Антиреалистические теории анализа.

Кризис лингвистической В 1970-х гг. аналитическую философию охватил философии кризис. Он был обусловлен распадом

лингвистической философии как школы, раздроблением ее на множество практически не связанных между собой учений и потерей интереса к анализу обыденного языка в целом. Лингвистическая философия, в свою очередь, дискредитировала неореалистические и логико-аналитические теории, сделав возврат к ним невозможным. Поэтому надо было искать новые пути и новые идеи аналитического метода.

Сама идея систематизации, структурной строгости и методологической четкости была враждебна философии анализа обыденного языка ввиду ее неприятия любых форм логицизма. Однако логический интерес является существенной составляющей аналитической философии; и здесь лингвистическая философия перестала удовлетворять потребностям. Нельзя сказать, что проект создания новой модели логики – «неформальной» логики языка – был провальным, но он оказался недостаточно обоснованным и мало пригодным для решения большинства научных проблем. И хотя «неформальная логика» Райла не прижилась в аналитической философии, она сыграла свою роль, поскольку вся аналитическая философия превратилась, прежде всего, в философию языка. «Неформальная логика» также не справилась с важной задачей – доказать, что специальные языки науки и логики являются формами обыденного языка. Здесь неудача лингвистических философов была весьма ощутимой. Они не только не смогли доказать родство разговорного языка и специального языка науки, но и заслужили во многом справедливые упреки в «профанации» науки, в непонимании природы ее сущности. В результате в аналитическую философию вновь проникли сциентистские настроения, что привело к заметному снижению интереса к изучению «грамматики». Даже приверженцы лингвистической философии постепенно перестали рассуждать об обыденном словоупотреблении, переключившись на решение логических и эпистемологических проблем. В этой связи, назрела необходимость очередного логицистского поворота, который, не повторяя ошибок философии логического анализа, вел бы к созданию новой модели аналитической теории. Это совпало с периодом роста самосознания аналитической традиции, когда большинство молодых философов стало соглашаться с Айером в том, что лингвистические философы «забыли» классическое наследие, пренебрегая выдающимися идеями Мура, Рассела Уайтхеда, Поппера и др.

Сущность антиреализма Кризис лингвистической философии показал

также и то, что к некоторым идеям довоенной аналитической мысли уже невозможно вернуться, например: к теории чувственных данных, к теории дескрипций, к моральному эмотивизму и др. Особенно устарело противопоставление реализма и идеализма, которое сопровождало формирование аналитической традиции. Первыми об этом заговорили Айер и Райл (что особенно примечательно, учитывая их философскую вражду). Айер отметил, что «разделение между реалистами и идеалистами также имеет много сторон, вызывающих конфликтующие точки зрения, касающиеся природы материи, сознания и их взаимоотношения, что обычно и происходит»[210]. В этой ситуации Майкл Даммит (р. 1936) выдвигает новый тип классификации философских теорий по принципу реализм – антиреализм. Задача Даммита, естественно, не исчерпывается классификацией. Антиреализм становится новой целостной точкой зрения, снимающей «старое» противоречие «реализм – идеализм».

Программу антиреализма в наиболее четкой форме формулирует П. М. Хакер. Его определение ценно вдвойне, поскольку он не является антиреалистом и судит со стороны. В основе антиреализма, по Хакеру, лежат четыре положения:

1) «Значение положения дано при определенных условиях… которые оправдывают утверждение этого положения».

2) «Антиреализм отрицает осмысленность истины на основании «трансцендентной верификации», как выводится в реализме».

3) «Антиреализм отрицает принцип бивалентности»

4) «Антиреализм настаивает на том… что не существует объективного «материального факта», независимого от нашего рассмотрения или способности рассмотрения»[211]

Определение характерных черт антиреализма, проведенное Хаером, показывает, что антиреализм отвергает идеи как верификационной теории значения, так и лингвистической философии. Однако необходимость самоопределения антиреализма по отношению к этим двум теориям, а также к прагматизму, является актуальной задачей. Из этого определения ясно также то, что антиреализм не имеет в своей основе какого-то одного принципа. Он представляет собой конгломерат принципов, связанных между собой и допускающих различные комбинации этих связей. Поэтому антиреализм изначально не является однородным; в нем изначально заложен концептуальный плюрализм. В условиях 1970-х гг. это было верным и оправданным решением; ведь аналитическая философия стремительно вступала в парадигму Плюрализма. Антиреализм выступил в авангарде этой парадигмы, заставив переоценить целый ряд ключевых идей аналитического метода.

Один из ведущих антиреалистов Дж. Мэки употребил термин «антиреализм» во множественном числе. Размышляя о существовании нескольких типов антиреализма, другой антиреалист К. Райт провел демаркацию между «логическим» и «онтологическим» антиреализмом. Размышляя над подобными оценками, мы пришли к выводу, что существует не два, а три типа антиреализма:

1) Логический антиреализм, выводящих в качестве основных семантические проблемы.

2) Онтологический антиреализм, отстаивающий идею плюрализма онтологических теорий.

3) Плюралистический антиреализм, радикально отвергающий идею бивалентности.

Даммит является признанным родоначальником антиреализма. Вплоть до конца 1970-х гг. Даммит был философом, известность которого не выходила за пределы узкого сообщества логиков. Он писал отдельные статьи в журналах и выпустил в свет объемистое и детальное исследование по логике Фреге. Однако, как только разразился кризис лингвистической философии, идеи Даммита оказались актуальными и востребованными. Несмотря на то, что Даммит занимается отвлеченными проблемами семантики и логики, его популярность быстро росла. Антиреализм Даммита был принят сообществом аналитических философов как новое слово, способное открыть новые ориентиры, а не как «реставрация» логицизма середины ХХ в.

Принцип бивалентности Даммит предлагает вернуться к Г. Фреге,

которого он считает основоположником аналитической философии. Фреге указал, что реализм опирается на «принцип бивалентности», то есть возможности однозначного определения истины или лжи, исходя из универсальных критериев. Уже Мур отходит от идей Фреге, пытаясь противопоставить реализм идеализму, пытаясь показать, что реалисты рассматривают мир как независимый от сознания. В книге «Основания аналитической философии» Даммит считает единственным источником аналитической философии логику Фреге и противопоставляет ему феноменологию Гуссерля. Именно в расхождении этих двух немецких философов Даммит видит начало разделения «аналитической» и «континентальной» философии. Фреге устраняет психологизм из гносеологии, сводя анализ к исследованию высказываний и значений. Гуссерль же, наоборот, делает предметом философии анализ характеристик интенциональных состояний сознания, а не их объектов. Опираясь на логическую теорию Фреге, Даммит приходит к выводу, что аналитическая философия может быть сведена к логическому прояснению языка. В качестве «основного догмата» аналитической философии Даммит выводит три положения: «1) Рассмотрению языка не предшествует рассмотрение мышления; 2) рассмотрение языка исчерпывает рассмотрение мышления; 3) не существует иных адекватных способов, посредством которых может быть достигнуто адекватное рассмотрение мышления»[212], - пишет Даммит. Подобное сужение понятия «аналитическая философия» до наименования логической теории и исключение из его объема эпистемологии сделано под прямым влиянием немецкого философа. Фреге призывал исключить эпистемологический анализ из сферы вопросов, связанных с истинностью. Истинность – это свойство, не связанное с эмпирическими определениями. Разделяя эту точку зрения, Даммит понимает анализ в духе последовательного логицизма. В этой связи, претензии Даммита на определение оснований всей аналитической философии, является, конечно, несостоятельным.

Даммит полагает, что нет необходимости онтологического определения реализма, характерного для Мура, Рассела и Уайтхеда; достаточно только установления его логических критериев. В этой связи, он делает вывод о том, что реализм может быть противопоставлен только своей формальной противоположности, которую он называет «антиреализм». «Я полагаю, что существует целый спектр традиционных метафизических споров, которые относятся к разным предметам, но имеют общую форму, а именно: конфликт между реалистическими и антиреалистическими взглядами на некоторый класс суждений»[213], - пишет Даммит. Отказываясь от онтологического противопоставления реализма и идеализма, Даммит сводит данную пару противоположностей к чисто логическому противопоставлению. Проблемы анализа, таким образом, практически полностью переводятся в область логики.

Даммит о Определяя реализм и антиреализм, «признаваемых обстоятельствах» Даммитприменяет циклический

метод. Он несколько раз противопоставляет эти положения, каждый раз вводя новые критерии различия. Поэтому антиреализм не имеет простого определения. Даммит пишет: «Антиреалист настаивает на том, что суждение не всегда необходимо истинно или ложно; реалист же настаивает, что делающее суждение истинным или ложным не может отождествляться с тем, что мы признаем как истинное или ложное, когда мы способны сделать это»[214]. Даммит полагает, тем самым, что антиреалист сам устанавливает критерии истины и лжи (конечно, не произвольно), и, мало того, допускает существование «индифферентных» суждений в отношении истины и лжи. Реалисты же стремятся выводить универсальные критерии истины и лжи, которым подчиняются все языки. «Для реалиста наше понимание суждения состоит в постижении его критериев истинности, которые по определению либо присущи, либо не присущи, но которые могут быть приписаны нами во всех случаях; для антиреалиста наше понимание состоит в познании того, какие признаваемые обстоятельства определяют суждение как истинное или ложное»[215], - пишет Даммит. На этом «витке» определение антиреализма обогащается новым понятием – «признаваемые обстоятельства». Само по себе противопоставление признаваемых обстоятельств универсальным критериям истинности реалистов уже наводит на мысль, что может быть много языков с различными признаваемыми обстоятельствами, следовательно, может быть не одна логическая теория истины, а много альтернативных логических теорий. Языки науки, метафизики и религии, по Даммиту, равно приемлемы антиреалистом (при условии их логической строгости), поскольку каждый из этих языков опирается на свой набор признаваемых обстоятельств.

Интересно, что Даммит упорно отказывается причислять себя к анти-реалистам. Занимая позицию нейтрального методолога, он всего лишь определяет реализм и антиреализм. В примечании к своей первой крупной статье «Истина» (1959), написанном в 1972 г., Даммит отказывается от какой-либо враждебности по отношению к реализму. «Текст статьи выражает явную антиреалистическую позицию, он гласит, следовательно, что реалистическая интерпретация возможна только для тех суждений, которые в принципе эффективно решаемы (то есть тех, для которых нет серьезного различия между реалистом и антиреалистом). Я более не имею такой симпатии к реализму… Диспут еще далек от решения… Я остаюсь убежденным, однако, что спор реализма и антиреализма… - одна из самых фундаментальных проблем философии»[216], - пишет Даммит.

Райт о гипотетическом субъекте Подобной «умеренной» точки

зрения, к которой Даммит пришел не сразу, изначально придерживался Криспин Райт (р. 1942). Для Райта антиреализм есть просто формальная противоположность реализма. В отличие от Даммита, Райт не считает, что реализм опирается на концепцию «гипотетического субъекта»; реализм просто сопровождается интеллектуальным высокомерием и наивной верой в достижение точного объективного знания. «Реализм – это смесь скромности и преувеличения. Он скромно допускает, что человечество противостоит объективному миру, как чему-то целиком не созданному нами… Он преувеличивает то, что мы способны, при удачных и благоприятных условиях, достичь знания о мире и понять мир»[217], - пишет Райт. Антиреалисты придерживаются точки зрения конечности и многоплановости человеческого знания, когда только исключительно логические вопросы находятся в полной компетенции субъекта.

Вместе с тем, антиреалисты считают, что в любом языке должны быть установлены «минимальные» критерии истинности; иначе этот язык не может считаться логически строгим. Для этого Райт вводит понятие «сверх-утвердительности» (superassertibility), которому подчиняются все возможные языки. По Райту, суждение истинно, когда оно логически необходимо, не более того. В каждой языковой системе (которых может быть бесконечно много) выделяются свои, индивидуальные критерии истинности; логическая необходимость оказывается только формальным условием для образования каждой системы. «Существует специальная категория для истин, которые не могут быть вскрыты в любом языке… То есть некоторые утверждения являются логически необходимыми истинами. Язык, который не способен иметь в себе средства для подтверждения их необходимости, был бы не в состоянии быть средством для того, чтобы сказать нечто истинное обо всем, что можно сказать»[218], - пишет Райт. Таким образом, Райт превращает «сверх-утвердительность» в орудие наступления на реализм идею универсальной логики. Но, тем не менее, он не готов допустить наличие «просто языков», как это делают лингвистические философы и прагматисты. Любой язык должен иметь минимум логической четкости и быть понятным. «Сверхутвердительность» гласит также о том, что в любом языке обязательно должны быть зафиксированы критерии истинности, которым подчиняются все ситуации этого языка. Принцип «сверх-утвердительности» Райта, не регламентируя отдельного языка, препятствует допущению лингвистического релятивизма.

Критерии истинности В известном примере Рассел доказывал, что

реалисты допускают факт более северного положения Эдинбурга по отношению к Лондону, даже если во вселенной нет ни одного разумного существа. Даммит не соглашается с этой точкой зрения. «Реалист и антиреалист могут согласиться в том, что существует объективное содержание, в случае любого данного содержания определенного класса… Различие между реалистом и антиреалистом заключается в том, что для анлиреалиста истина суждения может состоять только в удовлетворении определенным критериям, тогда как для реалиста суждение может быть истинным, даже если мы не имеем возможность выявить его истинность»[219], - пишет Даммит. Обращаясь к примеру Рассела, Даммит возразил бы примерно так: положение о том, что Эдинбург севернее Лондона истинно на определенном языке, имеющем определенные критерии истинности. Если не существует подобного языка и его носителей, то высказывание «Эдинбург севернее Лондона» означает примерно то же, что и высказывание “?*nmat!k”. Антиреалист, таким образом, не допускает возможности существования языка, критерии истинности которого были бы установлены за пределами этого языка. По Даммиту, антиреалист сам устанавливает критерии истинности и не идет в приписывании истины и лжи к поиску их «оснований», то есть отказываются рассматривать их иначе, как просто логические функции.

Антиреалист не нуждается в редукционистских положениях, сводящих истину к чему-то большему, чем его логическое обоснование. Антиреалист утверждает, что истина не сводима ни к чему, кроме самой истины, тем самым обезоруживая реализм. Истина – это просто то, что введено и обосновано логически в качестве таковой; ее невозможно свести ни к логической связанности, ни к соответствию чувственного данного и физического объекта, ни к точному описанию факта и т. д. Истина – это необходимый логический критерий языка, только «сетка координат», существующая на карте, а не на реальной поверхности Земли. «Определенная модель значения требуется только для того, чтобы оценить определенные формы следования, осуществляемые как часть нашей повседневной практики»[220], - пишет Даммит. Подобно Муру, отказавшемуся определять добро иначе как добро, Даммит полагает, что истина не может быть определена иначе как истина.

В пределах каждого языка логические законы являются «само-оправдывающими» (self-justifying), то есть трактуются во всех случаях как адекватные. Но эти законы обладают такой силой только для определенного, конкретного языка. Антиреализм, продуцируя альтернативные логические системы, не диктует единственно правильную или единственно возможную систему. Антиреалисты, скорее, интересуются тем, как правильно выбрать ту или иную логическую систему для решения той или иной познавательной задачи. Например, изучая богословие, следует выбрать язык теологии, а не садоводства; рассуждая об архитектуре модерна, не следует обращаться к языку невропатологов. Антиреалист, тем самым, всегда выступает за то, чтобы мы пользовались многими языками для различных случаев познания и жизни, а не одним-единственным языком. Выступая против идеи логического универсализма, Даммит и Райт, тем не менее, не переходят на позиции релятивизма, не проповедуют свободное оперирование языками по соображениям субъективного предпочтения или практического удобства. «Понятие фундаментального закона, конечно, не абсолютно. При систематизации нашей логической практики у нас есть выбор между тем, какие законы мы будем допускать как основные, а какие законы мы будем считать производными из них»[221], - пишет Даммит. Анализируя антиреализм, Райт отмечает, что степени «идеализации» и всеобщности логических законов неизбежно варьируются от языка к языку; но не существует языка, свободного от логических законов.

Логический антиреализм, таким образом, не сводится ни к лингвистической философии, ни к неопрагматизму, ни к философии логического анализа, выступая оригинальным направлением аналитической философии. Главной положительной разработкой логической антиреализма Даммита и Райта выступает обоснование возможности существования различных логических систем и критериев истинности, а также выбора между ними. Несмотря на то, что можно оспаривать претензии антиреализма на статус самостоятельной философской теории, а не простой оппозиции существующим теориям анализа, на современном этапе аналитической философии антиреализм является актуальной и востребованной методологией анализа.

Онтологический антиреализм Другая разновидность антиреалистических

теорий также группируется вокруг Оксфорда. Если антиреализм Даммита и Райта можно назвать «логическим», то этот вид антиреализма сосредоточивает практически все философские интересы на эпистемологическом анализе. Мы назвали этот антиреализм «онтологическим антиреализмом», поскольку все его крупнейшие представители – Джон Фостер (р. 1941), Чарлз Тэйлор (р. 1931), Антони Квинтон, Джон Кэмпбелл и др. – пытаются доказать, что ментализм и феноменализм являются базисом эпистемологической теории, допускающей возможность существования независимых друг от друга «картин мира». Если логические антиреалисты формулируют свои идеи, критикуя логические идеи реалистов, то онтологические антиреалисты критикуют, прежде всего, эпистемологический антиреализм. Онтологический антиреализм ставит также по-новому вопрос о ценностях, переоценивая взгляды реализма на сознание, общество и мораль.

Если логические антиреалисты пытались подорвать идею возможности существования универсальной теории значения, то онтологические антиреалисты пытаются отказаться от того типа реалистической эпистемологии, согласно которой существует мир физических объектов. В этой связи, Фостер высказывает программное положение онтологического антиреализма. «Цель… - опровергнуть реализм относительно физического мира и развить вместо него разновидность феноменализма»[222], - пишет Фостер. Он доказывает, что невозможно достичь понимания единства мира посредством «очищения» опыта от субъективности и анализа способа существования вещи вне нашего сознания, что пытаются предпринимать многие реалисты. Безусловно, реальность существует независимо от субъективности, но самой по себе «реальности» как субстанции не существует, равно, как и не существует «законов природы». Реалисты, по Фостеру, подменяют ментальные категории натуральными, то есть логическая теория сводится не к обоснованию единства и деятельности познания, а к обоснованию возможности фактического знания. Поэтому Фостер пишет: «Сущность (или факт) целостен, если, и только если его существование (познание) не необходимо, то есть в некотором смысле более необходимо, чем просто естественная необходимость»[223]. Выступая против естественнонаучного реализма, Фостер не переходит на позиции онтологического релятивизма. Антиреалисты не отвергают идеи целостного мира, объективного и независимого от сознания. Они только полагают, что сознание участвует в создании миров, которых может быть несколько. Они считают, что мир, хотя и существует объективно, может рассматриваться как мир только в виде «логического продукта», неотделимого от сознания. В противном случае, мир либо трансцендентен и, следовательно, чужд нам, либо хаотичен. Фостер считает, что расселовская онтология, допускающая огромную вселенную, в которой сознание занимает крошечное место, является не более чем «страшилкой» для детей. Антиреалист, по Фостеру, интересуется только теми мирами, в которых сознание принимает деятельное участие; до других миров ему просто нет дела.

Тэйлор об опыте Если Фостер выступает против «физического

реализма» вообще, то другой представитель онтологического антиреализма Тэйлор решительно борется против центральной в неореализме теории чувственных данных. Логические аналитики, типа Айер, как известно, отказались от анализа чувственных данных, но они не отвергли эмпирический принцип проверки посредством экспериментирования. Тэйлор пытается защитить «Миф Данного» У. Селларса и доказать, что чувственное данное – абсурдное понятие. «Мой аргумент, взятый кратко, будет следующим: чувственное данное – невозможная сущность; все, что может быть осуществлено с помощью чувственных данных, не может быть опытом (или его частью)»[224], - пишет Тэйлор. Как и Фостер, Тэйлор считает невозможным анализировать чувственные данные сами по себе, без их включения в определенную ментальную структуру объективности опыта, неотделимую, прежде всего, от деятельности в виде языка. Опыт невозможен без существования «первоначальной структуры», в которой интерпретируется каждый объект. Во взглядах Тэйлора, несомненно, угадывается влияние критических реалистов, типа Ч. Льюиса, которые выводили «интерпретационизм» как главное эпистемологическое понятие. «Наше феноменальное поле, или мир, как он нам является… есть то, что я склонен назвать деятельностью в форме образцов (patterned activity)[225], - пишет Фостер. «Деятельность в форме образцов» Тэйлор противопоставляет понятию «чувственное данное», отмечая, что непосредственность восприятия чувственного данного – плод абстракции, ложное понимание природы восприятия. Ценность антиреализма Тэйлора заключается в анализе понятия «деятельность», неотделимого от опыта, в его требовании активности субъекта в познании. «Не существует такой вещи, как простая фиксация опыта, которая просто описывает присутствие независимого объекта, поскольку специфический вид описания всегда соответствует определенной организации поля исследования»[226], - пишет Тэйлор. «Концептуальные сети», в которых субъект фиксирует и определяет содержание мира, являются несоизмеримыми друг с другом и не могут быть подчинены универсальному эпистемологическому критерию. По Тэйлору, пифагорейцы, Птолемей, Коперник и Эйнштейн наблюдали не одну, а разные вселенные, поскольку их «концептуальные сети» были различны. Эти сети конституируют «человеческое» видение действительности, зависимое от языка, истории и культуры, а не от физической реальности. Таким образом, Тэйлор доводит до логического завершения тенденцию постепенного перехода от физических к метафизическим критериям верификации, наметившуюся еще в философии логического анализа, считая онтологическим базисом метафизических критериев специфическую «человеческую» деятельность.

Подобные взгляды выводит и Квинтон. Он полагает, что пора положить конец аналитическому разделению «феноменальных» суждений (то есть суждений б опыте) и «обыденных» суждений (то есть суждений о вещах). Квинтон высказывает разочарование в существующих эпистемологических теориях реалистов, приходя к убеждению, что чувственные данные «непроверяемы», поскольку для их проверки всегда требуется выход за пределы непосредственного опыта, то есть переход к другому, «феноменальному», онтологическому порядку. «Опыт не оправдывает, а просто мотивирует ощущение»[227], - пишет Квинтон. Тем самым, может быть много различных способов осуществления опыта и представления реальности. Взгляды Квинтона во многом напоминают дедуктивный метод выведения «поясняющих теорий» Поппера. Однако Квинтон, в отличие от Поппера, доводит подобные идеи до последовательного антиреализма, не лишенного, впрочем, скептического оттенка.

Фостер о реальности Фостер пишет: «Реалист – это тот, кто

утверждает, что безусловная реальность, по крайней мере, частично физическая… Антиреалист – это тот, кто полагает, что безусловная реальность целиком нефизическая»[228]. Утверждая возможность существования нефизической реальности, онтологические антиреалисты неизбежно должны придти к допущению альтернативных космологических теорий, которые проверяются и обосновываются исключительно посредством концептуального анализ. Выводя данный критерий, Фостер не скрывает своих расхождений с Даммитом. Признавая заслуги Даммита как пионера антиреализма, Фостер отказывается от его логицизма и невнимания к эпистемологическому анализу.

В отличие от Даммита и Райта, Фостер считает, что антиреализм может быть только «редуктивным». Он называет свою эпистемологию «редуктивным феноменализмом». Обратимся к авторскому определению этого принципа. Фостер пишет: «Во-первых, редуктивный феноменализм не ведет к аналитическому феноменализму и не есть то же самое. В утверждении, что физический мир есть логическое создание из материала человеческого опыта, не постулируется, что утверждения о физическом мире могут быть сведены посредством анализа к утверждениям об опытном содержании… Во-вторых, редуктивный феноменализм, как таковой, не отрицает существования внешней реальности, и даже не отрицает того, что этот материал вызван чем-то внешним по отношению к человеческому разуму»[229]. Фостер, по-видимому, хочет избежать любых обвинений в эпистемологическом универсализме. Анализируя эмпирические суждения, мы можем быть уверены только в том, что одержание этого суждения можно свести (редуцировать) к определенным физическим составляющим. Но, в отличие от «аналитических феноменалистов», Фостер никак не регламентирует способа этой редукции, утверждая, что их может быть много. Отказывается он судить и о неизменном «характере» опыта и мироздания. Все, что можно сказать о мире, - это только то, что его можно, при определенных обстоятельствах, редуцировать к какой-либо космологической теории, картине мира.

Даммит считает, что возможно существование альтернативных логических семантик, Фостер утверждает возможность существования альтернативных онтологических теорий. Оба сторонника антиреализма имеют в виду носителей разных языков; в пределах отдельно взятого языка возможна только одна логическая система, только одна картина мира, только одна моральная онтология. Однако существуют антиреалисты, которые в своей методологии отстаивают возможность существования разноплановых (а иногда и не связанных между собой) дискурсов в пределах одного языка. В 1970 – 1980-х гг. целый ряд аналитиков пришли к этому третьему типу антиреализма. Среди них такие известные философы, как Джон Мэки, Бернард Уильямс, Антони Флю, Дэвид Виггинс, Ричард Воллхейм и др. Плюралистический антиреализм выступает разноплановой теорией с достаточно размытыми очертаниями, имеющей, вместе с тем, ответы на базовые вопросы всех разделов философии; однако наибольшие успехи были достигнуты в области эпистемологического и морального анализа.

Мэки о плюралистическом Поводом для нашего выделения антиреализме плюралистического антиреализма в

виде определенного типа антиреализма послужило суждение Мэки об антиреализме Даммита, где он говорит об «антиреализмах» во множественном числе. Мэки пишет: «Можно утверждать наличие специальных видов антиреализма (anti-realisms), каждый из которых имеет свою собственную мотивацию, специальные основания для допущения значений определенных классов суждений, которые затем ведут к неудачам бивалентности или к неклассической логике… Но не существует оснований для глобального антиреализма или для выведения интуитивистской теории значения, которая, кажется, ведет к нему»[230]. Даммит, Фостер, Тэйлор и другие утверждают антиреализм как целостную познавательную схему, внутри которой могут существовать альтернативные теории и языки. Мэки отрицает существование такой схемы в принципе, как отрицает и существование «реализма», против которого следует бороться и по отношению к которому следует «привязывать» свою теорию. «Реализмов», по Мэки, не меньше, чем «антиреализмов».

Подобная аналитическая методология, считает Мэки, может лежать в основании принципа «терпимости». «Мы должны полагаться на принцип индифферентности (или смягченный его вариант, такой, как мой принцип терпимости)»[231], - пишет Мэки. Согласно принципу терпимости, все законы, относящиеся к миру, сознанию или языку, рассматриваются в качестве «сложных», а не «простых» законов; причем нам неизвестно подавляющее большинство содержания этой сложности. Ввиду этого, мы должны методологически обусловить наличие «пробелов», неизвестных х в любой теории или просто языке, претендующем на универсальность. Это не является скептицизмом, поскольку даже изучения известного достаточно для определения наиболее оптимального решения. Это не скептицизм и по той простой причине, что антиреалист утверждает недостаточность, а не невозможность создания универсального словаря в той или иной науке. Тем самым, Мэки стремится искоренить крайние и односторонние претензии философии (особенно релятивизм и абсолютизм), но хочет, вместе с тем, сохранить и логически обосновать возможность следования определенной методологии, зависящей от конкретной цели исследования.

Тем самым, Мэки стремится опровергать любую эпистемологическую теорию, которая пытается обосновать наличие универсальной методологии, например, верификационную теорию. Любое положение может быть введено в систему, если оно обосновано, но не существует универсальной процедуры обоснования. «Мой главный тезис: положения, которые не восприняты прямо, термины и суждения, смысл которых не может быть дан прямо посредством метода верификации, могут быть законно введены»[232], - пишет Мэки. «Законность» введения термина в языковую систему, по-видимому, заключается не в том, что любое введение является дозволенным, а в том, что у нас нет возможности выбрать «правильный» способ введения терминов в язык во всех без исключения случаях. Тем самым, Мэки допускает плюрализм «законных» способов определения любого термина в теории, системе или языке.

Моральный антиреализм Подобных взглядов на опыт и язык

Виггинса придерживался и Д. Виггинс, но он, в отличие

от Мура, считает вполне возможным совместить плюралистический антиреализм и эссенциализм, если перенести принцип эссенциализма в пределы отдельно взятой эпистемологической теории. Полемизируя с Расселом, Виггинс берет испытанный аргумент Лейбница, согласно которому вещь имеет индивидуальную природу, которого в аналитической философии придерживались Уайтхед и Стросон. Виггинс хочет вывести эссенциалистские следствия из теории индивидуальностей. Согласно эссенциализму, система формируется в пределах сознания и языка, не завися от физических характеристик. Поэтому может существовать целый ряд альтернативных эссенциалистских теорий в рамках единой онтологии. «Много научно значимых трансформаций в наших понятиях о мире не влекут за собой трансформации наших понятий в пределах определенной онтологии»[233]. Система понятий, таким образом, может рассматриваться независимо от реальности, что является идеалистическим положением. Единственным критерием выбора концептуальной схемы оказывается обоснованное предпочтение; поэтому образ мира в рамках каждого понятийного словаря всегда индивидуален. Всегда существуют «до-теоретические» понятия, заложенные в структуре самого языка; и они определяют содержание любой теории, сформулированной на этом языке. «Я буду полагать, что мы имеем до-теоретические случаи тождества, сохранения через изменение и отбора изменчивых вещей»[234], - пишет Виггинс. «До-теоретические» понятия, в этой связи, могут вполне подтвердить плюралистический антиреализм, отстаивающий идею несущетвования универсальных теорий, и, вместе с тем, обосновать целостность понятий в рамках отдельно взятой индивидуальной теории. В любом случае, каждая теория зависит от «практических стандартов», задаваемых «до-теоретическими» понятиями.

Плюралистический антиреализм является теорией, которую можно успешно применять, прежде всего, в сфере человеческих отношений: социальной жизни, общении, морали, искусстве и т. д. Плюрализм эпистемологических моделей в трудах практически всех антиреалистов перетекает в плюрализм относительно ценностей; а традиционно большое внимание аналитических философов к моральным проблемам делает важной задачей обоснование плюрализма этических ценностей.

Уильямс о моральной удаче Невозможность существования

универсальной и «простой» моральной теории утверждает и Уильямс. Как и Мэки, он допускает существование различных моральных дискурсов, выступая как против тех, кто стремится создать универсальную моральную теорию, так и против релятивистов, которые пытаются поставить сферу моральной философии в зависимость от полной свободы произвольного «жонглирования» частными этическими словарями. «Главная ошибка моральной философии во всех течениях – навязать этической жизни некоторую очень простую модель… Наше лекарство от этой деформации заключается в допущении большой разнородности вещей, о которых упоминают люди, когда говорят о том, как они (или другие) живут своей жизнью»[235], - пишет Уильямс.

Центральным понятием моральной философии Уильямса является понятие «моральной удачи». Когда мы говорим, что нечто вызвано удачным стечением обстоятельств, то это не означает, что нечто произошло беспричинно. По Уильямсу, люди употребляют выражение «удачное стечение обстоятельств», когда желают показать, что все произошло не так, как было предначертано «судьбой» или какой-либо моральной теорией. Большинство здравомыслящих людей, согласно Уильямсу, ставят моральные оценки в зависимость от «удачи», полагая, что моральное оправдание – плод не только рационально осмысленного воздаяния, но и случайности. При других же обстоятельствах моральное оправдание вообще недостижимо. Например, если субъект проявил щедрость, то отнесение этого поступка к предпосылке «Существуют щедрые люди» не будет основной характеристикой поступка самого по себе, поскольку содержание поступка ничего не потеряет, если будет определено посредством какой-либо другой характеристики, например, «заботливый». Если мы проявим щедрость по отношению к нищему, то существует вероятность того, что нас не будут одобрять ни окружающие, ни тот нищий. Точно так же, если мы проявим щедрость в абстрактной форме, например, послав деньги в благотворительный фонд, то нас вообще никто не одобрит.

Неверно рассматривать моральную удачу, трактуя ее как потенциальное моральное оправдание. Уильямс пишет: «Моральная удача, следует отметить, не заключается в достижении морального оправдания. Она лежит, скорее, в отношении к жизни и ее оправданию (или недостатку последнего) в морали»[236]. Уильямс «переворачивает» отношение «удача – оправдание», делая «оправдание» следствием «удачи». Если моральный философ, допустим, решит проигнорировать существование моральной удачи, то он неверно будет трактовать не только оправдание, но и долженствование. Он будет выражать детерминистскую позицию, согласно которой существуют если не безусловные, то, по крайней мере, приложимые ко всем моральным поступкам предикаты долженствования. На самом деле, этика отличается от естественных наук и логики именно тем, что понятие «должен» вводится многозначно; оно является «пропозициональным оператором», применимым только в определенном моральном дискурсе и языке.

Итак, Уильямс доказывает, что следует избавиться от засилья «административной» рациональности в области морали и обраться к «созерцательному» изучению человеческих поступков, а не к «объективному» исследованию моральных явлений. «Цель этической теории – помочь нам сконструировать мир, который будет нашим миром (курсив мой – С. Н.), миром, в котором мы живем социальной, культурной и личной жизнью»[237], - пишет Уильямс. Мир морали – это и «наш» мир, мир как наших моральных ценностей, так и сложных влияний на него разнообразных поучений, диалогов, внушений, запрещений и просто случайных обстоятельств и встреч. В этой связи, любой моральный язык представляет собой сложное единство, изменчивое в зависимости от самых разных факторов, несводимое к единому знаменателю. Это положение Уильямса можно понять и так: моральный язык субъекта – это сложный код, который не только уникален, но который, в отличие от pin-кода, способен к постоянной изменчивости.

Виггинс кладет уже упомянутую идею «до-теоретического» знания не только в основание эпистемологического, но и морального анализа. В моральной жизни человек руководствуется «практически постигаемым» стандартом, определяющим ценности и поведение. Виггинс допускает безграничные возможности выбора этого стандарта, выводя только одно условие: этот стандарт должен быть целостной точкой зрения, логически исключающей другие стандарты. Мораль, согласно принципам Виггинса, не конвенциональна (как полагают лингвистические философы) и не основывается на эмоциях (как полагают натуралисты). Сущность морали задается рационально.

Этический эссенциализм Виггинс, как все антиреалисты, освобождает от любой формы универсализма. Детерминизм и допущение универсальной этической теории несовместимы с представлением о субъекте как о свободном моральном агенте, обладающем правом выбора. Моральная философия на современном этапе, считает Виггинс, превращается в изучение концептуальных схем и языков, лежащих в основе моральных стандартов, но не предписывает способы осуществления выбора. В отличие от катехизиса или воинского устава, этический антиреалист всегда предпочтет «открытую» моральную концепцию любой универсальной теории.

Антиреализм и индетерминизм Автором одной из самых

Оригинальных антиреалистических концепций является А. Флю. Выступая с позиции последовательного индетерминизма, Флю защищает «аристотелевскую» линию в философии. «То, что я буду развивать и защищать, принадлежит к аристотелевской традиции как противной платонико-картезианской, и главной сквозной мыслью будет защита фундаментального и широко распространенного факт, что мы не можем делать выбора»[238], - пишет Флю. Как и Виггинс, Флю является сторонником эпистемологической и моральной свободы, когда вопрос выбора между альтернативными теориями оказывается не менее важным, чем анализ самих этих теорий. Флю прямо ссылается на Сартра, считая, что французский философ доказал существование выбора в любых моральных ситуациях. При этом Флю, конечно, не принимает тезис Сартра о «равноценности» всех человеческих поступков.

В основе свободы выбора лежит свобода воли, глубоко укорененная в сущности человека. Начиная с Аристотеля, большинство философов признавали свободу воли, и Флю относится к их числу. «Существует бесчисленное количество поступков, которые могут быть совершены в зависимости от того, выберем мы их или нет»[239], - пишет Флю. Допущение свободы морального выбора, конечно же, не должно вести к моральной анархии и безответственности. Но мы, по Флю, должны отказаться от каких-либо вне моральных (например, физических) детерминант этических ценностей. В конце концов, все действия человек осуществляет свободно (если не подвергается принуждению); но, взятые в целом, моральные поступки детерминированы структурой рациональности. Флю подчеркивает «слабый» характер подобного детерминизма, не затрагивающий конкретных и частных поступков. Человек, по Флю, должен отвечать за свой моральный облик в целом, но не в каких-либо частях и никак не с какой-либо «менторской» безусловной точки зрения.

Антиреализм в аналитической философии не потерял своего поступательного развития до настоящего времени, хотя его основные формы уже очерчены. Вокруг антиреализма вращаются преимущественно логические споры и дискуссии современной англо-американской философии, в которых центральной проблемой по-прежнему выступает проблема плюрализма критериев истины, реальности, добра. Плюралистические взгляды современных анитреалистов в сочетании со стремлением к строгости и доказательности логических построений, являются своевременными и востребованными и в начале XXI в.

 

[1] Понятие «аналитическая философия» определяется в начале § 2.

[2] Bradley F. H. Appearance and Reality. L., 1925. P. 31.

[3] Бозанкет Б. Основания логики. М., 1914. С. 62.

[4] Там же. С. 13.

[5] Blanshard B. Reason and Analysis. L., 1962. P. 422.

[6] Bradley F. H. Appearance and Reality. P. 136.

[7] Ibid. Р. 22.

[8] Бозанкет Б. Основания логики. С. 18.

[9] Bradley F. H. Essaya on Truth and Reality. Oxford, 1914. P. 63.

[10] Bradley F. H. Appearance and Reality. P. 1.

[11] Ibid. Р. 136.

[12] McTaggart J. E. Studies in Hegelian Cosmology. Cambridge, 1918. P. 52.

[13] Findlay J. E. Time: A Treatmaent of Some Puzzles // Logic and Language. N-Y., 1965. P. 56.

[14] McTaggart J. E. The unreality of Time // Mind. 1908. Vol. 17. P. 465.

[15] McTaggart J. E. The Relation of Time and Eternity // Mind. 1909. Vol. 18. P. 355.

[16] Bradley F. H. The Principles of Logic. L., 1922. Vol. II. P. 410.

[17] Bradley F. H. Appearance and Reality. P. 550-551.

[18] McTaggart J. E. Studies in Hegelian Cosmology. Cambridge, 1918. P. 122.

[19] Blanshard B. Reason and Goodness. L., 1961. P. 122.

[20] Во введении к «Лекциям по философии религии» Гегель рассуждал не о моральном, а о религиозном чувстве, но суть от этого не меняется.

[21] Ibid. Р. 289.

[22] Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980. С. 111.

[23] Там же. С. 207.

[24] Там же. С. 280.

[25] Там же. С. 388.

[26] The Cambridge Dictionary of Philosophy. Cambridge, 1996. P. 22.

[27] Dummett M. The Interpretation of Frege’s Philosophy. L., 1981. P. 39.

[28] Айер А. Дж. Философия и наука // Вопросы философии. 1962. № 1. С. 101.

[29] Moore G. E. The Refutation of Idealism // Philosophical Studies. L., 1960. P. 1.

[30] Ibid. Р. 2.

[31] Мур Дж. Доказательство внешнего мира // Аналитическая философия. Избранные тексты. М., 1993. С. 73.

[32] Moore G. E. Some Main Problems of Philosophy. L. – N-Y., 1958. P. 12.

[33] Там же. С. 79.

[34] Moore G. E. Visual Sense-Data // British Philosophy in the Mid-Century. Cambridge, 1953. P. 205.

[35] Идеалистическую трактовку чувственных данных, противоположную трактовке мура, предложил К. И. Льюис. Он считает, что мир не дан в чувственном восприятии, а является мыслительной конструкцией, состоящей из чувственных данных. (См: Lewis C. I. Mind and the World-Order. Outline of a Theory of Knowledge. N-Y., 1959).

[36] Мур Дж. Доказательство существования внешнего мира. С. 81.

[37] Ibid. Р. 3.

[38] Рассел Б. Проблемы философии. СПб., 1915. С. 19.

[39] Whitehead A. N. The Concept of Nature. Cambridge, 1926. P. 48.

[40] Уайтхед А. Н. Избранные работы по философии. С. 238.

[41] Уайтхед А. Н. Избранные работы по философии. С. 238.

[42] Whitehead A. N. The Concept of Nature. P. 142.

[43] Sellars R. W. Philosophy of Physical Realism. N-Y., 1932. P. 209.

[44] Ibid. Р. 138.

[45] Broad C. D. The Mind and Its Place in Nature. N-Y., 1952. P. 181. То же положение выдвинул американский неореалист Г. Д. Хикс: «Трудно определить, что чувственные данные могут указывать нам хотя бы на существование физических объектов» (Hicks G. D. Critical Realism. L., 1938. P. 55).

[46] Broad C. D. Some Remarks // B. Russell. Philosopher of the Century. Boston, 1967. P. 120.

[47] Broad C. D. Reply // Philosophy of C. D. Broad. N-Y., 1959. P. 807.

[48] Мур Дж. Доказательство внешнего мира. С. 80.

[49] Moore G. E. Philosophical Studies. P. 217.

[50] Рассел Б. Философия логического атомизма. С. 109.

[51] Ayer A. J. Russell and Moore: The Analytical Heritage. Cambridge, Mass., 1971. P. 228.

[52] Рассел Б. Мое философское развитие // Аналитическая философия. Избранные тексты. М., 1993. С. 26.

[53] Там же. С. 27.

[54] Рассел Б. Философия логического атомизма. С. 71.

[55] Рассел Б. Философия логического атомизма. С. 45.

[56] Там же. С. 48.

[57] Рассел Б. Философия логического атомизма. С. 77.

[58] Там же. С. 54.

[59] Несмотря на идеалистический характер своей логики, Фреге, на наш взгляд, более последователен, чем Рассел, в утверждении пустоты любого высказывания, не высказанного о конкретном предмете (например, «Небо есть»).

[60] Рассел Б. Человеческое познание. Киев, 1997. С. 106.

[61] Russell B. The Faith of Rationalist. L., 1947. P. 2.

[62] Рассел Б. Мое философское развитие. С. 22.

[63] Рассел Б. Исследование значения и истины. С. 114.

[64] Рассел Б. Человеческое познание. С. 125.

[65] Moore G. E. Some Main Problems of Philosophy. P. 280.

[66] Moore G. E. Principia Ethica. Cambridge, 1922. P. VIII.

[67] Ibid. Р. 6.

[68] Ibid. Р. 40.

[69] Broad C. D. Moore’s Ethical Doctrines // The Philosophy of G. E. Moore. N-Y., 1959. P. 62.

[70] Мур Дж. Природа моральной философии. М., 1999. С. 260.

[71] Broad C. D. Ethics. Nijhoff, 1958. P. 313.

[72] Мур Дж. Природа моральной философии. С. 301.

[73] Warnock G. J. English Philosophy since 1900. Oxford, 1958. P. 56.

[74] Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1959. 1.1 (Все положения «Трактата», равно как и других крупных сочинений Витгенштейна, пронумерованы, поэтому общепринято указывать в ссылках только номера положений).

[75] Там же. 2.01.

[76] Там же. 2.0124.

[77] Там же. 2.026.

[78] Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. 2.225.

[79] Там же. 3.

[80] Там же. 4.001.

[81] Там же. 4.002.

[82] Там же. 4.0312.

[83] Там же. 3.144.

[84] Там же. 4.121.

[85] Там же. 5.6.

[86] Там же. 5.64.

[87] Там же. 5.63.

[88] Там же. 6.41.

[89] Там же. 6.44.

[90] Там же. 4.112.

[91] Там же. 4.2.

[92] Рассел Б. Введение к «Логико-философскому трактату». С. 25.

[93] Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. 7.

[94] Wittgenstein L. Briefe an Ludwig Von Ficker. Salzburg, 1969. S. 35.

[95] Ayer A. J. Language, Truth and Logic. Harmondsworth, 1976. P. 10.

[96] Ibid. Р. 65.

[97] Айер А. Дж. Философия и наука // Вопросы философии. 1962. № 1. С. 104.

[98] Ayer A. J. Demonstration of the Impossibility of Metaphysics // Mind. 1934. Vol. 43. P. 337.

[99] Ayer A. J. Language, Truth and Logic. P. 35.

[100] Ayer A. J. The Central Questions of Philosophy. L., 1973. P. 143.

[101] Ayer A. L. Language, Truth and Logic. P. 124.

[102] Ibid. Р. 37.

[103] Ayer A. J. The Central Questions of Philosophy. P. 162.

[104] Ibid. Р. 18.

[105] Айер А. Дж. Язык, истина и логика. Глава 6 // Аналитическая философия. Избранные тексты. М., 1993. С. 54.

[106] Там же. С. 51.

[107] Ayer A. J. Demonstration of the Impossibility of Metaphysics. P. 335.

[108] Ayer A. J. The Central Questions of Philosophy. P. 33.

[109] Поппер К. Объективное знание. М., 2002. С. 106.

[110] McDowell J. Mind and World. Cambridge, Mass., 1974. P. 72.

[111] Popper K. Objective Knowledge. P. 23.

[112] Ibid. Р. 294.

[113] Ibid. Р. 74.

[114] Ibid. Р. 108.

[115] Ibid. Р. 109.

[116] Ibid. Р. 118.

[117] Поппер К. Объективное знание. С. 148.

[118] Там же. С. 17.

[119] Popper K. Unended Quest. Glasgo, 1997. P. 41.

[120] Popper K. Replies to My Critics // The Philosophy of Karl Popper. La Salle, 1974. P. 966.

[121] Ibid. Р. 963.

[122] Поппер К. Объективное знание. С. 249.

[123] Popper K. Objective Knowledge. P. 81.

[124] Popper Selections. Princeton, 1985. P. 53.

[125] Popper K. Objective Knowledge. P. 29.

[126] Поппер К. Объективное знание. С. 64.

[127] Поппер К. Логика научного исследования. М., 1983. С. 68.

[128] Popper K. Objective Knowledge. P. 328. Например, высказывание «Трава зеленая» соответствует фактам, Если, и только если, трава зеленая.

[129] Р – a problem (проблема), ТТ – Tentative Theory (поясняющая теория), ЕЕ – Error Elimination (устранение ошибок)

[130] Поппер К. Объективное знание. С. 245.

[131] Там же. С. 253.

[132] Там же. С. 189.

[133] Strawson P. F. Construction and Analysis // Contemporary Philosophical Problems. N-Y., 1959. P. 74.

[134]Strawson P. F. Individuals. L., 1964. P. 181. Подобное положение содержится и в теоретико-игровой семантике Я. Хинтикки. Он пишет: «Структура рассуждений в теории квантификации отражает структуру деятельности поиска и обнаружения» (Хинтикка Я. Логико-эпистемологические исследования. М., 1980. С. 305).

[135] Strawson P. F. Truth // Philosophy and Analysis. Oxford, 1954. P. 262.

[136] Стросон П. О референции // Метафизические исследования. № 12. СПб., 1999. С. 239.

[137] Strawson P. F. Freedom and Resentment. L., 1976. P. 183.

[138] Strawson P. F. Individuals. P. 19.

[139] Ibid. Р. 23.

[140] Lewis C. I. The Given Element in Empirical Knowledge // Empirical Knowledge. N. J., 1973. P. 374.

[141] Lewis C. I. Mind and the World-Order. Outline of a Theory of Knowledge. N-Y., 1959. P. 29.

[142] Lewis C. I. Collected Papers. Stanford, 1970. P. 163.

[143] Lewis C. I. The Bases of Empirical Knowledge. P. 139.

[144] Ibid. Р. 136.

[145] Lewis C. I. Collected Papers. P. 232.

[146] Геллнер Э. Слова и вещи. М., 1962. С.

[147] Витгенштейн Л. О достоверности. 1. // Философские работы. Ч. 1. М., 1994.

[148] О достоверности. 189.

[149] О достоверности. 344.

[150] О достоверности. 445.

[151] Витгенштейн Л. Культура и ценность. [294] // Философские работы. Ч. 1.

[152] О достоверности. 10.

[153] Витгенштейн Л. Голубая книга. М., 1999. С. 14.

[154] О достоверности. 141.

[155] О достоверности. 284.

[156] Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. С. 134.

[157] О достоверности. 559.

[158] Витгенштейн Л. Коричневая книга. М., 1999. С. 12.

[159] Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. С. 111.

[160] Витгенштейн Л. О достоверности. 274.

[161] Апель К.-О. Трансформация философии. М., 2001. С. 253.

[162] Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. С. 163.

[163] Витгенштейн Л. О достоверности. 46.

[164] О достоверности. 5.

[165] О достоверности. 40.

[166] Витгенштейн Л. Голубая книга. С. 51.

[167] Витгенштейн Л. О достоверности. 15.

[168] О достоверности. 30.

[169] Рорти Р. Философия и Зеркало Природы. Новосибирск, 1997. С. 218.

[170] Витгенштейн Л. Дневники 1914 – 1916. Томск, 1998. С. 133.

[171] Витгенштейн Л. Голубая книга. С. 117.

[172] О достоверности. 3.

[173] Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. С. 242.

[174] Ryle G. The Concept of Mind. Harmondsworth, 1976. P. 17.

[175] Райл Г. Дилеммы // Вопросы философии. 1996. № 6. С. 114.

[176] Ryle G. The Concept of Mind. P. 27.

[177] Ibid. Р. 32.

[178] Ibid. Р. 50.

[179] Ryle G. Systematically Misleading Expressions // Logic and Language. Oxford, 1960. P. 35.

[180] Ryle G. The Concept of Mind. P. 56.

[181] Райл Г. Дилеммы. С. 133.

[182] Ryle G. On Thinking. P. 17.

[183]Ryle G. Dilemmas. Cambridge, 1954. P. 126. Кроме понятия «неформальная логика», Райл иногда употребляет некоторые синонимичные понятия: «логика психологических понятий», «логическая география понятий», «логика обыденных предложений» и т. д.

[184] Райл Г. Понятие сознания. С. 339.

[185] Райл Г. Дилеммы. С. 120.

[186]Austin J. Philosophical Papers. Oxford, 1962. P. 3.

[187] Ibid. Р. 71.

[188] Ibid. Р. 89.

[189] Austin J. Philosophical Papers. P. 83.

[190] Ibid. Р. 83.

[191] Значение слова // Аналитическая философия. Избранные тексты. С. 108.

[192] Austin J. How to Do Things with Words. Cambridge, 1962. P. 38.

[193] Остин Дж. Избранное. С. 38.

[194] Austin J. Philosophical Papers. P. 133.

[195] Ibid. Р. 231.

[196] Hampshire S. Identification and Existence // Contemporary British Philosophy. L.-N-Y., 1956. P. 192.

[197] Ibid. Р. 207.

[198] Hare R. M. The Language of Morals. Oxford, 1972. P. III.

[199] Hare R. M. Freedom and Reason. Oxford, 1963. P. 16.

[200] Waismann F. Verifiability // Logic and Language. Oxford, 1960. P. 120.

[201] Waismann F. The Principles of Linguistic Philosophy. L., 1965. P. 40.

[202] Black M. Problems of Analysis. L., 1954. P. 11.

[203] Ibid. Р. 23.

[204] Уинч П. Идея социальной науки. М., 1996. С. 66.

[205] Winch P. Language, Belief and Relativism // Contemporary British Philosophy. L., 1976. P. 327.

[206] Wisdom J. Philosophy and Psycho-Analysis. Oxford, 1964. P. 36.

[207] Wisdom J. Paradox and Discovery. Los Angeles, 1970. P. 7.

[208] Baker G. P., Hacker P. M. S. Scepticism, Rules and Language. Oxford, 1984. P. XIII.

[209] Ibid. Р. 135.

[210] Ayer A. J. Philosophy in the Twentieth Century. L., 1984. P. 3.

[211] Hacker P. M. S. Insight and Illusion. Oxford, 1989. P. 323-324.

[212] Dummett M. The Interpretation of Frege’s Philosophy. L., 1981. P. 39.

[213] Dummett M. Truth and Other Enigmas. Cambridge, Mass., 1978. P. XXX.

[214] Ibid. Р. 23.

[215] Ibid. Р. 23.

[216] Ibid. Р. 24.

[217] Wright C. Realism, Meaning and Truth. Oxford, 1993. P. 1.

[218] Wright C. Inventing Logical Necessity // Language, Mind and Logic. Cambridge, 1996. P. 188.

[219] Dummett M. Truth and Other Enigmas. P. 147.

[220] Ibid. Р. 317.

[221]Dummett M. The Logical Basis of Metaphysics. P. 191.

[222]Foster J. The Case for Idealism. L., 1982. P. IX.

[223] Ibid. Р. 4.

[224] Taylor C. Sense-Data Revisited // Perception and Identity. N. J., 1979. P. 99.

[225] Ibid. Р. 104.

[226] Ibid. Р. 105.

[227] Quinton A. The Foundations of Knowledge // British Analytical Philosophy. L., 1971. P. 58.

[228] Foster J. The Case for Idealism. P. 33.

[229] Ibid. Р. 192.

[230] Mackie J. L. Selected Papers. Vol. I. Oxford, 1985. P. 240.

[231] Ibid. Vol. I. P. 2.

[232] Ibid. Vol. I. P. 213.

[233] Wiggins D. Sameness and Substance. Cambridge, Mass., 1980. P. 103.

[234] Ibid. Р. 2.

[235]Williams B.Ethics and the Limits of Philosophy. Cambridge, 1985. P. 127.

[236] Williams B. Moral Luck. Cambridge, 1981. P. 39.

[237] Williams B. Ethics and the Limits of Philosophy. P. 111.

[238] Flew A. A Rational Animal and Other Essays. Oxford, 1978. P. 1.

[239]Flew A., Vesey G. Agency and Necessity. Oxford, 1987. P. 68. (Данная мысль принадлежит только Флю).