IX. Потребление общественное

Кроме тех потребностей частных лиц и их семейств, удовлетворение которых образует частное потребление, есть еще такие особые потребности, которые ощущаются союзом частных лиц, называемым обществом, и удовлетворение которых составляет потребление общественное. Общество покупает и потребляет услуги администрации, оберегающей его интересы, войска, защищающего страну от внешнего нападения, суда гражданского и уголовного, охраняющего каждое частное лицо от посягательства других. Все эти разнообразные услуги приносят свою пользу, и если они размножаются сверх существующей в них потребности, если они оплачиваются дороже своей ценности, то лишь вследствие недостатков общественной организации, рассмотрение которых выходит за пределы настоящего сочинения.

В следующих главах мы увидим, где общество находит ценности, на которые покупает или услуги своих агентов, или предметы, необходимые для удовлетворения потребностей. В этой главе мы рассмотрим, как производится общественное потребление и к каким оно приводит результатам.

Если начало этой книги хорошо понято, то читатель легко уразумеет, что общественное потребление, имеющее в виду общую пользу, по существу своему совершенно то же, что и удовлетворение потребностей частных лиц и их семейств. Как то, так и другое есть всегда разрушение ценностей, разрушение части богатств, хотя бы при этом и не выходило ни одной копейки из пределов страны.

Чтобы еще больше убедиться в этом, проследим движение ценности, потребленной ради общественной пользы.

Правительство требует от плательщика уплаты деньгами какого-нибудь налога. Чтобы удовлетворить сборщика налога, плательщик меняет на деньги продукты, которыми он располагает, и эти деньги вручает правительственному чиновнику. Другие агенты покупают на эти деньги сукно и съестные припасы для войска. Здесь еще никакая ценность не потреблена, не потеряна, а есть только ценность, которая добровольно передана плательщиком и обменена на другие ценности. Она продолжает существовать в форме съестных припасов и сукна в складах армии. Но вот наконец эта ценность потребляется, с этого именно момента часть богатства, вышедшая из рук плательщика налога, уничтожается, разрушается.

Но здесь сумма денег не разрушена - она только перешла из одних рук в другие, отчасти безвозмездно, когда плательщик вручил ее сборщику налога, отчасти посредством обмена, когда она была передана правительственным чиновником поставщику армии, у которого были закуплены съестные припасы и сукно. Несмотря на все передачи, ценность денег сохранилась, и, если бы она перешла в третьи, четвертые и десятые руки, она все продолжала бы существовать, не испытывая никакого чувствительного изменения, а разрушилась бы при этих переходах ценность сукна и припасов, которая перестала существовать. Совершенно такой же результат получился бы, если бы плательщик налога на те же деньги купил съестных припасов и сукна и сам потребил их. Вся разница только в том, что удовлетворение от этого потребления получил не плательщик налога, а государство.

Все это нетрудно применить и ко всякому роду общественного потребления. Когда деньги плательщика идут на выдачу содержания какому-нибудь должностному лицу, то последнее, значит, продает свое время, свои способности, свой труд, которые потребляются на пользу общественную, и, в свою очередь, потребляет вместо плательщика налога ценность, полученную им в обмен на свои услуги, точно так же, как это сделал бы какой-нибудь приказчик или всякое другое лицо, нанятое плательщиком налога для соблюдения его частных интересов.

Почти всегда думали, что ценность, платимая обществом за общественные услуги, возвращается ему в другой форме, и доказывали это, между прочим, тем, что все, что получает правительство и его агенты, они восстанавливают тем, что сами расходуют. Но это ошибка, и ошибка тем более вредная по своим последствиям, что повлекла за собой страшные расхищения, совершенные без всякого угрызения совести. Ценность, доставленная плательщиком налога, передана им даром; правительство воспользовалось ею, чтобы купить труд, предметы потребления, продукты - одним словом, то, что имеет такую же ценность. Покупка не есть восстановление ценности.

С какой бы стороны ни рассматривалась эта операция и как бы она ни была усложнена в практическом исполнении, она всегда путем анализа приведет к тому общему положению, какое сейчас высказано. Потребленный продукт всегда будет потерянной ценностью, кто бы ни был ее потребителем, и притом она будет потеряна без вознаграждения того, кто не получил ничего в обмен на нее. Но в данном случае надо считать возмещением ту выгоду, которую плательщик налога получает от службы должностного лица или от потребления, сделанного на общую пользу.

Если общественные расходы действуют на сумму богатств совершенно так же, как и частные, то те же самые принципы экономии должны руководить как теми, так и другими. Нет двух родов экономии, как нет двух родов честности или двух родов нравственности. Если правительство, как и частное лицо, совершает потребление, в результате которого получается больше ценностей, чем сколько их потреблено, то, значит, деятельность их производительна. Если же от потребленной ценности не осталось никакого продукта, то она, значит, совершенно потеряна как в том, так и в другом случае; но она может, исчезая, оказать услугу, которую от нее ожидали. Всякие военные запасы вещей и провианта, точно так же как время и работа гражданских и военных чинов, служивших на защиту государства, перестали существовать, хотя и могли быть употреблены с большей пользой; тут произошло то же самое, что с предметами и услугами, которые непосредственно употребило на себя какое-нибудь семейство. Тут не оказалось никакой другой выгоды, кроме удовлетворения потребности; но если потребность была насущной, если она была удовлетворена при возможно наилучших условиях, то такого возмещения совершенно достаточно, чтобы уравновесить, часто даже с большей выгодой, то, чего стоило такое удовлетворение. Если же потребности не существовало, то и потребление семьи и защита ее интересов оказываются только злом, ничем не вознаградимым. То же самое представляет и потребление государства: потреблять только для того, чтобы потреблять, расходовать только для того, чтобы расходовать, требовать услуг от кого-нибудь ради того, чтобы давать ему жалованье, уничтожить предмет для того, чтобы иметь случай заплатить за него, - это такое же безрассудство со стороны правительства, как и со стороны частного лица в его частном потреблении, и так же непростительно для правителя государства, как и для всякого человека, стоящего во главе какого-нибудь частного предприятия. Расточительное правительство даже виновнее частного лица: это последнее потребляет то, что принадлежит ему, тогда как правительство само ничего не имеет и является только распорядителем общественного достояния [Всякое правительство, считающее себя собственником богатства частных лиц или действующее на правах такого собственника, является узурпатором, а узурпация есть факт, а не право. Иначе всякий вор, достаточно ловкий или достаточно сильный, чтобы завладеть чужим достоянием, будучи пойман, должен быть признан законным собственником того, что своровал, а не обязанным возвратить украденное. ].

Что же можно думать о тех писателях, а их немало, которые хотели установить то положение, что богатство частное и богатство общественное суть два совершенно различных понятия: что богатство частного лица умножается действительно сбережением, а богатство общественное, напротив, умножается от усиления потребления, и которые вывели из этого положения такое опасное и ложное заключение, что правила, которыми руководствуется управление частным богатством, и правила, которыми должно руководствоваться управление общественным достоянием, не только совершенно различны, но часто даже просто противоположны друг другу?

Если бы такие принципы высказывались только в книгах и никогда не действовали на практике, то еще можно было бы оставаться спокойным и равнодушно смотреть на них как на множество других являющихся в печати заблуждений. Но как не скорбеть о судьбах человечества, когда видишь, что подобные принципы исповедуются людьми, отличающимися своими достоинствами, талантами и образованием, что ими руководствуются на практике люди, которые облечены властью и могут поддержать такие заблуждения и бессмыслицы силой штыков и пушек [Легко заметить, что это место, как и некоторые другие, было написано в господство военного режима, который присвоил себе право истощать все источники народного благосостояния и уверять нацию, не допуская для страны никаких возражений, что все это так и должно быть.].

Госпожа де Ментенон рассказывает в одном из своих писем к кардиналу Ноалью, что когда ей пришлось однажды упрашивать короля усилить раздачу милостыни бедным, то Людовик XIV ответил ей так: король подает милостыню тогда, когда тратит много. Какие драгоценные и страшные слова, доказывающие, как разорение может быть возведено даже в принцип. Дурные принципы бывают хуже самой развращенности, потому что ими руководствуются даже во вред своим плохо понимаемым интересам и вдобавок еще в течение очень продолжительного времени, без всякого зазрения совести и без всякой пощады. Если бы Людовик XIV думал, что своей пышностью и расточительностью он удовлетворяет только своему тщеславию, а завоеваниями - своему честолюбию, то он был бы честным человеком; он мог бы раскаяться в своем заблуждении и положить ему конец, он мог бы по крайней мере остановиться ради собственного интереса. Но, к несчастью, он был уверен в том, что своей расточительностью приносит пользу своему государству, а следовательно, и самому себе и не остановился до тех пор, пока не дошел до нищеты и унижения.

Здравые идеи политической экономии были еще настолько чужды лучшим людям даже XVIII столетия, что король прусский Фридрих II, человек, так страстно искавший истины, столь способный понять ее и столь достойный, чтобы взять ее под свое покровительство, так писал д'Аламберу в оправдание войн: "Мои многочисленные войска способствуют обращению денег и равномерно распределяют в провинциях то, что народы доставляют правительству". Нет, еще раз нет; все, что получает правительство с провинций, не возвращается им обратно. Уплачиваются ли налоги деньгами или натурой, они превращаются в воинские запасы и в этой форме потребляются, уничтожаются людьми, которые не восстанавливают их, потому что не производят никакой ценности [Для снабжения войска в руках правительства или его агентов имеются ценности двоякого рода: 1) ценность того, что платится подданными; 2) ценность воинских запасов, доставляемых поставщиками. Те, кто доставляет ценности первого рода (плательщики), ничего не получают в возмещение их, те, кто доставляет ценности второго рода (поставщики), получают взамен в виде платы другие ценности. Но существование этих последних ценностей не дает никакого права утверждать, что правительство возвращает одной рукой то, что берет другой, что тут происходит только обращение ценностей и что нации от этого ничего не терпят. То, что правительство получило с плательщиков, равно 2, а то, что оно возместило им за это, равно 1. Потеря этой недостающей единицы падает всецело на плательщиков, и так как частные богатства плательщиков в совокупности образуют богатство народа, то, значит, народное богатство умалилось на всю сумму ценностей, потребленных правительством, за исключением того, что произведено правительством благодаря общественным учреждениям. ]. Счастьем для Пруссии было то, что деятельность Фридриха II не всегда соответствовала его принципам: он принес стране больше пользы своей экономией в управлении, чем вреда своими войнами.

Если потребление народа или его правительства причиняет потерю ценностей, а следовательно, и богатства, то оно может быть оправдано лишь постольку, поскольку народ получает от него выгоды, равные тем жертвам, которых оно стоило ему. Стало быть, все искусство администрации заключается в постоянном и справедливом сопоставлении размера приносимых народом жертв с выгодами, извлекаемыми из них государством, и я без обиняков скажу, что несоразмерность приносимых жертв с полученными выгодами есть глупость или преступление администрации.

Что произошло бы в самом деле, если бы безумные расходы дурного правительства не ограничивались одним расточением народного благосостояния и если бы потребление государства не только не доставляло народу никакого равноценного возмещения, а, наоборот, подготавливало ему бесчисленное множество всяких бедствий; если бы последствием самых произвольных поборов были сумасбродные и преступные предприятия; если бы, наконец, народ почти всегда оплачивал своей кровью право платить деньги из своего кармана?

Как прискорбно было бы называть пустым фразерством истины, которые здравому смыслу так часто приходится разъяснять потому только, что глупость и страсти упорно отказываются признавать их!

Обычное потребление правительства составляет важную часть общего потребления народа, потому что доходит иногда до шестой, пятой и четвертой частей общего потребления и даже более, а отсюда следует, что экономическая система правительства имеет огромное влияние на возвышение или упадок народа. Если частный человек вообразит себе, что на треть усилит свои средства, расточая их, и что расточительностью делает себе большую честь; если он не умеет устоять перед соблазном пустого удовольствия или перед внушением даже справедливого, но позднего раскаяния, то он разорится и своим крушением подействует лишь на небольшое число людей. Что же касается правительства, то нет такой ошибки его, которая не сделала бы несколько миллионов людей несчастными и не могла бы вызвать упадка целой нации. Если желательно, чтобы граждане хорошо понимали собственные интересы, то во сколько раз желательнее это по отношению к правительству? Если порядок и экономия считаются добродетелями в частной жизни, то каким прекрасным именем справедливо было бы назвать эти свойства в людях, руководящих судьбами государств и способных устроить благоденствие целого народа?

Частный человек вполне понимает ценность предмета, им потребленного, - это плод его тяжелых трудов, продолжительных забот, настойчивых сбережений. Он легко взвешивает выгоды, какие может получить от своего потребления, и лишения, какие должен испытать. Правительство не заинтересовано так непосредственно в порядке и экономии; оно не может так живо и так скоро почувствовать неудобство от их отсутствия. Прибавьте к этому, что частный человек побуждается к бережливости не только личным интересом, но и велением сердца; экономия обеспечивает средства для дорогих ему существ, а бережливое правительство сберегает для граждан, которых оно непосредственно почти не знает, и плоды его бережливости сослужат свою службу, может быть, только его преемникам.

Ошибочно было бы думать, что наследственная власть предохраняет от таких неудобств. Соображения, действующие на частного человека, не касаются правителя страны. Он смотрит на состояние своих наследников как на совершенно обеспеченное, поскольку это зависимость от наследования. Да и не он лично постановляет решения по большей части расходов, и не он заправляет делами купли и продажи. Это делают его министры, его генералы. Но наконец, постоянный опыт доказывает, что самые бережливые правительства суть не монархии, не демократические правительства, а преимущественно аристократические республики.

Еще менее надо думать, что дух экономии и порядка в общественном потреблении несовместим с гением, предпринимающим и совершающим великие подвиги. Карл Великий - один из самых славных государей; он завоевал Италию, Венгрию и Австрию, отразил сарацинов и рассеял саксов; он стяжал блестящий титул императора и тем не менее заслужил от Монтескье такую похвалу: "Отец семейства мог бы поучиться в законах Карла Великого, как надо управлять своим домом. Он ввел удивительное правило в своих расходах и управлял своими владениями с мудростью. В его "Капитуляриях" можно найти тот чистый и священный источник, из которого он извлекал свои богатства. Довольно указать хоть на следующее: он приказывал продавать яйца с птичьих дворов своих владений и сорные травы со своих садов".

Принц Евгений Савойский, которого неправильно было бы считать только великим полководцем, потому что он обнаружил также высокие способности как в управлении, так и в дипломатии по делам, которые на него возлагались, советовал императору Карлу VI следовать в управлении финансами советам негоциантов.

Великий герцог тосканский Леопольд показал в конце XVIII столетия, что может сделать государь, даже в государстве очень небольшом, тем, что введет в управление самую строгую экономию частного хозяйства: при нем в течение нескольких лет Тоскана сделалась одной из самых цветущих стран в Европе.

Тем же принципом руководствовались министры, с наибольшим успехом управлявшие финансами Франции: аббат Сен-Дени Сугерий, кардинал Амбуаз, Сюлли, Кольбер, Неккер. Все они находили в строгой экономии простого частного человека средства для исполнения самых крупных предприятий. Сугерий доставил обильные средства для второго крестового похода - предприятия, которое я лично далеко не одобряю, но которое требовало громадных расходов; Амбуаз подготовил завоевание Милана Людовиком XII; Сюлли - падение австрийского дома, Кольбер - блестящие успехи Людовика XIV, а Неккер доставил средства вести самую счастливую войну, какую только совершила Франция в XVIII столетии.

Вообще же история показывает нам, что правительства всегда страдали от недостатка денег и принуждены были, подобно частным лицам, прибегать, чтобы выпутываться из затруднений, к разорительным, а иногда и позорным средствам. Так было, например, при Карле Лысом, при котором никто не достигал почестей и не пользовался безопасностью иначе как за деньги; при Карле II, короле австрийском, продавшем Дюнкирхен французскому королю и получившем в Голландии два с четвертью миллиона за то, чтобы отсрочить отплытие флота, который был снаряжен в Англии в 1680 г. и должен был идти в Индию защищать англичан, раздавленных батавцами. Таковы были, наконец, все правительства, которые делались несостоятельными вследствие или порчи звонкой монеты, или неисполнения принятых ими на себя обязательств. Людовик XIV, совершенно истощивший к концу своего царствования все средства своего прекрасного королевства, создавал и продавал должности, из коих одна была смешнее другой. Создавались тогда должности королевских советников, смотревших за кладкой дров, должности брадобреев-цирюльников, контролеров-досмотрщиков свежего масла, пробовалыциков соленого масла и т.д. Но все эти способы приобретения средств, столько же жалкие по суммам, какие они доставляли, сколько и вредные по своему влиянию, лишь на короткое время отсрочивали катастрофу, которая должна была наступить как неизбежное последствие правительственной расточительности. "Когда не хотят слушаться разума, - сказал Франклин, - он никогда не замедлит дать себя почувствовать".

Жан-Батист Сэй. (1767-1832)

Знаменитый французский экономист родился в Лионе 5 января 1767 г. Семейство принадлежало к протестантской церкви и было вынуждено из-за нарушений Нантского эдикта [Нантский эдикт 1598 г. признал существование во Франции двух религий - католичества и протестантизма (гугенотов). Борьба католической церкви против иноверцев продолжалась в течение полутора веков и завершилась отменой Нантского эдикта в 1785 г. Вторая половина XVIII в. явилась периодом массового исхода гугенотов из страны.] покинуть Францию". В Женеве отец занимался торговлей, но его коммерческие неудачи заставили сына прервать учебу. Жан-Батист начинает работать в торговой конторе, затем вместе с братом уезжает в Англию, где ему удается продолжить образование и собственными глазами наблюдать промышленный переворот, расцвет предпринимательской инициативы.

Знакомство с трудами А. Смита оказало решающее влияние на творческую жизнь молодого француза; свобода труда, предпринимательской деятельности и торговли стала высшим экономическим принципом, альфой и омегой произведений Сэя.

Возвратившись на родину, 22-летний последователь Смита приветствует Французскую революцию 1789 года, вступает волонтером в армию, участвует в ряде походов. Но начались времена террора, и Сэй занимается исключительно семейными делами. Жан-Батист женится, из-за обесценивания бумажных денег в начале 90-х гг. теряет все свои сбережения. Финансовые неудачи не лишили молодого ученого энергии. Используя уже сложившиеся связи в литературных и журналистских кругах, Сэй становится редактором журнала, публиковавшего философские, политические и литературные статьи. Постепенно Жан-Батист превращается в руководителя кружка республиканцев, где обсуждаются произведения экономического содержания, преимущественно привозимые из Англии. Сэй становится известной фигурой не только в обществе, но и в правительственных кругах. Его назначают членом Комитета финансов (1799 г.). Очень скоро, однако, независимость и твердость суждений, ярко обнаружившиеся в серии экономических статей, а также его предложения в области финансовой политики (Жан-Батист выступил против расточительности правящих кругов и чрезмерной тяжести налогов) показались властям дерзкими.

В 1803 г. вышел в свет знаменитый "Трактат по политической экономии". Даже полновластный правитель страны не удержался от высокой оценки этого труда. Более того, первый консул пригласил Сэя к себе и, гуляя с ним по парку, изложил свои проекты возрождения экономики. При этом Бонапарт заметил, что сочинения ученых призваны оправдать его начинания и убедить публику в необходимости соответствующих правительственных мер. Прозрачный намек был понят, но Сэй не пожелал отречься от самого себя: превратить "Трактат" в пособие, признающее справедливой политику властелина Франции, - и отказался от участия в разработке финансовой политики, которую считал пагубной для экономики страны. Последовало исключение его из Комитета финансов, а переиздание быстро разошедшегося "Трактата" было запрещено.

Но нашему герою нельзя отказать в смелости и изобретательности. Оставив на время литературное поприще, Жан-Батист Сэй решил заняться предпринимательством. Сферой новой деятельности была избрана хлопчатобумажная промышленность. Вместе со старшим сыном Сэй изучает новейшую британскую технику производства, выставленную на Международной парижской выставке, и вскоре открывает в округе Па-де-Кале текстильную мануфактуру. Первоначально он был одновременно механиком, архитектором и управляющим фирмы. Машины выписывали из Англии, местные рабочие проходили обучение на фирме, и довольно скоро, как писали современники, благосостояние снизошло на весь округ.

Через восемь лет, в 1813 г., Сэй возвращается в Париж и вновь обращается к науке, к литературной работе. Управление мануфактурой заметно обогатило его экономические представления, особенно в части отношений предпринимателя с рабочими и потребителями.

В то же время на его глазах происходил упадок империи, обусловленный чрезмерным вмешательством государства в частную жизнь, несостоятельностью налоговой системы. Наступившая затем Реставрация дала Сэю возможность переиздать запрещенный Наполеоном "Трактат по политической экономии".

По поручению правительства Сэй предпринимает поездку в Англию с целью изучения опыта организации промышленности. Научная известность и знание английского языка помогли выполнить поручение и встретиться с рядом британских знаменитостей, в том числе с Рикардо, Бентамом, профессорской элитой. Результатом поездки явилась изданная в 1816 г. книга "Об Англии и англичанах". Сэй с гордостью поведал о том, что ему предлагали занять кафедру в Глазго, принадлежавшую ранее прославленному А. Смиту.

С 1815 г. Сэй читает в Париже курс лекций по политической экономии, пользующийся неизменным успехом у слушателей, а в 1817 г. в свет выходит "Катехизис политической экономии" - концентрированное изложение его лекционного курса. Занятия политической экономией профессор Сэй сочетает с исследованиями проблем нравственности, публикует свои взгляды на людей и общество. Быстрое распространение второго издания "Трактата", накопление новых сведений, преобразование экономической системы Франции стимулировали подготовку третьего, четвертого и пятого изданий (1819-1826 гг.).

Одновременно Сэй ведет активную переписку с Мальтусом, опубликовавшим в 1820 г. свои "Начала политической экономии", а также с Рикардо и Сисмонди. Во Франции возникают проекты учреждения кафедр политической экономии. В 1830 г. кафедра политической экономии была учреждена во Французском колледже, и ее возглавил Ж.-Б. Сэй. К этому времени прославленный ученый завершает работу над новым крупным сочинением - "Полным курсом политической экономии", в котором значительное место уделено практическим выводам.

Нервные перегрузки, внезапная смерть жены подорвали здоровье Сэя. Он умер от удара 15 ноября 1832 г.

* * *

"Трактат по политической экономии" стал первым систематизирующим учебником, созданным на фундаменте классической теории. Адаму Смиту, автору "Исследования о природе и причинах богатства народов", несмотря на величие творческого подвига, недоставало упорядоченности изложения, его упрекали в пространных отступлениях и повторениях. Само наименование науки "политическая экономия" встречается у Смита лишь в нескольких местах.

"Трактат" Сэя стал путеводителем, по которому составляли многочисленные лекционные курсы; с его именем связано распространение на континенте науки, получившей название "политическая экономия".

Автор "Трактата" говорит о полезности (потребительной стоимости), т. е. о способности предмета удовлетворять человеческие потребности, о меновой стоимости (цене) - понятиях, которые в советской экономической науке приписывали К. Марксу. Полезности - это субстрат богатства во всем его многообразии, они создаются производительным трудом. Сэй различает ценность продукта (стоимость), определяемую издержками производства, и цену, являющуюся мерилом ценности. Цена выражает ценность, так же как барометр показывает атмосферное давление, поскольку прямое влияние атмосферы не нарушается сторонними обстоятельствами.

Особое внимание в трехзвенной структуре общей экономической теории Сэй уделяет производству.

Согласно Сэю, факторам производства - труду, капиталу и земле соответствуют три дохода - заработная плата, прибыль и рента. Заработная плата определяется естественной ценой труда. Ее превышение "обременяет другой класс дополнительным содержанием работников, заставляя платить за несозданный продукт, отказывая во всяком уважении к частной собственности". Не следует обременять социальными расходами лишь предпринимателей, их должно нести общество в целом. Подобно английскому экономисту Т.Р. Мальтусу Сэй склонен объяснять бедность прежде всего излишком населения по сравнению со средствами существования. Обвинять же в подобном неравновесии политическое устройство было бы несправедливым, считал он. Рост производительности труда и соответствующее снижение сдельной зарплаты понижают стоимость продукта, т.е. имеют благотворный эффект [Эту логику можно принять лишь при стабильности денег, т.е. в абстрактной форме.].

Один из экономических парадоксов состоит, по мнению французского классика, в том, что именно рабочие более всех заинтересованы в техническом прогрессе, сберегающем труд, так как он удешевляет предметы первой необходимости.

Возвышение производства и соответственно роли товарного предложения позволило последователям Сэя следующим образом выразить ключевую идею его учения: предложение автоматически рождает спрос; продав товар, производитель превращается в покупателя. "Закон Сэя" позволяет сделать вывод об отсутствии причин для общего товарного перепроизводства и о возможности в результате случайного стечения обстоятельств лишь эпизодических кризисных проявлений.

Что касается прибыли, то здесь Сэй вводит различие между процентом, т.е. оплатой услуг капитала, и предпринимательским доходом - вознаграждением за труд по организации и управлению производством. Этот квалифицированный труд оплачивается высокими заработками, формирует слой, или класс, богатых людей-профессионалов. Что касается услуг со стороны капитала, то здесь обыкновенно в игру вступают так называемые трудовые сбережения, или эффект воздержания. У. Сениор, чаще всего цитируемый родоначальник теории воздержания, распространяет свою идею и на недвижимость, доходы от которой можно истратить на личное потребление, но можно и отложить, сберечь, использовать в дальнейшем как фактор производства. Предпочитая второй путь, владелец имущества превращает его в капитал. Доход на капитал - процент, или дивиденд, - это также род вознаграждения, отказ от "потребительского разгула".

Труд фермера по сути своей не отличается от труда предпринимателя, хотя источники доходов у них различны; разными являются также источники дохода у крестьянина-собственника и арендатора земли.

Логика анализа общественного потребления ведет к утверждению, что те же законы, которые управляют частной (рыночной) экономикой, должны руководить и государственным хозяйством. Двух родов экономик не бывает, так же как нет двух видов честности или нравственности. Деятельность правительства в части общественного потребления производительна, т. е. эффективна, если ее результат не менее ценен, чем затраты. Эти идеи были востребованы творцами теорий побочных эффектов и общественного выбора. Ведь процессы общественного потребления могут по-разному влиять на окружающую среду, здоровье людей и социальную жизнь вообще.

Первоначально лекционный курс, который преподавал Сэй, назывался индустриальной экономикой. Ключевой экономической фигурой был предприниматель. Его трудовые услуги, так же как и труд наемных рабочих, Сэй называл производительными, а доходы этих экономических субъектов - зависимыми от спроса и предложения.

К. Маркс считал схему распределения, предложенную Сэем, упрощенной, вульгарной и апологетической; другие исследователи полагали, однако, что именно Сэй избавил экономическую мысль от блуждания в темноте и тупиков.