Достаточно вызывающая провокация 4 страница

Сотни раз при игре на пианино, когда одна моя рука извлекала звуки сонаты божественного Бетховена, то вторая принималась изо всех сил стучать по клавишам и играть бравурную мелодию «Там, за стеной сада» или «Стража Скидмора». Кровь Адамса и кровь Редмонда отказывалась уживаться и в гармонии течь по жилам. Когда я приходила в кафе-мороженое, то заказывала, против своей воли, ванильное, хотя моя душа просто жаждала другое — лимонное. Сколько раз мне приходилось портить себе нервы при раздевании, перед тем как лечь спать. Несмотря на мое желание снять с себя все вещи, противостоящее влияние оказывалось настолько сильным и непреодолимым, что мне приходилось ложиться в постель в платье и даже в туфлях. Вы когда-нибудь сталкивались с таким случаем, доктор?

— Никогда, — признался я, — в самом деле, просто удивительно. И вам так и не удалось преодолеть противоположную тенденцию, так?

— Что вы, как раз удалось. Постоянно предпринимая невероятные усилия, через повседневные упражнения, мне многое удалось сделать, теперь эта болезнь беспокоит меня только в одном отношении. Фактически я освободилась от ее пагубного влияния, за одним только исключением. Она по-прежнему оказывает свое воздействие на манеру моего передвижения. Мои нижние конечности отказываются выполнять одни и те же движения. Если мне нужно идти в определенном направлении и одна нога делает шаг в этом направлении, то вторая в это время поворачивает совсем в другую сторону. Можно сказать, одна моя нога — Адамсы, а вторая — Редмонды. Обе они действуют согласованно только в одном случае — если я катаюсь на велосипеде. Когда одна моя нога поднимается, то вторая, естественно, опускается, это сильно облегчает мне езду, но стоит мне попытаться пойти пешком, как обе становятся неуправляемыми, просто беда! Вы, наверное, заметили, каким образом я вошла к вам в кабинет. Можете ли вы мне помочь в этом, доктор?

— Да, случай на самом деле странный, — согласился с ней я. — Но все же я подумаю, и, если вы зайдете ко мне завтра, часов в десять, я выпишу вам рецепт.

Она поднялась со стула, и я проводил ее по лестнице до ожидавшего ее внизу экипажа. Клянусь, мне никогда прежде не приходилось видеть такой дергающейся из стороны в сторону, такой неуклюжей, такой противоестественной походки.

После ее ухода я долго, весь вечер, размышлял об этом странном случае, почитал кое-что у авторитетных специалистов о сухотке спинного мозга, о болезнях мышц, в общем, прочитал то, что попалось под руку. Но ничего не обнаружил такого, что могло бы объяснить этот случай. Около полуночи я вышел погулять по улице и подышать свежим прохладным воздухом. Проходя мимо магазина одного старого немца, я решил зайти к нему, чтобы поболтать. До этого я увидел в загоне на его дворе двух бегающих оленей. Я спросил у него о них. Он сказал мне, что те отчаянно дрались друг с дружкой, и поэтому он был вынужден их разделить, отправить каждого на отдельный дворик. И вдруг меня осенило.

На следующий день эта молодая леди пришла ко мне в кабинет. У меня уже был выписан для нее рецепт. Я протянул ей бумажку, она прочитала его, густо покраснела и, кажется, была готова рассердиться.

— Попробуйте, мадам, — сказал я.

Она согласилась попробовать, вчера я видел ее на улице, она так легко, так грациозно шла по тротуару, что любо-дорого посмотреть. Теперь она ничем, абсолютно ничем не отличается от других дам.

— Так какой же вы выписали ей рецепт? — спросил репортер.

— Я посоветовал ей носить женские спортивные брюки, — ответил молодой врач. — Таким образом, разделяя противоборствующие воздействия, восстанавливалась гармония. То, что разделяло Адамсов с Редмондами, теперь не сталкивалось, и таким образом наступило полное выздоровление.

Погодите, — продолжал доктор, — теперь уже около семи, а я должен зайти к ней ровно в восемь. По секрету могу вам сказать, что она согласилась взять мою фамилию, что и произойдет в скором времени. Надеюсь, вы не станете никому передавать эту историю, не так ли?

— Нет, нет, что вы, — сказал репортер. — Но, может, еще лимонаду...

— Нет, спасибо, — сказал доктор, торопливо вставая со стула. — Мне пора. Всего хорошего. Встретимся через несколько дней.

 

СУББОТНИЙ ВЕЧЕР СИММОНСА

Как деревенский простак осматривал достопримечательности Хаустона

 

Однажды в ясный субботний вечер на станции Хаустон с поезда, прибывшего в 21.10, сошел молодой человек и, остановившись, стал весьма растерянно оглядываться по сторонам. Вид у него был идиллический, точь-в-точь молодой поселянин, как их изображают на сцене наши прославленные актеры. На нем был длинный черный сюртук того знаменитого покроя, который увековечил имя покойного принца Альберта, — такие сюртуки можно увидеть в деревенской церкви по воскресеньям, — клетчатые панталоны, несколько коротковатые для его длинных ног, и завязанный изумительным бантом ярко-пунцовый с зеленым горошком шарф. Он был гладко выбрит, и на лице его было написано глубокое изумление, почти граничащее с испугом, когда он озирался по сторонам, тараща свои голубые глаза. Он держал в руках большой саквояж допотопного вида из какого-то блестящего черного материала, похожего на клеенку.

Описанный нами молодой джентльмен с судорожной поспешностью вскочил в трамвай, направлявшийся, как ему сказали, в центр города, уселся, положил к себе на колени свой саквояж и обхватил его обеими руками, словно опасаясь сидящих с ним рядом пассажиров.

Когда трамвай тронулся с громким лязгом, разбрасывая снопы искр, он с таким испуганным видом ухватился за ручку сиденья, что кондуктор невольно улыбнулся.

Когда с него спросили плату за проезд, он открыл свой саквояж, вытащил кучу носков и носовых платков и, порывшись на дне, извлек старомодный бисерный кошель, вынул из него пятицентовую монету и протянул кондуктору.

Как только трамвай выехал на Мэйн-стрит, молодой человек попросил сделать остановку и слез. Он медленно пошел по тротуару, останавливаясь в благоговейном восхищении перед витринами ювелирных магазинов, и высокие голенища его сапог и неуклюжая заплетающаяся походка доставляли немалое удовольствие прохожим.

Но вот какой-то изящно одетый джентльмен в прекрасном светлом пальто, проходя мимо, случайно задел своей пальмовой тростью с золотым набалдашником простоватого молодого человека.

— Тысячу извинений, — сказал изящно одетый джентльмен.

— Пустяки, дружище, — ответил, дружески улыбаясь, молодой человек. — Меня от этого не убудет. Техасскому ковбою такие мелочи нипочем. Можете не беспокоиться.

Изящно одетый джентльмен поклонился и, не торопясь, пошел своей дорогой. Молодой человек зашагал дальше по Мэйн-стрит, дошел до угла, постоял, наугад повернул направо и прошел еще квартал. Тут он увидел перед собой освещенные часы на рыночной башне и, остановившись, вытащил из жилетного кармана громадные серебряные часы, размером, по меньшей мере, с блюдечко, завел их и поставил стрелки по башенным часам. Пока он был поглощен этим занятием, изящно одетый джентльмен с пальмовой тростью, украшенной золотым набалдашником, незаметно проскользнул мимо, прошел несколько шагов по теневой стороне улицы и остановился неподалеку в тени, словно поджидая кого-то.

Спустя четверть часа молодой человек вошел в ресторан на Конгресс-стрит и робко присел к столику. Он пододвинул вплотную к своему столу другой стул и бережно положил на него свой саквояж. Минут через пять вошел торопливым шагом изящно одетый джентльмен с пальмовой тростью, украшенной золотым набалдашником, и, повесив свой цилиндр, уселся, едва переводя дух, за тот же столик. Взглянув напротив и узнав молодого человека, которого он видел перед витриной ювелира, он приветливо улыбнулся и сказал:

— А, мы опять встречаемся, сэр. Я сейчас сломя голову летел на поезд. Я, видите ли, кассир Акционерного общества Южной Тихоокеанской железной дороги и сейчас объезжаю участки и выплачиваю жалованье железнодорожным рабочим. И, представьте себе, опоздал на поезд на три минуты. Ужасно неприятно, подумайте, у меня при себе около двух тысяч долларов, и я тут первый раз и ни души не знаю в этом Хаустоне.

— И не говорите, полковник, — сказал молодой человек, — я сам попал в такой переплет. Сейчас вот возвращаюсь из Канзас-Сити, продал там гурт двухлеток, а деньги не успел еще никуда пристроить. Но насчет суммы вы меня обскакали. У меня всего девятьсот.

Изящно одетый джентльмен вытащил из кармана толстую пачку банкнот, отделил одну бумажку, чтобы заплатить за ужин, и бережно запрятал остальное во внутренний карман своего пиджака.

— Действительно, мы с вами как будто в одинаковом положении. Ужасно неприятно — таскать при себе такую кучу денег, а ведь еще целая ночь впереди. Давайте мы с вами организуем общество взаимной охраны, а пока что пойдем прогуляемся посмотрим, что тут можно увидеть в этом городе.

Сначала молодой человек отнесся к этому предложению довольно подозрительно и сразу стал холоднее и сдержаннее. Но мало-помалу он оттаял под действием искренней и непритворной любезности изящно одетого джентльмена, а когда этот последний настоял на том, чтобы заплатить за оба ужина, то сомнения молодого человека, по-видимому, совершенно улетучились, и он сделался не только доверчивым, но даже болтливым. Он рассказал изящно одетому джентльмену, что его зовут Симмонс, что у него недурное маленькое ранчо в графстве Энсинал и что он в первый раз выбрался из Техаса. Изящно одетый джентльмен сообщил в свою очередь, что его фамилия Клэнси, что друзья зовут его «Капитаном», что живет он в Далласе и состоит членом Христианского союза молодых людей. Он протянул мистеру Симмонсу визитную карточку, где было напечатано: «Капитан Ричард Сэксон Клэнси», а внизу наспех нацарапано карандашом: «Агент Акционерного общества Ю. Т. ж д.».

— А теперь, — сказал мистер Симмонс, когда они кончили ужинать, — я хоть и стесняюсь предложить вам, потому как мы с вами мало знакомы, но я за то, чтобы выпить кружку пива. Если вам это дело не подходит, ну что ж, извините и не обижайтесь.

Капитан Клэнси снисходительно улыбнулся.

— Берегитесь, — сказал он шутливо. — Не забывайте, что нам с вами нужно смотреть в оба сегодня ночью. Я отвечаю перед Акционерным обществом за вверенные мне деньги, а кроме того, я вообще-то редко притрагиваюсь к пиву, но, я думаю, от одного стаканчика вреда не будет.

Мистер Симмонс открыл свой саквояж и, порывшись, извлек бисерный кошель, из которого он вытащил десятицентовую монету и предложил немедленно пустить ее в оборот. Капитан Клэнси припомнил, что он слышал от кого-то из приятелей, что здесь где-то есть тихий приличный бар — «вот только не знаю, на какой же это улице?».

После некоторых блужданий и поисков они подошли к зданию с вертящимися входными дверями, перед которым снаружи висел фонарь, и капитан сказал, что, вероятно, здесь можно выпить пива. Они вошли и очутились перед нарядной стойкой, сверкающей огнями и зеркалами, у которой стояло пять-шесть человек довольно свирепого и осоловелого вида.

Мистер Симмонс заказал две кружки пива, и, когда они выпили его, он положил на прилавок свою десятицентовую монету.

— Что это вы дурака валяете? — сказал бармен. — Тут только половина. Гоните еще монету, да поживей.

— Послушайте, — сказал мистер Симмонс, — пиво везде стоит пять центов кружка. Не думайте, что вы напали на простофилю.

Тут капитан Клэнси шепнул ему, что лучше уж заплатить то, что с них спрашивают, чтобы не вышло какой-нибудь неприятности.

— По-видимому, это какое-то подозрительное место, — сказал он, — и вы не должны забывать, что нам нужно держаться поосторожней, пока у нас при себе эти деньги. Позвольте мне доплатить десять центов.

— Нет, — сказал мистер Симмонс. — Уж коли я взялся угощать, я и уплачу сполна. — Он снова полез в свой саквояж и достал еще две монеты по пять центов.

В эту минуту где-то рядом заиграл оркестр, и мистер Симмонс повернулся посмотреть, откуда доносятся эти веселые звуки.

Бармен подмигнул капитану Клэнси и сказал тихонько:

— С хорошей поживой, а, Джимми, подвезло, старина?

— Да, похоже, клюнуло, — так же тихо шепнул капитан, выразительно прищурившись на бармена левым глазом.

— Скажите, — сказал мистер Симмонс, тыча пальцем в том направлении, откуда неслась музыка, — что это у вас там такое?

— Высокохудожественная первоклассная музыкально-драматическая программа, лучшая во всех Южных штатах, — ответил бармен. — Самые изысканные и возвышенные выступления выдающихся знаменитостей. Заходите, джентльмены.

— А ведь там, верно, на сцене представляют, — сказал мистер Симмонс. — Не зайти ли нам?

— Не очень мне нравится это место, — сказал капитан Клэнси. — Но можно зайти посмотреть, чтобы убить время; сейчас только половина одиннадцатого; ну что ж, посидим немножко, а потом отправимся в гостиницу и в половине двенадцатого ляжем спать. Разрешите, уж я возьму билеты.

— Идет, — сказал мистер Симмонс, — я платил за пиво.

Бармен показал им, куда пройти. В небольшом холле какой-то очень развязный господин уговорил их взять билеты наверх. Они поднялись по лестнице и очутились в уютной семейной обстановке маленького театра. В полупустом зале сидело человек двадцать—тридцать мужчин и подростков, и представление уже, по-видимому, было в полном разгаре. На сцене весьма пародийный ирландец гонялся с топором за еще более пародийным негром, а бойкая молодая леди, в короткой юбочке и голубом трико, стояла на бочке и что-то вопила пронзительным срывающимся голосом.

— Неприятно, если в зале случайно окажется кто-нибудь из знакомых и увидит меня, — сказал капитан. — Не взять ли нам ложу? — Они вошли в маленькую кабинку, отгороженную дешевенькой грязной кружевной занавеской; там было четыре или пять стульев и маленький столик, весь покрытый мокрыми круглыми следами от пивных кружек.

Мистер Симмонс был в восторге от представления. Он громко хохотал над остротами юмориста, а когда сестры Де Вир выступили со своими песенками и танцами, он чуть ли не до пояса высунулся из ложи, аплодируя им.

Капитан Клэнси сидел, откинувшись на спинку стула, и почти не смотрел на сцену, но на лице его было написано величайшее удовлетворение, и на губах играла спокойная улыбка. Все это время мистер Симмонс ни на минуту не расставался со своим саквояжем. И вот, когда он с нескрываемым восхищением слушал злободневные куплеты мадемуазель Фаншон, парижского соловья, он почувствовал чью-то руку на своем плече. Он обернулся, и глазам его предстало виденье, от которого у него захватило дух. Два сияющих существа в белых платьях с голубыми лентами, с соблазнительно мелькающими полосками черных чулок, порхали в ложе. Мистер Симмонс, прижав к груди свой саквояж, вскочил в неописуемом смущении.

— Не конфузься, милашка, — сказала одна из них. — Садись-ка и угости нас пивом.

Сначала мистер Симмонс только краснел и заикался, не зная, куда себя девать, но капитан Клэнси держался так спокойно и непринужденно, так приветливо болтал с дамами, что, глядя на него, и он мало-помалу осмелел, и через какие-нибудь десять минут все четверо уже сидели за маленьким столиком, и негр-официант шмыгал взад и вперед с подносом, принося из бара бутылки с пивом и унося пустые. Мистер Симмонс разошелся вовсю. Он рассказывал смешные истории из жизни на ранчо и хвастливо намекал на свои веселые похождения в Канзасе за те три дня, что он побыл там.

— Ах какой же вы, однако, нахал, — сказала ему одна из леди, по имени Вайолет. — Не будь здесь Лили и Джими, — я хочу сказать, вашего приятеля, — я бы просто боялась оставаться с вами.

— Вот уж это вы зря клевещете, — сказал мистер Симмонс, — не такого я сорта человек. А ну-ка, давай еще пива сюда, ты, черномазый.

Маленькая компания, по-видимому, веселилась от души. Но вот Вайолет перегнулась через барьер и подозвала к себе мистера Симмонса, послушать певицу, которая только что вышла на сцену. Мистер Симмонс повернулся спиной к столу, и в эту самую минуту капитан Клэнси быстро вытащил из кармана маленький пузырек и вылил содержимое его в кружку с пивом, стоявшую на подносе против стула мистера Симмонса.

— Ну, что же вы там, — крикнула леди, которую звали Лилли, — пиво выдохнется. — Мистер Симмонс и Вайолет подошли к столу, но по дороге мистер Симмонс споткнулся о свой саквояж, который он перед этим на минутку поставил на пол, и, не удержавшись на ногах, повалился на стол, зацепил край подноса, чуть не свернул со стула капитана Клэнси, но каким-то чудом не расплескал пива.

— Прошу прощенья, — сказал он, поднимаясь, весь красный, — оступился. Мы, ковбои, народ неуклюжий. Ну, за ваше здоровье.

Они выпили, и Лилли начала напевать какую-то песенку. Не прошло и минуты, как Вайолет зашаталась на стуле и грохнулась на пол, — безжизненная груда белого муслина, белокурых волос и черных чулок.

Капитан Клэнси почему-то очень рассердился. Он метнул разъяренный взгляд в сторону Лилли и пробормотал себе под нос что-то очень похожее на «черт побери».

— Силы небесные, — вскричал мистер Симмонс, — бедная леди упала в обморок. Пошлите за доктором, спрысните ее водой или дайте чего-нибудь, бога ради.

— Да вы не волнуйтесь, — сказала Лилли, закуривая папироску. — Она проспится. Вы лучше пойдите прогуляйтесь немножко. А вы, Джи... мистер, скажите бармену внизу, чтобы он прислал сюда Сэма. Покойной ночи.

— Действительно, нам лучше уйти, — сказал капитан.

И, несмотря на все протесты мистера Симмонса, который горячо выражал свое сочувствие и беспокойство, капитан Клэнси увел его из ложи; они спустились вниз, где капитан выполнил поручение Лилли, и затем вышли на улицу.

Мистер Симмонс находился под сильным воздействием выпитого им пива и тяжело опирался на руку капитана Клэнси. Дорогой капитан всячески успокаивал его, говоря, что молодая леди очень быстро придет в себя, что она просто выпила лишнего; в конце концов ему удалось вернуть мистеру Симмонсу его прежнее веселое настроение.

— Сейчас еще нет половины двенадцатого, — сказал капитан, — что, если нам зайти куда-нибудь посмотреть, как играют в карты? Это очень любопытное зрелище.

— Есть такое дело, — сказал мистер Симмонс. — Игорные дома — это для меня не новость. Был я в таком доме два раза, когда ездил в Сан-Антонио. При мне там какой-то парень за один вечер огреб восемнадцать долларов, знаете, такая игра есть с шариками и карточками, вроде лото.

— Кено, должно быть, — сказал капитан.

— Да, да, она самая — кено.

Я не берусь описывать окрестности того заведения, куда направились наши путешественники. Игорные дома — явление, почти небывалое в городе Хаустоне, а так как это рассказ о подлинном событии, то попытка с определенностью указать местоположение подобного заведения в городе, всем известном строгостью своих нравов, разумеется, будет встречена с недоверием. Неясно также, каким образом им удалось разыскать такое место, когда оба они были чужими в этом городе, но, как бы то ни было, капитан Клэнси по ярко освещенной и устланной ковром лестнице привел мистера Симмонса в просторное помещение, где довольно многочисленное сборище мужчин пытало счастье во всевозможных играх, какими обычно располагает любой прилично оборудованный игорный дом.

Дверь в это помещение находилась в дальнем конце коридора, ближе, у самой лестницы, была другая комната, где стояло два-три круглых столика и стулья; там в это время никого не было.

Капитан Клэнси с мистером Симмонсом потолкались сначала в большой комнате, останавливаясь около игроков, которые то выигрывали, то проигрывали, в зависимости от превратностей судьбы. Мужчины, находившиеся в комнате, разглядывали мистера Симмонса с нескрываемым восхищением. Его саквояж вызывал, по-видимому, всеобщий восторг, но, потешаясь на его счет, они в то же время следили за ним жадным и голодным взором, словно это был лакомый кусочек, от которого всякому хотелось отщипнуть.

Какой-то толстяк с крашеными усами толкнул капитана Клэнси в бок и сказал.

— Э! Джимми, ты бы взял и меня в компанию.

Капитан нахмурился, и толстяк, вздохнув, отошел в сторону.

Мистер Симмонс смотрел на все с величайшим интересом и вдруг сказал:

— Послушайте, капитан, вы, верно, удивитесь, а только я вам скажу, во мне, видно, есть что-то азартное: конечно, я не игрок, но нет человека во всем Южном Техасе, которого я бы не обставил в шашки. Пойдем-ка в ту комнату, хотите, сыграем несколько партий; кто проиграет, ставит пиво.

— Не забудьте, мистер Симмонс, — сказал капитан, улыбаясь и грозя пальцем, — ведь мы с вами условились охранять друг друга. Сказать вам по правде, не нравится мне это место. Я думаю, лучше бы нам убраться отсюда. Но, должен признаться, когда-то я был лучшим игроком в шашки и в крокет в нашем Христианском союзе молодых людей; пожалуй, сразимся разок-другой.

Они сыграли партию-другую, а потом еще с полдюжины. Капитан все время выигрывал. Мистер Симмонс ужасно огорчался. Физиономия его приобретала багровый оттенок по мере того, как его репутация шашечного игрока терпела фиаско.

— Черт побери, — сказал он, — я уже проиграл семьдесят центов. Неужели вы не дадите мне отыграться? Я бы вам дал, ей-богу, если бы вам так не повезло.

— Ну, ясное дело, — сказал капитан, — только что это за игра — шашки. Сразимся во что-нибудь другое. Хотите попытать счастья в картишки?

— Во что угодно, — оказал мистер Симмонс. Шляпа его съехала на затылок, светло-голубые глаза тупо блуждали по сторонам, красный с зеленым горошком бант сполз набок и торчал под самым ухом, клетчатые штаны задрались, а на коленях лежал его черный саквояж.

«Чем заслужил я, о, Господи, — мысленно вопрошал капитан, — эту манну небесную, которая спустилась ко мне в пустыню, эту жирную дичь, которая сама идет мне в руки, этот роскошный сдобный лакомый кусок, который так и просится мне в рот? Даже как-то не верится такому счастью».

Капитан позвонил в маленький колокольчик, и официант принес им колоду карт.

— Попробуем в покер, — сказал капитан.

Мистер Симмонс вскочил с места.

— Это азартная игра, — строго сказал он. — Я, знаете ли, не игрок.

— Я тоже не игрок, мистер Симмонс, — сказал капитан с достоинством и чуть-чуть обиженно. — Партия в покер по маленькой между джентльменами — вещь вполне допустимая в тех кругах, где я вращался, и никаким законам...

— Ну, ну, ладно, — сказал мистер Симмонс. — Я ничего такого не хотел сказать. Сам, бывало, на ранчо с ребятами на бобы играл, когда приходилось ночь в степи коротать... Сдавайте, чего там.

Старая сказка про ястреба и голубя рассказывалась так часто, что подробности ее уже приелись. От десяти центов они подняли ставку до пятидесяти, потом до доллара. Мистер Симмонс, разумеется, выигрывал. Он вытащил из саквояжа свой бисерный кошель и извлек из него сначала несколько долларов серебром, а потом еще двадцать пять бумажками. Один раз он вытащил из саквояжа краешек толстой пачки, перевязанной бечевкой, и подмигнул капитану.

— Вот они, девятьсот, — сказал он.

Капитан изредка снимал котел, но большей частью денежки шли к мистеру Симмонсу. Тот хоть и ликовал, но выражал сочувствие.

— Не везет вам, — говорил он самодовольно и в то же время участливо. Он был, по всем признакам, под сильным воздействием выпитого им изрядного количества пива. У капитана был озабоченный и расстроенный вид.

— У меня уж почти ничего не осталось из того, что я отложил на расход, — угрюмо сказал он. — Послушайте, Симмонс, давайте без лимита, дайте мне возможность отыграться.

— А как это? — спросил Симмонс. — Делать любую ставку, что ли?

— Да.

— Идет, — сказал мистер Симмонс. — Признаться, с этого, пи-ик, пива меня как будто мутит.

Мистер Симмонс стал играть очень неосторожно, и счастье, по-видимому, повернулось к нему спиной. Он отдал значительную часть своего выигрыша, понадеявшись на фуль с тремя тузами, и несколько раз проигрывал при отличных картах. В короткое время от его маленького капитала не осталось ничего. Физиономия его стала совсем багровой, а круглые светлые глаза лихорадочно блестели. Он еще раз открыл свой черный саквояж и, вынув перочинный нож, зарылся в саквояж обеими руками. Капитан услышал звук лопнувшей бечевки, и руки мистера Симмонса вынырнули на стол с грудой пяти- десяти и двадцатидолларовых бумажек. Саквояж по-прежнему остался лежать на коленях.

— Гони-ка еще пива, — крикнул мистер Симмонс. — Хороший вы па-парень, капитан. Давайте всю ночь играть в карты. Я, признаться, выпил немножко, но я покажу вам, что я лучший игрок в шашки и в покер во всем графстве Энсинал. Сдавайте.

Капитан Ричард Сэксон Клэси, кассир (?) Акционерного общества Тихоокеанской железной дороги, подтянулся и призвал на помощь все свое хладнокровие. Решительная минута настала. Манна вот-вот готова была посыпаться с неба. Голубок уже трепыхался в когтях хищника. Жертва была в самом что ни на есть градусе, то есть ее готовность рисковать беспредельно повысилась, тогда как способность наблюдать сильно ослабела, однако не настолько, чтобы помешать ей вести игру.

Капитан громко кашлянул. Два-три человека появились из соседней комнаты, подошли и молча стали наблюдать. Капитан снова кашлянул. Бледный молодой человек с угрюмым взглядом и не предвещающей ничего доброго физиономией вырос за стулом мистера Симмонса и равнодушно уставился ему в карты. Всякий раз, как мистер Симмонс разбирал сданные карты или брал прикуп, он почесывал себе ухо, или трогал себя за нос, или подкручивал усы, или теребил пуговицу на своем пиджаке. И удивительно, с каким вниманием капитан следил за этим молодым человеком, который, разумеется, не имел никакого отношения к игре.

И капитан по-прежнему выигрывал. Если мистеру Симмонсу случалось взять котел, то можно было с уверенностью сказать, что пожива была небольшая.

Наконец, капитан решил, что настал момент для coup de grâce. [Coup de grâce (фр.) — последний удар, которым из жалости добивают жертву...] Он позвонил, и к столу подошел официант.

— Принеси-ка свежую колоду, Майк, — сказал он, — а то эта уже истрепалась. — Мистер Симмонс был слишком возбужден, чтобы заметить, что капитан, который ни души не знал в этом чужом городе, назвал официанта запросто по имени.

Капитан стасовал карты, и мистер Симмонс неумело и неуклюже снял колоду. И вот роковые карты были сданы. Это был излюбленный прием капитана. Четыре короля и семерка пик партнеру, четыре туза и двойку бубен себе. Вместо пик и бубен можно было с таким же успехом сдать любую масть, но у капитана была слабость к этим двум картам.

Он заметил, как на лице мистера Симмонса отразилась плохо скрываемая радость, когда он заглянул в свои карты. Мистер Симмонс объявил «без прикупа»; капитан прикупил одну карту. Молодой человек, стоявший за стулом мистера Симмонса, отошел. Ему уже незачем было больше скрести себя за ухом или дергать за пуговицу. Он знал coup de grace капитана не хуже, чем сам капитан.

Мистер Симмонс зажал карты в руке и напрасно пытался скрыть свое ликование. Капитан поглядел на прикупленную им карту с преувеличенным волнением и перевел дух, из чего мистеру Симмонсу следовало умозаключить, что прикуп был удачный.

Начали торговаться. Мистер Симмонс бросал деньги с лихорадочной торопливостью, капитан следил за каждой ставкой и поднимал не иначе, как после подчеркнуто длительного раздумья. Мистер Симмонс отвечал с пьяной и бесшабашной уверенностью. Когда в котле набралось около двухсот долларов, брови капитана сдвинулись, две тонкие морщинки пролегли у него от ноздрей к углам рта и он поднял ставку на сто. Мистер Симмонс бережно опустил свои карты на стол и снова полез в саквояж.

На этот раз он вытащил две кредитки по пятьсот долларов и положил их поверх котла.

— С такими-то картами да не рискнуть на все, — сказал мистер Симмонс, — да меня наши парни в Энсинале со свету бы сжили. Валяйте, капитан.

— Пошли-ка сюда Чарли, — сказал капитан одному из зрителей. Подошел толстяк с крашеными усами и о чем-то пошептался с капитаном. Затем он ушел, и через некоторое время вернулся с пригоршней золотых монет и пачкой кредиток, из которых он отсчитал тысячу долларов, чтобы ответить на ставку мистера Симмонса.

— Отвечаю, — сказал капитан.

И тут произошла странная вещь.

Мистер Симмонс быстро вскочил, бросил карты на стол и одним махом сгреб всю кучу денег в свой вместительный саквояж.

Выпучив глаза и сыпля проклятиями, капитан тщетно пытался узреть четырех королей и семерку пик, которые он сдал мистеру Симмонсу. Перед ним лежал червонный флеш-ройяль.

Капитан вскочил, а два бледнолицых джентльмена, стоявших позади, оба одновременно, мягко, как хищник перед прыжком, шагнули к мистеру Симмонсу — и остановились. Едва деньги исчезли в недрах саквояжа, оттуда высунулся синеватый ствол шестизарядного револьвера и зловеще сверкнул в руке мистера Симмонса.

Мистер Симмонс бросил молниеносный взгляд через плечо и стал пятиться к выходу.

— Не надо ошибаться, господа, — сказал он, и глаза его сверкнули тем же синеватым отливом, что и блестящий ствол его оружия. — Когда вам придется быть в Нью-Йорке, милости просим ко мне, Брауэри две тысячи пятьсот восемь. Спросите Бубнового Джо — это я. Сейчас я еду в Мексику, на две недели, обследовать свои рудники, а потом меня в любое время можно будет застать дома. Второй этаж, Брауэри две тысячи пятьсот восемь — не забудьте номер. Я взял себе за правило оправдывать по дороге свои путевые расходы. Покойной ночи.

Мистер Симмонс сделал еще шаг назад и исчез.

Пять минут спустя капитан Ричард Сэксон Клэнси, кассир (?) Акционерного общества Южной Тихоокеанской железной дороги, член (?) Христианского союза молодых людей в Далласе, он же Джимми, вошел в ближайший бар на углу и сказал: