Глава шестнадцатая Из рассказов капитана Пикара

Шаблоны, стереотипы и штампы. Человек напичкан ими. Считается, что Тортуга была самой главной базой флибустьеров, а ведь это не так. Почему все думают, что вольным мореплавателям было удобнее обустраиваться на мелких островах? Откуда такая уверенность? Ведь на маленьком острове легко обнаружить и уничтожить корабль, а затем, прочесав остров, перебить и команду. Нет, братцы, флибустьеры и буканьеры были не дураками и переселяться на мелкие островки вокруг Сан-Доминго не собирались. Не правы те, кто думают, что, кроме Тортуги, у нас нигде не было прибежища и что этот скалистый остров нам был уж так позарез нужен. Если на то пошло, то прикиньте, а где же находили пристанище наши корабли, когда Тортугу захватили испанцы? А? Вот то-то и оно. Порта-Ройяла тогда и в помине не было, поскольку Ямайка тоже была испанской. Кстати, когда мы обороняли форт Святое Таинство, то слышали от Фонтене его сетования на то, что нападение испанцев на Тортугу сорвало его планы по захвату Ямайки, который он планировал совершить осенью. Но англичане его опередили. Представьте, что Ямайка была бы наша, а вместо Порт-Ройяла, например, Пор-Дофин. А? Как вам такая перспектива? Так вот, кроме Тортуги у нас были не менее знаменитые базы в бухте Марго и в Пти-Гоаве. Что, не слышали о таких местах? Значит, и в ваших головах тоже эти шаблоны с черным флагом с костями, одноглазыми и одноногими уродцами с попугаями на плечах. Но это портрет фигляра, а не флибустьера. Впрочем, я об этом уже говорил…

Запомните одно: ничто так не освежает мозги, как добрый глоток хорошего вина. Но не нужно меня понимать буквально, я лишь говорю о тех морских волках, к которым себя приписываю…

Так вот, многие полагают, что Тортуга всю жизнь была базой флибустьеров, а ведь это не так. После захвата ее испанцами все перебрались в бухту Марго, где было множество французских поселков и буканов, например знаменитая Байя, Марго, Пор-Марго и прочие. И несмотря на то что рядом был этот малюсенький остров Марго, который не на каждой карте и отыскать можно, никто не собирался там селиться, потому что он был уязвим и не дал бы никакой защиты, какую могла предоставить Большая земля. Я имею в виду Сан-Доминго.

Ну хватит об этом. Итак, уйдя с Тортуги, мы высадились в бухте Марго, а кавалер де Фонтене отправился дальше на Сент-Кристофер, куда все буканьеры категорически отказались следовать. «Мы охотники и привольнее себя чувствуем на большой земле, нежели на море или маленьком островке, где и живности-то никакой нет», – высказались мы. Фонтене пообещал, что через пару недель вернется с подмогой и мы отобьем у испанцев Тортугу. Не очень-то в это тогда верили, но все же…

Так мы с Франсуа впервые попали в знаменитую базу флибустьеров бухту Марго, где в 1639 году Левассёр набрал всего сотню буканьеров, с которыми потом захватил Тортугу. Не знаю почему, но в этом месте было самое плотное французское население. Возможно, из-за того, что отряды испанских лансерос не могли добраться до этих мест, так как им мешали обширные болота и низменности, шедшие вдоль берега южнее Кап-Аитьена, не доходя до залива Акул. Как я уже сказал, поселок, куда мы попали, назывался Байя. Он был основан напротив островка Марго еще испанцами, но потом разрушен голландцами и снова отстроен и заселен уже французами. Иногда его называли еще Байахо.

Традиционные для жаркого климата хижины почти без стен, но зато с добротными крышами из пальмовых листьев прятались в глубине леса. С моря поселок, который стоял на берегу реки, называвшийся также Марго, был совершенно скрыт лесом. Селение располагалось от моря милей выше по течению да еще в притоке реки, а город Порт-Марго располагался еще выше, на другой речке, что также была притоком Марго. Так что мы, буканьеры, умели прятаться от испанцев, которые со своих кораблей постоянно наблюдали за побережьем. Им и в голову не приходило, что в глубине леса есть наши селения и даже речные порты. Они, как и остальные недалекие люди, думали, что все поселения колонистов в Новом Свете расположены на берегу моря. Боже, какая наивность…

…Чтобы распробовать хорошее вино как следует, нужно выпить немало. В Вест-Индии мы были лишены такой возможности, что объясняет мое неудержимое влечение к новым ароматам в Европе, которыми я не перестаю наслаждаться даже в своем довольно преклонном возрасте…

В Байе мы были встречены как герои, исполнившие свой долг. Многие жившие в окрестностях буканьеры были весьма огорчены и раздосадованы тем, что теперь сбыть шкуры и букан в привычном месте уже нельзя. Им мы говорили, что скоро сюда явится кавалер де Фонтене, который снова захватит Тортугу, и все будет по-прежнему. Эти разговоры подбодряли и нас. Так мы с Франсуа и жили, арендуя в доме одного рыбака в Байе навес и занимаясь охотой на диких свиней, пока снова не появился Фонтене. Об этом мы узнали однажды утром от нашего хозяина. Кавалер высадился в бухте с небольшого корабля, привезя с собой около пятидесяти искателей приключений с Сент-Кристофера. Губернатор заявил, что созывает всех вольных стрелков сегодня вечером у таверны «Большая черепаха», которую, впрочем, местные жители называли «У вонючего клопа», поскольку ее хозяин любил поговорку: мал клоп – да вонюч.

Сейчас, вспоминая эти года, мне самому не верится, что в то время никого из известных флибустьеров и в помине не было. Что даже сам Бертран д’Ожерон еще не переселился в Новый Свет, Рош Брасильен еще не был капитаном, впрочем, как и наши с Франсуа имена никому ничего не говорили. Только вот, пожалуй, с мессиром Жереми дю Россе мы были знакомы по обороне Бас-Тера. Кстати, это знакомство в будущем дало нам довольно много плюсов. Он был дворянином, родом из Перигора. Рассказывали, что он уже более двадцати лет болтался по Испанскому морю. Впрочем, тогда дю Россе тоже был никем, как тот человек, который еще ни разу не отпивал из этой бутылки столь замечательного вина. Ведь с каждым глотком душистой красноватой влаги любой преображается и становится другим. Трусам она приносит отвагу, а молчаливым – дар красноречивого рассказчика, чуть ли не поэта, чем я и пользуюсь.

Представьте себе, что сильное солнце вконец истомило, изожгло вас своими колючими лучами, а под конец дня ослабло, стало заходить и подул свежий бриз. Ваша кожа еще обожжена и немного зудит, а солнечной подпитки уже нет. Лучи не жгут вас, а лишь облизывают, да еще и ветерок старается. Воздух становится прохладнее вашей кожи. Смеркается, и вы чувствуете, как выступают приятные пупырышки от неожиданно налетающего морского ветра. Подкрадывается долгожданная прохлада. Тут самое главное не упустить момент и как следует расслабиться лучше всего чем-то холодненьким, ну а если этого нет, то и теплое вино подойдет, но только сухое, немного охлажденное в проточной пресной воде. Какие развлечения еще могут быть в Новом Свете? Поэтому не верьте тем, кто утверждает, что среди буканьеров и флибустьеров царил сухой закон.

Мы добрались до кабачка, когда Фонтене, этот высокий сухощавый дворянин с черными длинными волосами, уже говорил речь собравшимся буканьерам. Кабачка, конечно, не в европейском понимании, поскольку это была лишь хижина с несколькими большими навесами. Но для Сан-Доминго это было действительно крупное заведение. Навесы располагались по кругу, а в центре был дом хозяина, рядом печка, где готовилось мясо. Под навесами было по нескольку столов со скамейками. По местным меркам дела у держателя «Вонючего клопа» шли очень хорошо. Да и не только у него одного. Несколько сотен головорезов, прибывших в Байю на зов де Фонтене для захвата Тортуги, нуждались в еде и питье, поэтому каждый день строились новые навесы, которые были нужны, лишь чтобы защитить от солнца и дождя. Столов не хватало, поэтому использовали пустые бочонки разного калибра.

Итак, когда мы с Франсуа доковыляли до «Клопа», собрание уже началось. В центре стоял сам де Фонтене. Как сейчас помню, это было завораживающее зрелище для местных охотников, видавших только быков, свиней и перекупщиков мяса. На Фонтене был шикарный черный камзол с вышитым на плече серебряным мальтийским крестом, большая шляпа с трепыхавшимися белыми страусиными перьями, в руке дорогая трость с серебряным набалдашником. Он элегантно отставил ногу в изящном ботинке с серебряной пряжкой и смотрел на всех свысока. Выказывая своим видом уверенность и спокойствие. С первого взгляда было видно, что он большой человек, опытный командир и приехал к нам, чтобы нас же осчастливить. Хотя он и был похож на столичного щеголя, мы прекрасно знали, что этот человек несгибаемой воли, о котором уже тогда ходили легенды. Возьмем хотя бы вот эту. Когда во время обороны форта Святое Таинство на Тортуге к нему пришла делегация жителей Бас-Тера с просьбой начать переговоры о сдаче крепости испанцам, он не задумываясь выстрелил в главного посланника, спросив: «Ну, кто еще хочет вести переговоры?»

– Я знаю, что многие буканьеры считают себя мирными людьми, но когда приходит война, она затрагивает всех. Я стою здесь перед вами не для того, чтобы уговаривать. Многие из присутствующих прибыли со мной и верят мне. Но я знаю, что каждый день из леса выходят новые буканьеры, чьи лагеря уничтожены, а товарищи погибли. Неужели вам не хочется отомстить? Так вот, я знаю, как это сделать больнее всего – отбить у испанцев Тортугу! И я это непременно сделаю с вами или без вас. Я специально прибыл для этого из Франции. Многие из старых флибустьеров должны помнить меня. Я жил на Тортуге и вместе с ними ходил в успешные походы на Кубу, Пуэрто-Рико и Москитовый берег. Так записывайтесь в мою команду, и вы станете героями, о которых будет слагать легенды вся Вест-Индия!

Большинство собравшихся слушали пламенную речь дворянина из Франции с открытыми ртами, завороженно наблюдая, как тот помахивает своей шляпой с белыми перьями невиданной птицы. Никто из этих полуграмотных, диковатых людей, в том числе и мы с Франсуа, не могли себе даже представить, что можно так умно и красиво говорить. Поэтому выступления Фонтене всегда имели огромный успех и были подобны настоящему театральному спектаклю, в конце которого всегда срывали овации. Люди приходили и послушать, и поглазеть, поскольку таких платьев, как у Фонтене, не часто встретишь на Сан-Доминго. Крики собравшихся подтвердили решимость присутствующих непременно отбить Тортугу у ненавистных испанцев, особенно после того, как Фонтене в очередной раз посулил несметные богатства.

– Сам остров не стоит ничего. Но как центр французских флибустьеров, которые сейчас вынуждены бросать якорь в других местах, Тортуга – настоящий золотой прииск. Они найдут там хорошую защищенную гавань, а торговцы – много товара, захваченного у испанцев. А от себя я обещаю умеренные пошлины и процветание для всех местных жителей, как это уже было при мне с конца 1652 года. Скажите, разве всем плохо жилось эти годы? А?

Раздался гул нестройных голосов, которые подтверждали сказанное кавалером де Фонтене. Собрание еще раз одобрило речь своего предводителя, который впервые назвал всех собравшихся береговыми братьями, объединяя флибустьеров, буканьеров и поселенцев (рыбаков, плантаторов и фермеров). Было необходимо, чтобы около тысячи французов, живших тогда на Сан-Доминго, смогли противостоять нескольким десяткам тысяч испанских солдат, пытавшихся их оттуда вытеснить.

В этот момент Франсуа неожиданно подошел к кавалеру де Фонтене.

– Мессир, я знаю, как можно незаметно высадиться на Тортугу, и мог бы помочь вам в выборе места.

– Я тоже знаю остров, и мне не нужны советы неизвестных. Хотя мне вроде бы и знакома твоя физиономия.

– Я буканьер Франсуа Олоне. Вместе с вами участвовал в защите Тортуги от испанцев, а до того был в составе букана Дидье Белого, уничтоженного испанцами. Мы промышляли за Дежабоном в долине Вака-дель-Норте. Я предлагаю высадиться на Тортуге…

– Не хочешь ли ты сказать, что ты предлагаешь напасть с севера, где сплошные скалы и утесы и где прибой такой силы, что разнесет в щепки любую шлюпку?

Раздался всеобщий смех. Именно в этот момент, как никогда, проявилась одна из самых сильных черт Франсуа – упрямство. Я видел, как вспухали вены на его лице и как сжимались кулаки, когда кто-то утверждал, что он не прав. В эти минуты на его лице появлялась та кривая, презрительная усмешка, которую я потом видел не раз в самых отчаянных ситуациях. У меня не было и нет сомнений, что Франсуа презирал опасность и смерть, хотя специально и не шел на них. Это упрямство делало его таким. Он хотел во что бы то ни стало доказать, что только он один может то, чего не могут все остальные. Однако Франсуа пришел в себя, посмотрел по сторонам, увидел, что множество глаз устремлено на него и множество ушей хочет узнать, где же можно высадиться с севера, и громко сказал:

– Нет, мессир, я не предлагаю нападать с севера. Но я знаю место с юга, где удобно высадиться.

– Тогда приходи завтра утром ко мне и расскажи.

С этими словами гордый кавалер де Фонтене развернулся на каблуках и, элегантно опираясь на дорогую трость, ушел в сопровождении своих офицеров в трактир под названием «Дубовая бочка», где было немного уютнее, поэтому дороже, и где любили собираться сливки общества, если такие вообще водились на Сан-Доминго.

Мы же с Франсуа остались в «Вонючем клопе», где после ухода Фонтене поднялся обычный гвалт, поскольку, как мы поняли, общество уже не один день обсуждало шансы захвата Тортуги. Мы заказали тафии, нашли свободное место и обосновались, чтобы хорошо закончить вечер.

За нашим столом оказался один человек, который уже порядочно принял и рассказывал, как он участвовал в нападении на Тортугу еще при губернаторе Левассёре, когда тот изгнал с нее проклятых англичан. Солнце уже почти зашло, и сумерки, столь мимолетные в южных широтах, уже вот-вот готовы были смениться полной темнотой, поэтому хозяин заведения приказал разжечь несколько костров и поставить коптилки на столы. Стало немного светлее, и я разглядел рядом с нами постоянно смеющегося громилу необычного вида. Его голова была полностью выбрита, лишь на макушке оставлен длинный клок волос, который спускался аж до плеч.

– Турок! Ты, что ли? – вдруг закричал Франсуа.

– А это ты, недомерок?! – последовал ответ.

– Рад тебя видеть, старина, – продолжал Франсуа. – Ну что, идешь с нами на Тортугу? Я уж думал, что ты уплыл во Францию.

– Нет, браток, старый Тарас решил навсегда тут остаться. Знаешь, как у нас в песне поется: «Не нужен мне берег турецкий, и Франция мне не нужна».

– И это правильно. Где еще на свете можно так весело отпраздновать закат солнца, как у нас на Сан-Доминго?

– Эх, было бы чем праздновать. Французы же хиляки, выпить – и то как следует не умеют. То ли дело у нас…

– Не хочешь ли ты продолжить наше пари?

– Я-то с удовольствием, тем более что уже поразмялся кувшином какой-то кислятины.

Тут настало всеобщее оживление. Кое-кто из старожил вспомнил о предыдущем состязании и, привлекая внимание других, подошел поближе к нашему столу.

– Ну, Турок, держись, – сказал Франсуа. – На этот раз ты уже готов, а я еще как стеклышко.

– Не говори гоп, пока не перепьешь, – ответил тот, кого называли Турком.

– Хозяин! – закричал Франсуа. – Подать нам две бутылки тафии.

Приказ был молниеносно исполнен. Франсуа и турок взяли по бутылке и вышли на центр круга, который под открытым небом сразу же образовали остальные посетители кабачка.

– Ну что? Кто быстрее? – сказал с ухмылкой Франсуа.

– Смотри, не захлебнись, недомерок, – ответил громила.

– Пьер, давай последний отсчет, – сказал Франсуа, встав на изготовку.

Я скомандовал: товсь, внимание, пшли! И оба в свете костров и факелов, запрокинув головы и открыв рты, стали заливать обжигающий напиток себе в горло, судорожно глотая. Трудно было сказать, кто именно победил, поскольку через некоторое время оба соперника одновременно, отбросив бутылки в сторону, подняли руку вверх. Особо ретивые арбитры из публики проверили бутылки на наличие остатков, но там действительно ничего не было.

– Ну что, Турок проклятый, обогнал меня? – первым перевел дыхание Франсуа. – Будешь знать французов!

– Якорь тебе в глотку! Я же был первым, – завопил Турок. – Все видели – моя бутылка упала на землю быстрее!

– Зато в ней ром остался, – закричали из публики.

– Это кто тут против казаков?! Выходи, басурмане, враз порубаю в капусту!

Толпа приутихла, ничего не поняв из зычного крика на чужом языке, но видя, как гигант выхватил из ножен кривую саблю, стало более понятно, чем все слова на всех языках, вместе взятые. Многие знали, что с этим шутить опасно.

– Все было по-честному, – поспешил я вмешаться в назревавшее братоубийство. – Оба закончили одновременно, оба победили. Мир, дружба, бананы!

Толпа радостно зашумела, поскольку никто не хотел кровопролития и все были счастливы, что конфликт сходит на нет.

– Тебе бы потренироваться на нашей горилке, – сказал Турок, опуская свою лапищу на плечо моего друга.

– Что такое «горилка»?

– Это наш национальный украинский напиток, который вашей поганой тафии сто очков вперед даст.

– А давай еще по бутылке наперегонки? – неожиданно для всех предложил качающийся Франсуа.

– Давай. Только тебе, недомерок, меня никогда не перепить. Нас, казаков, никто в мире перепить не может!

Принесли еще по бутылке. В мерцании костров двое снова вышли на середину и по команде опрокинули бутылки себе в глотки, стараясь глотать как можно чаще. На этот раз явное преимущество было на стороне Турка. Франсуа, отбросив пустой сосуд, стоял, шатаясь, широко расставив ноги и выпучив глаза. Через пару мгновений он попытался сделать шаг, но под общий хохот упал лицом в песок. Все стали поздравлять Турка, который, пошатываясь, все еще был на ногах.

– Ну, братцы буканьеры, мать вашу, теперь наконец-то можно отдохнуть и выпить, – сказал Турок под одобрительные крики балагуров. – Наливай, братва!

Я же кинулся к Франсуа. Он лежал в беспамятстве. Я попросил пару крепких ребят оттащить его к реке. Поскольку Франсуа был героем вечера, то мне никто не посмел отказать. Как говорил Турок, любишь кататься – люби и саночки возить. Он потом объяснил мне смысл этой поговорки, так что теперь я точно знаю, когда нужно ее употреблять. Помочив с часок Франсуа в прохладной водице, я переложил его на циновку и, протащив по песку через весь поселок, доставил к нам под навес, где лежали наши вещи. Я тоже упал на циновку и сразу же заснул. Слишком трудный и насыщенный день выдался сегодня. К слову, когда это у буканьера были легкие деньки? Утром охота, днем выделка шкур и копчение букана, а вечером пару стаканчиков и на боковую.

Не помню, говорил ли я, чтобы вы не верили тем, кто пишет о каком-то мифическом сухом законе среди буканьеров. Это полный бред. Мы же с вами взрослые люди, сами должны понимать, что при отсутствии всех лекарств только тафия была на Сан-Доминго панацеей от всех болезней. Теперь скажите, разве мог обстоятельный охотник не взять с собой в дорогу во фляге этого лекарства? Только враги могли написать в своих злодейских книжках, а полные олухи поверить, что буканьеры во время охоты придерживались сухого закона, в то время когда любой охотник во Франции обязательно брал с собой в лес флягу с самым крепким напитком, который только мог найти. Чем же мы хуже? Или мы не были французами? Ведь охота должна приносить удовольствие, а какое удовольствие без… Словом, если вы плюнете в лицо тому, кто распространяет подобные байки, будете полностью правы. Конечно, другое дело – пьянство на борту, но разве я сказал, что буканьеры в лесу напивались? Нет, они просто употребляли, как и все простые люди. Тут нет ничего необычного, а вот поверить в то, что охотники не пьют совсем, это дело уж точно совершенно странное, попахивающее психушкой.

Когда становятся слышными накатывающиеся на песок волны, когда темнота уходит в лес вместе с приятной прохладой, так высоко ценимой в Вест-Индии, а ухо все отчетливее и отчетливее начинает слышать не противный писк москитов и храп Франсуа, а приятное щебетание птиц, наступает утро. Вместе с ним новый день, новые хлопоты и новая жизнь. Приятно, потянувшись, сесть на жесткой циновке, служившей тебе ночью кроватью, и, прищурив один глаз, посмотреть на восходящее над морем солнце. Какая, интересно, сегодня будет погода? Не будет ли дождя? Но солнце, не слыша твоих глупых вопросов, встает все выше и выше, прогоняя от тебя и мошкару, и ночную негу, давая понять, что жизнь возрождается, что пора снова браться за повседневные дела. Однако это совсем не касается тех, кто вечером принял лишнего. Для них появление солнца лишь усугубляет их и без того незавидное состояние. Так было и с моим другом Франсуа. Он лежал на спине, широко разбросав руки, а храп из его глотки, подобный рыку тигра, угрожающе разносился по округе. Оставив Франсуа в неприкосновенности, я прогулялся к реке, чтобы умыться, а затем поплелся к трактиру перекусить. Когда же я вернулся, застал все ту же картину – неподвижного храпящего бородача.

После полудня ко мне пришел некий здоровяк, по виду матрос, разыскивающий Франсуа.

– Я от его превосходительства де Фонтене. Он требует твоего друга к себе.

– Это никак невозможно, – сказал я. – Вот Франсуа, но он не в состоянии.

– Понятно, – сказал матрос и ушел. Я же прилег под навесом, ковыряя щепкой в зубах после съеденной яичницы с беконом. Вскоре матрос вернулся со своей командой.

– Кавалер де Фонтене велел его отрезвить и доставить, – сказал матрос, и они принялись за дело.

Взяв обессиленное тело Франсуа под руки, они отволокли его к реке и бросили в воду. Вода там была холодней, чем в океане, поскольку на побережье было много ключей, подпитывавших речку. Через некоторое время Франсуа очухался и уже мог стоять на четвереньках, а еще через некоторое время почувствовал, как у него болит голова, но после того как он выпил предложенную ему флягу с каким-то напитком, он воспрял, словно поникший цветок, который обильно оросил дождь.

– Где этот де Фонтене, пошли к нему, Пьер, – скомандовал Франсуа, которого сразу же две пары сильных рук поволокли в нужном направлении.

Де Фонтене стоял на берегу и всматривался в морскую даль. Не отрывая глаза от подзорной трубы, он сказал:

– Ну что, Рене, привели? Говорить может?

– Да, мой капитан, – сказал Рене. – Пришлось немного повозиться, но вроде пришел в себя и уже даже стоять может.

– А соображать он может?

– Это смотря с кем, – встрял в разговор своим заплетающимся языком пошатывающийся Франсуа.

– А, вот и ты, пьяница, – оторвался от подзорной трубы де Фонтене. – Ну скажи нам, где можно высадиться на южном берегу.

– Ваше высокоблагородие, велите дать мне еще немного того чудодейственного напитка, который преподнес ваш боцман, а то у меня еще пока мысли разбегаются в разные стороны и никак не могут добежать до языка.

Фонтене снисходительно кивнул Рене, который принес стакан.

– Вот теперь я совсем трезвый, – сказал, причмокнув, Франсуа. – Я помню, что говорил вчера, но сегодня я уже не советую этого делать. Да, есть место на юге Тортуги, где можно высадиться, но именно в этом месте они наверняка и ждут вашей высадки. Я же предлагаю напасть с северной стороны, откуда никто нас не ждет, поскольку там очень сильный прибой и высокие скалы. Этот прибой разобьет любую посудину о прибрежные камни, но не индейскую пирогу, в которой сидят лишь три или четыре человека. И мне известно одно место на севере острова, где можно высадиться.

Я сразу вспомнил, как однажды мы пошли поохотиться на местных кабанов на Тортуге и достигли неприветливого скалистого северного побережья острова. Там всегда дули сильные ветра, почти не было растительности. Один из порывов сорвал с Франсуа буканьерскую шапку. Он кинулся за ней, но, добежав до скалистого обрыва, остановился. Шапка упала с него и лежала внизу на песке, на меленьком пляже. Франсуа ловко спустился вниз, забрал шапку, огляделся по сторонам и вдруг помахал мне рукой, призывая идти к нему. Внизу, у самой воды, мы увидели небольшую трещину в скале. Соорудив факел, мы протиснулись в нее и оказались в довольно большой пещере, которая была завалена черепами и костями, скорее всего принадлежащими индейцам. Вокруг были их ритуальные надписи и символы. Их было столь много, а Франсуа еще пошутил, что это какой-то город мертвых. В пещере мы нашли несколько золотых индейских украшений в виде пластинок и, выбравшись наружу, хорошенько запомнили это место, чтобы потом туда вернуться. Тогда еще Франсуа заметил, что около этой скалы во время отлива вполне можно высадиться. Поскольку в отличие от других мест северного побережья тут обнажается небольшой пляж, с которого легко подняться на крутой берег.

– Этого не может быть. Я сам жил на Тортуге довольно долго и исходил ее вдоль и поперек… К тому же никто никогда не говорил мне, что есть такое место… Странно. Откуда ты его знаешь?

– Мы с Пьером случайно его обнаружили.

– Интересно, интересно. Ну и где же это место?

– На севере, мессир. На севере.

– Ты его знаешь и можешь показать?

– Да, конечно, могу, но там нужно высаживаться с отливом.

– И ты готов поставить свою жизнь, что это можно там сделать незаметно от испанцев?

– Совершенно. Испанцев там нет и в помине. Там вообще никого нет. Берег скалистый, необитаемый, только в одном месте около одного утеса есть небольшой пляжик. И клянусь жизнью, проклятые испанцы никак не ожидают, что мы можем высадиться именно там. А это можно сделать лишь на индейских пирогах.

– Замечательно, там завтра мы и высадимся. Значит, ты говоришь, что это нужно делать на индейских пирогах? Тогда к утру завтрашнего дня мне нужно 20 пирог, – сказал бывший губернатор своему боцману. – Сделайте их и погрузите по пять на каждую нашу шхуну. А ты, Франсуа Олонезец, и твой напарник в случае неудачи ответите своими жизнями, если мы не сможем там высадиться.

Кавалер де Фонтене впился глазами в нас, переводя пронзительный взгляд с Франсуа на меня, как бы проверяя нашу надежность.

– Можете не беспокоиться, шевалье, – сказал Франсуа. – Многие подтвердят, что мы не засланные шпионы, так как еще месяц назад сами приплыли на Торгуту, чтобы помочь оборонить остров от нападения испанцев. Сидели вместе с вами в форте Святое Таинство и участвовали в вылазках. Мы обещаем, что высадка пройдет нормально.

Кажется, после этих слов кавалер несколько оттаял, поскольку пригласил нас отобедать за его счет в «Дубовой бочке».

– Мне повезло, что я встретил вас, друзья, – сказал, садясь за стол, де Фонтене, сбросив прежнюю напыщенность. – Вы молодцы. Особенно ты, Франсуа, если бы ты не подошел ко мне вчера вечером, а сегодня не рассказал о тайном месте высадки, я, наверное, штурмовал бы Тортугу в лоб. А что еще мне оставалось? Сделал бы ночью ложную высадку, скажем, в Нан-Грисе, а с основными силами ворвался бы в двойную бухту Бас-Тера, отдав себя в руки Господа. Но теперь… Ты словно послан мне провидением, где же ты был раньше, когда я так долго бился над планом захвата? Но ничего, сейчас мы обязательно победим, и этой победой я буду целиком обязан тебе, Франсуа, ну и Пьеру, конечно. Я теперь ваш должник, ребята. Ну держись, испанцы!

– Это точно, – зашумела его свита, разбирая стаканы с холодным вином. – Смерть испанцам!

Таверна «Дубовая бочка» как две капли воды была похожа на все остальные подобные заведения Сан-Доминго в те времена – очаг, где готовилось жаркое, столы под навесами из пальмовых листьев от дождя и солнца и скамейки. Но поскольку таверна слыла приютом «высшего общества», то имела в дополнение циновочные стены у навесов, удобные столы и даже табуреты, которые смастерил местный плотник Гийон Бернар. Хозяин «Дубовой бочки» был француз из Лангелока, любящий потчевать своих посетителей необыкновенными блюдами, которые, кроме него, никто на острове не делал. Его звали Роже Ожу, и он был действительно отличным поваром, каждый день придумывавшим необычные рецепты для совершенно невзыскательной публики. Роже рассказывал, что имел хорошую таверну в Тулоне, но был вынужден покинуть родину из-за своего протестантского вероисповедания и попытаться найти спокойствие в заморских краях. Он действительно любил готовить и обязательно стоял рядом с клиентом, когда тот пробовал блюдо, будь то черепаховый суп или куриная печенка на вертеле. Он буквально считывал с лица те чувства, которые испытывал человек, кладя в рот первый кусок жаркого или пробуя суп. Это доставляло ему такое удовольствие, что смотреть на Роже со стороны тоже было интересно. Он, наклонившись, замирал, вытягивал шею, приподнимал брови, чуть приоткрывал рот и даже сглатывал одновременно со своим клиентом, чтобы попытаться полностью ощутить то же, что и он. Словом, он был настоящим мастером своего дела, трудившимся не ради денег, которые, нужно заметить, он имел в достатке, а ради собственного удовольствия. Дело в том, что этот розовощекий толстяк любил делать людям добро и получал от этого удовольствие. Он был очень строг со своими подчиненными. Но не оттого, что был зол по натуре, а потому, что те все время норовили своими неуклюжими действиями испортить ему удовольствие от таинства приема приготовленной им пищи. Таков был Роже, который впоследствии стал личным поваром у де Фонтене, у дю Россе, а затем и у д’Ожерона.

В этот же вечер он угостил нашу компанию бифштексом с перцем, говяжьим филе на сковороде, говядиной по-шарантски и одними из самых популярных блюд среди буканьеров – отбивной по-бретонски и карбонатом по-фламандски. Поскольку нас было шесть человек и все это обильно запивалось вином, то небольшие порции проглатывались сразу же после принятия очередного стаканчика красного. Де Фонтене непременно рассказывал в мельчайших подробностях свои вкусовые ощущения мэтру Роже, который сиял от восторга, поскольку, очевидно, они были похожи на его собственные. Мы же с Франсуа на вопросы нашего хозяина о вкусе блюд лишь отвечали с набитым ртом короткое «угу», чем также не менее его радовали.

– Этот обед, друзья, – это пока все, что я могу вам дать за столь ценную стратегическую информацию, – сказал де Фонтене, поднимая очередной стакан красного вина. – Не далее как на прошлой неделе я выплатил моим головорезам последние деньги, поэтому уже отчаялся и был готов на штурм, хотя до конца и не верил в успех.