Глава 4 Профессор вспоминает 1 страница

 

Лондон:

16–17 января 1900 года

 

В Хокстоне они остановились у церкви Иоанна Крестителя. Спир отослал возницу на поиски второго кэба, и вся компания отправилась пешком к вилле Дэниела Карбонардо. Попасть на виллу можно было тремя путями: через переднюю дверь, через кухню и через заднюю дверь, которая открывалась в холодильную комнату за кухней. Путь к ней проходил через воротца в стене сада у дальнего угла участка и далее по лужайке, мимо цветочных клумб и раскидистого, высоченного дуба. Справа от задней двери находилась прачечная. По понедельникам Табита разводила огонь под большим медным котлом, бросала в кипящую мыльную воду собравшееся за неделю белье и ворочала его деревянными рогатками. В такой день прачечная напоминала ад: пар поднимался к потолку, конденсировался и стекал ручейками по стенам, а воздух наполнялся тяжелым запахом зеленого хозяйственного мыла.

Взяв командование на себя, Спир послал Эмбера и Ли Чоу к задней двери.

– Идите в сад, – распорядился он. – Дальше прямо к дому. Прятаться не надо. Он там, наверху. Скорее всего один, если только женой не обзавелся. Покажитесь ему, но ничего не предпринимайте. – С людьми опасными, вроде Карбонардо или имеющими схожую репутацию, Спир предпочитал действовать осторожно.

– Зены нет, – уверенно заявил Ли Чоу. – Дэниел зивет один, а зенсин только пливодит.

Китаец неплохо знал и Хокстон, и расположение дома, потому что в прошлом уже работал с Карбонардо, к которому относился с уважением, как к человеку, для которого чужая жизнь немногого стоит.

Дождь прекратился. Дороги и тротуары отливали холодным блеском, по сточным канавам мчались мутные потоки, воздух пах чистотой и свежестью. Буря умчалась дальше, на север.

По пути в Поплар Альберт Спир забросал Терреманта вопросами.

– Так говоришь, Профессор каких-то мальчишек привлек? Как он их называет? Хвостами?

– Тенями. Профессор претерпел серьезные неудобства. – Терремант почесал затылок, смущенный подслушанными где-то и теперь случайно вырвавшимися словами.

– Претерпел серьезные неудобства? – переспросил Спир, голос которого от удивления подпрыгнул на целую октаву. Терремант никогда не отличался красноречием и со словами ладил плохо, а потому прозвучавшее мудреное выражение выглядело в его лексиконе явным чужаком.

– Так он сказал. «Я претерпел серьезные неудобства. Кто-то снимает сливки с моего молока». Это к тому, что многие ушли. А виноватыми он нас считает.

– Нас же здесь не было. Он сам сказал держаться в стороне.

– Те, кого мы оставили, с делами не справились, вот он и недоволен. Давненько я его таким не видел. Злой как шершень.

– Шершни жалят больно, так что берегись.

– Да уж. Боссу, когда он не в настроении, угодить трудно, все ему не так.

– Так у него теперь мужскую работу мальчишки делают?

– От желающих отбою нет. Профессор и раньше так делал. У Эмбера много парнишек работало. – Терремант откашлялся. – Если хочешь знать, Берт, это я ему подсказал насчет мальчишек. Народу не хватает, вот он и ставит их на слежку. Они даже за домом, где он живет, наблюдают. По-моему, один и за мной сегодня увязался. Молодчик, я его и не заметил.

– Но они же необучены. И опыта не имеют.

– Ну и что? Главное, желание есть.

Теперь, уже возле «Боярышника», Спир давал приятелю последние указания.

– Вы только покажитесь, Джим, понятно? Пусть он вас увидит. Пугать, грозить не надо. Просто постойте на ступеньках.

– Ясно, Берт. Я бы и сам так сделал, – ответил Терремант, и в этот момент хозяин виллы подошел к эркерному окну на первом этаже.

Тюлевые занавески раздвинулись.

Дэниел Карбонардо увидел их сразу. Они стояли в разлившейся под уличным фонарем лужице жидкого электрического света, молчаливые и неподвижные.^[15] Присмотревшись, он узнал Спира и Терреманта.

Страха Дэниел не почувствовал. Скорее даже наоборот – испытал облегчение. Профессор пожелал увидеться с ним и прислал своих людей. Разумеется, прислал самых доверенных, хотя и подозревал их в предательстве. Следующая мысль ушла в сторону. А если они пришли не от Мориарти? Если все происходящее здесь сейчас есть часть какой-то темной игры? Не лучше ли уйти через сад? Он даже двинулся к двери, но вовремя остановился. Нет, Спир и Терремант уже поставили людей у задней двери. Они пришли за ним, и они его возьмут.

Дэниел вернулся к письменному столу, достал из-под манишки связку ключей на серебряной цепочке, открыл замок среднего ящика и сдвинул стенку потайного отделения. В тайник он положил длинный нож и итальянский пистолет, которыми вооружился по возвращении в Хокстон. Потом задвинул ящик и запер замок. Поворачивая ключ, Дэниел заметил, что у него дрожит рука, – пытка водой не прошла даром.

Выйдя из гостиной в холл, он задержал взгляд на уже собранном в дорогу саквояже. Еще десять минут – и его здесь не было бы. Но, может быть, так оно даже лучше. Дэниел открыл пошире дверь и, держа руки на виду, шагнул вперед, через порог.

– Сопротивляться не буду, – негромко сказал он.

– Я за ним пригляжу, Берт, – бросил приятелю Терремант. – А ты сходи за Эмбером и Ли Чоу.

Спир кивнул и направился к углу дома. Терремант размял руки – наверное, вместо предупреждения.

Предупреждение в данном случае и не требовалось: Терремант был здоровенным малым шести с лишним футов Ростом, широкоплечий и плотный, тогда как Карбонардо не дотягивал и до пяти с половиной, а курчавые черные волосы, смуглая кожа и темные, с голубыми зернышками глаза в данном случае козырями считаться не могли. «Какой красавчик», – сказала Сэл Ходжес, увидев Дэниела в первый раз, а уж ее мнение стоило многого.

Отворив заднюю дверь, Спир едва не налетел на притаившихся в темноте Эмбера и Ли Чоу.

– Все, он вышел. Повезем его к Профессору.

– Удачно получилось, – заметил Эмбер.

– Будь с ним поостолознее, – предупредил китаец. – Дэниел – палень хитлый. И осень опасный.

Вслед за Спиром Эмбер и Ли Чоу прошли в холл, где Терремант уже закрывал за собой дверь. Карбонардо стоял у подножия лестницы, держась обеими руками за деревянный шар, венчавший балясину перил.

– Я его пощупал, – сообщил Терремант. – Чист.

– Он хороший парень. – Спир похлопал Дэниела по плечу. – С ним у нас никаких проблем не будет. Так, сынок? Ты же ничего такого не задумал?

– Я только хотел поговорить с Профессором. Выяснить, кто меня сдал. А уж потом разобраться с предателем. Вообще-то, мне сказали исчезнуть, и я уже собирался уходить. Сглупил, конечно. Надо было сразу идти к Профессору.

– И кто ж это посоветовал тебе исчезнуть?

– А ты как думаешь? Беспечный Джек, кто ж еще.

– Ну, тогда стоит поставить замки понадежнее, – посоветовал Спир.

– Похоже, Беспечный Джек не больно-то любезно с тобой обошелся, а, Дэнни? – вступил в разговор Терремант.

– Да. Но говорить я буду только с Профессором.

– Хорошо, – бесстрастно согласился Терремант.

– Это не наше дело. – Спир покачал головой.

– Думаю, ваше, и ты это скоро узнаешь, – с бледной усмешкой уверил его Дэниел Карбонардо.

 

Джеймс Мориарти сидел в своем любимом, повернутом к камину креслу и смотрел на портрет герцогини Девонширской, неизменно оказывавший успокаивающий эффект, когда дела принимали нежелательный оборот, а мысли начинали разбегаться. Он и сам нередко задавался вопросом, может ли картина обладать некоей мистической силой, но сомнения бледнели перед лицом действительности: герцогиня и впрямь воздействовала на него самым благотворным образом.

Случившееся с Карбонардо, естественно, обеспокоило Профессора. Один из его юных шпиков, теней, получил задание проследить за наемником до отеля «Гленмораг» и вернуться с докладом, когда тот выйдет из отеля.

Возвратившись, паренек сообщил поразительную новость: человека, за которым ему поручили наблюдать, вывели насильно и усадили в кэб. Ситуация развернулась неожиданным образом.

Этих мальчишек – всего чуть более дюжины, в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет – Мориарти отбирал, исходя, главным образом, из их физического состояния. Мне нужны выносливые, сказал он, и результат проделанной Терремантом работы приятно его удивил. Приятно, потому что большинство беспризорной братии обычно являло собой жалкое зрелище – всевозможные лишения, недоедание и болезни сказывались на них не лучшим образом. Приведенные же Терремантом парнишки оказались, как на подбор, крепкими, здоровыми и сообразительными.

Четырнадцатилетний Уильям Уокер, которому и было поручено вести наблюдение за Карбонардо, сумел проследить за экипажем, на котором увезли незадачливого ассасина, и мог теперь указать дом, куда его доставили. Сохранив присутствие духа, юный разведчик спрятался неподалеку и оставался в своем укрытии до самого ливня, начавшегося примерно часом позже. В результате парнишка оказался едва ли не у самой двери, когда Карбонардо, растрепанного и избитого, вывели на улицу. Ему даже удалось услышать, как один из головорезов приказал вознице доставить пассажира в Хокстон. «Подбросишь до его гавани. Он тебе покажет», – добавил громила.

Услышал Уокер и ответ кэбмена: «Ну, Сидни, всё сэр Гарнет».^[16] Описывая громилу – «здоровенный такой урод», – парнишка упомянул бритую наголо голову и безобразный шрам, идущий от уголка рта – «как будто ему хлебало растягивали».

Проявив не только сообразительность, но и инициативность, Билли Уокер вернулся затем прямиком к Профессору, который тут же вызвал еще одного малолетнего шпика, Уолтера Таллина, и спешно отправил его в Поплар – разыскать преторианцев.

Многие из тех, кто оказался бы в похожей ситуации, поддались понятному беспокойству и, в ожидании помощников или несчастного Карбонардо, мерили шагами комнату и считали растянувшиеся в часы минуты. Что же касается Мориарти, то он был человеком более крутого замеса. Профессор не обкусывал ногти и не изводил себя тревожными мыслями. Понимая, что ситуация развивается без него и как-либо повлиять на ход дел не в его власти, он расположился поудобнее в кресле и, любуясь изображенной на картине герцогиней, принялся рассуждать о том, как же ему все-таки повезло. Как сказано в Библии, «не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем».

Расслабившись у жаркого камина со стаканом доброго бренди, Мориарти мысленно перенесся в собственное, далекое уже – лет на тридцать пять назад – детство, проходившее на Гардинер-стрит в Дублине, а прежде на некоей ферме в скрытом ныне туманом времени графстве Уиклоу, где он и появился на свет. Далее мысли его остановились на матери – упокой Господь ее душу, – Люси Мориарти, доброй и благочестивой женщине, одной из лучших стряпух на всем Изумрудном острове. И как только ей хватало времени на все? Помимо прочего, она также давала уроки игры на пианино, но, как ни странно, единственным из сыновей, унаследовавшим этот ее талант, оказался младший. Думая о матери, к которой он всегда питал самые нежные чувства, Мориарти рассеянно водил ногтем по щеке, от краешка глаза до скулы.

Люси Мориарти не связывала себя работой на какую-то одну семью, но предпочитала обслуживать всевозможные организации и общества, установив строго определенный тариф на банкеты, торжества и празднества – «при любом числе гостей, от трех до трехсот и выше», как говорилось в ее объявлении. Известно, что ее приглашали готовить для особ королевской крови и самых знатных соотечественников, а многие из выполненных ею блюд так и остались непревзойденными. Ее пирог с мясом и почками называли «пищей ангелов» (легчайшее и в высшей степени сочное тесто буквально таяло во рту, так что его вкус в полной мере могли оценить лишь подлинные знатоки); ее коктейль из лобстеров сравнивали с амброзией; а некий гурман – ходили такие слухи – прошел пешком через всю Европу с одной лишь целью насладиться вкусом ее говядины «веллингтон» с хреном.

Единственной жизненной неудачей Люси Мориарти стал ее брак с Шоном Майклом Мориарти, школьным учителем, человеком раздражительным и неисправимым пьяницей. Супруге Шон Мориарти подарил трех прекрасных сыновей и практически ничего больше. В детях он видел мальчиков для битья, на которых и вымещал свою неудовлетворенность жизнью, причем, проучив их, нередко прикладывался ремнем и к жене.

В конце концов, ее терпению пришел конец.

Мориарти навсегда запомнил ту ночь, когда мать, забрав детей, выбралась с ними из дому, оставив жестокого, буйного супруга в кресле, где он и впал в алкогольный ступор. В таком состоянии глава семьи проводил едва ли не все субботние вечера.

С собой Люси Мориарти ухитрилась унести немалую сумму, отложенную на «черный» день из ее заработков. В тот судьбоносный вечер этих денег хватило, чтобы оплатить билеты на паром из Дублина до Ливерпуля, где в относительном мире со своим мужем-докером проживала ее сестра, Нелли.

Искать семью Шон Мориарти не стал, а Люси заказала приходскому священнику благодарственный молебен (вдаваться в подробные объяснения что и почему она не решилась – отец О’Флинн мог посоветовать во исполнение супружеского долга вернуться с сыновьями к Шону). Она также обратилась непосредственно к Богоматери с пожеланием, чтобы Шон Мориарти и в будущем оставался вдали от их домашнего очага.

Пожалуй, единственной странностью этой жившей в Ливерпуле семьи можно считать то, что все три сына были благословлены – или прокляты – одним и тем же именем, в чем нашла проявление эксцентричность их папаши-выпивохи.

Старшего звали Джеймсом Эдуардом, среднего – Джеймсом Юэном, а младшего крестили как Джеймса Эдмонда Мориарти. В семье за каждым закрепилось уменьшительное имя – Джеймс, Джейми и Джим. Так или иначе, но какие-то таланты умного, но загубившего свою жизнь отца перешли и к детям. Джеймс проявил способности к учению и еще в раннем возрасте всерьез увлекся математикой. Средний, Джейми, выделялся даром организатора и тягой к математике войны – он преуспевал в шахматах, изучал великие сражения мировой истории, а его любимыми книгами были «О войне» Клаузевица, «Искусство войны» великого китайского классика Сун Цзы, «О военном искусстве» Макиавелли и «Путь войны» жившего в девятом веке Ван Чена (неудивительно, что они же стали и любимыми книгами младшего Мориарти). Вполне естественно, что Джеймс еще в юношестве избрал для себя академическую карьеру, тогда как Джейми вознамерился идти дорогой военного.

А что же младший из братьев, Джеймс Эдмонд, или Джим, как называли его братья? Самый скрытный из всех троих, самый осторожный, он единственный унаследовал холодную жестокость отца. Правда, в отличие от него, Джим Мориарти научился держать эту врожденную жестокость и бесчувственность в узде. В раннем возрасте проявились у него и организационные таланты, доказательством чему стали несколько случаев мошенничества, от которого пострадали его знакомые. Причем это было реальное мошенничество, а не какие-то подростковые шалости. В пятнадцать лет Джим Мориарти возглавил шайку сверстников, совершивших кражу такого масштаба, что она даже попала в заголовки ливерпульских газет – из надежного склада на территории порта исчезло тогда более трех сотен бутылок отличного вина. Месяцем позже та же банда проникла в хранилище одной ювелирной мастерской и вынесла украшений – колье, ожерелий, колец, браслетов и прочего – на несколько тысяч фунтов. Упоминания об этих случаях можно найти в «Дневнике Мориарти», вести который он начал в пятнадцать лет.

Джиму едва исполнилось шестнадцать, когда в Дублине неожиданно, во время уличного ограбления, скончался Шон Мориарти. Интересно, что в этом преступлении он так и не сознался (по крайней мере, в «Дневнике» о нем нет ни слова), хотя и упомянул, что в течение пяти дней, один из которых совпадает с датой смерти Шона Мориарти, находился вне дома. Несчастного школьного учителя нашли зверски избитым железными прутьями и с пустыми карманами. Дублинский коронер дал по этому поводу следующий комментарий: «В наше время мирный человек и двух шагов не может сделать, чтобы не наткнуться на хулиганов. Если так пойдет дальше, то у нас скоро будет то же, что и в Англии. А это уже кое-что значит».

С течением времени старший из братьев, Джеймс, поступил в кембриджский Тринити-колледж, где его научная карьера быстро пошла в гору. Средний, Джейми, записался в армию и выразил желание стать профессиональным военным. Что же до младшего, то Джим на какое-то время исчез из поля зрения и, по слухам, работал станционным смотрителем где-то на западе Англии.^[17]

С уверенностью можно говорить лишь о той патологической зависти к старшему брату, что зародилась, выросла и расцвела в сердце младшего Мориарти. Именно это, а также усиливающееся внимание со стороны властей, толкнуло его на те ужасные шаги, что постепенно составили грандиозный план будущего, в котором он отводил себе место верховного правителя криминального мира.

Между тем старший брат уже навеки прославил свое имя трактатом, посвященным биному Ньютона, за коим достижением последовало предложение занять кресло руководителя кафедры математики в одном небольшом британском университете. Только там, в тихой интеллектуальной гавани, впервые посетив брата, Джим в полной мере понял, какой славы достиг Джеймс. Тот день навсегда остался в его памяти: высокий, сутулый паренек, каким он помнил его, превратился в мужчину, почтение к которому выказывалось буквально везде. Знаменитости писали ему письма, поздравления и восхваления сыпались отовсюду, а на чистом, аккуратном столе, перед окном, выходившим на уютный дворик, уже лежала наполовину законченная работа по «Динамике астероида».

Теперь, через много лет, сидя перед камином в большом доме на краю Вестминстера, он думал, что именно тогда, в тот визит, познал всю силу выросшей в нем зависти и оценил реальный потенциал Джеймса. Старший брат, несомненно, станет великим и уважаемым человеком, тогда как ему, Джиму Мориарти, жизненно необходимо сделаться тем, кого будут бояться и уважать на самом верху криминальной иерархии сначала Лондона, а потом уже и всей Европы.

В то время – время первого визита к перспективному ученому и профессору – ситуация, в которой оказался младший Мориарти, требовала, чтобы он так или иначе показал уголовному подполью, что является силой, с которой необходимо считаться, и лидером, наделенным уникальными способностями.

Лишь после того, как профессор Джеймс Мориарти укрепил свой авторитет работой «Динамика астероида», младший брат пришел к ясному пониманию того, как продвинуться дальше, а заодно и вырвать из сердца колючку зависти. Как-никак он лучше других знал слабости старшего брата.

К концу 1870-х высокий, сухощавый, сутулый и преждевременно постаревший профессор уже стал публичной фигурой. Джеймса Мориарти провозглашали гением, а его звезда стремительно поднималась по небосводу академической науки. О нем писали газеты, ему прочили новое назначение – на освобождающееся в скором времени место заведующего кафедрой математики в Кембридже. Было известно, что два поступивших с континента заманчивых предложения сравнимой значимости профессор уже отверг.

Пришло время действовать. К планированию Мориарти-младший подошел с той же тщательностью и дотошностью, которые отличали его старшего брата в научной области.

Среди его знакомых был престарелый актер Гектор Хаслдин, прославившийся на ниве кроваво-мелодраматических постановок, в которых он сыграл едва ли не всех шекспировских героев, от горбуна Ричарда III до озлобленного старика Лира, и все еще пользовавшийся немалой популярностью.

Хаслдину было в то время далеко за шестьдесят, и он щедро делился с желающими своим огромным сценическим опытом. Фигура экстравагантная как в частной, так и в общественной жизни, актер большого таланта, хотя и пристрастившийся излишне к бутылке, он и в почтенном возрасте сохранил способность не только трогать сердца зрителей великолепной игрой, но и поражать их воображение мастерством физического перевоплощения. Именно к нему обратился молодой Мориарти, пожелавший научиться трюкам актерской профессии.

Сблизиться со стареющим артистом помогло знание его слабостей. Подарки в виде хороших вин и дорогих напитков сделали свое дело, и в скором времени эти двое стали неразлучными приятелями. Завоевав без особого труда доверие старика, Мориарти однажды вечером сделал первый подход.

Он объяснил, что хотел бы сыграть шутку со своим знаменитым братом – появиться перед ним в качестве двойника, – и попросил Гектора обучить его искусству перевоплощения. Актеру идея пришлась по душе. Поверив объяснению и проникшись духом озорства, он с энтузиазмом взялся за дело: выбрал нужный парик, проследил за изготовлением специальной обуви с добавлявшими роста подкладками и самолично разработал напоминающую портупею систему ремней, с помощью которой удавалось добиться эффекта сутулости. Он также снабдил своего молодого друга лучшими книгами по гриму: «Искусство актерской игры, как накладывать грим» Лейси, «Практическое руководство по макияжу» и «Туалет и искусство косметики» Э. Дж. Кули.

За четыре с небольшим недели Мориарти освоил искусство перевоплощения и научился достигать поразительного сходства со своим почтенным братом. Но это было лишь полдела, поскольку Хаслдин смог научить его также гораздо более глубоким секретам превращения в другую личность: час за часом ученик осваивал другую жизнь, учился думать, разговаривать, жестикулировать так же, как это делал брат; проникал в его жизнь, прошлое и настоящее, заглядывал в его будущее, примерял на себя его цели и устремления.

У Мориарти вошло в привычку становиться перед зеркалом и, представляя себя старшим братом, буквально впитывать его характер, проникать в его тело. Занимаясь этим, Мориарти опередил свое время, разработав систему, схожую с той, что много лет спустя предложит театру Константин Сергеевич Станиславский в своем шедевре «Работа актера над собой».

Без всякой одежды, совершенно нагой, Мориарти стоял перед своим отражением, глядя и на него, и, его глазами, на себя. Изгнав все мысли и очистив сознание, он словно бы перетекал, капля за каплей, в характер и тело брата, и в какой-то момент вдруг замечал едва уловимую перемену, как будто и впрямь становился другим человеком у себя на глазах. Или у него на глазах?

Глядя во время этого ритуала на себя в зеркало, Мориарти в какой-то момент, момент истинной трансформации, испытывал – всего лишь на несколько секунд – глубочайший страх. В этот момент он уже не мог с полной уверенностью сказать, кто из них убийца, а кто жертва. Освоив искусство перевоплощения, Мориарти впоследствии научился принимать и другие обличья.

Подготовившись психологически, он отработал до автоматизма и физический акт трансформации, начинавшийся с надевания длинного, тесного корсета, ужимавшего туловище и делавшего его зримо более худым. Далее шло приспособление, напоминавшее сбрую – тонкий кожаный ремень с пряжкой вокруг пояса, несколько плечевых ремней, похожих на портупею, под действием которых плечи выдавались вперед. Потом Мориарти надевал носки и рубашку, натягивал темные брюки в полоску и зашнуровывал ботинки с добавлявшими роста подкладками.

Оставалось только надеть парик и, вооружившись кисточками и гримом, придать нужный цвет лицу, завершив таким образом трансформацию. Этим он занимался, сидя за туалетным столиком. Убрав волосы под туго облегающий голову парик, Мориарти начинал работать над щеками, глазами и подбородком, получая в результате то изможденное, с запавшими щеками лицо, которое хорошо знакомо всем по знаменитому описанию доктора Уотсона.^[18]

Наступала последняя часть преображения, венец усилий: накладывание парика. Голова накрывалась тонким, пластичным материалом на твердой основе. Цветом и текстурой материал походил на кожу. Эффект достигался невероятно реалистичный – высокая лысина с клочками волос за ушами и на затылке. Еще несколько деталей – и он заканчивал трансформацию, одевался и вставал перед зеркалом.

Из зеркала на Мориарти смотрел Мориарти.

Профессор всегда с теплотой вспоминал старика Гектора Хаслдина, умершего, к сожалению, в своей гримерке театра «Альгамбра», по всей видимости, от сердечного приступа через четыре недели после того, как его юный друг овладел искусством преображения и добился полного сходства с братом.

Следующим шагом Мориарти должно было стать уничтожение карьеры Джеймса, его будущего и его самого.

Глядя на висящий над камином портрет герцогини Девонширской, Мориарти устремил мысли к тем далеким дням, когда он только приступил к планированию устранения Джеймса. По губам его скользнула улыбка, но совершить путешествие в прошлое помешал бесцеремонный стук дверь и донесшийся из пустого холла шум.

Преторианцы вернулись с Дэниелом Карбонардо. Пора поворачиваться к делам более насущным.

 

Глава 5 ЧАЙНИК НА ПЛИТЕ

 

Лондон:

16–17 января 1900 года

 

На какое-то время о мальчишках все забыли, предоставили самим себе, и оба они, Билли Уокер и Уолли Таллин, оказались в кухне. Профессор велел им отдохнуть, согреться и подняться наверх, когда он позвонит в звоночек. Звоночки стояли на полке, каждый с соответствующим ярлычком: «Гостиная», «Столовая», «Кабинет». Комнаты Профессора никакого обозначения не имели, но он сказал, что это неважно. «Ни в какие другие звонки никто звонить не будет. Как услышите звон, так и поднимайтесь. Считайте, что это монетки звенят». Тут он улыбнулся почти добродушно, как ласковый старый дядюшка – сутулый, с большой лысиной и запавшими глубокими глазами. Как говорили его еврейские друзья, «полный мешуггенер». Жуткое дело. Несмотря на улыбку оба поежились, словно в спину подул внезапно пронизывающий, холодный ветерок.

Мальчишки дремали у плиты, нагревавшей высокий водяной котел, но моментально проснулись, как только из холла долетел звук шагов. Проснулись и тревожно переглянулись. Уолтер не успел еще и рта открыть, как Билли Уокер уже вскочил и взбежал по ступенькам к обитой зеленым войлоком двери.

– Все в порядке, – сообщил он, возвращаясь, и благодушно улыбнулся. – Вернулись. Я слышал мистера Терреманта. Вот уж кто любит поворчать.

Минут через десять в коридорчике за кухней звякнул колокольчик.

– Пойдем-ка лучше вдвоем, – сказал Уолтер. Представать перед Профессором в одиночку он не хотел. Билли кивнул, и они вместе поднялись наверх и постучали в дверь на первой площадке.

– Мои молодцы, – приветствовал их Профессор. – У меня для вас поручение. – Он достал из кармана кошелек и высыпал на ладонь несколько монет. – Отправитесь в паб на углу. Знаете его?

– «Герцог Йоркский»? – уточнил Билли Уокер.

– Он самый. Возьмете два кувшина портера. Потом спросите миссис Белчер, жену хозяина. Скажете, что пришли от мистера П. Принесете сыра, хлеба и баночку пикулей. Хлеба возьмите два батона, а сыра – большую головку. Скажете, что здесь восемь голодных ртов. Понятно? – Он протянул им деньги и кивком указал на дверь. – Я делаю это по Доброте душевной. И джин, и бренди у меня здесь есть, но я-то знаю, что вы, парни, предпочитаете лакать портер.

Мориарти улыбнулся, едва растянув губы, и обвел взглядом сидящих за столом.

– Хорошие ребята, эти двое. Сегодня они оба неплохо поработали.

– Они и раньше кое-что для меня делали, – сказал Эмбер, и Мориарти снова кивнул.

– Да, они мне говорили. Рассказывали, какой ты суровый начальник. «Мистер Эмбер очень строгий», вот как они говорили.

– Уф, – облегченно выдохнул Уильям, когда дверь за ними закрылась. – Должен признаться, компания суровая, когда все вместе соберутся.

– Да уж, таким угодить нелегко.

– Легче солдата с твоей сестренки стащить, – хохотнул Билли.

– Говори за себя. Мне вот китаеза сильно не нравится, – прошептал Уолли, открывая дверь.

– Ли Чоу, так его звать. Мистер Эмбер рассказывал, что он людям щеки вырезает.

– С такого станется.

– Да они все хороши.

Вернувшись минут через сорок с хлебом, сыром, пикулями и доброй улыбкой славной миссис Белчер, ребята обнаружили, что атмосфера в комнате Профессора заметно изменилась: тепло и радушие уступили место холодку и нервозности. Терремант поднялся из-за стола, отрезал мальчишкам по куску сыра и хлеба и выставил за дверь. Мориарти не только не сказал им ни слова, но даже не удостоил взглядом.

– А пикулей так и не дали, – проворчал Уолли по пути в кухню.

Причиной заметного похолодания наверху стала перемена в настроении Мориарти. Больше всего его возмутило, что так много народу переметнулось под крыло Беспечного Джека.

– Завтра же с утра принимайтесь за дело, – продолжал он ровным, бесстрастным голосом. – Идите и выясняйте, как обстоят дела. Прощупайте всех. Настроения, мысли, планы. Потом возвращайтесь. Расскажете, кто остался верен, а кто перебежал. Кто с ним и кто со мной. Спир. – Судя по тону, настроение его никак не улучшалось. – Ты приказ получил. Найди и купи мне приличный склад. Потом найди хорошего архитектора и пусть составит план с учетом твоих требований. Сделай, как надо. Мне нужно, чтобы все было так, как раньше. И не забывай, кто такой Беспечный Джек. Как говорится, путь на виселицу начинается с колоды карт. Так вот, Беспечный Джек и есть эта самая колода. Он и пиковый валет, и трефовый.

Спир, рот которого в этот момент был набит сыром и пикулями, промычал что-то неразборчивое и энергично закивал, показывая, что сделает все, как надо.

Мориарти повернулся к Карбонардо.

– Полагаю, Дэниел, тебе хотелось бы посчитаться с Беспечным Джеком.