Майлз Генри Амос Нино Тристан Пабло Майкл Габриэль Джейк Толанд Роман Бен Эмануэль Зик Рассел Томазо Нейтралитет 2 страница

Какое чудо природы человек!
Часть шестая
Как благородно рассуждает!
С какими безграничными
способностями!
Как точен и поразителен по складу и движеньям!
Поступками как близок к ангелам!
Почти равен богу — разуменьем!
Краса вселенной!

Шекспир ^[12]

Северный полюс

Картофелампа произвела настоящий фурор. Мы с Джеком получили за нее «отлично». Джек прыгал до потолка: еще бы, это была его первая отличная оценка в нынешнем году. Научная ярмарка проходила в спортзале, там же, где был Египетский музей в ноябре. Только сейчас на столах громоздились не пирамиды и фараоны, а вулканы и макеты молекул. И на этот раз мы не устраивали родителям экскурсии, а стояли у своих столов. Родители бродили по залу и сами все разглядывали. Как вам такая математика: шестьдесят детей в параллели — это минимум шестьдесят родителей, даже если не считать бабушек и дедушек. Значит, на меня обращены как минимум сто двадцать глаз. Сто двадцать взрослых глаз, которые ко мне, в отличие от детских, не привыкли. Стрелки компаса показывают на север, куда бы ты ни направился. Так вот, все эти глаза — компасы, а я для них — Северный полюс. Поэтому я и не люблю школьных праздников с родителями. Я, конечно, уже не так их ненавижу, как раньше. Например, как я ненавидел праздник в честь Дня благодарения — думаю, тогда мне было тяжелее всего. Я ведь первый раз предстал перед всеми родителями. А потом был Египетский музей, но на него я как раз не жалуюсь, потому что нарядился мумией и никто меня не заметил. Затем — Зимний концерт, и его я возненавидел всей душой, потому что меня заставили петь в хоре. Я и петь-то совсем не умею да к тому же чувствовал себя прямо как зверь в зоопарке. Новогодний вернисаж был сносным, но все равно напрягал. Наши художества развесили в коридорах, и родители, разгуливая по всей школе, их рассматривали. Сталкиваться с неподготовленными родителями на лестнице — все равно что отправиться в школу заново. Вообще-то я не очень переживаю из-за того, как люди на меня реагируют. Могу повторить и в миллионный раз: я привык. Зачем расстраиваться по пустякам. Вот, например, ты выходишь на улицу и накрапывает дождь. Не надевать же из-за мороси резиновые сапоги. Ты даже зонт не открываешь. Идешь себе под дождиком, и тебе плевать, что волосы промокли. Но когда громадный спортивный зал наводнен родителями, тут уже не морось, а настоящий ураган с ливнем. Вмиг промокаешь насквозь, а взгляды норовят сбить тебя с ног, как сильные порывы ветра. Мама и папа почти все время простояли у нашего стола вместе с родителями Джека. Вот смешно: почему-то родители всегда объединяются в те же компании, что и их дети. Например, мои мама и папа подружились с родителями Джека и мамой Джун. А родители Джулиана прохаживались по ярмарке с родителями Генри и Майлза. И даже родители двух Максов держались друг друга. Забавно. Позже, когда мы возвращались домой, я поделился своим наблюдением с мамой и папой, и они со мной согласились. — Подобное притягивается подобным, — сказала мама. — Похоже, так и есть. Ави-Долл

Война затянулась. Хуже всего было в феврале: почти никто с нами не разговаривал, а Джулиан начал подбрасывать нам в шкафчики записки. Джеку — совсем уж тупые, вот, например: «От тебя несет тухлятиной, вонючка!» или «Всех от тебя тошнит!» А я получал записки вроде таких: «Урод!» Или: «Вали из нашей школы, орк!» Джун считала, что мы должны показать записки мисс Рубин, которая курировала нашу параллель, или даже мистеру Попкинсу, но мы же не доносчики. А потом, мы и сами оставляли им записки, хотя наши были не такие злобные, скорее насмешливые. Например: «Ты такой красавчик, Джулиан! Я тебя люблю. Давай поженимся! Целую, Бьюла». А вот еще одна: «Обожаю твои волосы! Обнимаю, Бьюла». И еще: «Ты душка. Пощекочи мне пяточки. Чмок, Бьюла». Бьюлу мы с Джеком сами выдумали. Она была слегка чокнутая: например, ела грязь, которая скапливается между пальцами ног, и потом еще костяшки пальцев обсасывала. И мы решили, что такое недоразумение наверняка втюрилось бы в Джулиана, который выглядел и вел себя, словно звезда телерекламы. Еще пару раз Джулиан, Майлз и Генри в открытую издевались над Джеком. А меня на виду у всех не трогали. Ну естественно: если обнаружится, что они меня «травят», то им не миновать больших неприятностей — это они понимали. А Джек — цель полегче. Однажды перед физкультурой они украли у него спортивные шорты и потом кривлялись и размахивали ими посреди раздевалки. В другой раз Майлз — он сидит рядом с Джеком в нашем классе — стащил его тетрадь и кинул ее Джулиану через весь кабинет. Конечно, мисс Петоза этого бы не допустила, но в тот день ее заменяла другая учительница, а учителя на замену обычно только ушами хлопают и не замечают, что творится вокруг. Джек держался молодцом. Он никогда не показывал, что расстроен, хотя, думаю, иногда расстраивался. О войне знали все пятиклассники. Девочки сначала держали нейтралитет, особенно после того как Саванна и Генри стали встречаться. Но к марту им все это порядком надоело. И некоторым мальчишкам. Например, как-то раз Джулиан вытряхивал карандашные стружки из точилки в рюкзак Джека, а Амос выхватил рюкзак из рук Джулиана и вернул его Джеку. Хотя Амос вообще-то водился с той компанией. Несколько недель назад Джулиан распространил нелепый слух: Джек, мол, нанял какого-то «гангстера», чтобы тот свел счеты с ним и заодно с Майлзом и Генри. Просто курам на смех. Вот тогда даже те мальчишки, которые все еще были на стороне Джулиана, перешли в нейтральный лагерь. Так что к концу марта с Джулианом остались только Майлз и Генри — и, кажется, их тоже эта война начала доставать. Например, они вроде бы подтвердили «гангстерскую историю», но сказали, что на самом деле к ним просто подходил какой-то псих, — ничего особенного. А еще, судя по всему, игра в «чуму» закончилась. От меня не шарахались, когда я с кем-то случайно сталкивался, и теперь любой мог одолжить у меня ручку и не делать при этом вид, будто на ней кишат вши. Иногда мы с одноклассниками даже обмениваемся шутками. Например, однажды я увидел, как Майя пишет записку Элли на листке из блокнота с изображением Агли-Долла — это такой уродливый чудик, мягкая игрушка, — и сам не знаю почему, но я вдруг спросил: — А ты в курсе, что Агли-Долла делали с меня? У Майи глаза на лоб полезли: она приняла это за чистую монету. И, когда спустя несколько секунд сообразила, что я шучу, тут же решила, что я выдал самую смешную остроту на свете. — Ты такой забавный, Август! — воскликнула она, а потом пересказала всё Элли и другим девчонкам, и они тоже захихикали. Ну, конечно, не сразу: сперва разинули рты, но когда сообразили, что это шутка, то и сами рассмеялись. А на следующий день я обнаружил на своем стуле маленький брелок с Агли-Доллом и записочку от Майи: «Самому милому Ави-Доллу на свете! Целую, Майя». Шесть месяцев назад такое и вообразить было нельзя, а теперь происходит все чаще и чаще. А еще никто не дразнил меня из-за моего нового слухового аппарата. Лобот

С тех пор как я родился, доктора то и дело напоминали моим родителям, что когда-нибудь мне понадобится слуховой аппарат. — Не знаю, почему это всегда меня бесило: может, потому что мои уши меня вообще бесят. Я слышал все хуже, но никому в этом не признавался. Океан, который постоянно шумел у меня в голове, становился все громче. Он даже заглушал голоса людей, как будто я жил под водой. Если я сидел за последней партой, то учителя не слышал совсем. Но я знал, что, как только я выдам себя маме или папе, мне всучат дурацкий слуховой аппарат, — и надеялся, что мне все-таки удастся дотянуть без него до конца пятого класса. А потом на ежегодном медосмотре в декабре я провалил проверку слуха, и врач сказал: «Ну, дружище, пора». И отправил меня к специальному ушному доктору, который сделал слепок моих ушей. Во всей моей внешности уши я ненавижу больше всего. Они как маленькие сжатые кулачки, торчащие по обе стороны лица. И еще они слишком низко расположены: сплющенные кусочки теста, прилепленные к шее. Ну ладно, может, я немного сгущаю краски. Но я правда их ненавижу. Когда ушной доктор вытащил мой слуховой аппарат, чтобы мы с мамой на него посмотрели, я застонал. — Ни за что! — заявил я. — Конструкция, конечно, внушительная, — сказал ушной доктор. — Но нам пришлось прицепить слуховые аппараты к обручу, потому что по-другому их у тебя на голове не закрепить. Понимаете, нормальный слуховой аппарат обычно крепится за внешним ухом, чтобы вкладыши, то есть те части, которые запихивают внутрь, не выпадали. Но в моем случае — ведь внешних ушей у меня практически нет — вкладыши прилепили к здоровенному обручу, который должен был охватывать затылок. Я заныл: — Мам, это я носить не буду! Мама попыталась меня подбодрить: — Ты их и не заметишь! Обычные наушники, вот и все. — Наушники? Мам, ты только погляди! — разозлился я. — Все будут принимать меня за Лобота! — Кто такой Лобот? — спокойно спросила мама. — Лобот? — улыбнулся ушной доктор, что-то подкручивая в наушниках. — Это который из пятого эпизода, «Империя наносит ответный удар». Злодей с крутым кибернетическим имплантатом — радиопередатчиком вокруг головы. — Что-то не припоминаю, — ответила мама. — Вы разбираетесь в «Звездных войнах»? — спросил я ушного доктора. — Разбираюсь ли я в «Звездных войнах»? — воскликнул он, надевая слуховой аппарат мне на голову. — Да я самый главный спец по «Звездным войнам»! — Он откинулся в кресле, чтобы посмотреть, как сидит слуховой аппарат, и потом его снял. — А теперь, Ави, я объясню, что это за штуковина, — сказал он, показывая на разные части аппарата. — Вот эта пластмассовая загогулина соединяется с трубкой ушного вкладыша. Этот вкладыш — помнишь, мы делали для него слепок в декабре? — засовывается в ухо. Вот эта часть называется крюк. А это — специальное приспособление, чтобы аппарат удерживался на голове. — Как у Лобота, — горько вздохнул я. — Но-но! Лобот — крутой киборг! — возмутился ушной доктор. — Ты же не будешь похож на Джа-Джа Бингса, так? Вот тогда я бы тебе не позавидовал. — Он снова аккуратно надел на меня слуховой аппарат. — Ну, Август, как тебе? — Ужасно неудобно! — Скоро привыкнешь, — ответил он. Я поглядел в зеркало. На глаза навернулись слезы. Все, что я видел, — трубки, торчащие у меня из ушей, как антенны. — Мам, мне правда нужно это носить? — Я старался не расплакаться. — Ненавижу их. И слышу ничуть не лучше. — Погоди, приятель, — сказал доктор. — Я же их еще не включил. Вот почувствуешь разницу и будешь их обожать. — Не буду! И тогда он их включил. Слышать ярко

Как можно описать то, что я услышал, когда доктор включил слуховой аппарат? Или то, чего я не слышал до этого? Как подобрать слова? Океана в моей голове больше не было. Он исчез. Разные звуки вспыхивали в мозгу какими-то ослепительными огоньками. Как будто ты сидишь себе в комнате, где одна лампочка на потолке перегорела, но того, что в комнате полумрак, не замечаешь, а затем лампочку меняют, и ты аж подпрыгиваешь: ого, какой яркий свет! Не знаю, есть ли слово, которое означает для слуха то же, что «яркий» для глаз, но оно бы мне как раз пригодилось, потому что мои уши сейчас слышали ярко. — Ну что, Ави? — сказал ушной доктор. — Нормально слышишь? Я поглядел на него и улыбнулся, но не ответил. — Милый, ты чувствуешь разницу? — спросила мама. Я радостно кивнул: — Мам, незачем так кричать. — Лучше? — поинтересовался ушной доктор. — Я больше не слышу шума, — сказал я. — В ушах такая тишина. — Пропал белый шум, — подтвердил врач и подмигнул мне. — Я же говорил, Август, тебе понравится. — И он поправил левый наушник. — Сынок, звучит по-другому, да? — снова спросила мама. — Ага, — кивнул я. — Звучит… светлее. — Все потому, что ты обзавелся бионическим слухом, приятель. — Теперь доктор поправлял мне правый наушник. — Ну-ка, дотронься вот тут. — Он положил мою руку на обруч. — Здесь регулятор громкости. Нам нужно подобрать тебе подходящую. Сейчас мы этим и займемся, а пока полюбуйся. Он достал маленькое зеркальце и показал мне в большое зеркало, как слуховой аппарат выглядит сзади. Почти не виден под волосами. Единственное, что бросалось в глаза, — торчащие из ушей трубки. — Итак, ты доволен своим новым бионическим Лобот-аппаратом? — спросил ушной доктор, глядя на меня в зеркало. — Да, — ответил я. — Спасибо. — Большое спасибо, доктор Джеймс, — сказала мама. Когда я впервые появился в школе со слуховым аппаратом, я думал, что все набросятся на меня с расспросами и издевками. Но я ошибался. Джун обрадовалась, что я стал лучше слышать, а Джек сказал, что я теперь похож на агента ФБР. И все. Мистер Браун спросил у меня о нем на уроке английского, но не так: «Что за чертовщина у тебя на голове?» — а скорее так: «Если тебе когда-нибудь понадобится, чтобы я что-то повторил, говори, не вздумай стесняться!» Теперь я ума не приложу, почему столько времени отбрыкивался от слухового аппарата. Забавно, как иногда ты из-за чего-то очень переживаешь, а потом оказывается, что это не стоило выеденного яйца. Секрет Оливии

Через пару дней после весенних каникул мама обнаружила то, что Оливия от нас скрыла: она участвует в школьном спектакле и премьера уже на следующей неделе. Ну мама и рассвирепела! Обычно мама если и злится, то не слишком сильно (хотя папа бы с этим не согласился), но сейчас она ого-го как вспылила. И они с Оливией поругались. Мои бионические уши ловили даже целые фразы, которые доносились из комнаты Вии. Мама говорила: — Вия, что с тобой творится? Ты угрюмая, молчишь все время, у тебя появились от нас секреты… А Оливия в ответ вопила: — Дался тебе этот дурацкий спектакль! У меня в нем даже реплик нет! — Но у твоего друга большая роль! Ты разве не хочешь, чтобы мы пришли на него посмотреть? — Нет, не хочу! — Перестань кричать! — Ты первая начала. И отстань от меня! Столько лет я тебя вообще не интересовала, и вот наконец ты решила меня заметить — с чего вдруг? Поздно, я уже в старшей школе! Не знаю, что ответила мама, потому что внезапно стало очень тихо и даже моим бионическим ушам не удалось уловить ни звука. Моя нора

К ужину они вроде бы помирились. Папа в тот вечер работал допоздна. Дейзи спала. Ее сильно вырвало днем, и мама записала ее на завтра к ветеринару. Мы трое сели за стол. Все молчали. Наконец я не выдержал: — Ну что, мы пойдем посмотреть на Джастина в спектакле? Вия не ответила, опустила взгляд на тарелку. — Знаешь, Ави, — тихо произнесла мама. — Я сначала не разобралась, что это за пьеса, но оказалось, что она не годится для детей твоего возраста. Я поглядел на Вию. — Так меня не приглашают? — Я этого не говорила, — сказала мама. — Я просто думаю, что тебе не понравится. — Тебе будет совсем скучно! — Казалось, Вия меня в чем-то обвиняет. Тогда я спросил у мамы: — А вы с папой пойдете? — Папа пойдет. А я останусь с тобой дома. — Что?! — закричала Вия. — Вот как ты решила наказать меня за то, что я была с тобой честной! — Ты же сначала сама не хотела, чтобы мы пришли, помнишь? — Но теперь-то вы знаете о спектакле, и я хочу, чтобы вы пришли! — Вия, надо учитывать чувства каждого. Я заорал: — Да о чем вы вообще говорите? — Ни о чем! — отрезали они одновременно. — Это касается школьных дел Вии, ты тут совсем ни при чем, — добавила мама. — Ты врешь! — выпалил я. — Как ты сказал? — Мама была потрясена. Даже Вия удивилась. — Я сказал: ты врешь! И ты врешь! — крикнул я Вие и вскочил со стула. — Вы обе лгуньи! Врете мне в лицо и не краснеете, будто я полный идиот! Мама схватила меня за руку. — Сядь, Ави. Я выдернул руку и ткнул пальцем в Вию: — Думаешь, я не понимаю? Ты просто не желаешь, чтобы твои выпендрежные друзья-старшеклассники узнали, что твой брат — урод! — Ави! — воскликнула мама. — Это неправда! — Мама, не обманывай меня! — вопил я. — Перестань обращаться со мной как с трехлетним! Я урод, но не умственно отсталый! Я прекрасно понимаю, что происходит! Я помчался в свою комнату и так хлопнул дверью, что с косяка посыпалась штукатурка. Потом кинулся на кровать и натянул на себя покрывало. Закрыл свое отвратительное лицо подушкой, а сверху навалил мягкие игрушки. И оказался будто в норе. Если бы можно было привязать к лицу подушку и разгуливать с ней повсюду, я бы только так и ходил. И почему я так разъярился? В начале ужина я ведь не злился ни капли. Даже не грустил. Но потом внутри вдруг что-то как рванет. Я знал, что Вия не хотела, чтобы я пришел на ее дурацкий спектакль. И знал, почему она не хотела. Я ждал, что мама прибежит ко мне в комнату. Я хотел, чтобы она нашла меня в норе из мягких игрушек, и поэтому так и замер, но она не поднялась ко мне и через десять минут. Странно. Она всегда ко мне заходит, когда я сижу в своей комнате и горюю. Я представил, как мама и Вия говорят обо мне на кухне. Наверное, Вие сейчас очень, очень, очень стыдно. А мама ее корит. И папа, когда вернется домой, тоже ее отругает. Слегка раздвинув мягкие игрушки, я взглянул на стенные часы. Я лежу тут уже целых полчаса, а мама еще не явилась. Я прислушивался к звукам в доме. Они еще ужинают? Что вообще происходит? Наконец дверь распахнулась. Вия. Я думал, что когда ко мне поднимутся, то смущенно отворят дверь и робко приблизятся к моей кровати. Но Вия влетела, как вихрь. Прощай

— Ави, скорее! — выдохнула Вия. — Мама хочет с тобой поговорить. — Извинений не дождетесь! — Это не про тебя! — закричала она. — Не все в мире вертится вокруг тебя, Ави! Беги вниз. Дейзи плохо. Мама везет ее к ветеринару. Иди попрощайся. Я сбросил подушку с лица. И увидел, что Вия плачет. — Что значит «попрощайся»? — Давай же! — Она протянула мне руку. Я взял ее за руку, и мы спустились на кухню. Дейзи лежала на полу, вытянув лапы. Она часто и тяжело дышала, как будто целый час носилась в парке. Мама стояла на коленях и гладила ее по голове. — Что случилось? — спросил я. Вия опустилась на колени рядом с мамой: — Вдруг начала скулить, ни с того ни с сего. — Я отвезу ее к ветеринару, — сказала мама. Она тоже плакала. — Мы уже вызвали такси. — Ветеринар ее вылечит, правда же? Мама посмотрела на меня: — Очень надеюсь, милый. Но, если честно, не знаю. — Конечно, вылечит! — Ави, в последнее время Дейзи постоянно болеет. Она у нас старая… — Но они ей обязательно помогут. — Я ждал, чтобы Вия со мной согласилась, но она не поднимала взгляда. У мамы тряслись губы. — Ави, возможно, нам придется проститься с Дейзи. Мне жаль. — Нет! — крикнул я. — Мы не хотим, чтобы она мучилась, Ави. Зазвонил телефон. Вия взяла трубку, сказала «Спасибо» и, смахнув слезы со щек, обернулась к нам. — Такси уже здесь. — Хорошо. Ави, сынок, откроешь мне дверь? — Мама бережно подняла Дейзи, словно огромного младенца. — Мамочка, пожалуйста, нет! — Я загородил дверь. — Сынок, мне тяжело ее держать. — А как же папа?! — Он встретит меня в больнице. Ави, он тоже не хочет, чтобы Дейзи страдала. Вия отодвинула меня в сторону и открыла дверь. — Если понадоблюсь, телефон у меня включен, — сказала мама Вие. — Можешь накрыть ее пледом? Вия кивнула, а сама уже ревела навзрыд. — Дети, попрощайтесь с Дейзи. — По маминому лицу текли слезы. — Я люблю тебя, Дейзи, — сказала Вия, целуя Дейзи в нос. — Очень люблю. — Пока, хорошая псина… — прошептал я Дейзи на ухо. — Я тебя люблю… Мама понесла Дейзи вниз по ступенькам. Водитель такси открыл заднюю дверь, а мы стояли на пороге и смотрели, как мама садится в машину. Перед тем как закрыть за собой дверь, она обернулась и махнула нам. Я никогда не видел ее такой грустной. — Мамочка, я тебя люблю! — крикнула Вия. — Мамочка, я тебя люблю! — крикнул я. — Мам, прости меня, пожалуйста! Мама послала нам воздушный поцелуй, и они тронулись. Мы глядели вслед отъезжавшей машине, а потом и Вия закрыла дверь. Мгновенье она смотрела на меня, а потом обняла, очень-очень крепко, и вместе мы выплакали, наверное, миллион слез. Игрушки Дейзи

Через полчаса пришел Джастин. Он обнял меня и сказал: «Сочувствую, Ави». А потом мы молча сидели в гостиной. Мы с Вией зачем-то собрали по всему дому игрушки Дейзи и сложили их на кофейном столике. И теперь просто пялились на гору игрушек. — Самая классная собака на свете, — сказала Вия. — Да, — ответил Джастин, обнимая Вию за плечи. — Она вот просто так взяла и стала скулить? — спросил я. Вия кивнула: — Через две секунды после того, как ты ушел. Мама собиралась тебя догнать, но Дейзи заскулила. — Как? — Ну не знаю, просто завыла. — Так заскулила или завыла? — Ави, ну какая разница! Стала стонать, будто у нее что-то жутко болит. И дышала часто-часто. А потом повалилась на пол. Мама подошла и попыталась ее поднять, а Дейзи было так больно, что она укусила маму. — Что?! — Когда мама попробовала дотронуться до ее живота, Дейзи укусила ее за руку, — пояснила Вия. — Дейзи никогда не кусается! — Она была сама не своя, — сказал Джастин. — Ей же было больно. — Правильно папа говорил, — вздохнула Вия. — Не надо было до этого доводить. — Папа знал, что она болела? — удивился я. — Ави, за последние два месяца мама возила ее к ветеринару три раза. Дейзи постоянно рвало. Ты что, не замечал? — Я не думал, что все так серьезно! Вия ничего не ответила, просто притянула меня к себе. Я снова расплакался. — Мне тоже очень грустно, Ави, — сказала она. — И прости меня. Простишь? Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю? Я кивнул. Наша ссора казалась теперь глупостью и пустяком. — До крови укусила? — спросил я. — Нет, чуть-чуть только прихватила. Вот тут. — Она показала на кончик своего большого пальца. — Маме было больно? — С ней все хорошо, Ави. Все в порядке. Мама и папа вернулись домой через два часа. Как только они открыли дверь — одни, без Дейзи, — мы поняли, что ее не стало. Мы все сели в гостиной вокруг горы ее игрушек. Папа рассказал, как все было: врач сделал Дейзи рентген и взял анализ крови, а потом вернулся и сообщил, что у нее огромная опухоль в желудке. Ей уже было трудно дышать. Мама и папа не хотели, чтобы она мучилась, поэтому папа взял ее на руки, так, как обычно — ее лапы торчали в воздухе, — а мама целовала и целовала ее на прощание и шептала ей на ухо ласковые слова. Ветеринар воткнул иглу ей в лапу, и примерно через минуту она умерла на руках у папы. Умиротворенная, говорит папа. Ей уже было совсем не больно. Она как будто просто заснула. Пока папа рассказывал, у него несколько раз срывался голос, и он откашливался. Я никогда раньше не видел, как папа плачет, но сегодня увидел. Я побрел в спальню к родителям — искал маму, чтобы она уложила меня в постель, — а там на краю кровати сидел папа и снимал носки. Он сидел спиной к двери и не заметил меня. Сначала мне показалось, что он смеется, потому что у него тряслись плечи, но потом он закрыл ладонями лицо, и я понял, что он плачет. Это был самый тихий плач на свете. Как шепот. Я собирался подойти к нему, но потом подумал, что он плакал шепотом, потому что не хотел, чтобы его услышали. Поэтому я вышел из комнаты и отправился к Вие и увидел, что рядом с ней на постели лежит мама и что-то говорит ей на ухо, а Вия тоже плачет. Тогда я пошел к себе, залез в кровать и надел пижаму — без всяких напоминаний — и включил ночник. И выключил большой свет, и забрался под груду мягких игрушек, в которой прятался этим вечером — хотя мне казалось, что это было тысячу лет назад. Я снял слуховой аппарат и положил его на тумбочку, натянул одеяло на голову. Я представлял, как ко мне прижимается Дейзи, а ее большой мокрый язык лижет мне лицо, как будто это ее самое любимое лицо на свете. Так я и заснул. Небеса

Когда я проснулся, была еще ночь. Я вылез из постели и пошел в спальню к родителям. — Мама? — прошептал я. В темноте было не видно, проснулась она или нет. — Мама? — Что случилось, сынок? — спросила она. — Можно мне к вам? Мама подвинулась к папе, а я прильнул к ней. Она меня поцеловала. — Как твоя рука? — сказал я. — Вия сказала, Дейзи тебя укусила. — Ерунда, даже царапины не осталось. Я расплакался. — Мам… Прости меня за то, что я сказал. — Ш-ш-ш… Тебе не за что просить прощения, — сказала она еле слышно. Она прижалась щекой к моей щеке. — Вия меня стесняется, да? — Нет, милый, нет. Ты и сам знаешь. Она всего лишь приспосабливается к новой школе. Это непросто. — Знаю. — Я знаю, что ты знаешь. — Прости, что назвал тебя вруньей. — Засыпай, малыш… Я тебя очень люблю. — И я тебя тоже люблю, сильно-сильно. — Спокойной ночи, мой хороший. — Мама, а Дейзи сейчас с бабушкой? — Думаю, да. — На небесах? — Да. — А когда люди попадают на небеса, они выглядят так же, как на земле? — Не знаю. Вряд ли. — И как же они друг друга узнают? — Не знаю, сынок. — Ее голос звучал устало. — Просто чувствуют. Для того чтобы любить, глаза не нужны, правда же? Ты чувствуешь любовь, и все тут. Вот так и на небесах. Если любишь человека, то это навсегда. И ты обязательно его узнаешь. Она снова меня поцеловала. — А теперь спи, сынок. Очень поздно. И я страшно устала. Но я не мог заснуть даже после того, как заснула мама. Я слышал, как дышит папа и даже как дышит Вия в своей комнате, — или мне это казалось. Интересно, спит ли сейчас Дейзи на небесах? И если спит, то, может, видит во сне меня? И как это — попасть в рай, где никто, никто не обращает внимания на твое лицо? Как не обращала внимания Дейзи. Дублерша

Через несколько дней после смерти Дейзи Вия принесла домой три билета на школьный спектакль. Мы больше ни разу не возвращались к той ссоре за ужином. В день премьеры, когда они с Джастином уходили пораньше, чтобы подготовиться к спектаклю, Вия крепко меня обняла и сказала, что любит меня и гордится тем, что она моя сестра. Я в первый раз шел в новую школу Вии. Она была огромная: намного больше, чем ее старая школа, и в сто раз больше, чем моя. Коридоры широкие, потолки высокие. Единственный серьезный минус моего Лобот-аппарата — поверх него нельзя надеть бейсболку, а бейсболка порой бывает очень полезна. Иногда мне хочется снова спрятаться под старым космонавтским шлемом, который я носил, когда был маленьким. Хотите верьте, хотите нет, но ребенок в шлеме удивляет людей намного меньше, чем ребенок с лицом, как у меня. Ну да ладно, в общем, я опустил голову пониже и потопал за мамой по этим длинным светлым коридорам. Мы последовали за толпой к зрительному залу, у входа в который школьники раздавали программки. Нашли свои места — в пятом ряду, почти посередине. Как только мы уселись, мама принялась шарить в сумочке. — Не может быть! Очки забыла! — воскликнула она. Папа покачал головой. Мама всегда забывала очки, или ключи, или еще что-нибудь важное — то одно, то другое. Такая уж она есть, и ее не переделаешь. — Может, пересядем поближе? — спросил папа. Мама сощурилась на сцену. — Да нет, и отсюда нормально видно. — Смотрите, Джастин! — Я показал им фотографию Джастина в программке. — Хорошо получился, — кивнул папа. — А почему тут нет Вии? — спросил я. — Она дублерша, — ответила мама. — Но гляди-ка: вот ее имя. — Что значит дублерша? Мама протянула программку папе: — Ничего себе! Взгляни на фото Миранды. Я бы ее не узнала. — Так что значит дублерша? — повторил я. — Дублером называют того, кто замещает актера, если он почему-то не может выступать, — ответила мама. — Ты слышала, что Мирандин отец снова женился? — сказал папа. — Да что ты! — воскликнула мама. — Откуда ты знаешь? — Я встретил в метро маму Миранды. Сама понимаешь, она не в восторге. У его новой жены вот-вот родится ребенок. Мама покачала головой: — Ну и ну. — А почему актеры на замене называются дублерами? — сказал я. — Точно не знаю, Ав-Гав, — ответил папа. — Наверное, потому что «дублировать» — значит делать что-то параллельно, а дублеры ведь учат роль параллельно с основными актерами. Я еще кое-что собирался сказать, но тут погас свет. В зрительном зале мгновенно настала тишина. Я прошептал папе на ухо: — Папа, пожалуйста, не зови меня больше Ав-Гав. Папа улыбнулся, кивнул и показал большие пальцы. Подняли занавес. Сцена была совершенно пустая, только на старом расшатанном стуле сидел Джастин и настраивал скрипку. На нем был старомодный костюм и соломенная шляпа. — Сейчас вы увидите пьесу «Наш городок», — сказал он зрителям. — Ее написал Торнтон Уайлдер, а поставил Филип Дейвенпорт. Городок называется Гроверс-Корнерс. Он расположен в штате Нью-Хэмпшир, у самой границы со штатом Массачусетс. В первом действии мы покажем вам один день из жизни нашего городка — 7 мая 1901 года. Время — незадолго перед рассветом. И тут я понял, что спектакль мне понравится. Он был не такой, как другие школьные спектакли, которые я видел: «Волшебник страны Оз», например. Или «Облачно, возможны осадки в виде фрикаделек». Нет, тут все было по-взрослому, и меня распирало от гордости, что я сижу здесь и смотрю вместе со всеми. Чуть позже миссис Уэбб из пьесы позвала свою дочь, Эмили. Я знал из программы, что эту роль играет Миранда, и вытянул шею, чтобы лучше видеть. Когда Эмили вышла, мама, щурясь на сцену, прошептала: — Это Миранда. Надо же, как изменилась… — Это не Миранда, — тихо ответил я. — Это Вия. — О боже! — Мама резко наклонилась вперед. — Тс-с-с, — цыкнул на нас папа. — Это Вия! — шепотом закричала мама. — Вижу, — улыбнулся папа. — Тс-с-с! Финал

Спектакль был потрясающий. Чем закончилось, не буду рассказывать, но от таких финалов зрители плачут. Мама чуть в обморок не грохнулась, когда Вия-Эмили сказала: — Прощай, прощай, белый свет! Прощай, Гроверс-Корнерс… мама, папа… Прощай, тиканье часов… И мамины подсолнухи… И еда, и кофе, и вечно подгоревший бекон… И свежеотглаженные платья, и горячая ванна… и сон, и пробужденье. О земля, ты слишком прекрасна, чтобы кто-нибудь мог понять, какая ты! Вия и в самом деле плакала. Настоящими слезами: я видел, как они катятся у нее по щекам. Фантастика! Когда занавес упал, все зрители стали хлопать. Тогда актеры вышли на сцену, один за другим. Вия и Джастин появились последними, и когда они появились, весь зал встал. Я услышал, как папа кричит, сложив руки рупором: — Браво! — А почему все встают? — спросил я. — Потому что люди благодарны актерам за прекрасную игру, — ответила мама, поднимаясь на ноги. — Вот это настоящая овация! Ну и я встал и хлопал, хлопал и хлопал. Чуть ладони себе не отбил. На миг я представил, как классно было бы сейчас превратиться в Вию или Джастина — ведь ими восхищаются столько людей! Надо придумать закон, по которому каждому человеку в мире полагалась бы настоящая овация, хоть раз в жизни. Не знаю, сколько минут все хлопали, но наконец актеры отступили в глубь сцены, и занавес опустился. Аплодисменты стихли, зажегся свет. Мы с мамой и папой пробивались к сцене. Казалось, актеров кинулись поздравлять абсолютно все: их обнимали, хлопали по плечам, пожимали руки. В центре толпы мы увидели Вию и Джастина, они всем улыбались и смеялись. — Вия! — крикнул папа. Когда ему удалось к ней прорваться, он обнял ее и приподнял. — Доченька, ты бесподобна! — О боже, Вия! — Мама чуть не визжала от радости. — О боже, боже! — Она стискивала Вию так отчаянно, что я испугался, что Вия задохнется, но та только смеялась. — Ты была неподражаема! — сказал папа. — Неподражаема! — Мама кивала и качала головой одновременно. — И ты, Джастин. — Папа пожал Джастину руку и обнял его. — Грандиозно! — Грандиозно! — повторила мама. Кажется, она так разволновалась, что самостоятельно говорить уже не могла, — Мы чуть со стульев не упали, когда увидели тебя на сцене, Вия! — воскликнул папа. — Мама сначала тебя не узнала! — добавил я. А мама прижала ладони к щекам: — Я тебя не узнала. — В последний момент Миранде стало дурно, — выдохнула Вия. — Мы даже не успели объявить о замене. Надо сказать, выглядела она странновато, потому что на ее лице была тонна косметики, а я ее такой ни разу не видел. — И ты вот так просто взяла и заменила ее в самую последнюю минуту? — удивился папа. — Потрясающе. — Она была великолепна, — сказал Джастин, обнимая Вию. — Все в зале плакали, — сказал папа. — А что с Мирандой? — сказал я, но меня никто не услышал. И тут к Джастину и Вие, аплодируя, подошел какой-то лысый дядечка, судя по всему, их учитель. — Браво, браво! Оливия и Джастин! — И он расцеловал Вию в обе щеки. — Я переврала пару реплик, — вздохнула Вия. — Ничего, ты справилась! — Он улыбался во весь рот. — Мистер Дейвенпорт, познакомьтесь, это мои родители, — сказала Вия. Он тряс обеими руками сначала мамину руку, а потом папину: — Вы должны гордиться своей дочкой! — Мы и гордимся! — А это мой младший брат Август, — произнесла Вия. Он уже было открыл рот, чтобы со мной поздороваться, но, увидев меня, замер. — Мистер Дейвенпорт! — Джастин потянул его за рукав. — Пойдемте, я познакомлю вас с моей мамой. Вия хотела мне что-то сказать, но ее окружили приятели, и не успел я опомниться, как оказался в толпе совсем один. То есть я знал, где примерно находятся мама и папа, но со всех сторон теснилось столько людей, и все наталкивались на меня и бросали те самые взгляды, от которых мне было не по себе. Не знаю почему — из-за жары, а может, еще из-за чего, — но у меня закружилась голова. Лица расплывались перед глазами. А голоса оглушали. Я попробовал уменьшить звук в Лобот-аппарате, но перепутал и сделал его громче. И подскочил от неожиданности. А когда поднял глаза, то нигде не увидел ни мамы, ни папы, ни Вии. — Вия! — выкрикнул я. И стал пробираться сквозь толпу. — Мама! Но кругом было лишь плотное кольцо животов и галстуков. — Мама! Вдруг кто-то схватил меня сзади за плечи. — Ну и ну, какие люди! — сказал знакомый голос, и меня крепко обняли. Сначала я подумал, что это Вия, но обернулся и не поверил своим глазам. — Привет, майор Том! — Миранда! — И я обнял ее так сильно, как только мог. Часть седьмая
Миранда