Часть вторая. Английская деревня 6 страница

— Вы не чувствуете?

— Нет, не чувствую, — ответила Анжелика. Но при этом она невольно вздрогнула. Никогда ранее воздух на этих холмах не казался ей таким благоуханным. Аромат жимолости и лиан смешивался с ароматом цветущих садов, в котором особо выделялся запах сирени и меда.

— Я часто чувствую этот запах, слишком часто, — произнесла Сара Уильям, встряхнув головой, как бы в чем-то упрекая себя. — Я его всегда чувствую. Он смешался со всей моей жизнью. Он меня постоянно преследует. И, однако, уже давно мне не приходилось вместе с Бенджаменом брать в руки ружье, чтобы защитить свой дом от этих красных змей.

Когда я была еще девочкой.., и позже, когда мы жили в своей хижине недалеко от Уэльса…

Она замолчала и снова встряхнула головой, как бы не желая вспоминать об этих событиях, полных страха и борьбы.

— Там было море… В конце концов, можно было убежать. А здесь нет моря…

И сделала еще несколько шагов. — Здесь очень красиво, не правда ли? — спросила она менее категоричным тоном.

Маленькая Роз-Анн, стоя в траве на коленях, собирала ярко-оранжевые цветы аквилегии.

— Невееваник, — пробормотала старая женщина.

— Весенняя земля, — сказала Анжелика.

— Вы тоже знаете? — спросила англичанка, быстро взглянув на нее.

И снова ее черные глаза внимательно посмотрели на Анжелику, эту иностранку, француженку, пытаясь прочесть ее мысли, что-то отгадать, получить какой-то ответ, найти какое-то объяснение.

— Америка? — сказала она. — Так вы, правда, ее любите?.. Однако, вы еще так молоды…

— Не такая уж я молодая, — возразила Анжелика. — Знайте, что моему старшему сыну семнадцать лет, и что…

Ее перебил смех старой Сары. Она засмеялась в первый раз. Смех ее был звонкий, непосредственный, почти как у девочки, при этом стали видны ее крупные, немного лошадиные, но здоровые и отлично сохранившиеся зубы.

— Ох, нет, вы еще молоды, — повторила она. — И вообще, перед вами, дорогая моя, еще почти вся жизнь!

— Неужели вся?

Анжелика готова была разозлиться. Конечно, те двадцать пять лет, на которые мистрис Уильям была старше ее, может быть, позволяли той демонстрировать свою снисходительность, но Анжелика полагала, что прожитая ею жизнь не была ни такой уж короткой, ни такой уж бесцветной, чтобы она не могла считать себя знающей, что такое «жизнь»…

— Вы начинаете новую жизнь! — заявила мистрис Уильям не терпящим возражений тоном. — Она едва только началась!

— Неужели?

— У вас это звучит просто очаровательно, когда вы спрашиваете: «Неужели?» Ох, уж эти француженки, какие они счастливые! Вы, как пламя, которое начинает искриться и уверенно разгорается в этом мире мрака, который вас больше не страшит!.. Только теперь вы начинаете жить, разве вы этого не чувствуете? Когда вы еще совсем молоды, то вас впереди ждут еще все тяготы жизни, и вы должны доказать, что вы способны… Это очень трудно! И вам предстоит это делать в одиночку… Когда кончается детство, разве есть на свете кто-нибудь более одинокий, чем молодая женщина?.. А в сорок, в пятьдесят лет можно начинать жить! Вы уже доказали, что вам это по силам! Да что там говорить. Вы снова становитесь свободной, как ребенок, вы вновь себя обретаете… Мне кажется, что я никогда не получала большего удовлетворения, чем в тот день, когда поняла, что юность от меня уходит, наконец уходит. Моя душа показалась мне вдруг такой легкой, мое сердце стало более нежным и более чувствительным, и мои глаза вдруг увидели мир. Сам Бог, казалось, становился моим другом. Я всегда была одинока и привыкла к этому. Я купила у уличного продавца шляпок два самых красивых, из тех что у него были, чепчика с кружевами. И ни гнев пастора, ни недовольство Бена не могли заставить меня отказаться от них. С тех пор я их всегда ношу.

Она снова лукаво рассмеялась и погладила Анжелику по щеке, как ребенка. Анжелика забыла, что ей нужно уходить! Солнце, казалось, остановилось и, точно большой распустившийся цветок, возлежало на ложе из маленьких белых и пушистых облаков высоко над горизонтом.

Анжелика слушала мистрис Уильям. Та взяла ее за руку, и они еще раз медленно прошлись по деревне. Большинство домов были скрыты за поворотом и неровностями местности. От протекавшего перед домами ручья шел и стелился по земле легкий туман.

— Вы любите, мадам, эту страну, не правда ли? — спросила мистрис Уильям.

— Это говорит о вашем природном благородстве. Эта страна так красива, Я не познала ее так, как бы мне хотелось. Вы будете ее знать лучше меня. В молодости я страдала от нищенского и опасного существования на этой земле. Мне хотелось поехать в Лондон, о котором нам рассказывали моряки и наши отцы. Я уехала оттуда, когда мне было шесть лет. Я еще помню его тесно прижатые друг к дружке колоколенки, его узкие, как овраги, улочки, по которым со скрипом проезжали экипажи. Будучи девушкой, я мечтала убежать отсюда, вернуться в Старый Свет. Помешал мне это сделать только страх, что меня за это осудят. Нет, — сказала она, как бы отвечая на мысли Анжелики, — в молодости я не была красивой. Это теперь я стала красивой. Мое время пришло. А когда я была молодой, то была худющей, длинной, как жердь, бледной девицей, по-настоящему безобразной. Я всегда была признательна Бену, что он согласился на мне жениться, получив в качестве приданого участок земли и шлюп для ловли трески. В результате этого его собственный участок с маленькой бухточкой, соединившись с нашим, повышался в цене. Это для него было выгодное дело. Он должен был ради этого жениться на мне. Она подмигнула Анжелике.

— Я думаю, он тоже об этом не жалеет, — тихо рассмеялась она и продолжала:

— В то время я не вызывала ни малейшего интереса даже у пиратов, которые высаживались в наших краях, чтобы обменять на наши свежие продукты ром и ткани, которые они добывали в Караибах путем грабежа. Они были джентльменами удачи, и часто это были французы. Я как сейчас вижу их обветренные корсарские лица, их причудливые одежды рядом с нашими темными платьями и белыми воротничками. Они не причиняли нам никакого зла, нам, которые были бедны, как библейский Иов. Они были довольны, что могут встретить европейцев на этих диких берегах, что могут иметь для своего пропитания овощи и фрукты, которые мы здесь выращивали. Они, которые не имели ни стыда, ни совести, и мы, которые были до глупости благочестивы, все мы чувствовали себя людьми одного племени, заброшенными на край света…

А теперь слишком много людей на берегу, а в Заливе слишком много пользующихся дурной славой кораблей. Поэтому мы предпочитаем жить подальше от тех мест, рядом с границей…

Я удивляю вас, дитя мое, моими рассказами, моими признаниями… Но вспомните также, что ваш Бог менее ужасен, чем наш. Мы, например, когда стареем, нам нужно или превращаться в сумасшедших, или в злодеев, или в колдунов, или же мы начинаем действовать каждый по-своему. И тогда все образуется, и ничего уже по-настоящему не имеет значения!..

И она снова несколько раз покачала головой, сначала с вызовом, а потом с одобрением.

Вчера вечером в ее поведении было столько суровости, непримиримого отчуждения. А сегодня столько открытого чувства, своего рода смирения!

Анжелика снова спросила себя, не имеет ли добропорядочная пуританка какой-либо скрытой слабости, тайного пристрастия к бутылке сливовой водки или абсентового ликера.

Но она тут же отогнала от себя эту мысль, растроганная этой внезапной и высказанной как бы в полусне откровенностью.

Позже ей придется вновь пережить эти волнующие мгновения и понять их истинный смысл…

Эта женщина как бы готовилась встретить свой последний час, уготованный ей судьбой. Она неосознанно готовилась к нему своей душой, своим пылким сердцем, прятавшим нежность за суровой религиозностью.

Старая Сара повернулась к Анжелике и, взяв ее лицо в свои длинные и белые ладони, повернула к себе и посмотрела на нее с материнской нежностью.

— Пусть земля Америки станет вам родной, дорогая моя девочка, — сказала она тихим и торжественным голосом, — прошу вас.., прошу вас, спасите ее!

Она опустила свои руки и посмотрела на них, как бы сама смутившись своего жеста и своих слов.

Она выпрямилась, ее лицо вновь обрело свою мраморную холодность, а жгучий взор ее черных глаз устремился к необъятному, открытому как громадная раковина, небу.

— Что там происходит? — пробормотала она. Она прислушалась, затем снова пошла вперед. Несколько шагов они прошли молча. Затем мистрис Уильям снова остановилась. Она схватила запястье молодой женщины и сжала его с такой силой, что Анжелика вздрогнула.

— Слушайте! — сказала англичанка, изменившимся голосом.

Она произнесла это слово четко, ледяным голосом.

До их слуха донесся нарастающий в вечернем воздухе шум.

Сначала этот шум был сплошным, как шум моря или ветра. Потом они услышали слабый, но в то же время четко различимый крик:

— Абенаки! Абенаки!

Быстрыми шагами, увлекая за собой Анжелику, Сара Уильям вышла к повороту дороги, за которым открывалась остальная часть поселка.

Деревня казалась спокойной и пустынной, как бы уснувшей.

Но шум приближался, нарастал. Он состоял из тысяч улюлюканий, сквозь которые слышался трагический крик нескольких жителей деревни, которые в полном смятении бегали между домами.

— Абенаки!.. Абенаки!..

Анжелика повернулась к прерии. Ее взору предстала жуткая картина. Это было то, чего она опасалась, то, что она предчувствовала, то, во что она не хотела верить! Из леса выбежала и устремилась к деревне целая армада полуголых, размахивающих томагавками и тесаками индейцев. Как неисчислимые полчища муравьев, покинувших свою кучу, индейцы за несколько секунд покрыли весь луг. Это было как темно-красный бушующий поток морского прибоя, перед которым несся леденящий душу крик смерти:

— Юу-у-у! Юу-у-у!

Надвигающаяся волна накрыла собой ручей, перешла через него, поднялась на другой берег оврага, достигла первых домов деревни.

Какая-то женщина в синем платье бежала в их сторону, спотыкаясь, словно пьяная. На ее белом лице выделялся широко раскрытый рот, из которого раздавался вопль:

— Абенаки!..

Сзади что-то ударило ее в спину. Она охнула и упала лицом вниз.

— Бенджамен! — закричала Сара Уильям. — Бенджамен!.. Он там один в доме.

— Остановитесь!

Анжелика попыталась удержать старую женщину, но та стремительно бросилась к своему дому, где ее задремавший над Библией супруг мог быть застигнут врасплох.

Сара Уильям не пробежала и ста метров, как вдруг из чащи выбежал индеец, несколькими длинными прыжками настиг ее и нанес страшный удар кастетом по голове. Нагнувшись, он схватил старую женщину за волосы и одним поворотом руки снял с нее скальп.

Анжелика повернулась и бросилась бежать.

— Беги туда! — закричала она Роз-Анн и жестом руки показала ей на овчарню, возвышавшуюся перед лесом. — Беги! Быстрее!

Сама она бежала изо всех сил. Перед садом мисс Пиджон она остановилась и подобрала свою сумку, которую здесь оставила. Она перепрыгнула через загородку, устремилась в дом, где преподобный Пэтридж и старая дева продолжали свою дискуссию о вечности.

— Дикари!.. Они бегут сюда!.. Задыхаясь от быстрого бега, она никак не могла вспомнить английские слова и судорожно искала их…

— Дикари! — повторила она по-французски. — Абенаки… Они уже близко… Бежим в овчарню…

Она считала, что прочное, по всей видимости, укрепленное здание овчарни сможет выдержать осаду, позволит организовать оборону.

Решала каждая секунда. Но свою роль играли также опыт и привычка. Анжелика увидела, как тучный Томас Пэтридж вскочил на ноги, поднял на руки, словно куклу, маленькую мисс Пиджон и устремился через сад к убежищу.

Сначала Анжелика бросилась было за ними, но потом приняла другое решение. Укрывшись за дверью, она зарядила оба пистолета, один из них взяла в руку и только после этого вышла из дома.

К счастью, вокруг никого не было. Женщина, которая упала на повороте дороги, по-прежнему лежала неподвижно. В ее спине между лопатками торчала стрела.

Эта часть деревни, скрытая от других домов холмом и поворотом дороги, еще не привлекла внимания индейцев, за исключением того, который скальпировал мистрис Уильям и затем побежал в другом направлении…

Сплошной шум, раздававшийся оттуда, был жутким. Но здесь еще господствовала тишина, своего рода лихорадочное и мучительное ожидание чего-то неотвратимого. Птицы и те смолкли.

Анжелика добежала, наконец, до кукурузного амбара. Адемар по-прежнему спал!

— Вставай! Немедленно! Дикари! Беги! Беги в овчарню! Возьми свой мушкет!..

Адемар вскочил и бросился бежать. Анжелика вдруг заметила ружье Мопертюи и висящие на крючке его мешки с порохом.

Она лихорадочными движениями, расцарапав себе пальцы, зарядила ружье и тут же услышала, что за ее спиной что-то упало сверху. Она обернулась и увидела абенака, который проник через крышу и катился вниз по куче кукурузных початков. Анжелика схватила мушкет за ствол и вращательным движением изо всей силы ударила индейца прикладом в висок. Тот упал. Она бросилась бежать.

Тенистая аллея по-прежнему была пустынной. Анжелика устремилась по ней. Она услыхала, что кто-то за ней гонится. Обернувшись, она увидела, что это был индеец — был ли это тот, которого она оглушила или какой-то другой? С поднятым топором он приближался к ней Длинными прыжками.

На траве его босые ноги почти не издавали никакого шума. У Анжелики не было времени остановиться и прицелиться. Все ее спасенье было в отчаянном беге, и ей казалось, что ноги ее не касаются земли.

Наконец, она добежала до двора овчарни и укрылась за одной из повозок. Индеец бросил в нее топор, но он вонзился в бревно. Задержав дыхание, Анжелика прицелилась и в упор выстрелила в индейца. Тот рухнул поперек ворот, схватившись обеими руками за грудь, почерневшую от порохового взрыва.

В несколько прыжков молодая женщина достигла порога овчарни. Дверь ей открыли раньше, чем она успела постучать, и сразу же закрыли, взяв ее на засов двумя крепкими, дубовыми перекладинами.

 

Глава 7

 

Внутри помещения уже находились, помимо пастора и мисс Пиджон, французского солдата Адемара и маленькой Роз-Анн, все семейство хозяина овчарни Самуэла Коруэна — его жена и трое их детей, двое молодых работников, служанка; их сосед — старый Джое Картер и супруги Стоугтоны с грудным младенцем, пришедшие в гости к хозяину овчарни в тот момент, когда началось нападение индейцев.

Не было слышно ни плача, ни хныканья. Жизнь научила этих земледельцев в случае необходимости сразу же становиться бойцами. Женщины уже начали прочищать банниками из черного конского волоса стволы ружей, снятых со стены над очагом.

Самуэл Коруэн установил ствол своего ружья в одной из многочисленных бойниц, проделанных в стене, как и во всех домах Новой Англии, и прежде всего в домах старой постройки. Через другую бойницу наблюдали за тем, что происходит вне дома.

Так они увидели, как француженка, графиня де Пейрак, застрелила гнавшегося за ней индейца.

Все внимательно разглядывали ее: она принесла с собой оружие. Как и другие, она была активной боевой единицей. Пастор снял с себя сюртук, бросил его на скамью и остался в одной рубахе. Плотно сжав губы, он набивал порохом заряды для ружей. Он надеялся, что и ему достанется ружье. Анжелика передала ему мушкет Мопертюи, а себе взяла ружье Адемара, который весь дрожал от страха, как осиновый лист.

Кто-то из детей заплакал. Тихим голосом ему велели замолчать.

Кругом царила тишина. Только вдали раздавались звуки побоища, которые иногда накатывались, как шум морского прилива.

Временами слышались глухие взрывы, и Анжелика подумала о маленьких пушках, установленных в укрепленной церкви. Хотелось надеяться, что части жителей удалось укрыться за ее стенами.

— Господь охранит своих детей, — громко сказал пастор, — так как они суть его воинство.

И опять кто-то жестом велел ему замолчать.

На дороге показалась группа индейцев, которые куда-то бежали с горящими факелами в руках. Они появились из оврага и, не останавливаясь, побежали дальше.

Ребенок снова заплакал. Внезапно Анжелике пришла в голову мысль. Выбрав один из пустых котлов для варки сыра, она приказала Роз-Анн вместе с тремя другими детьми спрятаться туда. Они оказались там, как птенцы в гнезде. Им велели сидеть тихо.

Анжелика наполовину прикрыла котел крышкой. В этом убежище дети меньше боялись и не рисковали тем, что будут придавлены сражающимися.

Она вернулась к своему наблюдательному пункту.

Индейцы стояли за загородкой. Они увидели труп одного из своих, лежащий поперек дороги.

Их было четверо, и они о чем-то спорили, глядя в сторону дома. В свете красноватых сумерек их лица, разрисованные «боевыми» красками, были ужасны на вид. И Анжелика, тесно прижимаясь локтями к другим европейцам, вновь с содроганием вспомнила о гнавшемся за ней индейце.

Индейцы отодвинули загородку и, слегка пригнувшись, стали перебегать через двор как дикие, внушавшие ужас, хищники.

— Огонь! — скомандовал тихим голосом Коруэн.

Грянул залп.

Когда дым рассеялся, трое абенаков лежали на земле и бились в конвульсиях агонии; четвертый убегал.

Затем началась общая атака. Дикари появились со стороны оврага. Как сплошной поток воды, который, казалось, накатывался отовсюду, их темные тела возникали все в большем и большем числе. Их воинственные крики сливались с треском оружейной канонады.

В овчарне осажденные не прекращали своей стрельбы, передавая ружья женщинам и беря у них заряженные мушкеты. Лихорадочными движениями женщины прочищали банниками раскаленные стволы, и вновь засыпали в них порох. С сухим треском защелкивались затворы. Оружейные выстрелы сливались с дьявольскими криками, доносившимися снаружи. Дым щипал глаза и горло, пот тек по лицам и оставлял горький привкус на губах. Отовсюду слышалось хриплое дыхание.

Анжелика отбросила в сторону свой мушкет. Кончились пули! Она взяла пистолеты, зарядила их, наполнила карманы пулями мелкого калибра и набрала их полный рот, чтобы быстрее можно было их доставать, прикрепила рог с порохом и коробку с запалами к поясу, чтобы все было под рукой.

Со стороны крыши раздался треск. Сверху в комнату впрыгнул индеец и оказался рядом с пастором Пэтриджем, который оглушил его ударом приклада. Но за первым дикарем прыгнул второй и нанес удар кастетом по крупному черепу преподобного Томаса. Тот упал на колени. Индеец схватил его за волосы и поднес свой нож к его лбу. Анжелика тут же выстрелила из пистолета индейцу в грудь.

Индейцы стали один за другим прыгать в комнату через крышу. Англичане отступили к углу большой печи. Анжелика опрокинула набок большой деревянный стол и подвинула его туда, превратив в большой щит, за которым укрылись все осажденные. Откуда у нее взялись силы, чтобы такое проделать? Но об этом она спросила себя позже. А сейчас ярость боя придала ей сверхчеловеческие силы, чему способствовала злость при воспоминании о том, как глупо она оказалась в ловушке в этой деревне иностранных поселенцев, рискуя лишиться здесь жизни.

Спрятавшись за этим укрытием, крестьяне начали стрелять в двух направлениях: в глубину комнаты, куда нападающие прыгали с крыши, и в сторону двери, которая начала уступать ударам топоров.

Это было настоящее побоище. И казалось, в результате этой непрерывной стрельбы победа останется за белыми, обладавшими огнестрельным оружием.

Но поселенцы расходовали свои последние пули. Брошенный кем-то из индейцев топор попал Коруэну в плечо, тот вскрикнул и рухнул на пол.

Извиваясь, как змея, один из индейцев проскользнул между стеной и краем стола, схватил за юбку одну из женщин и стал тащить ее к себе. Отбиваясь, как дьявол, женщина уронила рог с порохом, который она держала в руках.

Старик Картер бил из-за стола прикладом ружья всех, кто приближался. Когда он занес руку для очередного удара, чей-то острый нож ударил его в бок. Картер опустился на землю, сложившись пополам, как набитая отрубями кукла.

Внезапно один из нападающих прыгнул, как акробат, из глубины комнаты, с расставленными, как у танцора, ногами пролетел над головами осажденных и опустился с другой стороны стола посреди англичан и даже сзади них.

Это был вождь патеуикетов сагамор Пиксарет, самый великий воин Акадии.

Анжелика услышала сзади себя скрипучий смех, и чья-то сильная рука опустилась ей на затылок.

— Ты моя пленница, — произнес торжествующе голос патсуикета.

Анжелика бросила свои, уже ненужные ей, пистолеты и обеими руками вцепилась в длинные волосы индейца, в которые были вплетены лисьи лапы.

Она узнала его, она узнала это лицо грызуна с хитрыми глазками и вдруг перестала его бояться и даже перестала смотреть на него и его орду, как на врагов. Это были индейцы племени абенаков, и она знала их язык, ей было знакомы тайны их примитивного, но коварного мышления. Она быстро обернулась назад и выплюнула две пули, которые у нее еще оставались во рту.

— Для чего вы напали на эту деревню? Чтобы захватить меня в плен? — крикнула она дикарю, мертвой хваткой держа его волосы. — По приказу Черной Сутаны?..

Взгляд ее зеленых глаз метал такие молнии, что индеец застыл в оцепенении. Уже не первый раз встречались сагамор Пиксарет и эта женщина из верховьев Кеннебека.

Сейчас они встретились, как противники на поле боя! Но какая женщина отважилась бы схватить его за косы, этот символ его верховной власти, и смотреть на него с такой смелостью, когда смерть витала над ее головой?

Раньше она уже стояла с таким же взглядом между ним и вождем ирокезов. Эта женщина не знала, что такое страх.

— Ты моя пленница, — повторил он свирепым тоном.

— Хорошо, я твоя пленница, но ты не посмеешь меня убить и ты не выдашь меня Черной Сутане, потому что я француженка и отдала тебе свой плащ, чтобы ты завернул в него кости своих предков.

Вокруг них не прекращались крики и конвульсии боя. Теперь шла рукопашная борьба. Потом наступил конец. И возгласы ярости и ужаса постепенно стихли, уступив место удушливой тишине, прерываемой стонами раненых.

Картер был скальпирован, но другие европейцы остались живы. Абенаки надеялись получить за них выкуп, взяв в плен. Преподобный Пэтридж, выбравшись из горы трупов, которыми он был завален, стоял, пошатываясь, между двумя воинами. Лицо его было все в крови.

Послышался крик: «Помогите мне, мадам, или мне конец!»

Это был Адемар, которого вытащили из-под какого-то стола.

— Ни убивайте его! — закричала Анжелика. — Вы разве не видите, что это французский солдат?

По правда сказать, это трудно было увидеть.

Анжелика жила сейчас как бы вне себя самой, ее неотвязно преследовала мысль о том, как бы выбраться из этого осиного гнезда, в которое она так глупо попала. Трагическая абсурдность ситуации привела ее в такой гнев, что это усилило ее защитные рефлексы.

Она знала психологию индейцев. И благодаря этому она выберется из западни. Они были дикими животными, но диких животных можно укротить. В пустыне Магреба Колен Патюрель научился разговаривать со львами и превратил их в своих союзников…

Она понимала, что племя Пиксарета имело свои интересы и, чтобы совершить нападение на деревню, пришло сюда из других мест. Таким образом, битва, театром которой явилась овчарня, оставалась как бы в стороне от основного сражения.

Пиксарет колебался. Некоторые слова Анжелики привели его в замешательство. «Я француженка!» — сказала она. А ему говорили, что нужно воевать против англичан. И, кроме того, он не мог забыть о плаще, о том великолепном подарке, который она ему сделала для его предков.

— А ты крещеная? — спросил он.

— Да, я крещеная, — воскликнула Анжелика. И она несколько раз перекрестилась, вызывая в своей голове образ Девы Марии.

Через приоткрытую дверь Анжелика вдруг увидела знакомое лицо. Она узнала этого человека. Это был канадский лесной охотник. Она громко позвала его:

— Господин Обиньер!

Это был Трехпалый из Трехречья. Услышав свое имя, тот обернулся. Во время войны он не признавал оружия белых. В руках у него был томагавк с рукояткой из полированного дерева и весь покрытый кровью маленький индейский топор с остро заточенным лезвием. Его голубые глаза ярко светились на лице, почерневшем от пыли и запекшейся крови. Пятна крови были также на его кожаном камзоле. На разноцветном поясе с пурпурной бахромой висело несколько скальпов.

Присутствием этого человека нужно было непременно воспользоваться… Это был неподкупный рыцарь, воин милостью Божьей, всеми мыслями он был с такими людьми, как Модрей, Ломени, д'Арребу. Главное для него — это мечта об отмщении, спасении души и рае небесном…

Он узнал ее.

— Хм! Мадам де Пейрак… Как вы оказались среди этих гнусных еретиков?.. Горе вам!

Он вошел в это разгромленное помещение, где абенаки, собрав в кучу своих пленников, предавались грабежу.

Она схватила его за отворот его кожаного камзола.

— Черная Сутана, — вскричала Анжелика, — я уверена, что видела в прерии Черную Сутану с его знаменем… Это отец д'Оржеваль вел вас в атаку, не так ли? Он знал, что я нахожусь в этой деревне!..

Она не столько спрашивала, сколько утверждала. Он смотрел на нее с полуоткрытым ртом и несколько растерянным видом. Видно было, он искал, что ответить, как объяснить свои действия:

— Вы убили Пон-Бриана, — сказал он наконец, — и вы сеете смуту в Акадии, вы и ваш муж, и все ваши союзники. Мы должны вас изолировать…

Так вот в чем дело.

Жоффрей, Жоффрей!

Они хотят захватить в плен жену грозного дворянина из Вапассу, который пользуется таким колоссальным влиянием, что уже фактически является хозяином всей Акадии.

Значит, ее хотят отвести в Квебек. И подчинить тем самым себе Жоффрея. Она его больше не увидит.

— А где Мопертюи? — спросила она с волнением.

— Мы их задержали, его и его сына. Они канадцы из Новой Франции. И настало время, чтобы они были вместе со своими братьями по крови.

— Они участвовали вместе с вами в нападении па деревню?

— Нет! Их дело будет разбираться в Квебеке. Они служили врагам Новой Франции…

Как привлечь его на свою сторону? Он был человеком и чистым душой и упрямым, легковерным и, одновременно, хитрым, жадным и непостоянным, верящим в чудеса и в святых, в Бога и в короля Франции, в главенство иезуитов. Своего рода архангел Михаил. Она его не интересовала сама по себе. Он выполняет приказы. И в то же время он хочет искупить свою вину перед Богом за содеянные грехи.

— И вы думаете, что после всего этого мой супруг граф де Пейрак будет помогать вам продавать ваших бобров в Новой Англии? — спросила она сквозь зубы. — Не забудьте, что он вам выдал аванс в тысячу фунтов и даже обещал удвоить эту сумму, если дело окажется выгодным…

— Тише! — произнес он, побледнев и посмотрев вокруг себя.

— Вызволите меня из этой передряги, или я все о вас расскажу на главной площади Квебека.

— Давайте договоримся, — сказал он тихо, — все можно уладить. Мы здесь на самом краю деревни, я вас не видел, и вы меня не видели…

И, повернувшись к Пиксарету, он крикнул:

— Отпусти эту женщину, сагамор! Она не англичанка, и то, что мы ее захватили в плен, может нам только навредить.

Пиксарет протянул свою красную, покрытую слоем жира руку и положил ее на плечо Анжелики.

— Она моя пленница, — повторил он тоном, не допускающим возражений.

— Пусть будет так, — сказала Анжелика с волнением в голосе, — я твоя пленница, не спорю. Я пойду с тобой, куда ты захочешь, я не буду этому противиться. Но только ты не отведешь меня в Квебек… Что ты там со мной будешь делать? «Они» не захотят меня выкупить, потому что я уже крещеная. Отведи меня в Голдсборо, и там мой муж заплатит тебе за меня такой выкуп, какого ты потребуешь.

Это была очень рискованная партия в покер. Речь шла о том, чтобы укротить, подчинить своей воле диких зверей. Но она их знала. На ум ей приходили самые абсурдные аргументы. Но только так она могла добиться своего от этих темных дикарей, заставить их делать то, что ей нужно. Не могло быть и речи о том, чтобы отрицать право Пиксарета на нее. Он скорее сразу же убьет ее своим томагавком, чем откажется от нее. Но она знала также, что он свободен в своих действиях, абсолютно независим от своих канадских союзников, и ему не нужно теперь заботиться о том, чтобы ее душа попала в рай, так как он узнал, что она крещеная. И теперь он думал о том, как выгоднее использовать ее пленение. Ему нужно было принять решение раньше, чем на их пути появятся другие французы и сам грозный иезуит, которые знают, какую пользу они могут извлечь из ее положения. К счастью, на ее стороне был Обиньер.

— Выходите! Выходите быстрей, — торопила Анжелика, подталкивая всех к выходу.

Она помогла подняться тем англичанам, которые были ранены или оглушены.

— Ой, господи, дети!..

Она быстро вернулась назад, подняла крышку большого котла и вытащила оттуда одного за другим онемевших от ужаса малышей. Это почему-то вызвало смех индейцев. Они громко хохотали, били себя по ляжкам и показывали пальцами на эту сцену.

Жара становилась невыносимой. Одна горевшая балка потолка рухнула вниз и рассыпалась на тысячи искр.

Все бегом бросились во двор, перепрыгивая через лежащие трупы и разбитую мебель.

Увидев рядом деревья и темный овраг на краю леса, Анжелика еле сдержала желание убежать отсюда.