Хряк Весельчака Колькельби

(Отрывок)

Рассказать вам былицу одну? Поживал у нас в старину Колькельби, а звать Весельчак, Да и был у Колькельби хряк. Своего того ли хряка Продал он за три пятака. Коли спросишь: а их куда дел? -

Вот те сказ, на что он их тратил.

Уж как первую ту монетку

Он потратил себе на девку,

А вторую в пруд обронил он,

Ну, а третью в саду зарыл он.

И котора, - смекни, изволь же, -

Принесла-то добра побольше?

Та, котора в пруду упала,

Как упала, так и пропала.

А котора пошла на девку,

Стала в радость, но однодневку.

А котору он сам припрятал,

Та едва ль принесла добра-то ль.

Мы и в церкви слышим, как помнишь:

На земле не копите сокровищ,

Их же огнь во дни поглощает,

Их же вор в нощи похищает.

Тяжело добро достаётся.

Ежли спрятать - грех остаётся,

А вдвойне - ежли пущено в рост оно,

Будет грех, покуда не роздано.

Ту монетку, что в пруд упала,

Отыскал ныряла-шныряла,

Подобрал да пошел по рынку

И купил иа неё себе свинку.

Да не свинка - так, недосвинчик,

С Колькельби нежданный гостинчик,

В те поры соседскую шлюшку Осенило устроить пирушку, А подать на стол для пирушки Нечего, кроме той самой хрюшки. И съели ту хрюшу

По угрызу на душу

Чернориз-проповедник,

Ж...лиз-исповедник, Богомол-костыляха,

Да шептуха, да ткаха, Обалдуй с лиходеем, Чистоплюй с чародеем, Извозчик, носильщик, Паяльщик-лудильщик, Зверей укротитель

Да детей похититель, Горбун и гадалка,

Да врун, да нахалка, Упырь, и тупарь, и

Всякой твари по паре: Бездельник-болтун

И мельник-колдун, Медвежатник, ослятник

Да старик-соколятник, Честной горожанин

Да кривой каторжанин, Прокаженный, Умалишенный,

Подлюга, ярыга,

Хапуга, барыга,

Палач и буян,

Костолом и смутьян, Ростовщик и старьёвщик, Самодур, поножовщик, Девка-однодневка, Мужелюб, чернокнижник, Скалозуб да облыжник, Еретик и лунатик. Спазматик, схизматик, Скоробрёх, скоморох, Ханжа-челобитель Да поджигатель-грабитель, Моряк, на море и суше Губящий деньги и души,

Незнайка в реках-проливах,

А краснобайка в речах хвастливых,

Сменявший на пива кварту

И галс, и компас, и карту.

Неизвестный автор

(записано после 1500 г.)

Хозяйка Охтермухти

Хозяин в Охтермухти жил, Женатый, как я слыхивал.

Он жирно ел и сладко пил, Ещё и сверх запихивал.

С утра до ночи на волах

Он поле свое пахивал,

А ливень - ох! а ветер - ах! Рубаху всю распахивал.

Отпряг он плуг, окончил труд,

Загнал волов до стойлам, - и

Глядит, а жёнка тут как тут,

Сухая и спокойная.

А тот продрог, что твой сурок,

И вымок, как я ведаю.

К огню он сел, похлёбку съел -

И занялся беседою.

«Жена, где корм моим волам? А кони тоже кинуты?

Давай я дом управлю сам, Зато на поле выйди - ты». «Согласна, муж мой, ей-же-ей: Весь день берусь за пахоты,

А за коров, да за гусей,

За дело в доме всяко - ты.

Посколь тебе хозяевать, —

Вяжи-ка ли, пряди-ка ли,

А глаз держи: чтобы кровать Детишки не обпикали.

Соломки к торфу подмешай, -Дороговизна с топливом. Увидишь: коршун, - поспешай! Гусят не уволок бы он!»

Не раненько жена легла, -

Чтоб счастья ей не видывать! -Всю маслобойку соскребла, Оставя мужу сывороть.

Наутро вышла со съестным: Небось, такой обойм бы

В дому хватило бы двоим Пополдничать обоим бы!

«За то, что смотришь ты семью, Поколь пашу я в поле том,

Тебе рубашечку сошью

Простую или с воротом». Четверку вывела волов,

Четыре на подмену, - и Работать муж пошел без слов По распорядку женину.

Гусяток покормил сперва

(Всего их было семеро).

А коршун хвать! - и вот их два,

А пятеро уж съедено.

Бегом хозяин со всех ног:

Спасать хоть пару кровненьку!

А тёлки вырвали колок

 

То, что в картишки вы спускали, Его б спасло.)

Когда преданья вечерами

На огонёк слетятся сами,

Не то любви почую пламя

(Моя болезнь!), -

Тряхну крестьянскими вожжами -

И выйдет песнь.

Для Койлы нашей то-то новость: Певцы и средь её сынов есть!

Они, воспеть ее готовясь,

Настроят звук, -

И будет повторять их повесть

И лес, и луг!

Ведь Койлу до сих пор пииты Не сотворили знаменитой: Она как остров неоткрытый

Заморских стран

Или пролив, где, бурей битый,

Плыл Магеллан.

Талант Фергюссона с Рамсеем Восславил Фёрт наш вместе с Теем.** Про Твид и Ярроу мы имеем

Стихов под сто.

А Ирвин, Лугар, Дун и Эйр - им

Не пел никто.

Родимой Койлы край старинный! Ее стремнины, половины,

Ее лощины и долины,

И мхи болот,

И вереск пепельно-карминный,

И белый глод.

Ах, Койла! Травы здесь по пояс И колокольчикова поросль. Здесь наши прадеды боролись,

И был венчан

Военной славою наш Уоллес,

Бич англичан.

Наш Уоллес\ - клич тот горделивый В вас, прадеды, будил отзывы. Вскипал он в жилах, как бурливый

Овраг весной.

За ним во след кровавый шли вы

На смертный бой.

Ах, Койла! Выси в поднебесье! Певучий зяблик в перелесье, Влюбленных зайцев куролесье,

Как во хмелю,

И витютень-рыдалец, - весь я

Твой мир люблю!

В зиме твоей - и то есть чары: Пустых лесов морозный пар, и Седеющие крутояры

Вкруг Охилтри,

Пурги слепящие удары, -

Хоть не смотри!

Природа! всё в тебе чарует. Приемлет сердце и пирует: Согреет Лето ль и дарует

Нам жизнь и свет, Зима завоет ли, задует

Снегами вслед.

Тот не Поэт, кто без оглядки

Не бродит без тропы, без кладки

По-над ручьем в глухом распадке,

В лесной тиши

-И слышит (о, какой он сладкий!)

Распев души.

Иные бьют стихом, как пулей, -

Еще и мертвого бы пнули!

А я к Природе лишь прильну, - и

Рад наперёд

Оставить их кусачий улей,

Их хищный род.

Прощайте же, мой брат по Музам! Я жил, как вы, в своём углу сам, Но нынче рук и дум союзом

Сроднились мы.

Чужда будь Зависть нашим узам,

Исчадье тьмы!

Пока жируют наши овцы,

И грабят нас законотворцы, Пока вращается вкруг солнца

Земная ось,

К добру ли, к худу***, - остаётся

Ваш - Роберт Берне.

* Здесь и далее имеются в виду шотландские поэты, предшественники Бёрнса: Вильям Гамильтон, Аллан Рам-сей, Роберт Фергюссон.

** Здесь и далее - названия шотландских рек.

*** Берне употребляет в конце своего поэтического письма древнюю формулу присяги: «к добру или к худу*, «к счастью или к несчастью» (thro weal or woe,или: for good or bad ). Ср. в I разделе, балладу «Правдивый То­мас», или во II разделе, кант (песнопение) короля Якова I: повсюду употреблена та же самая формула, пришед­шая из седой архаики.

Рождественская пирушка*

А Вилли наш сварил пивца,

А Роб и Аллан тут же в дом! Ах, что за ночь, что за сердца Соединило Рождеством!

А мы сидим, а мы не в дым

-А мы чуток, в глазу одном. Петух ли пой перед зарёй, -

А мы пивцо своё допьём!

Такие мы вот - ого-го! -Развеселунчики втроём.

А сколько пили до того!

А сколько, дай-то Бог, потом!

А вон и месяц-белорог

Выходит в небо за окном, Домой нас тянет за порог.

Он погодит - мы подождём!

Кто первый встал, к двери пошёл -Он нам не друг, он дуролом.

Кто первый встал и лёг под стол -Он точно первый за столом!

* Приуроченность пирушки к христианскому празд­нику Рождества Христова (за которым здесь прочитыва­ется и языческий праздник зимнего солнцеворота, ново­го годичного цикла) наполняет скрытым - или полузабы­тым - ритуальным смыслом все реалии и мотивы сти­хотворения: и обрядовый напиток - пиво; и пир как единение, родственное или товарищеское; и пение пету­ха - меру урочного времени, конец праздничной ночи; и даже полушуточное соревнование в хмельной «усид-чивости». Ср. Н. В. Гоголя, «Ночь перед Рождеством».

За доброе, за старое*

Забыть ли память старую,

Чем полон я и полон ты? Забыть ли память старую

И то, как были молоды?

За доброе, за старое,

За то, как были молоды, Давай-ка чокнем чарою

За то, как были молоды.

Когда мы были молоды,

В леса-дуга ходили мы,

Да долгими дорогами

Все ноги натрудили мы.

За доброе, за старое,

За то, как были молоды, Давай-ка чокнем чарою

За то, как были молоды.

Когда мы были молоды,

В реке весь день ныряли мы, Да за морями грозными

Друг друга потеряли мы.

За доброе, за старое,

За то, как были молоды, Давай-ка чокнем чарою

За то, как были молоды.

Пожмём-ка руку старую,

И старую, да верную.

За то, как были молоды, Осушим чару первую.

За доброе, за старое,

За то, как были молоды, Давай-ка чокнем чарою За то, как были молоды.

Запьём-ка память старую,

Чем полон я и полон ты,

И снова чокнем чарою

За то, как были молоды.

За доброе, за старое,

За то, как были молоды, Давай-ка чокнем чарою

За то, как были молоды.

* Это стихотворение-песня недаром столетиями испол­няет роль «неофициального гимна» всех шотландцев -как в самой Шотландии, так и среди эмигрантов за ее пределами. В нем тоже сквозь литературно-фольклор­ный жанр застольной песни просвечивает поминально-праздничная трапеза: свидание живых с мертвыми, про­шлого с настоящим, молодости со старостью, и наоборот. Вечное повторение этой песни символически (а когда-то, — по представлениям пращуров, — совершенно реаль­но) обеспечивало вечный социальный и космический кру­говорот: возрождение Родины, рода и природы.

Леди Каролина ОЛИФАНТ (1766-1825)

Страна родных

Ухожу я навек, Джон,

Как в оттепель снег,

Джон, Ухожу я навек

В ту страну родных.

Там печалей нет,

Джон, Ни холодов, ни бед, Джон, Только вечный свет В той стране родных.

Там теперь наша дочь, Джон.

Как мы рыдали всю ночь, Джон,

Проводив ее прочь

В ту страну родных.

Но горе тает, как лёд, Джон,

И радость скоро придёт, Джон.

И вовек не уйдёт

В той стране родных.

Так велика ей цена, Джон,

Так была битва сильна, Джон, Чтоб нам открылась она –

Та страна родных.

Ты слёз не лей, Джон,

Душа торопит скорей, Джон,

И спешат ангелы с ней

В ту страну родных.

Будь же верным моим, Джон, Твой день растает, как дым, Джон, И мы вдвоем полетим

В ту страну родных.

Побудь ненадолго сам, Джон,

Не верь земным суетам, Джон,

Мы будем счастливы там,

В той стране родных.

Свежая селёдка

А вот свежая селёдка,

Славная рыбка, сытая серёдка! Кому свежая селёдка,

Наш Фёртский улов?

Пока спали вы среди ночки,

Не снились вам наши сыпочки?

Как идут они лицом на волны. Невода-то тянут полны?

Кому свежая селёдка, Наш Фёртский улов?

Кому свежая селёдка?

Её добыть - лихая работка.

А вот свежая селёдка,

Поймана в ветер и дождь! Кому свежая селёдка, Наш Фёртский улов?

Кому свежая селёдка?

Зовите её - низкородка,

А мать, жена и дочь-сиротка Зовут её - жизнь рыбаков. Кому свежая селёдка,

Наш Фёртский улов?

Как насыплют ее в кошёлки, -Барыни в кружеве-в шёлке, Брезгуют, сторонкой обходят, Лица кривят, носы воротят.

Кому свежая селёдка,

Наш Фёртский улов?

Ох, нелегко изловить ту рыбку.

Нуте-ка, попляшите под скрипку! Сколь ни куражиться, ни сторониться, Всех вас заставит плясать скрипица. Кому свежая селёдка.

Наш Фёртский улов?

Вы, соседушки, поторопитесь,

На добрую рыбку не поскупитесь,

Честно прошу, не жалейте монету, А ежели вру, провалиться свету.

Кому свежая селёдка,

Славная рыбка, сытная серёдка? Кому свежая селёдка, Наш Фёртский улов?

Джеймс ХОГГ

(1770-1830)

Приглашение МакЛина*

Плыви скорее, Чарли, отважный, бесстрашный, Плыви скорее, Чарли, к обеду ждет МакЛин. Устанешь с дороги - мы встретим на пороге

И грянем славу Чарли, его развеселим.

Добудем оленину, добудем буженину,

Ягненка из стойла, косулю из леска,

В доярне, в овчарне добудем мы для

Чарли Сметану из крынки и сыр из лотка.

Плыви скорее, Чарли, отважный, бесстрашный, Плыви скорее, Чарли, к обеду ждет МакЛин.

На вольный на пир ли ребята рода Ширли Поставят тебе виски - росу ночных долин,

И красные вина для доброго почина

Нальёт за господина друг верный МакЛин.

Плыви скорее, Чарли, отважный, бесстрашный, Плыви скорее, Чарли, к обеду ждет МакЛин. Сбегутся девицы на Чарли подивиться,

Украсят медуницей берет твой голубой,

И любушка Мери из рода МакКвери

До зорьки ласкаться будет с тобой.

Плыви скорее, Чарли, отважный, бесстрашный, Плыви скорее, Чарли, к обеду ждет МакЛин.

А ежели иного ты поджидаешь зова,

 

 

 

Уже тебе готова дружина из дружин: Стоят середь вереса, затянули череса**, Мечи боевые - три сотни, как один.

* Стихотворение обращено к Принцу Чарльзу Эдуарду Стюарту, он же Младший Претендент, он же Красавчик Чарли (см. предисловие к IV разделу). Взятая в целом, поэзия Хогга наглядно смыкает два столетия, ХУШ-е и Х1Х-е, - причем не просто хронологически, но и миро­воззренчески. «Приглашение МакЛина» еще органично вписывается в традицию шотландского XVIII века - в его стихийный фольклоризм и «фольклорный» историзм. Сле­дующее стихотворение, «Заклинание ведьмы», уже к ме­сту внутри другой традиции - «черного» романтизма и романтической, «вторичной» фольклорности. Нечто по­добное можно наблюдать и дальше: в поэзии Вальтера Скотта (и даже - отчасти - «шотландского» Байрона), -хотя, конечно же, оба они различаются и между собой, и относительно Хогга.

** Чёрес - широкий кожаный пояс, традиционная деталь в костюме горца.

Заклинание ведьмы

Дух уставший, дух уснувший, Дух отставший позади!

Слушай меня, слушай, слушай До рассвета приходи.

Шёпот слышится с горы, Сыры болотные пары, Скрипит засохшая сосна,

И ведьмина звезда красна.

И средь небесных верховин Разлёгся голый исполин. Горящий глаз грозится сжечь, И держит он в деснице меч.

Кругом разлад - колдовством объят,

На полдороге из рая в ад

Мир заблудился в эту ночь,

И сбились духи наобочь.

Багрянцем месяц весь залит, Взойдя в полуночи зенит,

И край зари от крови рдян

У падших ангелов из ран.

Но будь что будь - я знаю путь Добром ли, злом ли*, а привернуть. Сюда, унынье, сюда, извет,

И совесть, худшая из бед!

Я ворожу, я ворожу,

И духов, и души людей бужу. Откройтесь, воздух, вода, земля! Великий Гиль-Мулес, зову тебя!**

Ты спишь ли, бдишь ли, дух ветровой? Седлай вороных, погоняй и вой!

И ты лети, огнехвостый змей!

Бомбой падай, петардой рей!

Через радугу по мосту,

Через Полярную звезду,

Через горы, через моря

Скорей - скорей - услышьте меня!

Сюда, забота, сюда, нужда,

И боль на сердце, сюда, сюда, Сюда, безумье, сюда, извет,

И совесть, худшая из бед!

* Знакомая формула клятвы и присяги. См. коммен­тарий к балладе «Правдивый Томасе (I раздел антоло-

гии) и к посланию Роберта Бёрнса (настоящий, III раз­дел).

** Фольклорной шотландской демонологии такой дух неизвестен. Он контаминирует универсальное народное представление о вихрях-круговертях как воплощении не­чисти (ср. комментарий к прорицаниям Томаса Лермон-та В I разделе) и древ не германский мифомотив бури как «дикой охоты» сил Хаоса (злых мертвецов, духов, при­зраков и т.п.).

Неизвестный автор (XVIII век)

Песня про кой-кого*

Эгей! за кой-кого!

Огой! за кой-кого!

Чего бы я не сделала Заради кой-кого.

Горит душа, не стало слов

От гореванья горького.

Я всю бы ночь по стуже шла, Чтобы увидеть кой-кого.

Не сможет море удержать, Когда вернется он опять,

И всяк сойдется в его рать,

И я увижу кой-кого.

Зачем же кудри мне до плеч, Зачем держать горячей печь

И свечку днем и ночью жечь, Коль я не вижу кой-кого?

Ой, как я плачу день и ночь

О нем, который сослан прочь!

Сказать нельзя и спеть невмочь, Как поджидаю кой-кого!

Эгей! за кой-кого! Огой! за кой-кого! Чего бы я не сделала Заради кой-кого.

* Еще одно стихотворение-песня, в скрытой форме адресованное Принцу Чарльзу Эдуарду Стюарту.

Аллан КАННИНГЕМ

(1784-1842)

Дворянчик-иностранчик*

Какой такой у нас король? Дворянчик-иностранчик! Растил он дома у себя Капусту на кочанчик**.

Эх, капуста, да, эх, картошка,

Да голый-босый беспортошка,

Разве что срам прикрыл немножко, Дворянчик-иностранчик.

Возьми да сядь на наш престол, Дворянчик-иностранчик.

Вельмож заморских понавёз:

Не головы - кочанчяк.

С розы цвет общипал британской,

С арфы струны содрал ирландской,

Да колется репей шотландский***, Дворянчик-иностранчик.

Ты в наши горы подымись, Дворянчик-иностранчик.

Там вырастил наш Чарли Принц Дружину, не кочанчик.

Будешь казне задавать урону, Пошлины драть без угомону,

Мы посшибём с тебя корону,

Дворянчик-иностранчик.

В густых борах, крутых горах

Не вырастет кочанчик.

Не выкорчуешь наш репей,

Дворянчик-иностранчик.

Эх, порубит да нож наш длинный Тебя на две на половины,

На две заморские штанины, Дворянчик-иностранчик.

* См. предисловие к разделу. Имеется в виду новая правящая династия Великобритании - Гановеры {1714-1901). Земля Гаиовер расположена на севере Германии, в Пруссии. Основатель британской династии, Георг I Га-новер (правил с 1714 по 1727 гг.), до своего воцарения носил титул Электора Гановерского.

** Пристрастие немцев к капусте вошло в поговорки.

*** Репей - национальный символ Шотландии: рас­тение, воплощающее жизнестойкость, внешнюю нека­зистость, но красоту в полном расцвете, а также умение защищаться ото всех врагов. По легенде, вождь («ко­роль») скоттов, Фергюс, и вся его дружина были спасе­ны от верной гибели именно благодаря репею. При набе­ге варяги-норманны решили подкрасться к спящим в поле скоттам и перебить их. Но один из варягов попал в репейник и громко вскрикнул от боли. Фергюс проснул­ся — внезапное нападение не удалось.

Сэр Вальтер СКОТТ

(1771-1832)

Джек Хэзлдин (баллада Пограничья)*

«Зачем рыдать вам у ручья, Как лебедь, у ручья?

Женю заутро сына я, Красавица моя.

Ему вы станете жена,

Вам мужем станет сын».

Но слёзы горьки льёт она:

«О Джек мой Хэзлдин!»

«Нет, леди, плач ваш не к добру

И норов не по мне.

Мой Фрэнки - первый на пиру

И первый на войне.

Он в Эррингтоне вождь дружин

И в Лэнгли господин».

Но слёзы горьки льёт она:

«О Джек мой Хэзлдин!»

Заутро полон Божий храм,

Парчов его убор.

Жених уж там, и поп уж там,

И весь вельможный двор.

А где ж невеста? Где она?

Не сыщет ни один.

«Твой род теперь мне родина,

О Джек мой Хэзлдин!»

* Одна из многочисленных вариаций балладного сю­жета об английской невесте, выдаваемой замуж за свое­го соплеменника, но любящей шотландца и убегающей с ним через границу, прямо из-под венца.

Гордячка Мейзи*

Гуляет Мейзи леском, Как алая зорюшка.

А дрозд-черногруд поёт, Полощет горлышко.

«Ах, кто ж меня поведёт

Во церковь венчатися?» «Румяных семь силачей

-На ношах качатися».

«Ах, кто ж постелет постель Невестушке-милушке?» «Седой старик-гробокои

В сырой могилушке.

Фонарь затеплит светляк -Гордячку побаловать, Заухает ей сова:

«Добро к нам пожаловать!»

* Автор использует сочетание нескольких фольклор­ных мотивов: гордой, неприступной красавицы; старой девы — как антинормы брачного поведения; болезни и ранней (или внезапной) смерти — тоже антинормы. Из такого сочетания логично возникает зловещий антимир могилы в ночном лесу: «нормальное* место для человека «ненормального» поведения - с точки зрения семейно­го, «дневного», нормального мира живых людей.

Голубые Береты*

Где ты, Тевьот и Эттрик?

Где ты, Эск? Лиддес, где ты?*' Выходите на берег,

Голубые Береты!

Что ни герб, что ни знамя

Полыхает над вами,

-Все прославили нашу державу.

На конь, храбрые горцы!

Час пришел побороться

За Шотландии древнюю славу.

С гор, где вол ваш пасётся,

Где ваш бекон хранится,

Где орел ваш несётся, -

Выходи на границу!

Ваши кони топочут, Тулумбасы*** грохочут, -

Выходи, ополченье, в пикеты! Помни, Англия, помни,

Как кровавятся волны,

Где прошли Голубые Береты.

* Голубая (светлосиняя) шапочка пирожком или плос­кий берет - часть национального костюма шотландских горцев. Она настолько срослась с типом отважного и вер­ного «горянина», что лондонская полиция (первая в ис­тории столицы) получила соответствующих цветов фор­му и прозвище «Голубые Дьяволы»; но вскоре она же заслужила всеобщее уважение горожан.

** Названия отдельных шотландских земель, они же, зачастую, - родовые имена кланов. По клановому прин­ципу организовывались все шотландские дружины; даже хоронили павших (например, в Куллоденской битве) в братских могилах по кланам.

*** Большие походные барабаны везли впереди войс­ка. Они задавали походный ритм и поднимали боевой дух у многих народов.

Из поэмы

«Песнь последнего менестреля»

Кто среди вас - мертвец живой -С чужбины не спешил домой,

Не думал: «Вот моя земля,

Вот край мой, родина моя!»?

Кто себе сердце не обжёг,

Едва ступил он на порог

Родного дома в первый раз,

Из дальних странствий воротясь? Кто он? Тавруйте мертвеца! –

Не вдохновить ему певца.

Пускай богат он, сановит, Пускай и родом именит, -Живьём себя же погребя, Несчастный! жил он для себя.

А смерть ему - двойная смерть. Сойдёт и он во прах и смердь, Откуда вышел естеством.

Но не останется по нём,

Чей дух и глух был, и незряч, -Ни песнь, ни память и ни плач.