Майлз Генри Амос Нино Тристан Пабло Майкл Габриэль Джейк Толанд Роман Бен Эмануэль Зик Рассел Томазо Нейтралитет 4 страница

В занудной части фильма, где Рольф и Лизль поют: «Тебе шестнадцать, а будет семнадцать», Джек пихнул меня в бок. — Чувак, мне нужно в туалет. Мы встали и пошли, лавируя между одноклассниками. Джун помахала нам, когда мы проходили мимо, и я помахал ей в ответ. Дети из других школ толпились у продуктовых фургонов, играли в ярмарочных шатрах или просто болтались без дела. К туалетам, естественно, тянулась длиннющая очередь. — Нет уж, пошли искать дерево, — сказал Джек. — Ну ты даешь, Джек, — ответил я. — Дерево! Давай подождем. Но он уже направился к деревьям на опушке — за оранжевые конусы, куда нам запретили заходить. И, конечно, я пошел за ним. И, конечно, у нас не было фонариков, потому что мы их забыли. А уже совсем стемнело, и в лесу за десять шагов ничего не было видно. Спасибо хоть, отблески экрана немного помогали ориентироваться. Так что, когда из лесу нам навстречу вышли трое с фонариком, мы их узнали: это были Генри с Майлзом и Амос. Наверное, им тоже не захотелось стоять в туалетной очереди. Майлз и Генри все еще не разговаривали с Джеком, зато Амос недавно перестал с нами воевать. Он кивнул, когда проходил мимо. — В лес не суйтесь, там медведи! — крикнул Генри, и они с Майлзом захохотали. Амос покачал головой, будто говоря: «Да ну их». Мы с Джеком прошли еще немного и очутились совсем в лесу. Потом Джек выбрал идеальное дерево и наконец сделал то, ради чего пришел. Лес переполняли странные звуки: уханье, кваканье, стрекот. Потом мы услышали громкий чпок, будто хлопнула бутылочная пробка, и это уж точно были не птицы, не лягушки и не насекомые. А издалека, как с другой планеты, доносилось: «Капли на розах, усы у котят». — Фух, так-то лучше, — выдохнул Джек, застегивая ширинку. — А теперь и мне надо, — сказал я и пописал на ближайшее дерево. Глубже в лес, как Джек, я идти не рискнул. Джек подошел ко мне. — Чувствуешь вонь? Похоже на петарды. — О, точно. А я все не мог понять, что это за запах. — Идем отсюда. Чужой

Возвращались мы тем же путем, каким пришли: держали курс на огромный экран. Вот тогда мы и наткнулись на ту компанию: они, видимо, улизнули в лес от учителей. Теперь и я почувствовал запах дыма от петард и сигарет. Кто-то навел на нас фонарик. Их было шестеро: четверо мальчиков и две девочки. Судя по виду, класс седьмой. — Вы из какой школы? — окликнули они нас. — Из Бичера, — сказал Джек, и вдруг девочка, стоявшая к нам ближе всех, завизжала. — Мамочки! — голосила она, прижимая ладони к глазам. Я решил, что, наверное, ей в лицо врезался какой-нибудь огромный жук. — Ё-моё! — заорал один из мальчиков и замахал руками перед собой, будто обжегся. — Ни фига себе! Ни фига ж себе! Теперь все они смеялись, толкали друг друга и громко ругались.. — Какого черта? — сказал парень, который направлял на нас фонарь, и только тогда я осознал, что он светит прямо мне в лицо и что все эти «ё-моё» и весь этот шум — из-за меня. — Идем отсюда, — тихонько сказал мне Джек. Он схватил меня за рукав толстовки и попятился. — Стоять! — заорал парень с фонариком, загораживая нам дорогу. Он снова светил фонариком мне в лицо и стоял сейчас в каких-то трех шагах. — Ёлы-палы! — Он вытаращил глаза и затряс головой. — А чего это у тебя с лицом? Вторая девочка попыталась его остановить: — Эдди, перестань. — Не знал, что мы сегодня смотрим «Властелина колец»! — продолжал он. — Гляньте, это ж Горлум! Его друзья загоготали. Мы опять попробовали уйти, но Эдди опять отрезал нам путь. Он был на голову выше Джека, а Джек почти на голову выше меня, поэтому мне этот Эдди казался великаном. — Не, чувак, это Чужой! — хмыкнул один из его приятелей. — Не-не-не. Орк! — рассмеялся Эдди и в очередной раз меня ослепил. Теперь он стоял совсем близко. Джек оттолкнул его руку. — Отстань от него! — А ты кто такой? — Теперь Эдди светил в лицо Джеку. — Слушай, чувак, в чем проблема? — спросил Джек. — Твой парень, вот в чем проблема! Я потянул Джека за руку: — Джек, идем, не связывайся с ними. — Батюшки, оно разговаривает! — воскликнул Эдди и снова направил фонарик на меня. Потом один из его компании кинул нам под ноги петарду. Джек попробовал протиснуться мимо Эдди, но тот схватил Джека обеими руками за плечи и толкнул его со всей силы, так что Джек упал на спину. — Эдди! — закричали девочки. — Слушайте, ребята. — Я встал перед Джеком и поднял обе руки в воздух, как регулировщик дорожного движения. — Мы же намного меньше вас… — Ты со мной говоришь, Фредди Крюгер? — ухмыльнулся Эдди. — Ты, уродец, смеешь еще что-то вякать? Тут я понял, что надо удирать, но Джек все еще лежал на траве, а бросать его я не собирался. — Эй, — раздался голос сзади. — Что тут у вас такое? Эдди развернулся и посветил туда, откуда доносился голос. Сначала я даже не поверил своим глазам. — Отстань от них, — спокойно сказал Амос, а за его спиной возвышались Майлз и Генри. — Это еще кто? — спросил один из друзей Эдди. — Я же сказал, отстань от них, — повторил Амос. — А ты что, тоже урод? — сказал Эдди. — Ага, компашка уродов! — поддакнул кто-то из его приятелей. Амос им не ответил, он перевел взгляд на нас. — Пошли, ребята. Мистер Попкинс нас ждет. Я знал, что про Попкинса он соврал, но помог Джеку подняться, и мы двинули к Амосу. Когда я проходил мимо Эдди, он вдруг схватил меня за капюшон и дернул так резко, что я упал на спину и больно ударился локтем о камень. Я не успел разглядеть, что после этого произошло, видел только, как Амос набросился на Эдди, а потом они оба рухнули на землю рядом со мной. А дальше началось такое! Кто-то потянул меня за рукав и рывком поднял на ноги, и закричал: «Бежим!», а кто-то другой орал: «Бей их!», и несколько мгновений два человека чертыхались и тянули рукава моей толстовки в разные стороны. Потом толстовка порвалась, и первый дернул меня за руку и потащил за собой. Мы удирали, и я бежал во весь дух. Я слышал, что кто-то за нами гонится, кто-то кричит, девчонки визжат, но в темноте я не понимал, где чьи голоса, и вообще мне казалось, будто мы все под водой. Мы мчались сломя голову, кругом было черно, но каждый раз, когда я замедлял ход, тот, кто держал меня за руку, орал: «Не останавливайся!» Голоса во тьме

Мы бежали целую вечность, и наконец кто-то сказал: — Кажется, они отстали! — Амос? — Я тут! — раздался голос Амоса у меня за спиной. — Можно тормозить! — крикнул Майлз, убежавший вперед. — Джек! — позвал я. — Хей-хо! — откликнулся Джек. — Я здесь. — Ничего не вижу! — Они точно отстали? — спросил Генри, отпуская мою руку. Только тогда я понял, что это он тащил меня за собой. — Ага. — Тс-с-с! Давайте послушаем! Мы затихли и прислушались. Ничего, только сверчки и лягушки, да еще наше собственное дыхание. Все запыхались, у всех кололо в боку, и мы согнулись, упираясь руками в колени. — Оторвались! — сказал Генри. — Йо-хо! Ну и гонка! — А где фонарик? — Потерял! — А как вы узнали, что мы влипли в историю? — спросил Джек. — Мы их давно заметили. — Сразу поняли, что они полные придурки. — А как ты его повалил! — повернулся я к Амосу. Он засмеялся: — Ага, круто, да? — Он небось думал, что у нас кишка тонка, — прогудел Майлз. — Он тебе: «Ты что, тоже урод?» — а ты ему как врежешь! — подхватил Джек. — Бац! — Амос ударил кулаком воздух. — Ну да, врезать-то врезал, а сам в это время думаю: «Амос, болван, беги, он в десять раз тебя здоровее!» Ну и драпанул. Мы расхохотались. — А я схватил Ави и кричу: «Бежим!» — вставил Генри. — А я даже не понял, что это ты меня тащишь! — ответил я. Амос покачал головой: — Да, еле ноги унесли. — Не то слово. — Старик, у тебя из губы кровь идет. — Да, мне хорошенько двинули пару раз. — Амос вытер губу. — А они ведь бугаи, класса из седьмого… — Слабаки! — что есть мочи крикнул Генри в темноту, но мы все на него зашикали. Мы затаили дыхание и прислушались. Вроде никто нас не засек. — Мы вообще где? — спросил Амос. — Я что-то даже экрана не вижу. — Кажется, в кукурузном поле, — ответил Генри. — Надо же! И как это ты догадался? — Майлз тряхнул кукурузный стебель. — Так, я все понял, — сказал Амос. — Нам нужно идти вон туда, на другой конец поля. — Чуваки, — сказал Джек и высоко поднял руку, — круто, что вы вернулись за нами. Правда, круто. Спасибо. Дайте пять. — Да всегда пожалуйста, — ответил Амос и хлопнул его по ладони. А потом и Майлз с Генри тоже хлопнули. — Спасибо. — Я поднял руку так же, как Джек, хотя не был уверен, что они станут ко мне притрагиваться. Амос посмотрел на меня и кивнул: — Чувачок, ты и сам держался молодцом. — И хлопнул меня по ладони. — Ага, Ави. — Майлз тоже хлопнул меня по ладони. — Как ты их пытался образумить: «Ребята, мы же меньше вас…» — Ну я просто не знал, что еще сказать! — рассмеялся я. — Ты крутой. — Генри тоже хлопнул меня по ладони. — Извини, что порвал толстовку. Я глянул вниз. Да уж. Один рукав оторван, а другой вытянулся так, что свисает до колен. — Ой, у тебя кровь на локте, — сказал Джек. — Бывает. — Я пожал плечами. Локоть и правда начал болеть. — Ты в порядке? — спросил Джек, всматриваясь в мое лицо. Я кивнул. Мне вдруг захотелось плакать, но я крепился. — Погоди, а где твой слуховой аппарат? — воскликнул Джек. — Что?! — Я схватился за уши. Оба наушника пропали. Так вот почему мне казалось, что мы под водой! — Но как же… — начал я, и тут меня прорвало. Слишком много всего навалилось одновременно, я не мог больше сдерживаться и разревелся. Я прямо заливался слезами — мама называет такой плач водопадным. Мне было стыдно, я пытался закрыть лицо руками, но слезы все текли. Ребята и не думали надо мной издеваться. Они хлопали меня по плечу и говорили: — Все хорошо. Все хорошо. — Знаешь, а ты отважный чувачок! — сказал Амос. Но я ревел и ревел, и тогда он обнял меня обеими руками, прямо как папа, и дал мне выплакаться. Гвардейцы императора

Мы вернулись в лес, чтобы поискать мой слуховой аппарат, и минут десять шарили в траве. Но было так темно, будто всё вокруг облили черными чернилами. Нам даже пришлось держаться друг за друга и идти гуськом. — Дохлый номер, — изрек Генри. — Он может быть где угодно. — А если сбегать за фонариком? — сказал Амос. — Да бросьте, все в порядке, — ответил я. — Идем лучше к нашим. Спасибо вам. Мы долго пробирались между рядами кукурузы и наконец увидели тыльную сторону экрана. Свет на нашу сторону не попадал, первые слабые отблески появились, только когда мы дошли до лесной опушки. Семиклассников нигде не было. — Как думаете, куда они пошли? — спросил Джек. — К фургонам с едой, куда же еще, — ответил Амос. — Они, наверное, думают, что мы на них пожалуемся. — А мы пожалуемся? — поинтересовался Генри. Все посмотрели на меня. Я помотал головой. — Хорошо, — сказал Амос. — Но, чувачок, больше не разгуливай один. Если тебе нужно будет куда-нибудь отойти, только скажи, мы пойдем с тобой. — Договорились, — кивнул я. Мы приближались к экрану, и я уже слышал: «Высоко на холмах жил одинокий пастух» и чувствовал запах сахарной ваты из палаток у продуктовых фургонов. Тут слонялось много народу, поэтому, когда мы пробирались через толпу, я натянул то, что осталось от капюшона, на лицо, а руки засунул в карманы. Я давно уже не бывал на улице без слухового аппарата, поэтому чувствовал себя так, будто провалился глубоко под землю. Или как в той песне, которую пела мне Миранда: «Земля на связи. Майор Том, вы где? Прием, прием, прием…» Амос шел со мной рядом, справа. Джек — слева. Майлз шагал впереди нас, а Генри позади. А я посередине. Будто император в окружении своих гвардейцев. День на календаре

«Но тут лощина кончилась, и Люси поняла, откуда неслись эти звуки. Питер, Эдмунд и армия Аслана отчаянно сражались с ордой страшных чудищ, которых она видела прошлой ночью, только сейчас, при свете дня, они выглядели еще страшнее, уродливее и злобнее». Здесь я остановился. Я читал уже больше часа, а глаза всё не слипались. Было почти два ночи. Все остальные дрыхли. Под спальником у меня горел фонарик, и, может, я не мог заснуть из-за света, но выключить его я боялся. Меня пугала темнота снаружи. Когда мы вернулись на свои места перед экраном, никто и не заметил, что нас не было. Мистер Попкинс, мисс Рубин, Джун и все остальные смотрели кино. Они понятия не имели, что с нами — со мной и Джеком — чуть не случилась беда. Так бывает: у тебя самый кошмарный вечер в жизни, а у всех вокруг — самый обычный. Ну то есть на календаре я бы отметил сегодняшний день как один из худших в моей жизни. Почти как тот, когда умерла Дейзи. Но для всего остального мира это был самый заурядный день. Или даже хороший. Может, кто-то сегодня выиграл в лотерею. Амос, Майлз и Генри довели нас с Джеком до наших мест рядом с Джун, Майей и Россом, а потом направились к своим — рядом с Ксименой и Саванной. Вроде бы все было как и раньше, до того как мы пошли в туалет. Такое же небо. Такое же кино. Такие же лица вокруг. И мое лицо — точно такое же. Но что-то изменилось. Я видел, как Амос и Майлз с Генри рассказывают своим друзьям о том, что случилось. Я знал, о чем они говорят, потому что они постоянно на меня поглядывали. Фильм еще не закончился, но все уже про него забыли и перешептывались в темноте. Подобные новости разлетаются мгновенно. И в автобусе, когда мы возвращались на турбазу, все обсуждали то же самое. Девочки, даже не очень знакомые, спрашивали меня, как я себя чувствую. Мальчики спорили о том, из какой школы эти придурки-семиклассники и как им отомстить. Я не собирался жаловаться учителям, но они все равно узнали. Может, из-за порванной толстовки и ссадины на локте. А может, на то они и учителя, чтобы все знать. Когда мы приехали на турбазу, мистер Попкинс отвел меня в медпункт, и пока медсестра промывала и перевязывала мне локоть, в соседней комнате мистер Попкинс и директор турбазы разговаривали с Амосом, Джеком, Генри и Майлзом и расспрашивали, как выглядели хулиганы. Чуть позже он спросил и меня, а я сказал, что их лиц совсем не помню. Я соврал. Их лица я видел каждый раз, когда закрывал глаза, чтобы заснуть. Искаженное ужасом лицо девочки, которая заметила меня первой. Ненавидящий взгляд парня с фонариком, этого Эдди. Как агнец на заклание. Я помнил эти слова с тех пор, как папа произнес их тысячу лет назад, но сегодня, думаю, я наконец-то понял, что они значат. После

Мама ждала меня перед школой вместе с другими взрослыми. Когда мы ехали домой, мистер Попкинс сказал, что позвонил моим родителям и сообщил, что на турбазе «кое-что произошло», но что сейчас все уже в порядке. Сказал, что директор турбазы со своими сотрудниками искали слуховой аппарат утром, когда мы купались в озере, но так и не нашли. Сказал, что «Брорвуд» возместит нам стоимость аппарата. Они переживают из-за того, что случилось. Интересно, может, это Эдди взял мои бионические уши? Как сувенир на память об орке. Когда я вышел из автобуса, мама крепко меня обняла, но почему-то не закидала вопросами. От ее объятий было так хорошо, что я и не пытался высвободиться, как многие другие вокруг. Водитель автобуса начал выгружать наши сумки, и я отправился искать свою, а мама беседовала с мистером Попкинсом и мисс Рубин, которые как раз к ней подошли. Когда я катил сумку обратно, многие кивали мне или хлопали по плечу — даже те, кто обычно со мной не здоровался. — Ну что, идем? — спросила мама и взяла мою сумку. А я был не против, пусть. Вот честное слово, если бы маме вздумалось понести меня на плечах, я бы тоже не возражал. Когда мы покидали школьный двор, мистер Попкинс быстро и крепко меня обнял, но не сказал ни слова. Люди нас удивляют

По дороге домой мы с мамой почти не разговаривали. Когда мы подошли к нашему крыльцу, я машинально посмотрел на окно гостиной, потому что на миг забыл, что Дейзи уже нет и что она не ждет нас, стоя на диване и уперевшись передними лапами в подоконник. Из-за этого мне стало грустно. А как только мы вошли, мама уронила сумку и обняла меня, и целовала мне волосы и лицо, как будто меня вдыхала. — Да все нормально, мам, со мной все хорошо, — улыбнулся я ей. Она кивнула и обхватила мое лицо ладонями. Ее глаза светились. — Знаю. Я так по тебе соскучилась, Ави. — И я соскучился. Было видно, что ей столько всего хочется сказать, но она себя сдерживает. — Хочешь есть? — спросила она. — Умираю с голода. А можно горячий сэндвич с сыром? — Конечно. — И мама тут же начала готовить сэндвич, а я снял куртку и сел за кухонную стойку. — А где Вия? — спросил я. — Она приедет домой с папой. Боже, она так по тебе тосковала, Ави. — Да? Ей бы понравилось на турбазе. Знаешь, какое кино там показывали? «Звуки музыки»! — Обязательно ей об этом расскажи. Я помолчал несколько минут — просто сидел, подперев голову рукой, — а потом спросил: — Ну, так хочешь сначала о плохом или хорошем? — Решай сам, как тебе хочется, — ответила она. — В общем, не считая прошлого вечера, все было потрясающе, — сказал я. — То есть прямо потрясающе. И вот это как раз самое обидное. Как будто они мне всю поездку испортили. — Нет, милый! Ты провел на турбазе сорок восемь часов, а этот ужас длился один час. Не позволяй им забирать у тебя остальные сорок семь, хорошо? Угу, — кивнул я. — А мистер Попкинс рассказал тебе про слуховой аппарат? — Да, он звонил утром. — Аппарат же такой дорогой… Папа разозлился, да? — О господи, конечно нет, Ави. Только бы с тобой все было хорошо, а остальное ерунда. И не надо думать, что эти… супостаты… испортили тебе поездку. Я рассмеялся. — Что? — спросила она. — Супостаты, — поддразнил я. — Так сейчас никто не говорит! — Хорошо, придурки. Дебилы. Дегенераты. — Она перевернула сэндвич на гриле. — «Кретинос», как сказала бы твоя бабушка. Как их ни назови, пусть только попадутся мне на улице, я им… — Она покачала головой. — Они здоровые бугаи, мам, — улыбнулся я. — Наверное, семиклассники. Она покачала головой: — Семиклассники? Мистер Попкинс нам этого не сказал. Ох ты боже мой. — А он сказал, что Джек за меня заступился? — сказал я. — И Амос — ба-бах! — накинулся прямо на их главаря. Они оба рухнули на землю, как в настоящей драке! Представляешь? Амосу разбили губу до крови. Брови у мамы взлетели вверх. — Он сказал, что была драка, но… Я просто… фух… как я счастлива, что с тобой, Амосом и Джеком все хорошо. Когда я думаю о том, что могло случиться… — Она замолчала и снова перевернула сэндвич. — Монтокскую толстовку разодрали в клочья. — Ну, толстовку-то можно купить, — ответила мама. Она положила сэндвич на тарелку, а тарелку поставила передо мной на стойку. — Молоко или виноградный сок? — А можно шоколадное молоко? — сказал я, набросившись на сэндвич. — Ой, а сделай его, пожалуйста, как только ты умеешь, с пеной? Мама налила молоко в стакан. — Погоди, и как же вы с Джеком оказались на опушке леса? — Джеку нужно было в туалет, — промычал я с набитым ртом. Мама положила ложку шоколадного порошка в стакан и принялась быстро-быстро взбивать его венчиком. — Но у туалетов была огромная очередь, а он не хотел ждать. И мы пошли пописать в лес. — Мама подняла на меня глаза, не прекращая взбивать молоко. Я знаю, она думала, что нам не следовало так поступать. Теперь в стакане над шоколадным молоком высилась пена в пару дюймов. — Класс. Спасибо, мам. Мама поставила передо мной стакан. — И что случилось потом? Я отхлебнул шоколадного молока. — А можно мы пока не будем об этом говорить? — Хм. Ну ладно. — Обещаю, я расскажу всё позже, когда домой вернутся папа и Вия. Всё-всё-всё. Я просто не хочу повторять эту историю снова и снова, понимаешь? — Конечно. Я в два укуса расправился с сэндвичем и залпом допил шоколадное молоко. — Ого, как ты быстро! Хочешь еще? — спросила она. Я помотал головой и вытер рот рукой. — Мам, а что, такие идиоты всегда на меня будут бросаться? Даже когда я вырасту? Она ответила не сразу. Сначала поставила тарелку и стакан в раковину и залила водой. — Ави, идиоты будут всегда, — сказала она, глядя на меня. — Но мы с папой очень верим, что в мире хороших людей больше, чем плохих, и хорошие люди друг о друге заботятся. Как Джек заботится о тебе. И Амос. И другие дети. — О, совсем забыл: Майлз и Генри! — воскликнул я. — Они тоже меня защищали. Можешь себе представить? Они же весь год со мной воевали. Мама провела рукой по моим волосам. — Иногда люди нас удивляют. — Да, бывает. — Хочешь еще шоколадного молока? — Нет, — сказал я. — Спасибо, мам. Если честно, я устал. Не выспался прошлой ночью. — Иди приляг. Кстати, спасибо за Бабу. — Прочла мою записку? Она улыбнулась: — Я обе ночи спала с ним. — Мама хотела еще что-то сказать, но зазвонил мобильный телефон, и она взяла трубку. И засияла — видимо, ее чем-то обрадовали. — Ух ты, правда? Какой? — воскликнула она. — Да, он тут рядом. Собирался поспать. Хочешь поздороваться? А, ладно, увидимся через пару минут. — Она положила трубку и взволнованно обернулась ко мне. — Это папа. Они с Вией уже подходят к дому. — Разве он не на работе? — удивился я. — Ушел пораньше, чтобы поскорее тебя повидать, — сказала она. — Дождись его, не засыпай. Через минуту папа и Вия вошли в дом. Я подбежал к папе, а он поднял меня, и поцеловал, и закружил. Он не отпускал меня, пока я не сказал: «Папа, хватит». А потом была очередь Вии, и она всего меня обцеловала — как малыша. И только когда она остановилась, я заметил белую картонную коробищу, которую они принесли. — Что это? — спросил я. — Открой, — улыбнулся папа, и они с мамой переглянулись, как будто знали какой-то секрет. — Давай, Ави! — подбодрила меня Вия. Я открыл коробку. А там — там сидел щенок, самый симпатичный щенок на свете! Черный и пушистый, с острой мордочкой, блестящими черными глазами и висячими ушами. Бабу

Мы назвали щенка Бабу, потому что, когда мама его только увидела, она сказала, что он выглядит как медвежонок. А я тогда сказал: «Давайте назовем его Бабу!», и все согласились, что это идеальное имя. На следующий день я прогулял школу. Не потому что у меня болел локоть — а он болел, — но чтобы целый день возиться с Бабу. Мама и Вие разрешила остаться дома, и мы вдвоем то обнимали Бабу, то играли с ним. Мы сохранили все старые игрушки Дейзи и теперь достали их, чтобы посмотреть, какие ему понравятся. Было здорово провести целый день с Вией. Как в старые добрые времена. Тогда я с нетерпением ждал, когда Вия вернется домой из школы, и она играла со мной перед тем, как сесть за уроки. А теперь мы выросли, я тоже хожу в школу, и у меня есть свои друзья, и мы очень, очень редко проводим время вдвоем. Так что я ужасно радовался, что мы с ней вместе, что мы смеемся и играем. Думаю, ей тоже понравилось. Большой сдвиг

Когда на следующий день я пришел в школу, я сразу заметил, что произошел большой сдвиг в том, как у нас все устроено. Монументальный сдвиг. Сейсмический. Может, даже космический. Как его ни называй, он был громадный, вот что главное. Все — не только в классе, но и в школе — слышали про стычку с семиклассниками. И внезапно я стал известен этой потасовкой, а не чем обычно. А история все раздувалась и обрастала новыми подробностями. Через два дня Амос уже вступал в кулачный бой с главным злодеем, а остальным досталось от Майлза, Генри и Джека. Наше бегство превратилось в длиннющее приключение — через кукурузный лабиринт в темную лесную чащобу. Версия Джека была, пожалуй, самой лучшей — потому что самой смешной, — но в любом варианте, кто бы его ни рассказывал, неизменными оставались две вещи: на меня напали из-за моего лица; и Джек за меня заступился, а остальные ребята — Амос, Генри и Майлз — меня спасли. И теперь, когда они меня спасли, — стали относиться ко мне по-другому. Я будто стал одним из них. Все называли меня «чувачок» — даже крутые спортсмены, которых раньше я едва знал. И большие «чуваки» жали мне руку, встречаясь со мной в коридоре. А еще эта история изменила нашу школьную жизнь вот в чем: Джулиан оказался не у дел, зато все хотели дружить с Амосом. И Майлз с Генри ходили теперь за Амосом будто приклеенные, точь-в-точь как раньше за Джулианом. Я бы рад был добавить, что и Джулиан изменился к лучшему, но увы, ничего подобного. Он по-прежнему бросал на меня злобные взгляды. Он так и не разговаривал со мной и Джеком. Но теперь никто его не поддерживал. И нам с Джеком было на него наплевать. Утка

Накануне последнего школьного дня мистер Попкинс вызвал меня к себе в кабинет и сказал, что тех семиклассников с турбазы отыскали. Он зачитал кучу имен, которые ничего мне не говорили, а последнее имя в списке было «Эдвард Джонсон». Я кивнул. — Узнаёшь? — спросил он. — Они звали его Эдди. — Правильно. А вот что обнаружили в шкафчике Эдварда. — Он протянул мне то, что осталось от моего слухового аппарата. Правый наушник напрочь исчез, левый весь искорежен, а обруч согнут посередине. — Его школа хочет знать, потребуете ли вы возмещения ущерба, — сказал мистер Попкинс. Я посмотрел на аппарат и пожал плечами: — Зачем? Мне все равно уже другой заказали. — Хм. Почему бы тебе не поговорить об этом с родителями? Я попозже позвоню твоей маме и тоже с ней поговорю. — А этих… посадят в тюрьму? — спросил я. — Нет, в тюрьму вряд ли. Но, возможно, они попадут в суд по делам несовершеннолетних. И, возможно, извлекут из этого урок. — Вот уж уроки этого Эдди точно не интересуют, — пошутил я. Мистер Попкинс сел за стол. — Ави, присядь на минутку. Я опустился на стул напротив. На его столе все было так же, как прошлым летом: тот же зеркальный кубик Рубика, тот же глобус, парящий в воздухе. Казалось, с тех пор прошел миллион лет, не меньше. — Не верится, что этот год закончился, а? Он что, читает мои мысли? — Да. — И как он тебе, Ави? Нормально? — Нормально, — кивнул я. — С успеваемостью у тебя все замечательно, ты один из наших лучших учеников. — Спасибо! — Но я знаю, что в остальном тебе пришлось несладко, — сказал он. — Вероятно, хуже всего — в ту ночь на турбазе. — Точно, — кивнул я. — Но там было и кое-что хорошее. — Хорошее? — Ну, знаете, как все за меня заступались и защищали. — Да, это чудесно, — улыбнулся он. — Ага. — И Джулиан тебе, конечно, много крови попортил. Ничего себе. — Вы и про Джулиана знаете? — Директор школы должен знать всё. — У вас секретные камеры в коридорах? — И микрофоны, — рассмеялся он. — Серьезно? Он снова рассмеялся: — Нет, не серьезно. — А-а!.. — Но учителя знают больше, чем вам кажется. Жаль, что вы с Джеком не рассказали мне про те записки в шкафчиках. — А про записки вы откуда знаете?! — снова удивился я. — Говорю тебе, директор должен знать всё. — Ладно, записки — это ерунда, — ответил я. — Мы тоже им кое-что писали. Он улыбнулся: — А ты слышал, что Джулиана Албанса переводят в другую школу? — Что?! — Его родители считают, что школа Бичера ему не подходит, — продолжал мистер Попкинс. — Отличная новость, — сказал я. — Да уж. Я подумал, тебе будет интересно узнать. Тут я заметил, что портрет-тыква, который раньше висел за его столом, исчез и теперь на том же месте был мой рисунок в рамке: «Автопортрет в виде животного», который я нарисовал для Новогоднего вернисажа. — Это же мой рисунок! Мистер Попкинс обернулся и хлопнул себя ладонью по лбу. — Ах да! Который месяц собираюсь тебе показать. — Автопортрет в виде утки, — кивнул я. — Мне он очень нравится, Ави, — сказал он. — Я как увидел этот рисунок, сразу выпросил его у учительницы рисования, чтобы повесить на стену. Надеюсь, ты не против. — Да пожалуйста! А куда делся ваш портрет-тыква? — Он прямо за тобой. — А, ага. — Я хотел спросить тебя с тех самых пор, как повесил этот рисунок на стену… — продолжал он. — Почему ты нарисовал себя в виде утки? — Как почему? — не понял я. — Такое было задание. — Да, но почему именно утка? Это как-то связано… э-э… с историей про утенка, который превращается в лебедя? — Нет! — прыснул я. — Просто я думаю, что я похож на утку. — А-а!.. — Мистер Попкинс удивленно помолчал. А потом рассмеялся: — Правда? Ха! А я-то ищу символы и метафоры. Но, оказывается, иногда утка — это просто утка! — Ну да. Я не очень понял, почему это его так развеселило. Он затрясся от беззвучного хохота, а отсмеявшись, сказал: — Ну, Ави, спасибо, что поболтал со мной. Не забывай, мне действительно приятно, что ты учишься в нашей школе, и я уже жду не дождусь следующего года. — Он нагнулся через стол, и мы пожали друг другу руки. — Увидимся завтра на выпускном. — До завтра, мистер Попкинс. Последняя максима

Когда мы пришли на последний урок английского, вот что было написано на доске мистера Брауна: Июньская максима мистера Брауна: «Следуй за днем и тянись к солнцу!» ^[14] Хороших летних каникул, 5-А! Мы провели вместе отличный год, и вы прекрасные ученики. Пожалуйста, не забудьте прислать мне летом открытку с ВАШЕЙ личной максимой. Вы можете сочинить ее сами или взять цитату, которая для вас чем-то важна (в этом случае не забудьте указать ссылку на источник!). Жду! Том Браун 563 Себастьян-Плейс, Найтсбридж, Нью-Йорк 11 134 За час до начала

Выпускной проводился в зале Старшей школы Бичера. От нашего дома до нее было минут пятнадцать ходьбы, не больше, но папа довез меня на машине, потому что я был в костюме и в блестящих черных туфлях — новых, еще не разношенных — и не хотел натереть ноги. Школьникам велели явиться на церемонию за час до начала, но мы приехали даже раньше, поэтому просто сидели в машине и ждали. Папа включил плеер, и сразу же заиграла наша любимая песня. Мы оба заулыбались и закачали головой в такт музыке. Папа стал подпевать: — «Анди в дождь на велосипеде за эскимо для тебя поедет» ^[15]. — Слушай, а у меня галстук ровно повязан? — спросил я. Он поправил мне галстук, продолжая петь: — «А Джон купит тебе обновку, и ты пойдешь в ней на тусовку». — А волосы не торчат? Он улыбнулся: — Лежат идеально. Ты отлично выглядишь, Ави. — Вия утром намазала их гелем. — Я опустил козырек над сиденьем и погляделся в маленькое зеркало. — Не слишком блестят? — Нет, все очень, очень круто, Ави. У тебя никогда не было такой короткой стрижки, верно? — Ага, это я вчера постригся. Мне кажется, так я выгляжу взрослее, да? — Определенно! — Папа улыбался, глядя на меня и кивая под музыку. «Но мне везет больше всех, я не стану роптать, ведь я на машине и могу тебя покатать». — С ума сойти, Ави: ты такой взрослый, настоящий щеголь! Не верится, что ты окончил пятый класс! — Ага, мне самому не верится, — кивнул я. — Ты ведь только вчера пошел в школу. — А помнишь, у меня была падаванская косичка? — О боже, точно. — Он потер лоб ладонью. — Ты ее ненавидел, правда же, пап? — «Ненавидел» — может, слишком сильно сказано, но я ее определенно не любил. — Ненавидел! Давай же, признавайся, — дразнил его я. — Ну уж нет. — Он улыбнулся и помотал головой. — Что я ненавидел, так это твой космонавтский шлем, из которого ты не вылезал, помнишь? — Папа! — Я уменьшил звук. — Что? — Ты его выкинул?! Он наконец-то посмотрел мне в лицо и увидел, как я разозлился. Он что, совсем не понимает, как это серьезно? То есть для меня как гром среди ясного неба грянул, а он притворяется, что ничего особенного? Папа начал оправдываться: — Ави, эта штуковина закрывала тебе лицо, я не мог больше этого выносить. — Папайя любил этот шлем! Он для меня много значил! Когда он потерялся, я чуть не свихнулся, ты что, не помнишь? — Конечно помню, — ласково произнес он. — Ну, Ави, не сердись. Я просто не мог больше видеть тебя с этой штукой на голове, понимаешь? Я думал, что и тебе это пойдет на пользу. — Он пытался поймать мой взгляд, но я отворачивался. — Пожалуйста, Ави, попробуй меня понять. — Он взял меня за подбородок и повернул к себе. — Ты носил этот шлем все время. И настоящая-пренастоящая правда вот в чем: я скучал по твоему лицу. Я знаю, что тыне всегда его любишь, но ты должен понять… Ялюблю его. Я люблютвое лицо, Ави. Такое, какое есть. И то, что ты всегда прятал его, разбивало мне сердце. Он глядел на меня умоляюще, как будто и впрямь очень хотел, чтобы я его понял. — А мама знает? — спросил я. У папы округлились глаза: — Ты что, смеешься? Она бы меня убила! — Она перерыла весь дом, пап, — сказал я. — Искала его целую неделю в каждом шкафу, в подвале и на чердаке, везде. — Именно! — сказал он, кивая. — Поэтому она бы меня и убила! Он скорчил смешную мину, а потом ахнул, будто вдруг сообразил что-то важное. — Минутку, Ави! Обещай, что ты никогдане расскажешь об этом маме. Я ухмыльнулся и потер руки, будто в предвкушении наживы: — Посмотрим, — сказал я. — В следующем месяце выходит новая модель ХЬох, она мне необходима. А лет через шесть мне потребуется собственная машина: красный «порше» вполне подойдет, и… Папа расхохотался. Мне нравится, когда мне удается рассмешить папу, ведь обычно это он всех смешит. — Боже мой, боже мой, — сказал он. — Ты действительно вырос. Заиграла та часть песни, которую нам больше всего нравится петь, и я сделал погромче. Мы оба запели: — «Знаю, я не красавчик, но не стану роптать, Ведь я на машине и могу тебя покатать. Могу тебя покатать. Могу тебя покатать. Могу тебя поката-а-а-а-а-а-ать!» Мы всегда горланим эти строчки что есть мочи, пытаясь тянуть последнюю ноту так же долго, как парень, который ее поет, и потом всегда лопаемся от смеха. Пока мы хохотали, я заметил Джека, он шел к нашей машине. Я взялся за рюкзак, собираясь вылезти наружу. — Погоди, — сказал папа. — Скажи мне сначала: ты меня простил? — Да, пап. Он посмотрел на меня с благодарностью: — Спасибо. — Только больше так не делай. Не выбрасывай мои вещи тайком! — Обещаю. Я открыл дверцу и выскочил из машины. — До скорого, пап! Папа опустил стекло на водительском окне. — Удачи! Увидимся по ту сторону пятого класса! Мы ему помахали, а он завел мотор и начал отъезжать, но я подбежал к нему, и он остановился. Я просунул голову в окошко, чтобы Джек меня не услышал. — А вы можете меня не особо целовать после выпускного? — попросил я тихо. — Я ведь уже не младенец. — Очень постараюсь. — Скажешь маме? — Не уверен, что она сможет удержаться, Ави, но я ей передам. — Пока, дорогой папаша! Он улыбнулся: — Пока, сын, мой сын. Занимайте места