресечения, связанная с лишением свободы? В Екатеринбурге на устах случай с Русланом Соколовским, который ловил в храме покемонов и теперь, будучи обвиненным в публикации видеоролика об этом, сидит в СИЗО. Не укладывается в голове: как за публикацию видеоролика человека могут лишить свободы?
— Это все именно практика. Ведь на самом деле процессуальный закон все написал. Он сказал, что арест надо применять только при условии, что никакие другие меры пресечения (а их очень много в процессуальном законодательстве) не могут обеспечить явку в суд, гарантировать, что человек не уклонится от уголовной ответственности, не будет незаконным образом воздействовать на свидетельские показания или пытаться уничтожить доказательства. И если суд доказал, что никакие другие меры с этой задачей не справляются, только тогда он может избрать такую меру пресечения как арест. А разве так суд делает? С теми же самыми покемонами…
Там был формальный повод. Молодой человек находился под домашним арестом, его пришла поздравить с днем рождения девушка, которая является свидетелем по его делу. Они пообщались. И суд сменил меру пресечения, потому что Соколовский пообщался со свидетелем по делу, хотя не имел на это права. С формальной точки зрения – да, наверное. Но по сути?..
— Формальная точка зрения является только основанием для того, чтобы проверять фактические основания. А фактические основания для меры пресечения нужно исследовать. А когда ему домашний арест избрали в качестве меры, это было правильно? Это же, в общем-то, достаточно строгая изоляция. Что он такого мог сделать, этот ловец покемонов, чтобы воспрепятствовать осуществлению судопроизводства в отношении него по этому обвинению? Да и касательно самого обвинения еще нужно посмотреть – разве оно защищает общество от социально опасного поведения? Или это поведение сродни административным правонарушениям, а то и вовсе является лишь отступлением от норм принятой морали? Чем оно опасно для общества?
Суд всегда стоит перед необходимостью сопоставить разные интересы: ограничиваемые и защищаемые. Какой интерес здесь является более весомым и какие меры кажутся соразмерными той опасности, которую мы хотим избежать, прибегая к тем или иным ограничениям? Вот это надо сравнивать. От какого антисоциального поведения суд в данном случае защищал с помощью домашнего ареста? На самом же деле, это и смешно, и печально, если молодого человека пришла поздравить с днем рождения девушка и за это ему избрали в качестве меры пресечения недоброй славы СИЗО. Где уж тут говорить о гуманизации?
Благодарим пресс-службу Комитета гражданских инициатив за помощь в организации интервью.
